Я улыбаюсь - надо думать (ихихи), тошнотворно приторной улыбкой.
- Увидишь, брат обрадуется мне. Он возвращается победителем. Значит, у него хорошее настроение.
- Смотри сам.
Мы идем вместе.
Хоть она и старая, я с трудом поспеваю за ней. Наконец мне удается с ней поравняться.
Эхехе, я ей улыбаюсь.
Затем с размаху (ух ты!) толкаю ее.
Мать проваливается, даже не вскрикнув. Поглощенная великолепной грудой мусора.
Ах - эхехе.
Я ковыляю (волочусь) к трону. Сажусь спиной к нему, на пол.
Окидываю взглядом разноцветное море мусора. А! Слова, прежде чем я успеваю подобрать их, сами собой приливают к моим губам:
- Старая шлюха! Надеюсь, эта прорва мусора осядет вместе с тобой до центра земли и еще глубже, где сплошная сырость и темнота. Здесь никто не умеет плакать. Никто не станет оплакивать твое исчезновение. Если Эдуард, нарушив закон, решил тебя пощадить, я восстановил справедливость. Теперь моя здоровая половина преобладает над гнилой. Остается поглядеть, какая половина здоровая, какая гнилая. Вперед! Достойно отметим возвращение аббата Гаррисбергского. Моего брата Георга.
Но ой, что это мокрое у меня на щеках?
Ах, друзья, я плачу.
Это слезы. Я плачу. Я умею плакать. Охохохохох. Оох! Аах! Ээх!
Я (у-у-у) укалываю себе палец.
Появляется капелька крови. Я смешиваю ее (ойойой!) со своими скупыми слезами.
Пусть они будут кровавыми.
10
Я слышу их.
Их ликование, песни, музыку (ух, кто же мне, в конце концов, объяснит, что такое лютня?).
Я вынужден мобилизовать все свои силы, призвать все свое мужество. Чтобы появиться на людях, да еще при таком стечении народа, впервые с тех пор, как я стал взрослым. Мужчиной.
Но мой (у!) успех - если я добьюсь его - должен быть только открытым (публичным). Полный успех.
Ээх!
Ах!
Кто-то идет. В военном комбинезоне. Сейчас я покажусь.
Опля - я загораживаю ему дорогу.
Военный резко останавливается. Э-э-э, это же полковник Эней, его-то мне и надо.
- Аббат Йоркский? Ричард?
Э-хе-хе.
- Только не говори, что я тебя напугал, полковник Эней.
- А я и не говорю, раз такое дело.
- Храбрый воин. Бесстрашный воин. Ну как европейский поход?
- Детские игрушки, - отвечает он, раскачиваясь на сильных ногах. (Да, друзья, ничего не скажешь, отличный экземпляр.) - Фактически мы не видали врага. Плевое дело, раз такое дело.
Я вытягиваю шею, пытаясь заглянуть ему в лицо.
- О, значит, ты заслужил генеральский чин, мой дорогой полковник Эней.
По его квадратной - фи! - физиономии пробегает тень замешательства (беспокойства).
А?
- Видишь, Ричард, я про это думал, да не знаю, тяну ли на генерала.
А-а-а.
- Говоришь, думал?
- Ага, частенько, раз такое дело.
- Эй, Эней, думать предоставь другим. Значит, не хочешь быть генералом?
- Ясно хочу, раз такое дело.
(Паук плетет основательную паутину, у-у, еще какую!)
- Или ты предпочитаешь по-прежнему ходить в подчиненных у генерала Ахилла, а?
- Раз такое дело, генерал Ахилл был в Европе на высоте. Он командовал запуском ракет: ни единого промаха, раз такое дело.
- У тебя бы не хуже получилось. Скажешь, нет?
Он соглашается не моргнув глазом:
- Так точно, раз такое дело.
Должен объяснить вам, что с полковником Энеем я знаком тысячу лет. Мы, можно сказать, друзья.
У нас уговор. С дальним прицелом. Я помогаю ему стать генералом, он мне - достигнуть.
А чего достигнуть - э, это ему незачем знать.
Ах, да я и сам не знаю.
