- Я ничего не знаю. Но я хочу, чтобы вы работали быстрей. Слишком уж медленно вы обдумываете свои гипотезы, настолько медленно, что невольно думаешь о дубле: какой-нибудь ловкач перехватит идею…
- Какой-нибудь? Кого ты имеешь в виду?
Она устало отмахнулась.
- Я никого не имею в виду. Я высказала свое мнение - и только.
Этот мимолетно вспыхнувший разговор имел свои последствия. Ласкар впервые почувствовал что-то вроде подозрения. Почему она торопит их? Уж не знает ли Памела что-нибудь о Хеллере? Может быть, он опередил братьев Долли? Но даже в этом Ласкар не видел ничего плохого - пусть окажется впереди Хеллер. Все равно выиграет наука, человечество. Впрочем, как и с каких позиций смотреть? Ведь Хеллер может использовать преимущество и в личных целях. Откуда, собственно, эти мысли о преимуществе? Сам Хеллер ничего не сделает, это он точно знает. Но если ему помогут…
Помогут… Помогут… Есть только один человек - Памела. Но как совместить ее любовь с самым низким предательством - вот этого Ласкар понять не мог хотя бы потому, что сам был глубоко порядочным человеком.
Памела вышла. А Ласкар подумал, что осторожность все-таки не помешает. Может быть, Карел и прав, не доверяя ей. Как скверно! А самое главное - это собственная медлительность. Болезнь, будь она проклята!
Он начал одеваться. К черту постельный режим! Сердце? Если оно не дает ему покоя и в кровати, то какой смысл?.. Все его упрекают - и Карел, и Памела. Они правы. Сейчас только за ним дело. Только за ним!
В соседней комнате послышался густой голос Сарджи. Ну вот, очень кстати.
Сарджи вошел без стука и удивленно остановился у двери.
- Сударь, рад видеть вас за рабочим столом, - прогудел он. - А мне сказали, что вы лежите. Значит, дело на поправку? Очень приятно. Очень рад за вас.
Ласкар пожал протянутую руку.
- У меня серьезное дело для вас, Сарджи.
- Я весь внимание, сударь.
Вошла Памела, с упреком поглядела на Ласкара и села в уголке кабинета. Она не участвовала в разговоре, но этот человек интересовал ее, и Памела стала разглядывать гостя.
Природа имела достаточно времени для того, чтобы отшлифовать мастера и, надо сказать, потрудилась над ним на совесть. Годы сделали с Антоном Сарджи примерно то же, что делают хозяйки с дичью, купленной к обеду: выщипали и соскоблили его старческую голову так, что на ней не осталось решительно ничего, даже пуха. Полированный череп Сарджи, казалось, мог звенеть от легкого прикосновения, а блестел он, словно начищенная каска воина. Время пощадило только одну деталь на лице - это брови. Они были целехоньки и выглядели достаточно свежо, напоминая скорее молодецкие усы. Хозяин их холил и даже красил. На выбритом лице Сарджи черные брови выглядели так же странно, как борода у женщины. Сарджи прекрасно научился командовать своими бровями. Они у него двигались как живые - вверх, вниз, становились под углом друг к другу, и в зависимости от их положения менялось выражение его лица. Брови являлись самой заметной деталью в облике старика.
Лицо Сарджи было несколько вытянуто вперед, оно удивляло своей худобой и поражало какой-то неистребимой энергией. Резец времени выцарапал из-под кожи все мясо до последней унции. Сухой пергамент плотно оклеил кости, вдавился на висках, углубил по сторонам тонкого рта синеватые впадины, заострил нос, который еще больше устремился вперед, придавая лицу человека удивительное сходство с птичьей головой. Во всем этом, если угодно, не было ничего удивительного: Антону Сарджи шел семьдесят восьмой год. Столь почтительный возраст неизбежно накладывает свою страшную печать на человека, и надо только удивляться, как в этом высоком, усохшем до карикатурности костлявом теле все еще сохранялась удивительная энергия и цепкий ум, позволяющие ему до сих пор работать над самыми сложными механизмами.
