В руки ему попалась, наконец, книга математиков Ландау и Лифшица. Он сразу же нашел нужную страницу. Так и есть! Томлин прошел к столу и, стараясь быть спокойным, сравнил книжный текст с текстом рукописных листков. Вот оно что. Еще десять, двадцать минут работы, н физику стало ясно, что над ним искусно пошутили: "расчеты" оказались ничем иным, как переписанными страницами из этой и еще из одной книги, автором которой был физик Ласкар Долли. Добро бы просто переписанные! Нет, это была нарочито небрежная переписка; формулы искалечены, решения перевраны, иной раз с явным умыслом.
Томлин выругался, погрешив против своей всегдашней выдержки.
Следующим его шагом явился звонок к Хеллеру. Он сказал биологу:
- Прошу сейчас же прибыть ко мне.
Тон его насторожил собеседника.
- Что-нибудь случилось? - Хеллер попытался выяснить положение заранее.
- Узнаете па месте, - буркнул Томлин и повесил трубку.
Хеллер явился без задержки. Не отвечая на приветствие, Томлин спросил:
- Откуда у вас эти листки? - Он потряс кипой расчетов.
Хеллер не знал, что ответить. Глаза его забегали, он хотел выиграть время. В свою очередь спросил:
- Разве это так важно?
Глаза физика стали холодными.
- Злая шутка, которую вы предложили мне, сударь, заходит далеко за границы допустимого, - сдерживаясь, начал Томлин. - Я вышел из того возраста, когда можно шутить подобным образом! Целый день я ломал голову над вашими пустыми бумагами. Совсем не к лицу вам, Хеллер, подобные шалости. Или над вами подыграли, или вы надо мной. Так вот, расчетов тут нет, если не считать преамбулы. Все остальное - пустое. Просто страницы текста из разных авторов, в том числе из сочинений Ласкара Долли. Я оскорблен, Хеллер! Неужели вы сами не могли разобраться?
Биолог стоял как громом пораженный. Он начал догадываться. Черт возьми! Ну, конечно! Памела Гривс обманула его. А он в свою очередь подсунул ненужные бумаги уважаемому ученому и оскорбил его.
- Выслушайте меня, Томлин, - умоляющим голосом сказал он, облизнув пересохшие губы.
- У меня нет времени, - сухо произнес физик.
- Поверьте, что обманут я…
- Прощайте, - Томлин отвернулся. Он не хотел больше разговаривать с биологом.
Хеллер лениво собрал разбросанные листки, сунул их в папку и повернулся к выходу. Его слегка подташнивало. Удар за ударом. "Блаженство тела - здоровье"… Вот тебе и блаженство!
Он не помнил, как выбрался из квартиры физика. Путаясь в улочках, пешком очень долго шел к себе, а в голове его зрела и билась только одна давящая мысль: "Все летит к черту. Все пропало. Полный крах…" Он как-то даже не вдумывался в причинность неудач. Мозг его был занят одним: дальше ему хода нет, без электронного устройства опыты зачахнут. Во всем виновата Памела.
Хеллер встретил ее в лаборатории. Бледный, с остановившимися глазами, ом подходил к ней, расставив руки и пошевеливая пальцами. Убить. Убить… Но кругом ходили люди. Кто-то окликнул его, кто-то подошел вплотную. Он никого не замечал и не слышал. Справившись с собой, хрипло сказал:
- Вы зачем здесь?
Памела Гривс пожала плечами.
- Что с вами, Хеллер? Я здесь работаю.
- Вы больше здесь не работаете, сударыня. Уходите. И чтоб вашей ноги…
Она гордо подняла голову. Вот как! Она не стала упрашивать его или требовать разъяснений. В гнетущей тишине обошла Хеллера стороной и, громко стуча каблуками, направилась к двери, на ходу снимая халат.
Чтобы понять случившееся, достаточно сказать всего несколько слов.
