Полосатая кошка, вязовая палочка, форель, играющая в радужных брызгах; Келли отпрянул назад. Горящие угли рассыпают искры, сизый голубь, капля крови у него на клюве, хлопанье крыльев. И еще многое, все на свете, а еще - изображения всего сущего, собак, звезд, камней, роз, больших и малых городов, дорог; дом, где он родился, мать, он сам; королева и ее рыцари, картина с изображением королевы и ее рыцарей, картина с изображением картины. Звери и птицы, тигрята барахтаются в грязи, по горному склону бродят олени, поедая яблоки; с большого белого озера поднимаются тысячи длинноногих птиц цвета зари, похожих на цапель. Она обернулась приходившим к нему маленьким духом Беном, затем сотней других духовных существ, и все их имена начинались на Б. Она стала Джоном Ди и Джоанной Келли, нагими, сжимавшими друг друга в объятиях; она стала собой, собой и своим любовником в момент совокупления, он был один, а ее много, единое небо совокуплялось с многообразной землей; он видел, как она стала началом всего, что носит имена, обширной безграничной еблей, шумом и криками, стыдом и восторгом.
Он хохотал. Хохотал, не в силах остановиться. Член его стоял, подбородок дрожал; жуткие страх и радость охватили его душу, он вскрикнул громко, словно прыгал с высоты в темную воду.
В конце дня Джон Ди перечитал Эдварду Келли все, что записал, - все, что было через Келли говорено.
"Мы станем встречаться с ней здесь каждый седьмой день в течение ста дней, - читал он. - Она выйдет к нам из камня".
"Нет, - сказал Келли. - Я больше не буду с ними говорить".
"Что?"
"Больше не буду, - повторил он. - Больше никаких сношений с ними. Иначе мне конец".
Джон Ди отложил бумагу, посмотрел на белого как смерть Келли, который лежал на кушетке, бессильно скорчась. "Твоя другая жена", - съязвила как-то Джейн в злую минуту. Жена, сын, брат.
"Ты и прежде так говорил, Эдвард".
Он говорил так и прежде, но после того дня Эдвард Келли и вправду не станет с ними общаться. Он знал, что не станет. Однако это ничего не значило, ибо теперь он принадлежал им; им, а не себе; случилось то, чего он страшился и на что надеялся с той самой ночи в марте 1582 года, когда он пришел в дом Джона Ди в Мортлейке с книгой, которую не мог прочесть, и порошком, который он получил - якобы нашел среди монашеских могил в Гластонбери; с того часа, когда, отодвинув в сторону камни и бумаги на старом столе Джона Ди, заглянул в кристалл, стоявший там на подставке.
Одержимый. Теперь они уже ничему не могли научить его, ему не нужно было слышать их речи. Он им принадлежал.
"Ну, когда отдохнешь, - сказал Джон Ди. - Восстановишь силы".
"Нет, - ответил Келли. - Никогда. Никогда".
Ангелы обещали ему защиту от злобных существ, которые искушали и мучили его с детства. Но теперь он знал правду: те злые твари с собачьими мордами, желтоглазые демоны в коричневых мантиях ничем не отличались от добрых, красивых и благочестивых, говоривших с ним из стеклянного шара, предлагавших помощь, уют, убежище, - но были всего лишь их слугами и выполняли их распоряжения. Захоти она, и могла бы превратиться в любого из демонов.
Он всегда это знал, всегда, а теперь понял, что знал это - возможно, с той самой первой ночи далеко в Мортлейке, ночи ветра и голосов. О, порой он, закрыв глаза, пятился от них в испуге, неделями и месяцами пребывал в смятении и тоске; но каждый раз возвращался и подходил все ближе, пока наконец не подошел достаточно близко, и вот они схватили его и теперь уже никогда не отпустят.
