Марк. Так сказать, экспорт готового платья.
Матфей. Продовольственных товаров, о’кей.
Лука. И книг. Наша культура благодатно наводнит Европу.
У, ух ты! Их эйфорию можно понять.
Марк настроен агрессивно.
- Нам и раньше-то нечему было у них поучиться - так сказать, у этих старых раздолбаев.
Лука презрительно сплевывает (несколько капель слюны остаются серебряными блестками у него на бородке).
- Неокапитализм! Барахло! Допотопная ересь!
Все очень (страшно) довольны. Смеются. Ихихи!
Ахаха! А почему бы и мне не посмеяться? Но я смеюсь в предвкушении того, что скоро произойдет.
Георг дождался своего часа и хочет насладиться славой до конца: о, он ведь никогда не знал такой популярности, как в эти минуты. Ууу! Успех - ооо! - опьяняет его.
- Нет, вы послушайте, разрази меня гром! Эту дурацкую грамоту, все эти буквы-букашки, разве не европейцы придумали? Так вот, лично я себе не враг, и у меня никогда не было желания обучиться писать. И у моих людей тоже, черт подери! Золото, а не люди! Эней, Ахилл, куда ж вы запропастились?
- По правде говоря, - замечаю я, - кажется, генерал Ахилл немного умеет писать.
Ахиллу хоть бы хны - можно только удивляться его невозмутимости.
Ишь ты!
Я ехидно (саркастически) взираю на мою дражайшую половину.
- А ты, Бетти, что на это скажешь?
- Ничего, будь уверен. Интересно, где Маргарита?
Ага! Я делаю наивное лицо.
- Мама? Действительно. Ее нет.
- Йес, разрази меня гром! - кричит Георг. - Где наша мать?
О, от моего внимания не ускользает понимающий взгляд (молниеносный), который бросает на меня Эдуард.
Неужели до старика (ах ты!) дошло (ох ты!), что Маргариту (ух ты!) убрал не кто иной, как я?
Выходит, теперь он знает, что не такой уж я тихоня?
Папа ищет ухо Иоанна.
- Ладно, ладно. Ммм.
- Отлично, - поддакивает Иоанн, глядя в мою сторону. - Отлично.
Впервые он смотрит на меня внимательно. О, даже с любопытством! У, удивленно.
12
Пора.
Я хочу выйти вперед (и-и-и!) и второпях спотыкаюсь о вазу (китайскую) в пасхальной целлофановой упаковке, торчащую из мусорной кучи. Грохаюсь на пол.
Смейтесь, господа, ах, смейтесь на здоровье!
- Дорогой брат Георг! Аббат Гаррисбергский! Нация в долгу перед тобой. Я хочу первым выразить тебе нашу безграничную благодарность. Эхо твоей победы услышат грядущие поколения, которые придут на смену нам, твоим счастливым современникам, свидетелям этой великой минуты, достойной того, чтобы ее воспел в веках (ах!) столь же великий поэт.
- Черт подери, Ричард, я рад слышать это от тебя. Разрази меня гром, если я не думал, что ты уже подох!
Ишь чего захотел! Я перехожу (у-у-у!) на бреющий полет и открываю прицельный огонь.
О! Обратитесь в слух, люди.
- Наш отец и славные кардиналы нашего отца, бога на земле, воздадут тебе по заслугам, я уверен. Должен признать, что ты сделал карьеру и превзошел мои ожидания. Хотя больших надежд, откровенно говоря, я на тебя не возлагал. - (Эге, Георг самодовольно хихикает.) - Знаешь, что напоминает мне этот день? Время, когда самым серьезным твоим занятием было уничтожение домашней птицы и скотины. Кур, свиней, овец, индюшек, гусей.
Георг зажмуривается, отдаваясь приятным воспоминаниям.
- Разрази меня гром, если я не перебил всю живность! - Он заливается неудержимым (гомерическим?) смехом. - Помаленьку.
У, живодер! Я даю аудитории успокоиться.
- Еще вчера ты не умел звонить по телефону - в цифрах путался. А, Георг?
- Подумаешь! Разрази меня гром, если я и сегодня не путаю шестерку с девяткой!