Глаза мастера по электронным установкам оставались зоркими, быстрыми, они почти скрывались под набрякшими веками, и только вглядевшись, можно было различить их цвет, напоминающий южное небо в жару, когда, опаленное зноем, оно утрачивает свою голубизну и выцветает почти до белизны.
Памела рассматривала старика с каким-то болезненным интересом, скорее как врач. Она удивилась, заметив в этом бренном теле так много энергии, но все еще не могла понять, что полезное способен сделать для Ласкара этот старец.
Ласкар начал разговор издалека, он вспомнил что-то такое о статье Понтекорво в новейшем физическом журнале и никак не мог заставить себя начать говорить о деле, ради которого явился мастер. Сарджи спокойно слушал его и ждал. Брови у него шевелились, глаза пытливо смотрели на собеседника. Карел предупреждал его, что нужно быть осторожным.
Выждав несколько минут, Сарджи сказал:
- Мы с вами преступники, сударь. Сидим в душной комнате, а за стенами дома бушует весна. Кислород буквально заливает весь город, но до пас - увы!- не доходит. Давайте-ка оставим на несколько минут наш деловой разговор, выйдем в сад, прихватим в свои легкие по парочке галлонов озона, а потом вернемся и начнем работать с новыми силами.
Ласкар посмотрел на Памелу. Она кивнула.
- Ты бледен. Раз уж встал, пройдись до беседки, посидите там.
- Вы умная женщина, - сказал Сарджи и приподнял концы бровей, изобразив на лице благородное восхищение.
Особняк старшего Долли с небольшим садиком позади заметно выделялся среди окружающих домов. Он стоял на краю террасы. У границы сада местность обрывалась круто вниз. Отсюда открывался прекрасный вид на море и горы.
Море лежало во всю ширину горизонта и радостно сияло, впитывая в свою бездонную голубизну солнечный свет. На него нельзя было долго смотреть - так ярко и нестерпимо светилось оно. Желтая полоска пляжа окаймляла полукружье бухты, зеленые берега с кружевными плоскими пиниями на утесах брали его в рамку, и вся картина казалась удивительно цветистой, будто была нарисована художником, постигшим тайну неповторимых по колориту красок.
По другую сторону, за зелеными, красными, белыми крышами городских кварталов, за круглыми мавританскими башенками особняков и островерхой готикой храмов очень близко и круто подымались горы. Солнце щедро заливало буковые и дубовые леса, по склонам гор лучи изумрудно светились на ярких полянках, покрытых молодой травой, скользили выше, туда, где в мрачных камнях и в крутобоких ущельях еще лежал грязно-серый снег, последний приют убежавшей зимы. Горы млели под солнцем, на их склонах дрожал синий теплый воздух.
Сквозь жаркое дыхание теплых берегов изредка прорывался влажный аромат моря. Свежая зелень близких кипарисов шелестела, где-то цвел миндаль, и его горьковатый запах щекотал ноздри.
Ласкар дышал глубоко и сильно. Щеки его зарумянились.
Солнце заигрывало даже с голым черепом Сарджи. Старик блаженно потирал сухими холодноватыми пальцами теплый затылок, жмурился и покряхтывал от удовольствия.
Они сели на скамью лицом к морю.
- Итак… - начал Сарджи.
- Нужно собрать сложную машину.
- Я готов.
- Вот начальная схема устройства. Она вам знакома.
Сарджи кивнул:
- Мы собирали примерно такую для главного щита фазотрона. Кажется, это было года три назад.
- Но здесь имеется и нечто новое. Искусственное сердце и легкие.
Сарджи долго разглядывал чертежи. Сказал:
- Без вашей помощи у меня не получится. Очень сложно.
- Начните пока с отдельных узлов. Монтировать окончательно будем вместе. Я очень тороплюсь, Сарджи. Мой брат не может дальше продолжать работу. Тупик.
- Машина для его опытов?
- Вам говорили?