Глава пятнадцатая
Хотя лето, похоже, не хотело кончаться, задержавшись на пороге, подобно гостю, которому было так хорошо, что он тянет с прощанием, - Вэл решила закрыть Дальнюю Заимку в День Колумба, считавшийся в Дальних горах окончанием туристического сезона; туристов в этом уединенном и не очень привлекательном салуне близ реки Шедоу видели редко в любое время года, хотя возле него имелась большая, подсвеченная электричеством вывеска (которую предстояло в эту полночь выключить до следующего года), сообщавшая тем, кому случилось до нее добраться, имя заведения: Мамочкина Дальняя Заимка.
Это было бревенчатое строение с широкой верандой (пропахшей, как летний лагерь, сосновыми бревнами и затхлой мебелью), через которую вы попадали в большой бар; по левую руку от него расположилась столовая, которая каждое лето готова была закрыться навсегда, но все-таки открывалась вновь. Толстые буквы объявления, висевшего за стойкой, прямо сообщали: "Заведение продается. Спросить в баре". В былые дни, когда сюда заходило больше людей, прежде не подозревавших о существовании салуна, время от времени кто-нибудь да осведомлялся у барменши (Вэл) о такой возможности, но каждый завсегдатай знал, что объявление выражает скорее угрозу, чем предложение; оно означало: как бы тут симпатично все ни выглядело и какое бы радушие ни изображала Вэл, знайте - ей все это надоело, просто до чертиков.
В последний вечер Вэл с Мамой давали ужин для друзей, отмечали закрытие еще одного сезона. На ужин подали барашка, которого Вэл готовила с такой трепетной заботой о результате и отзывах, как будто он был ей родной. Ягненка Вэл купила у Брента Споффорда (он был среди гостей, собравшихся в несколько унылой, но хорошо знакомой столовой у Мамы), который сам вырастил его, а равно его братьев, сестер и кузенов на холмистом склоне горы Ранда и на землях Аркадии, где пара сильных, но необученных овчарок Роузи безжалостно гоняла их и (как обнаружил теперь Споффорд) накачала им кое-где чертовски жесткие мускулы.
- Это у них было в генах, - говорила Роузи. - Малыш, ты прокололся при покупке.
- Я смотрел документы, - сказал Споффорд. - Все их предки славились тонким вкусом.
Пирс вспомнил, как в самый первый день в Дальних горах он встретил Споффорда, который гнал стадо этих самых овец через городок Каменебойн, с посохом в руке и соломенной шляпой на голове.
За ужином провожали не только туристический сезон, но и Споффорда. В неофициальном сообществе ветеранов Вьетнама, к которому он принадлежал, стали ходить слухи о двух парнях из бывшего Споффордова подразделения, которые поселились на безлюдных холмах в далеком западном штате, - и то ли пустынность эта на них так подействовала, то ли почему-то еще, но они уверовали в родившуюся из местных россказней и каких-то странных книг легенду, которая озадачила и встревожила Споффорда. Он сам после службы провел немало времени в разных медицинских учреждениях и вне их, пытаясь понять, что же случилось с ним и его Республикой.
- Я с этими ребятами контачил по поводу овец, - проговорил он, гоняя по тарелке бараньи кости. - Тогда они тоже по овцам работали. Но теперь речь не о том.
- Не понимаю, почему именно ты должен за это браться, - сказала Роузи. - Почему сейчас.
- Не об овцах речь, - повторил Споффорд. - О юлках. Знаете, в горных северных лесах когда-то водились волки. Потом много лет их не было. А теперь возвращаются.
- Точно, - сказал Пирс.
- Парни говорят, что госагентства заново их разводят. Они не просто забредают из Канады, их специально подсаживают.
- Да, я вроде читал.
- Но не об этих.
- Я читал, что защитники живой природы хотят восстановить численность волков там, на севере, а владельцы ранчо и фермеры возражают.
- Эти волки - не волки, - сказал Споффорд. Он допил вино. - Слушайте. Эти ребята очень странные. Они не умеют жить с людьми, но это единственное, чего они не умеют. Они своими руками построили хижину в чаще и живут там, охотятся и ставят силки, как герои этого, как его. А еще они размышляют. И до многого доходят своим умом.
