Две важнейших задачи, с которыми человечество столкнется в будущем, уже известны: окончательное разделение общества на элиту и прочее население и широкое применение методов управления сознанием, в частности, использование ложной памяти. Звучит угрожающе, но не все так очевидно. Плохо это или хорошо - вопрос открытый. Зимин, психофизик, занят переносом сознания на внешний носитель. Покинув Институт по моральным соображениям, он оказывается сначала в Трущобах, где с удивлением наблюдает за странной жизнью современного общества, а потом и в Усадьбе - поселении элиты. В конце концов, он возвращается в Институт, осознав свою ответственность за наступающее будущее.
Содержание:
Наивный наблюдатель 1
Наблюдение 1 - Опасные интеллектуалы 1
Наблюдение 2 - Справедливые "злюки" 18
Наблюдение 3 - Прекрасные холодные глаза 35
Наблюдение 4 - Черный программист 51
Наивный наблюдатель
Если бы я был таким умным,
как привык до сих пор считать,
мне должно было хватить этих
наблюдений, чтобы раскрутить
всю историю.
Из записной книжки Зимина
Наблюдение 1
Опасные интеллектуалы
Мне хотелось говорить об идее бессмертия у этрусков,
а ему - о популярных лекциях для рабочих, вот
мы и пошли на компромисс и разговаривали о тебе.
Ивлин Во
Возвращение в Брайдсхед
"Дай мне денег, мне очень надо", - радостно завопил коммуникатор. Зимин с трудом перевел взгляд с монитора на беснующийся аппарат. Песенку "The Beatles", которую он с детских лет привык использовать в качестве звонка, после введения Единого эстетического правила можно было посчитать вызовом Дирекции Института, но легкая фронда, как известно, помогает в работе. Специалисту его уровня подобные шалости наверняка простят, даже если поймают за руку.
Звонил Горский, коллега по работе и давний друг еще по гимназии. Человек талантливый и положительный, умница, правда, с безумными идеями и принципиально странным отношением к жизни. Трудно было понять, что их объединяет. Очень разные люди, они дополняли друг друга, что самым благоприятным образом сказывалось на их научной карьере. В свободное от исследований время (где только он его находит?) Горский любил слушать, как Зимин читает ему стихи. Ничего себе занятьице! Совсем не безопасная выходка для психофизика! Честно говоря, Зимин сам подсадил его на это развлечение, но разве это оправдание?
Время для болтовни было выбрано крайне неудачно, Горский должен был знать, что в это время нормальные люди обычно работают. Однако в глубине души Зимин немного обрадовался - ему пора было передохнуть. За последние десять минут в голову не пришло ни одной светлой мысли, самое время выпить чашку кофе.
- Чего тебе? - спросил Зимин.
- Ты сегодня сердитый! Я оторвал тебя от работы? - Горский явно хотел говорить не о психофизике.
- Ну, оторвал.
- Неужели, вот так сидишь и работаешь?
- А что такое?
- Как же, всего три дня тому назад тебе присудили очередную Государственную квартальную Премию с грамотой и переходящим Призом. На твоем месте я бы предавался лени и порокам. Нет, пожалуй, даже не так. Порокам и лени, так правильнее. А ты - работаешь, как будто ничего не произошло. Зимин, когда же ты, наконец, научишься расслабляться?
- С удовольствием бы последовал твоему совету, но не получается. Позорно прохлаждаться в то время, когда друг надрывается на рабочем месте, - пошутил Зимин.
- Да, мне приходится трудиться. Проведешь лишний денек в праздности, а потом, глядишь, конкуренты уже впереди. Желающих, сам знаешь, много.
- Уж прямо и много? Это кто такие, почему не знаю?
- Может быть и немного. Но много и не нужно. Вот ты точно обойдешь.
- Хочешь со мной помериться силами?
- Нет, не хочу. У тебя от природы чутье на новинки, которого я лишен. Чтобы добиться успеха мне приходится работать. Пахать.
- Не придумывай. Это ты у нас мастер. Сколько у тебя на счету Призов?
- Шесть, - торжественно произнес Горский.
- Вот видишь, а у меня всего лишь четыре. Я, кстати, предложил майору Кротову изменить регламент - сказал, что после пятого присуждения Приз следует оставлять награждаемому навечно. Как в футболе. А что, по-моему, это правильно. Считаю, что новое правило обязательно повысит престиж нашей профессии - психофизики.
- Так ему и сказал?
- Ага.
- Ты, смотрю, рискованный человек.