- Карел рассказывал о проблеме вообще. - Сарджи изломал брови, лицо у него сразу приобрело игривое выражение, губы раздвинулись, и он улыбнулся. - Вот если удастся! Еще поживем на этом свете, а? Смотрите, сударь, как хороша наша земля, да еще весной! Чудо… Кому же хочется раньше времени покидать ее?
- Вы поняли меня? - переспросил Ласкар, слишком озабоченный предстоящей работой, чтобы разделять его радости. - Узлы номер два, тридцать три, сто восемь. Их можно начинать немедленно.
- Соберу без задержки, сударь. Когда вас ждать?
- Пока не знаю. Если вам будет непонятна та или иная схема, приходите ко мне, будем решать вместе. Я всегда…
Он осекся. По дорожке шла Памела. Сарджи вздохнул.
- Я принесла тебе накидку, - сказала Памела.- Господин Сарджи одет тепло, а ты… Ветер с моря. Надень, пожалуйста. Вот так.
Она заботливо укутала Долли и, отойдя в сторону, загляделась на далекое море.
Сарджи покачал головой.
- Вам повезло, Ласкар.
- Я тоже так думаю, Сарджи. Идемте. Иначе Памела уведет нас силой. Злоупотреблять кислородом тоже не следует.
Когда они все трое поднялись в дом п Сарджи откланялся, Памела спросила:
- Он согласился?
- Конечно. Завтра я передам ему все материалы.
А она подумала: что ей делать, когда явится Хеллер?..
Позже пришел Карел. Он долго сидел у брата. Памела не знала, о чем они говорили. Но когда биолог ушел, на столе все так же лежала коричневая папка с расчетами.
Ласкар Долли не заметил того, что сделал Карел. Биолог положил в свой портфель листки с расчетами из коричневой папки, а в нее вложил другие - очень похожие, но далеко не те. Необходимая предосторожность - и только. Карел сам передаст Антону Сарджи материал, столь нужный для сборки. А любопытным достаточно и других, фальшивых.
Карел и не подозревал, сколько событий в дальнейшем вызовет этот чисто детективный ход.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Рассказ о подлости, последствия которой принесут много осложнений для героев романа
Человеческий организм удивительно сложен.
Помимо известных органов, довольно хорошо изученных анатомами, физиологами и практическими деятелями медицины, полагающими, что они проникли в самую суть вещей, поскольку знают роль каждого органа и его функцию, - помимо всего этого, в живых организмах есть нечто такое, что до сих пор ускользает от всевидящего ока науки, и оно, это нечто, может совершенно неожиданно нарушить закономерный ход жизни и поставить в тупик самый светлый медицинский ум.
История врачевания полна подобными неожиданностями.
Относительно здоровый человек вдруг в одно мгновение может проститься с жизнью, и только патологоанатом обнаружит у него серьезное поражение, обычно задолго дающее о себе знать всяческими симптомами. Или наоборот, приговоренный к смерти, обреченный человек начинает, смущая врачей, поправляться и выходит из клиники, чтобы жить, на удивление всем, еще многие-многие годы. Между этими крайними полюсами лежит множество самых удивительных сюрпризов. Какое-нибудь потрясение, незаметное для окружающих, перечеркивает ожидаемый ход событий и заставляет потом говорить о чуде; даже средства вовсе противопоказанные иногда совершают с человеческим организмом казусы, результатом которых оказывается полное обновление.
Медики, обладающие аналитическим умом, заводят при этом речь о волевом импульсе, нервной системе, психофизиологии и о скрытых резервах организма. Помимо всего прочего, такие из ряда вон выходящие факты только подчеркивают скромность наших теперешних познаний в области живого.
Ласкар Долли поправился. Он поднялся с постели вопреки прогнозу таких знающих его врачей, как Полина Долли и Памела Гривс, которые в один голос говорили Карелу, что Ласкар очень и очень плох, что сердце и сосуды у него поражены и трудно рассчитывать на какое-либо серьезное улучшение. Тем более в этом возрасте…
Каким-то нечеловеческим усилием воли он связал в крепкий узел свои расшатанные нервы, словно бы поставил их по стойке "смирно", и организм его, расслабленный и подавленный болезнью, нашел в себе новые силы. Все сразу прошло бесследно - и боли, и слабость, и чувство обреченности, которое, хочешь не хочешь, а пригибает больного к земле.