- Что значит - не волки? - спросила Вэл.
Они подождали. Рассказ, очевидно, требовал некоторой аккуратности, Споффорд словно вытаскивал его с раскаленных углей: вот-вот обожжется.
- Знаете, так бывает, - начал он, - слушаешь человека - и не согласен с тем, что он говорит, но слушаешь дальше - и в какой-то момент чувствуешь, что дело уже не в разногласиях; не знаю, знакомо ли вам такое. Думаешь: ну, парень не в себе.
- Да, - сказал Пирс. - Еще бы.
Остальные тоже закивали понимающе: ну да, конечно. Знаем мы таких.
- Так, словно он выдолблен изнутри, - продолжал Споффорд. Прищурив глаза, он будто на ощупь вспоминал это свойство. - Совсем пустой внутри, и все слова звучат словно сквозь него. Словно откуда-то еще, со стороны, из-за спины, что ли.
Роузи вспомнила того молодого человека, который недавно привозил Сэм. Опустошенный, с уверенной улыбкой, да только уверенность эта словно веяла сквозь него.
- Волки, - напомнила Вэл.
- Да больше пугает не сама эта история, - сказал Споффорд. - Секретное подразделение, там, правительственный эксперимент, ну, не знаю, а теперь волков выпускают в Дакоте, чтобы не убивать и не усыплять, - в общем, дело не в этом, а в этой их уверенности, она-то больше всего и пугает.
- Правительственный эксперимент?
- Я не очень вник в детали, да и в общую картину, - признался он. - В смысле, подробности сообщают, и они вроде бы должны сложиться в картину, но… Это как запасы бацилл чумы, говорят, хранятся где-то в канистрах, такие специально выведенные гибриды, которые могут убить за неделю половину населения планеты; кто-то - и ведь много народу - всю жизнь проработал, выводя этих микробов. Нелегко уничтожить то, на что человек жизнь положил… В общем, идея такая. Их вроде разводили, даже не для этой войны, а задолго до. Кто-то даже Гитлера упоминал, но, в общем, у нас, у них есть такое живое оружие. А прикончить его духу не хватает. Ну и распихивают, к чертовой бабушке, по здоровущим Национальным Лесам. Где все равно нет никого, кроме чокнутых ветеранов, живущих тем, что могут настрелять из винтовки "эм-шестнадцать", контрабандного сувенира из Вьетнама. А зима приближается.
- Подумать только.
Они попытались представить плоскогорья и леса, где сейчас куда холоднее; подумали о ночи, об одиночестве. Хищники. Без сна, в молчании, наедине со своей памятью.
- Так что если ребята решат, что их приперли к стенке, - сказал Споффорд. - А эти начнут высаживаться со зверями в клетках возле леса. Федералы с усыпляющими ружьями. Черт его знает.
- Но это же просто история, - сказала Роузи.
- От историй умереть можно, - ответил Споффорд.
Они помолчали.
- Вот Клифф говорит: а чего бы не поверить? В кого только нас уже не превращали? - Он ухмыльнулся. - Те ребята, вокруг которых сыр-бор, не сумели превратиться обратно в самих себя.
- Homo homini lupus, - процитировал Пирс.
Клифф, тоже ветеран, был другом не то наставником Споффорда и жил в лесах, но не в тех, диких: его Heimlich чащи располагались неподалеку. Клифф собирался ехать со Споффордом - ребята из Дакоты были и его корешками.
- Не понимаю, почему тебе надо ехать, - повторила Роузи.
- Да, - сказал Споффорд мягко. - Да, я знаю, что ты не понимаешь, - он накрыл ее ладонь своей. - Я не надолго. На недельку, на две. О месяцах речи нет.
