- Да. Нет. Не хочется. Что-то в последнее время даже есть не могу. - Он запахнул пальто, которое так и не снимал. - Заболеваю, наверное.
Когда стемнело, они продолжили. В его маленьком домике они были наедине друг с другом и с одной-единственной темой: любой разговор неизбежно возвращался к ней. Его работа, ее занятия. Новости. Жизнь на земле. Ни о чем уже нельзя было говорить, как прежде.
Когда заведение Вэл закрывалось, завсегдатаи перебирались в "Песочницу" по дороге в Каскадию; войдя туда, Роз и Пирс увидели за дальним столиком саму Вэл и Роузи Расмуссен. На небольшом возвышении безобразно-шумный ансамбль играл такую музыку, которая, на вкус Пирса, скорее убивала и без того скудные достоинства заведения, чем подкрепляла их, но за нее хоть не надо было платить. Он заказал скотч, Роз - кока-колу.
- Ты хотел власти, - сказала она. - Ты получил ее. Я ее тоже хочу. Для себя.
- Нет, - сказал он, краснея и волнуясь, потому что он и вправду пытался получить власть, хотя лишь над ней и ее духом, получить то, чего хватило бы - на какое-то время, - чтобы притвориться, что он действительно обладает властью. - Вовсе нет.
- Разве ты не думал, что умеешь делать что-то "магическое"? - Она обозначила кавычки, помахав в воздухе четырьмя согнутыми пальцами. - Ты же говорил. Мы пробовали. Или ты просто…
- Признаю, - сказал он, - я кое-что совершал. Было такое. Иногда я воображал, что способен, ну, летать, поднимать тяжести, притягивать предметы, - и припоминал, что когда-то в прошлом разок-другой, а может, и много раз мне такое удавалось, а значит, если я все сделаю правильно, если поверю в то, что знаю, то все снова получится.
- Так.
- Ну и получалось. Очень легко.
- И?
- А потом я просыпался. - Он начал скручивать сигарету. - Во сне, - продолжал он, - я могу дотянуться ртом до собственного члена. Меня это всякий раз удивляет. Каждый раз думаю: блин, а я-то считал, что только во сне так умею.
- Ой, господи, Пирс.
Она подняла голову, слегка улыбнулась проходившему мимо человеку; пальцы чуть потрепетали в воздухе.
- Это кто был?
- Так, один парень.
- Откуда ты его знаешь?
- Не помню.
Жахнул ансамбль, взревел певец. Вниз, вниз, вниз в горящий круг огня.Вскоре Пирс обнаружил, что опять перевел разговор на Бога, Библию и Четыре Последних.
- Смерть. Суд Божий. Рай и ад. Так нас учили. - Он сделал глоток. - Я так понимаю, Чистилища для тебя не существует.
- А я никогда не понимала, что это такое.
- Все примерно как здесь. И не навсегда. А в конце концов - или рай, уготованный тебе, или ад.
- Послушай, - перебила она. Глаза ее бегали по залу; она что-то искала, что-то хотела сделать для Пирса, что-то сказать.
- Что ж, - сказал он и отхлебнул. - По крайней мере, получишь удовольствие от того, что я проклят.
- Что?! Да никогда! Даже если бы…
- Конечно получишь. Это доказал святой Фома. Созерцание мучений проклятых грешников будет там, в раю, одним из величайших наслаждений.
- Господи, какая мерзкая, жуткая идея. Насквозь католическая.
Он как-то по-волчьи рассмеялся и ответил ей: нет-нет, это простая логика; теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, и, возможно, сочувствуем мучениям грешников, потому что вполне можем представить себя на их месте; они такие же несчастные раздолбай, как мы, и обречены на вечные мучения. Вечные. Но тогда мы узрим в этом совершенное воплощение Божьего правосудия, шуйцу Его мощи, десница же - Милосердие, чьих благ удостоены мы, спасенные. Лишний повод восславить Его.
- Глупости, Пирс, - сказала она, оглядывая себя, стол, кресло. - Не знаю, почему ты в этом так упорствуешь.
