- Голословное заявление. Доводы за единую эстетику всем известны. Воспользуюсь фундаментальным "Логико-философским трактатом" Людвига Витгенштейна. Им было сказано: "Совокупность всех истинных мыслей есть образ мира". Можно сделать вывод, что мысль - есть изреченная словесная конструкция, имеющая прямую и неразрывную связь с реальностью. Реальность существует объективно. С этим, надеюсь, вы не будете спорить. Она одна на всех. Она существует независимо от нас. Никакой другой реальности не обнаружено. Давайте, например, возьмем слона. Слона любой узнает. Четыре толстые ноги, большие уши, хобот, тонкий хвост и бивни. Если человек смотрит на слона и говорит, что видит собаку, он, скорее всего, идиот. Любой нормальный человек, посмотрев на слона, скажет, что это слон. Можно утверждать, что это будет верно в 100% случаев. У нормальных людей самым естественным образом возникнет одна и та же мысль - ух ты, это слон. Получается, что возникновение у массы людей одной мысли не только не страшно, а даже должно приветствоваться, поскольку позволяет довольно просто отделить нормальных людей от больных. Это поможет оказать несчастным, тем, кого удастся выявить, срочную медицинскую помощь. Некоторые и вовсе вылечатся, научатся выискивать слона по первому требованию.
Тем более понимание единства верно для правильного восприятия состояния человеческой психики. Философы установили, что всеобщее признание получает всегда наилучшее из альтернативных представлений, далеко не в последнюю очередь из-за своей признанной эстетической привлекательности. Разве ошибался Георг Вильгельм Фридрих Гегель, когда утверждал, что "все действительное разумно, а все разумное действительно"? Оценку этого высказывания можно смело уподобить рассматриванию нашего условного слона. Верно эстетически выстроенная научная теория всегда одна - реализовавшаяся.
- Как же быть с необходимостью приспосабливаться к постоянным изменениям окружающей среды? Люди выжили и расселились по всей планете, только потому, что имели возможность экспериментировать и совершать ошибки. Без этого нельзя.
- Если будете жить по правилам, вам не захочется совершать ошибки!
- А давайте сначала исправитесь вы - Семенов. Вот когда вы, в своем таком важном Комитете, перестанете совершать ошибки, может быть, и мы, простые смертные, станем осмотрительнее.
- Это что за намеки!
- Какие намеки, я прямо говорю, что вы допустили ошибку. Вы нашли листок со стихотворением. Помните, вы читали стихи вслух? Теперь прочитайте его еще раз, про себя. Только внимательно прочитайте.
Семенов взял в руки листок, прочитал стихотворение еще раз. Лицо его побелело, и он грязно выругался. Но ему удалось взять себя в руки.
- Да, недоработка вышла.
Группа контролеров тут же прекратила следственные действия и отправилась восвояси. В глазах Семенова легко читались растерянность и неутоленная злоба. Он начал придумывать способы мести.
"Ничего, перебьется", - подумал Зимин.
Он закрыл глаза и мысленно поблагодарил судьбу за счастливое спасение. Случайные слова, придуманные, скорее всего, исключительно для смеха - перевод с румынского - спасли и его самого, и Горского. На их счастье текущий год был объявлен годом дружбы с Румынией. Это позволяло свободно читать румынские стихи в компаниях до пяти человек. Победа!
Вечером следующего дня Горский пришел в гости без приглашения, но с бутылкой дорогого виски. Его глаза блестели, он был, как всегда, самоуверен.
- Испугался, что ты до конца жизни будешь поить меня кофе, - сказал он радостно. - О нет, дружище, сегодня мы с тобой заработали право насладиться этим замечательным напитком. Стаканы попрошу. Возражений не потерплю.
- Мы заслужили? - удивился Зимин.
- Ты просто не представляешь, какой ты молодец, - сказал Горский проникновенно. - Тебе удалось на долгие-долгие годы обеспечить мне возможность слушать стихи в твоем исполнении. Разве ты не знаешь, что следующий год объявлен годом дружбы с Индией? А потом придет очередь Японии, а потом Венесуэлы, а потом Венгрии, а потом Великобритании!
- Для стихов всегда найдется оправдание.
- Вот Семенов удивится, когда обнаружит, что ты собираешься весь следующий год читать оригинальные переводы индийской поэзии.
- А ты будешь слушать!
- Здорово. Может быть, начнешь прямо сейчас? Время позволяет.
- Прости. Сегодня только переводы с румынского. Это прекрасный, образный язык, словно специально созданный для поэтического творчества.
Посмотри на меня - я не так еще плох.
И не так еще я безнадежен.
Посмотри на меня - ведь такие, как я, -
Мы еще очень многое можем.