- Зато ты умеешь нажимать кнопку: нажал - и ракета летит.
- Йес, это точно, разрази меня гром!
О, обратитесь в слух! Слушайте, люди или друзья (как вас там?), ибо вам предстоит оценивать мои дела (о-о!), о которых я подробно рассказываю в этой книге.
В книге?
- Хорошо бы и впредь были войны, дабы ты, Георг, лишний раз имел возможность показать, на что способен. Войны, которые под силу выиграть даже ребенку. Одному из наших цветущих, розовощеких малышей. Войны во имя прогресса и мира, а других мы и не ведем. - (Эге. Эгеге.) - Я прилюдно (открыто - о!) восхищаюсь тобой и завидую тебе. И не потому, что это твой триумф, что тебя чествуют и венчают славой. На нее я не претендую, она всецело твоя, лавры меня не волнуют - суета сует. - (Э. Эге. Эгеге.) - Я, Ричард, охотно бы поменялся с Георгом ради всей той власти, которая у него в руках и которой он мог бы воспользоваться, если б только захотел. Да что я говорю, власти - могущества, дарованного свыше и сравнимого лишь с могуществом нашего отца, великого папы Эдуарда.
Хотя папа ни разу на меня не взглянул, о, он не упустил ни слова из моей речи.
- Верно, верно, - говорит он Иоанну. - Ммм.
- Отлично. Отлично, - расшифровывает Иоанн. Явно (о-о!) оживившись. - Папа хотел бы услышать от аббата Йоркского, что бы аббат сделал, будь он Георгом.
Прежде чем ответить, делаю (выдерживаю) подобающую паузу. У-у-у!
- Я скажу не столько о том, что бы я сделал в будущем, сколько о том, что сделал бы во время последней войны в Европе.
Все слушают меня в молчании. Ишь ты!
Мой рот наполняется черной, ой, сладкой слюной.
- Миллион человек, здоровых и трудоспособных, представляет собой великую силу - (у!) - армию, которая в состоянии завоевать мир. Итак, я Георг, понятно?
- Нет, я Георг, разрази меня гром!
Смотрю на застывшие лица кардиналов - одного (о!), второго (о-о!), третьего (о-о-о!).
- Согласен. Европейские рабочие не были доставлены сюда силой, их привели в нашу Страну нищета и голод. Они даже не подозревают, что это мы обрекли их на нищету и голод, и приписывают свои несчастья неизвестному агрессору. Более того, им кажется, что мы пришли им на помощь, избавив от нищеты и от голода. Понятно?
Выгнув брови, Марк поправляет очки, делающие его глаза воловьими.
- Хорошо. Но, так сказать, что же сделал Георг?
- Йес, разрази его гром. Что он сделал? - интересуется Георг.
- О, очень простую вещь! Попросил этих людей помочь ему захватить власть. Чтобы стать королем.
Слышите, а? Прислушайтесь, и вы уловите лихорадочный стрекот всех придворных мозгов. Советую также обратить внимание на шевелящиеся губы.
Уста.
- О!
- У!
- Э!
- А!
- И!
Переложить это на старомодный язык проще простого.
- Королем?
- Прямо-таки королем?
- Именно королем.
- Значит, королем.
- Королем, он сказал.
Первым решается обнародовать свои мысли Георг. Он цепляется за слова, подсказанные ему польщенным самолюбием.
- Королем? Черт подери, вот это мысль! Разрази меня гром!
Я ему улыбаюсь.
- Разрази тебя гром! (Ишь чего захотел!)
Моя (у-у) улыбочка переходит в язвительную (у-у-у!) ухмылку.
- Разумеется, на армию, состоящую из европейцев, не очень-то можно полагаться, но и недооценивать ее я бы не стал. Во всяком случае, древние легенды рассказывают, что до рождения нашей великой Страны хозяевами мира были европейцы. Выходит, чего-то они стоили.
Я предостерегающе (у, успокаивающе) поднимаю руки.
- Но мы не должны волноваться, не должны паниковать. Решающий довод, перечеркивающий все опасения, все сомнения относительно честности Георга, просто элементарен. Привести вам его?
В общем гомоне голосов улавливаю призыв Луки:
- Говори, аббат Йоркский!