После того, как Ласкар встал и беседовал в саду с Антоном Сарджи, он больше не ложился в постель. Напряженная работа в течение двух часов, потом разговор с Карелом тоже не помешали ему. Он еще раз, уже с Памелой, выходил в сад и долго сидел на свежем воздухе, чувствуя себя окрепшим и сильным.
А еще через день, уверовав в свои силы, Ласкар отправился в институт. Решительность, написанная на его лице, просто удивляла Памелу. Она сочла за лучшее не нарушать хода событий, только позвонила Полине и попросила ее последить за Ласкаром на работе.
Появление Ласкара Долли в мастерских института вызвало нескрываемую радость мастера и его помощников. Без своего шефа Антон Сарджи чувствовал себя не совсем уверенно. Теперь они могли взяться за сложное дело с полной уверенностью в успехе.
Маленький коллектив ученых и техников, подобранных для работы над электронной машиной, с веселым оживлением продолжал свою деятельность. Ласкар Долли ходил по мастерской, заложив руки за спину, давал точные указания, иногда сам становился на сборку или уходил в свой остекленный со всех сторон кабинет, где и проводил несколько минут в раздумье над решением тех или иных задач. Просветленное и очень довольное лицо шефа являлось лучшим документом о состоянии его здоровья. Он перестал хмуриться, на щеках у него иногда появлялся румянец. В эти дни он забыл вкус нитроглицерина.
Увидев его в институте деятельным и веселым, Карел восторженно поднял вверх руки: теперь дело пойдет!
- Сколько времени займет сборка? - спросил он, подавляя в то же время вполне понятное желание справиться о здоровье брата.
- Месяц. От силы сорок дней,-ответил Ласкар.- Так мы договорились. Если, конечно, я не подведу своих друзей.
Старый Антон Сарджи устало выпрямился. Прогудело его философическое изречение:
- Все зреет во времени, одно проистекает из другого. Прошлое забыто Ласкаром Долли. А от настоящего ниточка тянется в будущее. Мы уже там, сударь, в будущем…
Карел с нескрываемым интересом посмотрел на философа. Какой смысл вложил в эти слова старик с голым черепом?
- Я тебя тоже порадую, - сказал Карел брату.- Три обезьянки прошли через трудный порог довольно успешно. Пожалуй, даже лучше, чем кролики. Полина придумала одно хорошее средство. Ей удалось снять чрезмерную нагрузку с сердца подопытных животных.
Ласкар казался совершенно довольным. Все шло, как и было задумано. Он не задержит развитие опыта, Карел может не сомневаться.
Ближе к вечеру в институт позвонила Памела.
- Ты задерживаешься? - спросила она. - А как самочувствие? Пожалуйста, не уставай. Очень прошу тебя делать перерывы хоть на десять минут ежечасно.
Ласкар довольно бодро сказал:
- Не .напоминай об этом. И не скучай. Все хорошо.
- Когда ты будешь дома? - в голосе Памелы прозвенело странное напряжение. Вероятно, она все-таки нервничала, боялась за него.
Он подумал и ответил:
- Я, пожалуй, поеду ночевать к Карелу. Давно не был у них. Может быть, и ты подъедешь?
Нет, она не могла. Он ехать, конечно, может. Только она просила не утомлять себя. И слушать Полину.
Через минуту она вызвала Ласкара снова. И, запинаясь от волнения, сказала:
- Я отпущу прислугу. Если тебе никто не ответит на звонки, пожалуйста, не волнуйся. Быть может, я выйду погулять.
- Хорошо, хорошо, - растроганно ответил Ласкар. Он еще никак не мог привыкнуть к такой заботе о нем.
Положив трубку, Памела устало опустила руки и расслабленно склонилась на стул. Как трудно лгать! И кому?..