В свое время у меня появилось дальновидное предчувствие. Эней мой должник - по причине, которую я объясню позже (ниже) и которая наконец-то дает мне возможность шантажировать его.
О-о-о-о-о, я медленно обхожу вокруг Энея. Опутывая его своей паутиной.
- Ты должен соблюдать наш уговор, полковник Эней. Полагаю, в Европе ты виделся со своим отцом. Как поживает барон Небраскский? Хорошо?
Эней еле слышно отвечает:
- Да.
- Раз такое дело. Небось он с трудом выкроил время повидаться с тобой, по горло занятый своей торговлей. Думаю, он еще больше разбогател. Говорят, Европа стала раем для бизнесменов. А если бы я шепнул папе (э-хе-хе), что барон Небраскский уцелел при ликвидации аристократии, что ему - живому - был воздвигнут величественный пантеон и что полковник Эней, вместо того чтобы ликвидировать своего отца, ай-ай-ай, помог ему бежать в Европу?
- Ты был моим сообщником, раз такое дело.
Я ждал этой его попытки - ишь ты! - выйти сухим из воды.
- По-твоему, значит, вина лежит на нас обоих. Э, Эней, ты забываешь, что я - сын Эдуарда. Ты у меня в руках, а у тебя в руках что? Пустота. - (Кулаки Энея, обтянутые перчатками, как бы сами собой разжимаются.) - Сам видишь, шевелить мозгами - это не по твоей части.
- Раз такое дело. Ох.
Все в порядке, люди. В ажуре. У, мой план начинает себя оправдывать. О, отличный план.
Пальчики оближешь.
Я отделываюсь от горе-вояки:
- Уходи. Сюда идут.
Эней убегает в ту сторону, где ликующие голоса стараются перекричать медь оркестра.
Посмотрим, кто бы это мог быть. А?
Тсс! Ша! Шаги женские.
А, Анна.
Опустив голову, она привычными мелкими шажками пересекает по диагонали зал.
Там, где она проходит, друзья, мусор блестит, как бы обретая былую - эфемерную - жизнь новых, только что купленных вещей. Ей-ей, она движется в мою сторону. У!
Раньше, чем меня, Анна - ах! - замечает мою уродскую тень.
- Проклятье.
Мне же слышится приветливое "здравствуй". Я вовсе не хочу сказать, что Анна чревовещательница, ц-ц-ц. Просто девочке оказалось не под силу - уф - выучить две сотни слов, вот она и вынуждена обходиться (довольствоваться) десятком, даже меньше, у, удивительное существо.
- Скажи, Анна, как тебе больше нравится меня называть? А? При нашей последней встрече ты назвала меня чертом.
- Тьфу, - говорит она с обычным своим (очаровательно отрешенным) видом.
- Прекрасная невестка, я намерен на тебе жениться. Оракул поведал мне, что ты скоро овдовеешь. Мой братец Георг не сегодня завтра (ихихи) исчезнет. Он выиграл войну, но проиграет мир. Так что готовься к свадьбе, Анна.
- Проклятье.
- Ты хочешь сказать, что я женат? Ничего страшного. Бетти у меня добрая и понятливая. Она готова к худшему и даже удивляется, что худшее для нее еще не наступило. Чем скорее оно наступит, тем скорее подтвердятся ее ожидания. Аяй, бедная Бетти! Лучше не заставлять ее слишком долго ждать.
("Бетти, тебе известно, что значит исчезнуть? Ты ныряешь в мусорное великолепие, потом ты засыпаешь, а просыпаешься в раю, где в твоем распоряжении квадратные мили мусора. У, у всех одинаковые участки, твой не меньше папского, и не нужно таскаться за покупками, поскольку сверху - ух ты! - каждый день небесной манной сыплются товары, пополняющие твою персональную помойку. Тебе останется только заботиться об уборке аллей, о’кей, по которым ты сможешь гулять на своем участке. И когда - о да! - будешь подходить к его границе, ты сможешь сравнивать собственное счастье с соседским счастьем и притом никому, у, никому не станешь завидовать, не то что на этом свете, где прилавки ломятся от прекрасных новинок, а их покупку, увы и ах, тебе приходится откладывать. И-и-и, исчезнуть приятно, Бетти, так что на днях я тебя уберу. У, уже скоро".)