Посмотри на меня и подай только знак,
Я возьму ледоруб, и надену рюкзак.
На медведя пойду, заберусь на коня,
Только ты посмотри на меня.Посмотри на меня - я не так еще стар.
И в глазах не угас еще юности жар,
Я еще не ослаб, я еще не оглох,
Я не так еще плох - видит бог!
Посмотри на меня - посмотри, я не глуп,
Каламбуры, как птицы, летят с моих губ.
А еще у меня про запас есть слова,
От которых вдруг кругом пойдет голова.Так что, если рискнешь и ко мне подойдешь,
И заглянешь в глаза для начала,
Непременно поймешь, что я очень похож
На того, о котором мечтала.
2. Институт
Территория Института плохо вписывалась в унылую планировку Трущоб. Если посмотреть на карту, то можно было подумать, что на ровные прямоугольники городских кварталов капнули зелеными чернилами. Получившаяся клякса была неправильной формы и самым причудливым образом нарушала кажущуюся стройность внутренних административных границ. Для строительства Института была отчуждена территория сразу у нескольких кварталов. Строгое здание, издалека похожее на английский замок, окружал регулярный парк с широкими дубовыми аллеями и зелеными полянами, далее располагались постройки для ученых и обслуживающего персонала. Это был абсолютно чужеродный для Трущоб объект. Ничего даже отдаленно похожего на Институт в Трущобах больше не встречалось.
Большинство обитателей, прилегающих к Институту кварталов, считало его страшным местом, источником бедствий. Впрочем, это мнение основывалось только на мифах и слухах, поскольку не существовало достоверной информации о том, что происходит за высоким каменным забором, защищенном спиралью колючей проволоки.
Институт был создан для решения конкретной задачи.
Хозяин, человек, который вложил огромные средства в проект, мечтал о бессмертии. Не склонный к рефлексии, он привык достигать результата с помощью денег и силы. Авторитетный был человек. Его многие боялись. И звали его соответствующе - Магистр.
Злые языки утверждали, что в свое время он был одним из крупнейших криминальных авторитетов, а потом вдруг исправился, потому что уверовал, что лучшее вложение денег - содержание людей, способных обеспечить лично ему практическое бессмертие. Просветление случилось с ним после встречи с одним провинциалом, который решил однажды купить будущее в свое полное распоряжение. Его настоящее имя давно забыли, потому что он предпочитал откликаться на псевдоним "почти олигарх". Именно он сумел заинтересовать Магистра проблемой бессмертия, чем немедленно исчерпал предназначение своей жизни.
Идея учредить Институт понравилась Магистру.
Ему предложили на выбор два варианта достижения практического бессмертия. Первый предполагал замену изношенных биологических органов и прочих частей тела донорскими. Или, что считалось значительно практичнее и дешевле, искусственно созданными механическими и электронными аналогами. В этом случае Магистр должен был согласиться на бесконечную серию трансплантаций, свыкнувшись с мыслью, что пока еще принадлежащее ему тело будут постоянно кромсать, отделяя и отбрасывая за ненадобностью его плоть, кусок за куском. Не удивительно, что второй вариант Магистру понравился больше. Доктор Соловьев, один из руководителей проекта почти олигарха, доставшийся новому хозяину по наследству вместе со зданием, предложил записать его сознание на внешний носитель. И решение, устраивающее всех, было принято. Работа началась.
Есть такое устойчивое словосочетание - государство в государстве. Человеку, который живет в выдуманном мире собственных фантазий и привычек, трудно объяснить, что это такое. Но стоит ему вылезти на свет божий и оказаться в упомянутой системе, как все становится понятным без лишних слов. Совсем как у птички, у которой коготок увяз. Перед тем, как окончательно пропасть, к ней обязательно приходит осознание устройства всей гибельной системы мироздания, в которую она так неудачно попала. Обычно одного коготка, прищемленного капканом, достаточно.
Впрочем, люди встречаются разные. Для одних из них давление системы невыносимо и гибельно, а другие даже не замечают его, потому что "по-другому не бывает".
Если бы Зимина спросили: "Что вам приходит в голову, когда слышите: "государство в государстве"? Он бы честно ответил: "Это наш родной и нежно любимый Институт". Надо признать, что у него были веские основания для такого утверждения. Иногда ему казалось, что он всего лишь заключенный в концлагере для привилегированных перемещенных лиц. Конечно, он понимал, что Правила придуманы для того, чтобы обеспечить должный уровень секретности. Но Зимину было некомфортно в Институте, не хватало свободы. Его приводило в ярость, что на любое действие он должен получать разрешение у начальника.
А вот Горский не видел ничего странного в том, что Дирекция Института ввела жесткие Правила поведения, которые самим своим существованием нарушали свободу сотрудников. Возмущение Зимина удивляло его.