- А что такого? Я и о тебе подумал. Мне-то еще пятый зарабатывать придется, а у тебя полный комплект уже в наличии. И вот, значит, притащишь свой Приз домой, поставишь на холодильник, и будешь любоваться.
- Рискуешь, Зимин. Мы с тобой пока еще не попали в штат, в нашем положении враждовать с начальниками просто глупо, в любой момент нас могут пинком под зад отправить в Трущобы. Призы - это, конечно, хорошо. Но получим ли мы постоянную работу, пока неизвестно.
- Не попали в элиту? Допустим. Но у майора Кротова нет психофизиков лучше нас.
- Ты считаешь, Кротов догадывается, что для занятий психофизикой у него в штате должны быть психофизики? Что-то я сомневаюсь. Это неочевидное утверждение. Мое дело предупредить тебя: будь осторожнее.
- Это же была шутка. Подумаешь. Мне кажется, что он улыбнулся.
- Шутишь с майором Кротовым? Совсем разучился думать? Не знал, что ты способен на такое сумасбродство.
Горский был серьезен. Зимин неожиданно понял, что поступил необдуманно. Уже не в первый раз. Его бывшая девушка неоднократно говорила, что его опрометчивая любовь к остроумию не доведет до добра. Шутки - слова необязательные и опасные, поскольку плохо вписываются в единую институтскую эстетику. Чувство юмора плохо программируется. Это, кстати, большая проблема. Одним одно кажется смешным, другим - другое. Договориться и выработать единый поход неимоверно трудно. Пожалуй, действительно пора стать серьезнее. Так проще жить.
- И что же мне теперь делать?
- Постарайся не заслужить Премию в пятый раз, если же все-таки получишь, демонстративно верни Приз, - посоветовал Горский.
Это была очень хорошая задумка - устраивать некие подобия творческих соревнований среди сотрудников Института и вручать победителям переходящий Приз. Спортивные принципы в науке иногда срабатывают. Но смысл Приза именно в том и заключался, что он был переходящим. Этим подчеркивалось единство всех ученых и инженеров, отдающих свой труд и свой ум на благо Институту. Казалось бы, пустячок, но победитель ни на минуту не должен был забывать, что он всего лишь один из многих, что результаты его труда вливаются в общий поток достижений психофизики, что вокруг него друзья, готовые при необходимости подхватить дело и довести до конца, если самому ему вдруг не хватит сил. Премия, как проявление единства и общности устремлений даже не лаборатории, а Института, имела важное воспитательное значение.
Хорошая идея. Зимину было неприятно сознавать, что сам он, без подсказки Горского, никогда бы не понял, как неуместно прозвучала его шутка во время церемонии вручения. Взять бы ее обратно. Но правильно говорят, что слово не воробей, вылетело, не поймаешь.
"Ничего, как-нибудь перебьются", - подумал Зимин с ожесточением. В конце концов, в лаборатории всего два настоящих психофизика, он и Горский. Требовать к себе особого отношения они не собирались, но на некоторые послабления рассчитывать могли. Например, им должны прощаться мелкие прегрешения. Подумаешь, неудачная шутка. Почему бы и нет? Польза, которую они ежедневно приносят Институту, наверняка, стократно перевешивает тягу к шуткам и розыгрышам. Они на хорошем счету. Майор Кротов сам несколько раз говорил об этом. Надо будет ему объяснить, что успешное занятие психофизикой невозможно без некоторой доли цинизма.
- Чего тебе надо? - стараясь сохранить спокойствие, спросил Зимин. - Поздравить меня захотел?
- Прости, не сообразил. А надо было? Ладно-ладно, не обижайся. Поздравляю.
- И все-таки, зачем ты позвонил?
- Хотел зайти к тебе послушать стихи. Наверняка у тебя собралась новая коллекция. Не желаешь поделиться?
- Желаю. Мне нравится наблюдать, как ты слушаешь стихи.
- Отлично. Буду через пятнадцать минут.
С точки зрения здравого смысла, это было странное для психофизиков занятие - чтение стихов вслух. Но что поделаешь, если Зимин оказался преданным любителем поэзии. Горский не хотел знать, сочиняет ли он стихи сам или отыскивает в дебрях сети, такие вопросы даже другу задавать неприлично, однако он сомневался, что у Зимина есть хотя бы крошечный шанс получить статус поэта и, следовательно, официальное разрешение Института на распространение своей продукции. Впрочем, большой проблемы он в этом не видел. Ему стихи Зимина были доступны, а до остальных сотрудников ему не было дела.
О работе пришлось забыть. Стало ясно, что весь вечер, без остатка, будет посвящен поэзии, Зимину нравилось, что в его жизни есть что-то кроме психофизики. Странная тяга к рифмованным словам. Это даже звучало красиво.