- Анна, ты думаешь, Георга наконец сделают кардиналом? К сожалению, вакантное место всего одно. Будь уверена, Георгу его не получить. Вот что, дорогуша, чтобы не терять времени, мы можем уже сейчас считать себя женихом и невестой.
- Господи Исусе!
Разве словарь (лексика) Анны не ой-ой-ой?
- Учти, я собираюсь обладать тобой, да-да, спать с тобой каждый день. Кроме трех дней течки. (Ихихи.) Я буду тебя насиловать, пластать, пороть, потрошить, пока у тебя не появится условный рефлекс и ты не приучишься испытывать наслаждение, едва я возьмусь за подол туники. Вот так.
Я слегка приподнимаю тунику. У, нельзя сказать, чтобы ничего не было видно, но Анна не отворачивается.
- Анафема, - рассеянно говорит она.
Ах! Любимый?
- Куколка! Твое золотистое матовое тело ничем не пахнет, у тебя нет запаха, но ты лучший экземпляр нашего женского ассортимента. Дорогая Анна, ты ошиблась, поставила не на ту лошадь. Ты должна была выйти за меня. К счастью, теперь у тебя будет возможность поправить дело. Ну-ка, сядь на трон.
Ооо!
- Проклятье.
На сей раз (э-ге-ге) это вырвалось у меня.
Ага, Анна поворачивается и медленно, на негнущихся ногах робота, словно подчиняясь моему внушению, идет к трону.
Ух!
На золоченой спинке трона тусклым густым слоем скопилась пыль.
Анна протирает позолоту (дерево? алебастр?) рукавом балахона, после чего (о-о!) пристраивается (располагается) у левого подлокотника, где сбоку имеется углубление. Специальная выемка - место для папской жены во время официальных церемоний. Наверняка чтобы ей удобнее было стоять. На собственных ногах (ах).
Анна (если быть точным) не села на трон. О, она правильно выбрала свое место. Свое будущее место.
Я подзываю ее жестом. Она покорно возвращается.
Просто прелесть.
Где бы нам посидеть?
Вообще-то мне трудновато взбираться на стулья, да и не время рассиживаться.
Я неожиданно появлюсь в самый разгар праздника и толкну речь.
Все герои - ведь правда? - умеют толкать речи.
Вот и я сделаю то же самое.
Какую речь?
Я судорожно перебираю список своих трудных слов. ("Этот сумасшедший Рикки придумал язык, понятный ему одному".)
О-о, речи из них не получится.
Я мог бы представить широчайший набор восклицаний.
А что, если начать просто и сжато?
- Извольте убраться с дороги и дать мне власть!
- Какую власть?
- Которая мне полагается, вот какую.
Ух!
- Ладно, ты только объясни - какую. Покажи!
- Показать? Что показать?
- Власть.
- Ясно, что власть. Понятно.
- Ну?
- Я не знаю. Это вам не коня требовать. Дескать, коня, коня! Полцарства за коня!
- Мы поняли. Коня ты не хочешь. Может, хочешь кота?
- Да нет же, я не люблю животных. Не хочу никаких животных.
- Ричард, не морочь нам голову своей ахинеей.
Ах! Ох!
- Я сказал, что мне нужна власть. Вся власть.
- Будь по-твоему, Ричард, можешь забирать власть. Она твоя.
- Спасибо. А нельзя ли поинтересоваться, в чем она состоит?
- Это ты сам должен знать. А не знаешь - катись в нужник, поносные твои мозги.
Ишь ты!
Наверняка кончится грубостями.
Однако я до того страшен, что лично мне грубость (вульгарность) непозволительна. Все мое обаяние - в красноречии, в чистоте языка.
Анна - ах - тем временем ждет.
Она-то чего хочет?
Вряд ли она рассчитывает, что я овладею ею прямо сейчас, здесь, на подстилке из мусора. Ахохохох! Почему она не уходит?
Понял. Она хочет чествовать победителей. Вместе со мной, под ручку (ух ты!). Под ручку так под ручку, только надо ведь еще приноровиться к шагу друг дружки, ихихи.
- Анафема.
(Это не Анна. Это опять я, а язык - ее, Анны.)