- О каких правах ты говоришь? - спросил он.
- О свободе научного познания, доступе к необходимой информации, а также свободе вероисповедания, совести, слова. Мне не нравится каждое утро петь гимн во время подъема флага Института. Я хочу читать стихи не пяти людям, а шести или двадцати шести. Меня коробит, когда сотрудник отдела снабжения начинает учить нас с тобой эстетике познания. Мне кажется, что мы с тобой давно бы справились с решением нашей задачи - записи сознания человека на внешний носитель, если бы нам не мешали эти дурацкие Правила, придуманные неизвестно кем и не понятно для чего.
- Переживаешь из-за того, что наш начальник всего лишь майор? - спросил Горский, ухмыльнувшись. - Тебе генерала подавай?
- Не передергивай! Про Кротова ничего плохого не могу сказать. Наоборот, считаю, что нам с ним повезло.
- Согласен. Это так. А теперь ответь на такой вопрос: считаешь ли ты себя специалистом по управлению столь крупными организациями, как наш Институт?
- Нет, - признался Зимин.
- Так предоставь заниматься организацией научного процесса людям, которые в этом разбираются. У них это лучше получится.
- Но ты сам возмущался, когда нам запретили читать стихи.
- Не стихи, а рифмованные тексты.
- Есть разница?
- Конечно. Ты знаешь, как повлияет наша страсть к стихам на работу с сознанием пациента?
- Нет.
- Догадываюсь почему. Ты не учитываешь собственное воздействие на мозг пациента. А вот люди, разработавшие Правила для сотрудников Института, прекрасно знают, что исследователь может повредить чужое сознание, и препятствуют этому. Они в этом разбираются лучше нас.
Зимин решил, что хорошим ответом будет правильно подобранное стихотворение:
Как и раньше, как и встарь -
Первым месяцем январь.
А как кончился январь,
Деться некуда - февраль.
- Не понял, - сказал Горский.
- Главные слова здесь - "как и раньше, как и встарь". Но мне все равно непонятно, как Правила могут помочь работать с записанным сознанием пациента?
- Не плачь, Зимин! Правила помогут нам, даже если мы не будем знать, как они работают. Не отвлекайся на частности. Правила универсальны.
Еще совсем недавно Зимин любил свою работу. Не было сомнения в том, что самый простой способ достичь практического бессмертия - это скопировать сознание на внешний носитель. Людям, решившим доверить свой разум компьютеру, больше не страшны были бы старость, болезни, катастрофы, гибельные для прочих, изменения климата, вообще любые несчастные случаи. Напротив, записанному сознанию стали бы доступны свершения и подвиги, о которых люди, сохранившие плоть, могли лишь мечтать. Например, путешествия на Марс или на спутники Юпитера и Сатурна. Человек стал бы бессмертным по собственному желанию! И достигнуто все это было бы не колдовством, не божественным промыслом, не с помощью магии, а умом и руками психофизиков.
Это стало бы выдающимся достижением человечества, был бы совершен новый эволюционный скачок. По правде говоря, ради этого стоило работать.
3. Мыслики
Горский был доволен результатами предварительных экспериментов. Ему не терпелось провести полноценную запись человеческого сознания, как можно скорее. А вот Зимин торопиться не хотел. Действительно, отдельные функции сознания моделировались на удивление удачно, но объединить фрагменты в единый процесс и заставить их функционировать автономно, пока еще не удавалось. К тому же при реализации проекта возникли некоторые проблемы, однако связаны они были не с технологией копирования, а с психологией полученных фрагментов сознания. У них не было голов, ручек и ножек, поэтому Зимин придумал для них смешную кличку - мыслики. Но в официальных отчетах их, естественно, по-прежнему называли фрагментами.
Они старались думать. А чем еще может заниматься фрагмент интеллекта, сохраненный на внешнем носителе? Отсюда и все их беды. Честно говоря, людям, решившимся на запись сознания, раньше думать приходилось не очень часто. Например, когда надо было решить брать с собой на прогулку зонт или нет. О, некоторые умудрялись для обдумывания этой важной проблемы устраивать целое исследование, особенно, если не доверяли сообщениям синоптиков. Они пристально изучали небо, следили за ветром и проверяли показания барометра. Это была целая наука, требующая значительного напряжения сил, в первую очередь, умственных. Но перед мысликами такие проблемы не стояли. Они должны были научиться думать о чем-то отвлеченном, философском, совсем не связанным с жизненными обстоятельствами.
При одной мысли, что вся его дальнейшая работа будет заключаться в обучении мысликов умению болтать на отвлеченные темы, у Зимина начинал болеть живот и подергиваться глаз. Вероятность того, что его труд когда-нибудь приведет к успеху, была слишком мала. Он был не готов взять на себя ответственность. Зимину хотелось, чтобы эксперимент отложили хотя бы на год.