- Так ведь ты меня отправляешь именно туда. Меня ждут там, сама знаешь где. - Он подтолкнул к ней сигареты, которые она явно искала. - Окончательная расплата, Роз. Последнее отвержение.
- Ну бога ради…
- А что? - продолжал Пирс. - Так и будет. Если все остальное правда. Ведь так? Так ведь, а?
Рот ее приоткрылся, словно она хотела что-то сказать, глаза перестали бегать и остановились на нем. Но она молчала.
- Ну скажи, Роз, - говорил он. - Вспомни. Parhesia. Открытость, откровенность.
Тогда она открыла рот и заговорила, и лицо ее стало спокойным: речь потоком хлынула из нее, слова она проговаривала четко и разборчиво, но они не походили ни на что: какое-то заклинание, или проклятье, или. То, что ей не принадлежит, но использует ее, чтобы прозвучать. Это длилось секунду-другую; сотрясло воздух и стихло.
Он уставился на нее в страхе:
- Роз.
- Что? - спросила она.
- Ты это делала.
- Что делала?
- Говорила на ином языке. Вот только что.
В ее мозге или душе установили психический блок, который срабатывает, когда ее допрашивают или искушают слишком сильно. Он слыхал о таком.
- Ты открыла рот и сказала какую-то бессмыслицу.
- Ну ни фига себе, - ответила она и засмеялась.
- Нет, я серьезно, это было. Было. Взяла и сказала.
- Да нет же. Ты что думаешь, я это не контролирую?
Он не знал. Не мог ручаться. Он знал только то, что видел и слышал.
- Ну, так что же ты сказала? - спросил он.
- Это просто так не накатывает, - сказала она. - Все бывает иначе. Это совсем не…
Он ожидал слова "магия", но она закончила фразу иначе:
- Это совсем не просто. Это очень, очень трудно. Не то что - "да, Господи, как скажешь", нисходит Дух, а дальше по накатанному. Над этим работать надо. Ежедневно, ежечасно. И я работаю. - Она смотрела в землю и, кажется, напряженно размышляла. Потом встряхнула лед в кока-коле. - Работаю.
Роз подняла взгляд на то, что приближалось к нему сзади, и он повернулся, чтобы встретить это лицом к лицу, что бы там ни было. За его спиной стояла Роузи Расмуссен.
- Хочу отчитаться, чем все кончилось, - сказала она. - Привет, Роз.
- Ага, - произнес Пирс. Он оттянул сдавивший вдруг горло воротник рубашки, понимая в то же время, что этот жест он видел у тысячи комических персонажей, попавших в безвыходное положение; что же случилось-то, что. - Ну, вы, девчата, знакомы.
- Конечно, - ответила Роузи. Она оперлась на стол обеими руками и мило улыбнулась Роз. - Еще бы.
- Ну и, - сказал Пирс, - так как там, как…
- А ничего, - сказала Роузи. - Ничего нового. Ничего не нашли.
- Это…
- Наверное, хорошо. В смысле, лучше, чем самое плохое, - ну, если бы обнаружилась опухоль или еще что-нибудь. Выходит, это, скорее всего, что-то… слово забыла. Такое, у которого нет причины. Похоже на "идиотическое".
- Идиопатическое, - сказала Роз.
- Точно. Так что, наверное, остается одержимость.
Пирс, как и Роузи, посмотрел на Роз: лицо ее было непроницаемым. Когда-то давным-давно - бог знает, сколько крови с тех пор утекло, а впрочем, не так уж давно, - он стоял ночью на берегу реки Блэкбери, и в лунном свете из воды нагишом выходили темноволосая Роз, рыжая Роузи и третья женщина, блондинка; они взобрались на старые мостки и принялись вытираться полотенцами. А теперь вот он здесь, и они тоже рядом.
- Я тут думал, между прочим, - обратился Пирс к Роузи, - насчет твоей хеллоуиновской вечеринки.
- Да-а, жаль, не вышло.