Поздно. Ликующая толпа направляется сюда.
Спокойствие, Ричард, не дрейфь. Ты всего-навсего беседуешь (мило) со своей дорогой невесткой. В этом нет ничего предосудительного, о’кей.
11
Появляется - вваливается - верхушка курии в полном составе.
Ух ты!
Впереди, повиснув на руке Иоанна, выступает папа.
Слева от папы - Георг, виновник торжества. В военном комбинезоне, с кучей шевронов на рукавах (ах ты!).
Высокий, красивый.
Только вот зубы подкачали (ихихи): лошадиные.
Я вижу кардиналов и еще одного военного, которого вы еще не видели (не знаете). Это генерал Ахилл.
Шустрый, несмотря на тучность.
Вот полковник Эней.
Ей-ей, и моя жена Елизавета тоже тут!
Э-ге-ге.
У, у всех в руках бокалы! Снаружи, за стенами зала, по-прежнему звучит музыка (музыканты знают свое место).
Папа с Иоанном располагаются на троне.
Воркуя.
Кардинал Бейкерсфилдский Марк, госсекретарь, первым бросается навстречу Анне, берет ее руку в свои.
- Так сказать, прекрасная, бесподобная Анна!
- Ура, - отвечает Анна обычным своим тоном. Индифферентно.
Матфей, кардиналище Далласский, на которого возложена защита культа, приветственно машет Анне шляпой. Белой.
- О’кей, а мы как раз спрашивали себя, где же очаровательная Анна, несравненная супруга Георга, аббата Гаррисбергского, главнокомандующего нашей непобедимой армии.
Великий инквизитор, кардинал (с бородкой) Ричмондский Лука, устремляет на меня ледяной взгляд.
- Если мне не изменяет зрение, и аббат Йоркский тут.
Все обращают внимание на омерзительного паука. Ах! Все, кроме моего братца, который, как пристало бравому вояке, знай себе сосет из фляги пепси-пойло. Он считает, что, если военный не на боевом посту, его долг в том, чтоб напиться. Есть у Георга и другие предрассудки, но (о!) не будем забегать вперед.
- Ммм, - изрекает Эдуард.
Мы с нетерпением ждем перевода.
- От-лич-но, - вяло скандирует Иоанн. - Эдуард говорит, что в порядке исключения Ричарду разрешается остаться.
Я поднимаю голову настолько, что могу видеть папские туфли. И-и-и, изрядно ношенные!
- Ты не представляешь, отец, как я рад твоему разрешению!
О, он и не думает меня слушать, куда там!
Георг подходит к жене.
- Разрази меня гром, кто эта прекрасная особа?
Генерал Ахилл толкает его локтем в бок.
- Да ведь это Анна, твоя жена. Твоя жена.
Ай-ай-ай!
- Ты прав, Ахилл, разрази меня гром, это моя жена. Как живешь, жена? За покупками каждый день ездила?
- Ну.
- Большие покупки?
За нее отвечаю я. Сладким (елейным) голосом.
- Как подобает семье главнокомандующего. Вождя победоносной армии.
Георг смотрит на меня долгим вопросительным взглядом.
Наконец, когда кто-то уже решается прийти ему на помощь, он меня, у, узнает.
- Разрази меня гром! Ты еще не подох, братец?
- Пока нет. - (Э-хе-хе!) - Я обнаружил, что чудеса природы вроде меня нередко очень живучи, ибо являются воплощением существенных биологических мутаций.
Следующий камешек в мой огород бросает Лука:
- Будем надеяться, что ты не представляешь собой новой генетической модели.
- То же самое подумали обезьяны, когда впервые увидели человека. - Я снова переключаюсь на Георга: - Дорогой брат, насколько я знаю, в Европе все прошло хорошо.
- Можешь не сомневаться, мой дорогой калека. - Он поворачивается и кричит во все горло стоящим рядом: - Полковник Эней! Генерал Ахилл! Где вы? Уснули, что ли? Разрази меня гром, я хочу чокнуться с вами.
Стоп. У меня в черепной коробке, под крышкой, шевелится подозрение - ну да, догадка. Генерал Ахилл!
Ахилл начинается с "А".
Он-то и может (должен) быть автором записки.
Ишь ты!