- О’кей, выкладывай! - кричит Матфей.
Как бы мне хотелось воспроизвести сладостный звук лютни!
И-и!
- Георг не Ричард. Это и есть для нас лучшая гарантия.
Я ни на секунду - ууу! - не терял отца из виду.
Именно ему предназначаются мои слова. Даже Иоанн - ну и ну! - никак на них не реагирует. Пока не реагирует.
Георг грезит наяву (у-у!):
- Королем! Разрази меня гром! Вот здорово!
О! О-о!
Сейчас слова должны быть беспощадно язвительными.
- Теоретически наш кардинал Марк, государственный секретарь, допустил оплошность, не выделив надежного сановника для контроля армии и ее действий. Таким образом, Георг был окружен исключительно офицерами, преданными ему. У, ни для кого из нас не секрет, что наша армия без ума от аббата Гаррисбергского.
Король.
Или лучше царь. Такое же краткое и роковое слово (о!), как "бог" (короткие слова, как и восклицания, были первыми словами, которые произнес человек, и будут последними).
- Королем, - повторяет Георг, и под бескрайними сводами тронного зала долго не смолкает восторженное эхо. - Вот это да, жена!
- Черт, - вторит ему Анна.
Ахтыохты!
Шалишь!
Ишь ты!
Мне удается продолжить:
- Но, на наше счастье, один из старших офицеров генерального штаба может быть свидетелем постыдного сговора Георга с европейскими рабочими. Ценным свидетелем - в случае необходимости. Иными словами, если бы Георг был Ричардом.
У Марка (а-а-а!) дрожат губы.
- Так сказать, что ты хочешь этим сказать? Объясни.
Матфей швыряет шляпу на пол и топчет ее. В сердцах. Ах!
- Что это еще за история с королем? Нельзя ли поясней? Эй!
- Отвечай! - грохочет Лука.
- Кто ответит? - спрашиваю я елейным голосом. - Может, ты, брат? Не хочешь ответить?
- Разрази меня гром. Король? Я?
Я поднимаю голову (у-у!), чувствуя, как хрустят при этом шейные позвонки - вот-вот сломаются.
- Стать королем, - кричу я, - значит надеть золотую корону, усыпанную брильянтами, смести папу, кардиналов и всю церковь отказа!
Отец привлекает к себе Иоанна.
- Ммм. Верно, верно. Ммм.
Иоанн хмурится.
- Отлично. Папа приказывает арестовать и заключить в тюрьму аббата Гаррисбергского по обвинению в предательстве и ереси.
- Так сказать, стража, выполняйте! - распоряжается Марк.
Я спешу (ух!) помешать стражникам:
- Стойте! Вы с ума сошли! Анна, клянусь тебе, я буду защищать твоего мужа ценой собственной жизни!
Анна невозмутима. Такое впечатление, будто она никого не видит. Никого. Во!
- Ура, - лепечет она.
Матфей вцепляется мне в руку (у-у-у!). Он вынул из пасти сигару.
- О’кей, хромоногий, прочь отсюда!
Лука хватает меня за другую руку.
- Ступай в свои апартаменты!
Еще немного - о! - и они меня растерзают.
Я дрыгаю в воздухе короткой ногой (ой!), пытаясь вырваться. А-а-а-а-а!
Я кричу (у-у-у!):
- Это произвол, беззаконие, насилие, с которыми я не могу мириться! Вы не знаете, что такое воображение, и путаете его с действительностью. - (Эхвыух!) - Лука, я взываю к тебе как к великому инквизитору, поборнику правосудия.
- Правосудие свершится, обещаю тебе. Стража!
Стражники окружают Георга.
Ах! Я пытаюсь его обнять.
- Положись на меня, Георг. И ты тоже, Анна. Ты знаешь - почему.
- Чепуха, брат, - хорохорится Георг, уклоняясь от моих объятий и вверяя себя стражникам. - Разрази меня гром, терпеть не могу, когда ты лезешь ко мне с нежностями!
- Ммм.
Иоанн хлопает в ладоши, привлекая всеобщее внимание.
- Отлично. Праздник окончен.
Наконец-то (о!) я остаюсь один.