Но пришел день, когда Горский спросил:
- Как поживает твой мыслик?
- Который именно? - переспросил Зимин.
- Я спрашиваю про фрагмент Магистра.
- В-первых, ты лучше меня знаешь, что отожествлять мыслика с человеком-оригиналом нельзя. Да, квантовый компьютер творит чудеса. Но я бы не стал утверждать, что фрагмент Магистра научился "думать". Правильнее было бы употребить слово "вспоминать". Фрагмент признался, что после записи он научился получать новую и полезную информацию о внешнем мире из своих воспоминаний. Понимаешь, ему нравится отыскивать в давно минувших событиях крупицы знания о вечной жизни.
- То есть из той информации, которую мы успели разместить в его памяти.
- Иногда у него и в самом деле получается забавно. Так и должно было быть. Из всех человеческих эмоций доступным ему остался только смех, остальные заменены эрзацами или демонстраторами. Ты даже представить не можешь, какой приступ удовольствия он испытывает, когда получает возможность прокомментировать событие типовым смайликом - характерным знаком из набора стандартных эмоциональных проявлений. Для него это единственная оставшаяся связь с прежним миром, когда он еще был человеком. Оказывается, фрагменты изо всех сил стараются оставаться людьми. Я этого не ожидал.
- Как ты думаешь, воспоминания действительно так важны? - спросил Горский.
- Наверное. Все уже случалось когда-то. Новое - это хорошо забытое старое. Устойчивое словосочетание, я так часто слышу его и произношу сам, что почти смирился с его истинностью.
- Но я не понимаю, как воспоминания могут помочь в познании окружающего мира?
- Самым удивительным и непредсказуемым образом. Например, фрагмент вдруг обнаружил фундаментальное отличие информации от знания. Оказалось, что это совсем разные вещи. Открытие его насмешило. Он использовал целую кучу смайликов. Хотя бы потому, что в прежней, "нормальной" жизни подобные выводы ему в голову никогда бы не пришли. А сейчас и головы нет, а мысли появились. Или, скажем, понимание термина "интересно". Оно изменилось. Раньше все было проще - интересными были польза и удовлетворение: выгода, секс и власть. Казалось, что эти ориентиры человеческих устремлений останутся вечными и непоколебимыми, но не тут то было, отныне у фрагмента появились совсем другие стимулы, не связанные с жадностью. А ведь выгода, секс и власть - это всего лишь жалкие проявления жадности, так считает сейчас компьютерный фрагмент Магистра.
- Не понял, причем здесь воспоминания? Может быть, это заработал индуктивный контур?
- Воспоминания о почти олигархе помогли фрагменту прийти к выводу, что необъяснимая тяга к бессмертию - всего лишь глупое проявление жадности. А ведь сначала он считал, что приобрел за бесценок очень ценную вещь. Но особенности его нового существования заставили его усомниться в этом. Вот тут он и понял, что информация и знания - это разные вещи. Более того, научился без труда отличать одно от другого.
- Это печально, - расстроился Горский. - Я думал, что эксперимент можно начать уже на следующей неделе. Но если я тебя правильно понял, с моделью психики еще надо поработать. Долго?
- Мы не все смогли предусмотреть.
- Ты считаешь, что пока еще нельзя прерывать связь фрагмента с мозгом пациента?
- Я поговорил с самим Магистром. Мы обещали, что его сознание будет размещено в сети только после смерти, однако он утверждает, что "ощущает" интеллектуальную активность фрагмента. Это нехорошо. Он не сомневается, что электронная версия полностью подчинила его волю и тело, несмотря на то, что я не сообщал о локальной связи его мозга и фрагмента. По теории он не должен был знать о взаимодействии, однако чувствует его. Магистру новое состояние понравилось. Он считает свою раздвоенность полезной. У него появилось чувство защищенности и уверенности. Ему теперь на все наплевать, мирские дела кажутся мелкими и пустыми по сравнению с вечностью, которую он вот-вот обретет.
- Так пойдем ему навстречу!
- К сожалению, радостное и возбужденное состояние у клиента продолжалось недолго. Начались видения. Теперь я вынужден часами выслушивать его длинные рассказы о бедах и испытаниях, с которыми он сталкивался в своей бурной жизни.
- Фиксируй, это бесценный материал, который мы должны будем записать в память модели.
- Сомневаюсь. Реальность и вымыслы переплетаются у него самым причудливым образом. Отделить одно от другого крайне сложно. Я не могу понять, действительно ли Магистр верит в то, что с ним происходили все эти странные события, которые больше похожи на бред, или он пытается запутать нас.
- Это не принципиально, твое дело поддакивать.