И вот Зимин вытащил из портфеля папку со стихами, отыскал нужный листок. Его лицо моментально потеряло присущую ему обычно мягкость и расслабленность, стало похоже на мраморное изваяние античного поэта.
~~~
Порой бывает иногда -
Как забурлит, как запоет!
Словами тут не передать,
Такое за душу берет…
Потом отхлынет - и опять.
Наплывом, словно бы вода.
Такое стоит испытать.
Такое помнится всегда.
~~~
Жуки, шмели и тараканы
И ты, гремучая змея -
Вы все, вы все мои друзья.
Я ранним утром в лес пойду,
Там я друзей своих найду.
Вот выстроились вдоль тропы
Лесные серые клопы.
А вот трудяги муравьи.
Они - товарищи мои,
Ползут, нелегкий груз таща…
А вот заметил я клеща.
Чуть дальше - желтые сверчки
И нехорошие жучки.
И в этот ранний летний час
Я рад, что снова вижу вас.
Летит комар, ползет червяк -
Нет, это все не просто так!
Жужжит пчела, плывет тритон,
Пернатых слышу перезвон.
И ясно ощущаю я:
Мы все, мы все одна семья.
~~~
Колосится просо, зеленеет силос.
Милая деревня снова мне приснилась.
Песня зимородка льется с поднебесья
Над родной землею среднего полесья.
Будоражит душу запах чернозема.
Разлилась по телу сладкая истома.
По небу несется птичья вереница,
Середина лета. Скоро косовица.
Колосится просо, зацветает греча,
И поет гармошка где-то недалече.
Скирды из соломы, молоко парное.
Хочется зарыться в сено с головою.
Смутные желанья, молодые годы.
Снова я с тобою, мать моя природа.
Горский испытал ни с чем несравнимое удовольствие. Простые слова стихов глубоко проникали в его душу, заставляли сильнее биться сердце, не давали забыть, что он человек.
Сколько Зимин читал, неизвестно, они не догадались воспользоваться часами, чтобы замерить израсходованное на чтение время. Не цифрами, а колдовским наваждением следовало оценивать воздействие замечательных стихов на души измученных работой психофизиков. Как было бы здорово, если бы вечер продолжался вечно. Даже думать о том, что стихи однажды закончатся, было невыносимо. Зимин подумал, что ему пора начать сочинять самому.
- Хочешь еще? - спросил Зимин, ему показалось, что Горский выдохся, слушать стихи - тяжелый труд.
- Да.
- Давай прервемся на десять минут. Я сейчас кофе заварю.
Зимин вышел на кухню. Ему тоже надо было немного передохнуть. От стихов устаешь ничуть не меньше, чем от работы. Трудятся и мозг, и душа. Он достал банку с кофе, засыпал необходимое количество зерен в кофемолку, но включить ее не успел, в дверь настойчиво позвонили. Очень настойчиво.
Зимин выругался и пошел открывать.
- Кто там?
- Откройте, инспекция!
- Какого дьявола, в чем дело? - вырвалось у Зимина, но дверь он открыл.
На пороге стоял невысокий крепкий человек, вроде бы, свой, из отдела снабжения, Зимин его раньше там видел, когда в последний раз получал расходные материалы. Человек был в гражданской одежде и армейском берете без кокарды, в руках он держал удостоверение Комитета охраны единой эстетики. Его сопровождали четверо самых настоящих полицейских в касках, бронежилетах и с автоматами.
- Понятно, проходите.
- Это хорошо, что вы открыли сами, сопротивление было бы воспринято бойцами крайне негативно, - сказал уполномоченный Семенов, в его удостоверении значилась именно эта фамилия.
- А если бы я не открыл, как бы вы поступили? - вырвалось у Зимина, действительно, с чувством юмора ему нужно было что-то делать.
- У нас есть право проникновения в помещение. Мы бы выломали вашу дверь, господин Зимин.
- Даже так?
- Надеюсь, вы не сомневаетесь в нашей решимости качественно выполнять свою работу?
- Нет, конечно, какие уж тут сомнения, проходите.
Впрочем, разрешение полицейским не понадобилось. Оттолкнув Зимина, они гурьбой ринулись в комнату. Нет, ну надо же! Они, в самом деле, оттолкнули его, да еще с таким ожесточением, что он с трудом удержался на ногах.
Когда к Зимину вернулся дар речи, операция была закончена, Горского вывели из комнаты в наручниках и в черном колпаке на голове. Раздалось мычание, наверное, он хотел что-то сказать, но кляп мешал.