- Ну и ладно, - вдруг сказала Роузи. Она отняла руку и откинула волосы с лица. - Вот. Правда, странная погода, а? Сколько это еще протянется? - Держась очень прямо, она налила себе вина. - Ну, что новенького, какие сплетни, как бизнес?
- Я слышала, "Чаща" закрывается. Накрывается. И то и другое, - сказала Вэл.
- Да? - встрепенулся Пирс. - Правда?
- Все, продают. Смена собственника.
- И кто покупает?
- Торгуются, - сказала Вэл. - Еще не покупают. "Пауэр-хаус". Христианская шайка.
- Так и называется? - спросил Пирс. - "Пауэрхаус"?
- "Пауэрхаус интернешнл", - уточнила Роузи. - По-моему, у них за рубежом какое-то отделение.
- "Пауэрхаус", - задумчиво повторил Пирс.
- Это большой секрет, - сказала Вэл. - Я думаю, в "Чаще" не хотят огласки, да и эти, на Библии поведенные, хотят оставаться в тени. По крайней мере, пока.
Пирс вспомнил разговор с Бо. Что-то там происходит.
- У них бабла немерено, - заявила Вэл.
- А ты-то откуда все это знаешь?
Вэл рассмеялась и с умным видом задрала бровь.
- Я много чего знаю, - сказала она.
- А к слову, - сказала Роузи, отодвигая стул и вставая из-за стола. - Знаете, ночь просто роскошная. Пошли посмотрим на звезды. Прогуляемся.
У Дальней Заимки Шедоу растекается и на время сворачивает к югу. Небо над ней открывается до самого горизонта. Луна еще не взошла.
- Ух ты, ну и розы у тебя, Вэл! - удивленно воскликнула Роузи. - Смотри, какие у них плоды. Большущие.
- Да ну? - отозвалась Вэл, присматриваясь к кустам, ограждавшим путь к реке. Розы сажала мама, не Вэл.
- Вы их собираете?. - На что?
- В чай. Чай из розовых плодов. Уйма витамина С.
- Нет, не-а. "Алую Розу" - да. Розовые плоды - нет. - Она обвела их широким жестом. - Хочешь набрать себе? Сколько угодно. Я сейчас принесу корзинку.
- Нет-нет, подожди. Не возвращайся. Я вот в шляпу наберу.
У Роузи имелась коллекция шляп, старых и новых, больших и малых, шляпы были ей к лицу, она себе в них нравилась, хотя после первой приятной минуты - магазинной примерки, когда Роузи видела, как хорошеет, становится загадочной, интересной и яркой, - она редко их носила. Поводов не хватало. Она сняла широкополую шляпу с плоским верхом и принялась собирать ярко-коричневые шарики, розовощекие, как мордочки эльфов, стараясь не наткнуться на шипы.
- А что это за звезды? - спросил Споффорд у Вэл.
- О боже, - сказала Вэл. - Я в них плохо разбираюсь. Позор, конечно. Но стоит мне заучить, я запутываюсь и опять все забываю. Я знаю, что Вечерняя Звезда сейчас Сатурн. В газетах писали. Вот это вот Млечный Путь, да?
- Ага, - сказал Пирс. - Вон там Лебедь облетает его снизу. Видите большой крест?
- О, - сказала Вэл. - Ни фига себе. Вижу.
- Кассиопея, - сказал Споффорд, вертя задранной головой. - Большая буква "W".
- Правильно. Собственно говоря, кресло. На боку. Мать Андромеды. А вот и она сама. Видите? В оковах.
Он рассказал им старую историю, показал Большой Квадрат - крылья Пегаса, Персей мчится на помощь, еле успел.
- А вот здесь, - говорил Пирс, повернувшись и показывая в другую сторону (небо ранней осени он знал лучше всего, только его-то и удосужился изучить), - над Млечным Путем - Стрелец. Вроде коня, вставшего на дыбы.
- Ой, - сказала Роузи. - И правда похоже. - Где? - переспросила Вэл. - Не нахожу.
Она прищурилась и подалась вперед, словно приблизила голову к черной страничке, на которой все это отпечатано.