Я смотрю на жену.
Елизавета ничего не видит, кроме мусорного изобилия в тронном зале. Я знаю, что ее мозг бешено (лихорадочно) работает в эту минуту. У! Прикидывает и подсчитывает стоимость выброшенных вещей, лежащих сверху.
Георг начинает рассказывать (громогласно, о!):
- Йес, все прошло как по маслу. Разрази меня гром, этих лопухов европейцев прямо-таки оторопь взяла. Они даже не сообразили, с какой стороны нападение.
Когда-то эти самые европейцы являлись нашими союзниками. Подзащитными. Вассалами.
- Из-за Европы у нас вечно были одни неприятности, - задумчиво роняет кардинал Марк. - Так сказать, непонятно почему.
- Были и есть, дорогой госсекретарь, - уточняю я.
То-то и оно.
Кардинал смотрит на меня вопросительно. Хочет услышать, что я имею в виду.
Жестом показываю, что, мол, потом объясню, и обращаю его внимание на Эдуарда, мычащего в ухо Иоанну:
- Браво, браво. Ммм.
- Отлично. Папа желает знать, хорошо ли зарекомендовало себя новое атомное оружие.
- А то нет, разрази меня гром! - Словно слепой, Георг ощупывает комбинезоны своих соратников. - Ахилл! Эней! Где вы там? Это наш общий праздник!
Кардинал Матфей с сигарой во рту энергично (ох ты!) потирает ручищи.
- О’кей, я знал, что бомба P феноменальная штука. Пожалуй, не помешает как-нибудь взорвать несколько бомбочек - во славу божию - и у нас, дома.
А! Э!
- Это мысль, - соглашается Лука.
Георг, тряхнув головой, с закрытыми глазами воскрешает в памяти приятные эпизоды европейской кампании.
- Йес, разрази меня гром, бомба P шикарная игрушка. В несколько секунд все вещи будто ветром сдуло, и, кого ни возьми из этих дерьмовых европейцев, всяк остался гол как осиновый кол.
Живот генерала Ахилла с трудом удерживается ремнем комбинезона.
Он рассказывает (докладывает). Ахилл.
- Подготовительный ракетный обстрел продолжался не более восемнадцати часов.
У Марка глаза на лоб лезут под малюсенькими стеклами очков.
- Так сказать, всего восемнадцать часов?
Георг усмехается. Самодовольно.
- Йес. У европейцев для перехвата было несколько штук старых ракет. Допотопных. Разрази меня гром, мы на них трусов и тех не оставили. Радиация все разъела, даже ключи от квартир.
Марк захлебывается от восторга.
- И ни одного убитого?
Отвечает полковник Эней (его очередь):
- Ни одного раненого, раз такое дело. План операции был выполнен до последней детали.
- В результате чего вы доставили сюда миллион рабов, - спешу (ух!) вставить я.
Лука поправляет меня:
- Тружеников, аббат Йоркский. Тружеников. Мы решили открыть границы нашей традиционно гостеприимной Страны для одного миллиона тружеников из Европы - бедных безработных.
Миллиона. Ага. Эге.
Эге. Э, люди!
Э. Э-ге-ге.
Матфей принимается жевать новую сигару.
- О’кей, наша экономика не имеет себе равных. Она постоянно нуждается в рабочих руках, обеспечивает прекрасные заработки и растущие масштабы потребления. Никакой инфляции, при том что размеры накоплений и объем капиталовложений находятся в постоянном равновесии. Мы гордимся своей великой Страной, процветающей под мудрым водительством церкви отказа.
Мы все осеняем себя ритуальным тройным знамением.
Торжественно (о!).
В подобных случаях я прихожу в состояние (у!) умиления, и на глазах (ах!) у меня выступают слезы.
- Верно, верно. Ммм.
Иоанн растерянно качает головой.
Что бывает с ним крайне редко.
- Извини, Эдуард, я тебя не понял.
- Ммм. Ммм. Мм.
- Отлично. Европа, оставшаяся без ничего, нуждается во всем. В сырье, станках и особенно в товарах широкого потребления.
- Разрази меня гром! - гаркает Георг. - Мы им все и продадим, да?
Как по команде, вступает трио кардиналов.