- В чем дело? - спросил Зимина.
- Мы расследуем очень серьезное дело, предотвращаем вопиющее нарушение Единого эстетического правила, - сказал Семенов хмуро. - Можно сказать, беспрецедентное.
- Бред какой-то.
- Прекратите юродствовать, господин Зимин, будете упражняться в остроумии, когда придет время давать показания на научном Совете. А сейчас следует решить, пойдете ли вы обвиняемым или свидетелем. Вы же видели удостоверение. У меня широкие полномочия. Именно мне поручено проследить за неукоснительным соблюдением Правила.
- Вот я и удивился. Нас-то как это касается? Мы к эстетике не имеем никакого отношения.
- Ах, довольно. Не смешно. Много мне приходилось слышать оправданий. Это самое глупое.
- Мы с Горским - психофизики. Не из последних. Вы бы справились в Дирекции.
- Неужели? А у меня другие сведения.
- Какие-такие сведения?
- Мне разрешили ознакомиться с вашей должностной инструкцией, подписанной майором Кротовым. Так что я знаю, что вам можно, а чего нельзя. Но вернемся к сути обвинения.
Семенов взял со стола листок и стал читать вслух, делал он это плохо, неумело, с ненужными придыханиями, зато никто не мог сказать, что стихи ему понравились.
Дерево моей души
Перевод с румынского
Под ласковыми лучами горячего солнца
Распускаются нежные розы.
Капельки росы на их лепестках отражаются в небе.
Воздух наполняется их ароматом.
Но придет весна, и опять расцветут розы,
Зазеленеют деревья.
Но расцветет ли вновь Дерево моей души?
- Что это? - спросил Семенов, бросив листок обратно на стол, и брезгливо отряхнул пальцы.
- Надо полагать, стихи, - ответил Зимин. - Вы не очень хорошо их прочитали, но они все равно хороши!
- Стихи… Вот видите, а вы говорите: психофизики. Какие же вы ученые, если вы преступники? Нарушители Правила.
- Ерунда.
- О вашем товарище Горском пока разговора нет, его роль в совершенном противоправном действии требует квалификации. А с вами, Зимин, все ясно, вы были взяты на месте преступления с поличным: распространение неофициальных рифмованных материалов наказывается в нашем Институте очень строго.
- Послушайте, Семенов, вы, наверное, не до конца представляете, с кем связались. Мы не пацаны какие-то безвестные! Еще раз прошу обратиться за информацией в Дирекцию. Нам приходится работать по двенадцать часов без передыха. Вы должны понимать, что нам требуется отдых, минуты расслабления. Неужели трудно позволить нам время от времени совершать мелкие шалости? Да, я изредка читаю Горскому стихи, однако это ведь такая пустяковина, что и говорить не о чем. Считайте, что это своего рода допинг, который позволяет нам хорошо выполнять свою работу. Что тут непонятного? Да у нас переходящих Призов не сосчитать! Мы на хорошем счету, на нас делает ставку руководство Института.
- Пустые слова. Правило для всех написано. И его нужно исполнять.
- Ваши обвинения абсурдны.
- Неужели?
- Мы не сделали ничего дурного.
- Вам неизвестно, что введение Единого эстетического правила было вызвано необходимостью? Совсем недавно наше научное сообщество погибало. Институт переживал далеко не лучшие времена, чтобы не пропасть, ученым потребовалось объединиться. Но сделать это не удавалось, пока не появилась понятная каждому единая эстетика. Сотрудников ознакомили с согласованным представлением о диалектике и гармонии знаний. Руководству Института удалось дать определение истинности, - не стесняясь при этом директивности и точности. Это была кропотливая работа. Но если бы она не была проделана, то Институт, в современном понимании, самоуничтожился бы. Вместе с психофизикой вашей.
- Все это выдумки. Общая эстетика познания, как мне кажется, это самый простой способ угробить науку. Много было попыток сотворить что-то подобное, да пока еще ни одной успешной. Люди по природе своей существа разные, и представления о познании у них, естественно, разные. Представьте, что всем сотрудникам будет предложено заучить представления о психике человека, которые будут признаны отвечающими Единой эстетике, а они вдруг окажутся ошибочными? Это же катастрофа.
- Попрошу без намеков! - выкрикнул Семенов. - Мы люди с высшим образованием.
- Какая чушь! - продолжал Зимин. - Унификация - смерть познания. Нам придется научиться работать в научном обществе, где уживаются самые разные, может быть, противоположные представления о человеческой психике. Главное, чтобы эти представления были. Таково требование будущего.