- Ты искала повод для костюмированного бала, всяких там привидений, призраков.
- Да просто само место замечательно подходит…
- Да-да. Так я подумал: если тебе нужны все эти маски и привидения, почему бы не провести вечеринку под Рождество?
- Хм.
- Конечно. Рождественские призраки - это давняя традиция. Самое время для призраков.
- О, самое время для призраков, - пропела Роузи на манер праздничного хорала. - Да ну. Почему?
- У кельтов, - принялся объяснять Пирс, - призраки появляются в такое время и в таких местах, которые в каком-то смысле не здесь и не там; ни то ни се. - Он заглянул в свой стакан и с изумлением увидел, что тот уже опустел. - Они появляются на солнцестояния и равноденствия и в ночи, когда сменяются кельтские времена года - а их всего два, - то есть на первое мая и на Хеллоуин. Рождество - канун зимнего солнцестояния. Прежде в этот день рассказывали истории о привидениях. Кстати, в Англии традиция жива. Вспомни Диккенса.
- Диккенса?
- Святочные Духи Прошлых Лет, Нынешних и Будущих Святок. Миг между Сейчас и Тогда. Миг выбора.
- А, да.
- Значит, явятся духи солнцестояния. И остролист в честь старых богов. - Он показал официанту пустой стакан: помоги в моей нужде. - Костюмы, конечно: шуты, маски, мужчины выряжены женщинами, и наоборот; все это встарь было очень популярно под Рождество; Князь Беспорядков, все наизнанку. Люди наряжались Сарацинами, Рыцарями, Докторами; в ночь солнцестояния Сарацин, то есть тьма, убивает Рыцаря, Солнце, а затем его возвращает к жизни Доктор. Новое рождение.
Роз крутила свой стакан, улыбка так и застыла на ее лице.
- Волхвы, - предложила Роузи.
- В точку.
- Ладно, - сказала Роузи. - На Рождество. Пли где-то в тех числах. А если будет снег…
- Разведем костры.
- Или отменим все. - Она отхлебнула из свеженалитого стакана Пирса. - Можно костюмы сделать потеплее, на меху.
- Тоже в тему. Это звериная ночь, когда можно подслушать, как между собой говорят животные.
- Я думала - только те, что возле яслей. В детстве нам рассказывали. Про ослика и корову.
- Звери болтали в ночь солнцестояния задолго до Рождества. Все дело в том, что размываются границы.
- Ладно, - подытожила Роузи. - Устрою, если смогу. Может, не такой пир, на какой я надеялась. А все-таки лучше бы на Хеллоуин. Меньше объяснять пришлось бы. - Она посмотрела на Пирса и улыбнулась ему признательно. - Не обижайся. - О чем речь.
- Ты придешь?
- Конечно, конечно.
- Кем нарядишься? - спросила она; и ей показалось, что он задумался или не готов к ответу, а может, еще что-то; она похлопала его по плечу и сказала:
- Все равно, договорились, - и отошла от их столика, послав Роз напоследок трепетание пальцев - копию ее недавнего жеста.
Роз снова посмотрела на Пирса. Почему она вновь закрылась? Глаза распахнуты - и все же словно зажмурены.
- Пойдешь со мной на это сборище? - спросил он у нее. - Если оно состоится?
- Конечно, - ответила она. - Да. Спасибо, это так здорово. Если только…
- Если что?
- Ничего, так, - ответила она. - Да, конечно.
- Ты что, привидений боишься? Знаешь, что забавно в христианстве и в христианских сообществах - вера, что мертвые могут одновременно находиться в трех местах - в своих могилах, в раю или в аду, а еще они разгуливают в виде призраков. Что-то вроде…
- Христиане так не считают, - сказала она. - Я не считаю.
- Нет? Мертвые только в раю или в аду?
- Нет. Мертвые сейчас мертвы. - Она вытащила сигарету и посмотрела на нее с каким-то испугом или даже отвращением, а потом быстро прикурила. - Слушай, Пирс, - вздохнула она. - Давай не будем об этом говорить? Мне кажется, я могла бы объяснить, но это как… Все равно, что объяснять отцу, где я была всю ночь. Вообще, я не собираюсь - как это называется?