Я танцую импровизированный танец. Непристойный (раскорякой). Это от радости.
И-хи-хи!
О-хо-хо!
Гениальный план!
У, увидите! Увидите, кто такой Ричард!
Гоп-ца-ца, гоп-ца-ца, гоп-ца-ца!
13
Я отплясываю вовсю - у-ух! э-эх! - когда замечаю (обнаруживаю), что я не один в зале.
- Э!
Кто-то стоит у колонны.
О, да это женщина!
Молодая.
Но как она одета? А? Вместо балахона майка и брюки в обтяжку. Ух ты!
- О!
Очень красивая. Брюнетка. Ах, хороша, хотя рот маленький, большеносая, лоб не выпуклый.
- Э!
- Эй, ты умеешь говорить только "э" и "о"? А танец твой ничего, забавный.
О, она разговаривает!
Разговаривает как героини моих приключенческих книг. У нее мелодичный низкочастотный голос, бойкая (непринужденная) речь.
- А ты кто такая?
- Мария.
Она смотрит по сторонам скорее с любопытством, чем с восхищением.
- Это и есть знаменитый папский дворец? Неплохо. Чем-то напоминает Зимний.
- Зимний? - (Гм.)
- Ну да. Зимний дворец в Петербурге. Только не мешало бы побелить.
- Меня зовут Ричард. - Я не могу справиться с волнением. - Одну минутку!
У, теперь я осознал исключительность сложившейся ситуации! Грандиозно! О-о!
- А тебе не страшно на меня смотреть? Не противно?
Мария улыбается.
- Что у тебя с ногой?
- (Ой!) Она у меня от рождения такая.
Мария покачивает головой. Поджимает губы - дескать, жаль.
- Акушер виноват, - уверенно заключает она. - Наверняка тащил тебя щипцами.
Мария.
О, она восхитительна - первый раз в жизни вижу такую!
И подходит совсем близко. О-о!
- А еще я чуточку горбат.
Чуточку! У-у!
Она смеется. Можно подумать, что ее смешит мой горб. Что он ей (ей-ей!) нравится: этакая симпатичная деталь.
Важная?
Внушительная?
Величественная?
- Горб приносит счастье, ты не знал? Дай потрогать.
О’кей, пусть потрогает, если охота.
- Горбок, а горбок, - напевает она, - подай денег в оброк.
Бросает взгляд на горы мусора. Ах, она не скрывает своего неодобрения!
- Ого, сколько мусора! Да вы в нем утонете! Вот грязнули!
Я с трудом - ууу! - убеждаю себя не отделять музыку ее голоса от смысла слов.
- Ричард! - Она топает ногой (туфелькой). - Я с кем разговариваю?
У!
- Перед тобой свидетельство нашего несметного богатства. Ты видела наши дома?
- Да, башни, небоскребы. Все с размахом.
- Жилые только верхние этажи. Нижние заняты мусором. Обрати внимание на эту громадную кучу. У, представляешь, где ее подножие! На глубине пятисот футов, даже больше!
Марию не проймешь.
- Развели свинство! А улицы во что превратили! По обе стороны тянутся свалки. Сначала я думала, это стены, а оказалось - мусор. Стены мусора.
- Спрессованного мусора. - (А как же!) - Пространство - единственное из природных ресурсов, которое мы должны экономить.
- А дворники на что? Или они у вас перевелись?
Дворники. Гм.
- Да, дворники.
Ей-ей, ей к лицу неодобрительная мина.
- Так запустить папский дворец! Форменное безобразие! Кощунство!
Э, это ж надо, до чего могут расходиться (отличаться, разниться) точки зрения.
И-и-и! И все-таки, люди, она мне нравится, эта Мария.
Ах!
- Ты смотрела на небо?
- Да. Виден только маленький кусочек. С кучей звезд. Они и днем есть.
- Это спутники. Набитые мусором.
Она (а-а-а!) ошеломлена (потрясена). А чему тут удивляться, когда все ясно (понятно)?
- Вы самый грязный народ на земле.
Сказать такое о людях великой Страны? У! У нее что, не все дома, а?
Начинаю терпеливо объяснять:
- Раньше, много лет назад, часть мусора выводилась на космические орбиты.