- Он не всегда и не везде был конем, - сказал Пирс. - Хотя каждый что-то там видит. В иных странах считалось, что это ворота с Земли на Млечный Путь, путь, по которому души уходят в страну мертвых. По реке или дороге.
- Дверь, через которую мы уходим, - произнес Споффорд.
- Именно. Некоторые народы верят, что когда-то дверь находилась на Земле и под ней не было такой, ну, дырки, как сейчас, и в те времена боги и предки разгуливали по земле.
- А теперь нет, - сказала Вэл.
- Теперь только в одну сторону, - сказала Роузи.
- Теперь только в одну сторону, - повторил Пирс, на мгновение вновь оказавшись в аудитории Фрэнка Уокера Барра, где он почерпнул часть тех историй, что рассказывал там и сям: из всех, кого знал Пирс, только Барр говорил об этом так, словно дверь открыта и сейчас, словно он сам видел, как сквозь нее в обе стороны проходят боги, чтобы появиться в истории, а затем вернуться к звездам и самим стать звездами.
Старина Барр.
Вселенная, в которой мы живем, говаривал он, создана из пространства и материи, но так было не всегда, когда-то она была сделана не из материи, а из времени. Координаты нашей вселенной - это места, координаты прежнего универсума - моменты времени: солнцестояние и равноденствие, переходы Солнца из одного знака в другой, Луны - из одного дома в другой. И хотя мир, состоящий из пространства и материи, не может просто так закончиться, сменившись другим, мир из времени - может вполне. Космическая катастрофа может мгновенно изменить мелодию танца, а герой может снова поправить мир. Тихо и незаметно повторяются циклы, что поддерживают облик вселенной; мир исчезает беззвучно, и возникает новый. И нет мудрее того, кто сведущ.
- Мы приходим через созвездие Рака, - сказал Пирс и неуверенно поводил пальцем. - По-моему, сейчас его не видно. Считается, что наши души приходят в мир через дверь, открытую в Раке.
- И откуда же? - спросил Споффорд.
- Ну, не знаю. Просто свежеизготовленные Богом. Из рая, наверное. По ту сторону звезд.
- Ладно.
- Душа проходит сквозь нижние небеса, то есть Солнечную систему, направляясь к материнской утробе на Земле. На пути вниз, или внутрь, она проходит через сферы, одну за другой.
- Сферы?
- Конечно, планетные сферы. То есть гигантские хрустальные сферы, вставленные одна в другую, а в самом центре Земля - представьте себе, что это так.
- А что, не так? - спросила Вэл и заржала.
- Проходя через каждую из сфер, душа обретает дар или одеяние, некую материальную оболочку, покрытие, и чем ниже душа спускается, тем оно толще. Эти оболочки, или дары, - свойства тех сфер, через которые мы проходим. Это характеры различных планет, и они делают нас тем, что мы есть и какие мы есть.
- Ты все выдумьшаешь? - спросила Роузи, продолжая наполнять шляпу.
- Нет. Ни слова. - Он сложил руки за спиной. - Не выдумываю. Что не значит, будто это правда.
Роузи, оторвавшись от своего занятия, фыркнула в ответ. Споффорд взял у нее полную шляпу и вдохнул осенний аромат.
- И что все это значит?
- Просто объяснение, почему мы такие, какие есть, а не другие.
Теперь Роузи тоже с интересом смотрела вверх.
- Это значит, - продолжал Пирс, - что наша душа, когда попадает сюда и становится частью нашего тельца, которое как раз формируется, - только не спрашивайте меня, как это получается, - так вот, душа приходит уже одетой в особое тело, которое некоторым образом соткано из звездных или планетарных воздействий…
- Астральное тело, - догадалась Вэл.
- Да, - сказал Пирс. - Кажется, так. Да, точно.
- Ну еще бы, - произнесла Вэл небрежно, но с оттенком торжества: очко в мою пользу.