Весь этот разговор был связан с грядущими событиями. Хеллер мог нагрянуть с часу на час. Последнее его письмо было ужасающе дерзким. Он уже не просил, а грозил. Памела знала, что Хеллер способен явиться сюда и рассказать. Почему она сама не может открыться Ласкару? Почему? "Поздно теперь, - глотая слезы, думала она. - Зло непоправимо".
Памела не ошиблась. Хеллер приехал. Он позвонил ей домой и спросил:
- У вас все готово?
Она не ответила. Тогда он сказал:
- Я иду к вам, доктор Гривс.
Поздним вечером братья Долли вышли от Карела и не торопясь двинулись по улице. Дела остались позади. Можно было позволить себе небольшой отдых.
На улицах города цвели каштаны. Крупные белые соцветья, как фонарики, разукрасили кроны деревьев. Ветер набрасывал запах белой акации. Пряные цветы ее свисали из-за решеток ограды. Плоские кроны пиний и острые пики кипарисов не шевелились. Деревья спали. Земля, море, небо - все разнеженно молчало, отходя ко сну. Редкие прохожие шли медленно, беспричинно останавливались и улыбались своим мыслям. Весна…
Карел потихоньку насвистывал песенку. Ласкар шел молча, заложив руки за спину. Он всецело отдался отдыху, - тем немногочисленным минутам жизни, когда ни о чем не думается, а на губах блуждает улыбка.
Они подходили к дому Ласкара. Карел вдруг оборвал пение и спросил:
- Памела не ждет нас?
- Она хотела пойти погулять.
- Может, вернемся?
- Все равно мне надо зайти. Хоть ненадолго. Я забыл книгу, она нужна мне.
В это время дверь открылась и на ступеньках крыльца возникла фигура чужого человека. Под желтым светом фонаря стоял Хеллер.
Карел успел прислониться к забору и увлек за собой Ласкара. Тот еще ничего не заметил. Карел поднес палец к губам: ни звука. Ласкар нахмурился. Роль Пинкертона ему не нравилась.
Хеллер обернулся к дверям. В ту же секунду вышла Памела. У нее в руке был чемоданчик.
Памела прикрыла дверь, свободной рукой поправила шляпку.
- Возьмите, - произнесла она и протянула чемоданчик Хеллеру. - Я сейчас вернусь.
Он проворно принял поклажу и спустился на несколько ступенек вниз. Скоро появилась Памела, заперла двери, несколько секунд постояла в нерешительности.
Потом они быстро пошли по улице.
Ласкар рванулся за ними.
- Тише, - сказал Карел и удержал брата.
- Что происходит? - с плохо скрытым страхом спросил Ласкар и тяжело задышал.
- Она действует смело, - сказал Карел.
- Я не понимаю, что происходит, - повторил Ласкар.
- Немного терпения…
Братья продолжали идти, не теряя из виду Хеллера и Памелу. Они направлялись к вокзалу. Карел вспомнил: поезд в Урдон отправляется в четверть первого. Все ясно, Памела выполнила задание и теперь возвращается восвояси. Бедный Ласкар!
Хеллер не вошел в вокзал. Он остановился возле скамейки на привокзальном сквере. Ласкар и Карел тихо стали за широким кустом жимолости.
- Лучше, если вы сходите за билетами, - сказал Хеллер своей спутнице.
- Хорошо, - покорно согласилась она.
Карел колебался, он не знал, что делать. Обратиться к властям, задержать их? Самое простое… Но ведь тогда возникнет скандал и станут известными факты, которые они скрывают из самых лучших побуждений. И в то же время он понимал, что Памела покидает их не с пустыми руками. Впрочем… Он один знал, что находится в багаже Памелы. Не очень дорогое приобретение, если, конечно, она не опередила его.
В это время Хеллер подозрительно огляделся.
- Подождите, - сказал он Памеле.
Но он не успел сделать и двух шагов.
- Одну минуту, - произнес Карел и вышел из-за куста, отстраняя брата.