- Утешать, - сказал Пирс. - Убеждать. Обращать в свою веру.
- Вот-вот, - сказала она. - Ничего такого. - Она подперла локоть ладонью другой руки и направила на Пирса кончик сигареты. - Может, вернемся?
Стояла глубокая ночь, пепельницы были полны, тарелки не помыты, свет погашен, а Пирс и Роз, все столь же беспокойные и бессонные, лежали под простынями; и еще долго перешептывались и шутили слишком остро, пытаясь освободиться от мучительных разногласий, а вернее - от его разлада с нею.
- Нет-нет, я хочу разобраться, - сказал Пирс. - Значит, мы умираем, лежим в могилах и гнием. А спустя долгое время - никто не знает когда - приходит конец света…
- Не то чтобы конец. В смысле, мир не исчезает.
- Не важно; и тогда мы все выбираемся из могил живыми и здоровыми. Это что, нам самим выкапываться? Или мы вдруг объявимся наверху?
Прежде он никогда так сильно не ощущал, до чего кошмарна вся эта история, сущий ужастик, и не ловил себя на том, что в его воображении Страшный суд всегда происходил ночью: могилы, мертвецы.
- Ну, не знаю я.
- Хорошо, - сказал Пирс, горячо желая остановиться. Он поворочался так и этак. - Все равно. Не важно. Ведь на самом-то деле Иисус сказал - в том-то и дело, что он так и сказал! - что конец света наступит скоро, почти сразу после его пророчества. И некоторые из тех, кто сейчас его слушает, доживут и увидят это.
- Я жива, - сказала она. - Я слушаю.
- А как быть, - спросил он, - с минувшими двумя тысячами лет? Вот так вот долго это не было правдой, а теперь вдруг - бац, опять правда, для всех живущих?
- Может быть, - проговорила она. Она не спасалась бегством, но принимала бой; пыталась сделать учение хоть как-то приемлемым для него (ради него! - он понял это, и сердце ухнуло в холодную яму). - Может, когда-то оно и было неправдой. Я лишь знаю, что для меня сейчас это правда. Рэй говорит - нас не должно беспокоить, чем все это кончится, важно, что именно сейчас Царство Небесное близко.
Рэй?
- Так, может, потом оно опять отдалится, - сказал Пирс. - А что. Так и есть. Приходит и уходит.
- Но разве твоя книга не о том же? - спросила она, приподнимаясь. Ее глаза и тело впитали слабый свет, какой только был в комнате. Она махнула рукой в сторону столовой, где лежали в беспорядке машинопись и груды заметок. А еще книга Крафта, до сих пор не скопированная. - Разве ты не пишешь - мол, правда одних времен становилась ложью в другие?
Пирс увидел, куда его завел спор.
- Да, - сказал он. - Конечно. Это теория. То есть она еще не доказана. Это лишь точка зрения. Метафора.
- Значит, сам ты в нее не веришь?
- Я-то? - переспросил он. Жуткое веселье, ужасней страха, разгоралось в нем; падающий воздухоплаватель уже выбросил все мешки с песком, а теперь скидывает за борт плед и корзинку с едой, шампанское, компас и альтиметр. - Я-то полагаю, что все это правда.
- Да?
- Да. Это правда. Безусловно. Но только там, в тексте.
Она сдалась и лежала тихо, и он, пристыженный, тоже затих. Потом она молча обхватила его рукой, и он понял, что она уснула, и обрадовался; он попытался убрать ее руку так, чтобы не разбудить, но Роз вернула ее на место. Он лежал без сна, прислушиваясь к движению своих мыслей, - сколько бы он ни выпил, ничто не могло их утихомирить, а потом наконец они спутались в какой-то бред, и он задремал, но понял это, лишь когда, вздрогнув, проснулся.