- Какая чушь!
- Не скажи. Правда, от этих запусков пришлось отказаться по причине растущей опасности, которую они представляли для воздушных сообщений.
- И вы предпочли тонуть в мусоре.
О!
- Людям нравится такая жизнь. Люди довольны. Они имеют наглядное, конкретное представление о товарах, которые в состоянии приобрести, и о достигнутом уровне благосостояния. По-моему, это хорошо, так и должно быть.
- Ненормальные! Меня предупреждали, что вы ненормальные.
- Мария, - ласково произношу я. - До чего смешное имя! Я сразу понял, что ты европейка.
- Я приехала работать. У вас нет безработицы, и вы хорошо платите. Знаешь, в Европе произошла катастрофа - что-то вроде космической бури, после которой у нас ничего не осталось, хоть шаром покати. Что бы мы теперь делали, если б не вы?
Э-ге-ге! Эге! Э!
Мария. Европейка. Ах, друзья!
Она прелесть.
А меня европейские хромосомы вон каким сделали!
Кто знает, сколько таких, как я, в Европе! Наши воины их забраковали, оставили там.
Теперь небось тамошним Ричардам придется попотеть.
Они примутся (у-у-у!) усиленно совокупляться и в короткое время дадут жизнь новому поколению европейцев. Поколению омерзительных пауков.
Кажется, Мария что-то сказала. А?
- Я прямо с работы, закруглилась - и сюда. Схожу-ка, думаю, гляну на папский дворец. А тут, можно сказать, смотреть не на что - голые стены.
Она направляется к ближайшей мусорной куче и разглядывает ее. Все пристальнее.
У, удивляется! Пораженно ахает.
Ах ты!
- Только ничего не трогай, слышишь, Мария!
Она все еще не может опомниться. Такое впечатление, будто ее не слушается язык.
- Бог ты мой, Ричард! Да ведь это издевательство над бедняками! Новые вещи! С иголочки! Еще в упаковке!
Бог Ричард! А? О!
- Говорю тебе, наша Страна (о-о-о!) очень богатая.
- Богатая? Нет, это просто безумие, дикость, абсурд! Скажи правду, все эти вещи - муляж? Не может быть, что они настоящие.
Типичная (классическая) реакция неверующих, да, да.
- Ради бога, не трогай!
Мария сама не своя.
- Но это же валяется на полу - протягивай руку и бери! Почему нельзя? Разве у этих вещей есть хозяин?
- Нет, теперь уже нет. Но притрагиваться к ним - грех. Смертный грех.
Хахахахаха, Мария смеется как ненормальная.
- Запретный плод! Вроде яблока, из-за которого Адаму и Еве пришлось проститься с земным раем.
- Если ты что-нибудь поднимешь, то умрешь. (У-у-у!) Умоляю, Мария, не делай этого.
Э, это еще кто такие?
Три человека. Молодежь.
Все в брюках. Не иначе - европейцы. Вон и бороды у них, и волосы длинные. Патлы.
- Мария! - окликает один из парней.
Статный, видный собой.
- Пойдем, сестренка, пора, - говорит другой. Кучерявый, черный как смоль.
Третий - длинный, костлявый.
- Мария, уже поздно.
Спрашиваю у Марии, кто они.
- Мы вместе работаем. Двое - мои друзья, а это брат.
Статного зовут Брутом.
Черный, с курчавой бородой - брат Марии, его зовут Кассием.
Имя костлявого - Гораций.
У, у них тоже не вызывает удивления - ужаса - мое уродство!
По европейскому обычаю (странная манера, а?), они протягивают мне руки для рукопожатия.
Я оставляю свою руку при себе и только представляюсь по имени.
К Марии моментально возвращается веселое настроение, и она снова (ай-ай-ай!) кощунствует (святотатствует):
- Товарищи, вы видели, сколько добра?
Кассий, брат Марии, смотрит недоверчиво. Рта не видно за бородой. Только нос торчит. Длинный, мясистый.
- Люди выбрасывают новые вещи. Ишь ты, и никто не подбирает!
Брут (у-у-у!) спокойно задумчив. Нетрудно догадаться, что мозг его напряженно (интенсивно) работает.