Стояла самая что ни на есть ночь, вчерашний день сгинул, но до рассвета еще далеко. Тишина царила такая, что он решил, будто из-за нее и проснулся. Просто полнейшая тишина. До него дошло, что прежде слышался какой-то неумолчный звук, а теперь - утих, исчез, куда-то делся. Еще не сообразив, что же случилось, он почуял: дело плохо. Из сливной трубы в подвале перестала течь вода. Он не слышал раньше, как замолкает этот звук, но знал, что так оно и есть. Он откинул одеяло и стал искать в темноте просторный халат, спотыкаясь об обувь, ее и свою; подошел к лестнице в подвал, включил тоскливую лампочку (древним круглым тумблером, который поворачивают по часовой стрелке, а не вверх или вниз; точно такой же был в подвале дяди Сэма в Кентукки) и чуть не кувырком скатился по лестнице.
Точно, перестала. Почему? Маленький насос стоял глухо и немо. Пирс схватился за водосливную трубу, которая шла от насоса к окну, словно пытался нащупать пульс умирающего. Надо открыть вентиль, этот, нет, вот этот.
- Что случилось?
Роз показалась вверху; она успела накинуть его пальто.
- Не течет, - сказал Пирс. - Так она замерзнет. Может, уже замерзла.
Он открутил вентиль до упора в одну сторону, потом в другую; тот проворачивался туда и сюда только на один полный оборот и без результата.
- Если напор был слишком сильный, цистерна могла опустеть. Если слишком слабый, вода в трубе замерзла. Я не знаю, в какую сторону крутить.
- Вправо туже, влево слабше, - сказала она.
Он стал карабкаться по лестнице, запутался в халате - так в детстве, исполняя обязанности служки, то и дело наступал на свою сутану, - упал, выпутался и на четвереньках добрался до верхней ступеньки. Стал искать галоши у двери на кухню, их там не оказалось, нашлись у входа, обул их на босу ногу.
- Не могу понять, что произошло. Все же должно быть в порядке.
- Фонарик есть?
- Да есть, есть.
Фонарик он нашел на полу в чулане, нажал на кнопку и с изумлением увидел, что тот плохо, но работает.
- Через минуту вернусь.
Ночь выдалась удивительная: чистое небо, сухой и очень холодный воздух; первый вдох обжег горло. Не без труда - фонарик светил слабо, моргал, словно спросонок, - он отыскал черную трубу и пошел вдоль нее вверх по склону к роще и колодцу. Полы халата хлопали по ногам. Пирс понял, что безымянный страх, от которого он не мог избавиться последнее время, на самом деле предупреждал его о грядущей неприятности. Он поднялся по склону мимо укрытого бассейна в рощу, начинавшуюся за черной тушей дома, где в четырех окнах горел свет (четыре лампочки включались таймером; мнимые жильцы загорались в сумерках и выключались на рассвете). Там не светили даже звезды - где уж различать очертания предметов; только луч фонарика выхватывал из темноты то камень, то куст, словно испуганное лицо. Пирс потерял трубу, нашел ее и вдруг наткнулся на колодец.
Маленький домик или беседка: широкая крыша с толстой дранкой, низенькие стены из крупных камней. Пирс просунул внутрь голову; луч фонарика высветил далекую воду. Камушек, нечаянно сброшенный в колодец, не скоро, но все-таки плюхнулся в воду. Пошла зыбь.
Значит, колодец не опустел. Или опустел было, а теперь, когда трубу затянуло льдом, вновь стал наполняться. Однако неужели так холодно? Он беспомощно и бесцельно посмотрел на светящийся циферблат наручных часов, которые сообщили ему лишь, сколько времени осталось до утра.
Все-таки замерзла. Оплошал он, не справился с задачей, а может, она вообще была невыполнимой. Он оплошал, не успев начать, не имея шансов хоть что-нибудь предпринять; первый настоящий морозец в этом году - и на тебе.
Он повернул обратно, не представляя, что будет там делать. Выйдя из рощи, он увидел свой домик, и во всех окнах горел свет; дверь тоже была открыта, а в дверях, выжидательно глядя, стояла она.