Карел Долли взял расчеты из кабинета брата как раз в тот вечер, когда Памела Гривс успела переписать только начало. В дальнейшем она переписывала уже фальшивые листки. Карел заполнял их, посматривая на раскрытые страницы двух научных книг, авторами которых были Ласкар Долли и два советских математика. Именно этот текст и вывел из себя браварского физика фон Томлина.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Антон Сарджи проходит испытание. Триумф силурийских ученых
- Теперь вы в полном распоряжении доктора Полины Долли, - сказал Карел старому мастеру и положил руку на его плечо. - Не волнуйтесь, Сарджи, держитесь крепко. Начинаем… Полина в течение нескольких дней подготовит вас, а остальная процедура займет, как вы знаете, не более десяти-двенадцати часов. Последних операций вы не услышите. Вы спуститесь на самое дно жизни, туда, где она кончается…
Худое морщинистое лицо старика не выражало заметного волнения. Он смотрел на Карела своими спокойными светлыми глазами и только легонько кивал в ответ па его слова.
- Идемте, - сказал Карел и, не снимая своей руки с плеча старика, инстинктивно чувствуя, как нужна ему сейчас дружеская поддержка, повернулся к двери. Они вошли в лабораторию.
Полина улыбнулась им. В белейшем халате и шапочке, из-под которой курчавились ее русые волосы, она показалась старику олицетворением молодости и красоты.
- Сударыня, я в вашем распоряжении, - сказал он и старомодно поклонился. - Старый Фауст пришел испить чудесного напитка юности.
- Как себя чувствуете?
- Почти как всегда. Но не могу назвать себя спокойным. Я полон ожидания, нетерпение владеет мной.
- О, каждый человек на вашем месте…
Она уже готовила инструмент, два ассистента молча помогали ей. Комнату заливал яркий свет. Сарджи прошел за ширму, разделся. Обнаженный, он походил на древнего индийского факира, до предела высохшего под солнцем и ветром. Он увидел свое немощное тело в зеркале и невесело усмехнулся. На дно жизни… И без того близок к таинственному дну. Даже если его постигнет неудача, что потеряет он? Каких-нибудь два-три года существования, наполненных не очень-то веселыми мыслями. Так ли уж ценны они, эти скучные, безрадостные старческие годы? Ну, а если выйдет?..
- Вы готовы? - спросила Полина.
Он вышел из-за ширмы и, повинуясь знаку Данца и ассистентов, лег на кушетку. Когда к нему подошла Полина со шприцем в руке, он обратил внимание, как неузнаваемо изменилась она. Над ним наклонился серьезный, полный внутренней собранности врач. Первый шаг. Путь в неведомое начался.
Часы в смежной комнате начали отбивать время.
Раз, два, три, четыре, пять… Обостренный слух Антона Сарджи отметил, что опыт начался ровно в пять часов пополудни.
Иголка шприца с трудом вошла в его припухшую старческую вену. Полипа слегка закусила губу. Сарджи увидел и это. Он вдруг вспомнил свою давно умершую жену и погибших сыновей. Время, время, как быстро течет оно! Чуть слышно он сказал:
- Попросите Ласкара Долли, чтобы он сам… Мне будет дорого его внимание.
Полина одобрительно кивнула ему и выпрямилась. Лицо его разгладилось, она, не отрываясь, с тревожной и напряженной улыбкой смотрела в глаза Сарджн. Он тоже смотрел на нее, словно хотел унести ее образ в то жуткое неведомое, что открывалось перед ним. Потом это милое лицо стало отодвигаться дальше и дальше, голубой туман скрыл черты лица, туман сгущался, становился плотнее и темнее, пока не закутал все на свете и не застлал мир немой и гулкой тишиной, в которой уже не было ничего знакомого и реального. "Наверное, вот так и умирают люди", - вило подумал Сарджи перед тем, как полностью окунуться в удушливо-вязкую темноту.
Через несколько минут на кушетке перед исследователями лежал уже не человек, а только тело человеческое, лишенное главного своего свойства - мыслить. В этом теле слабо билось сердце, пульсировала кровь, поддерживалась температура, но все сложное, исключительно тонкое и организованное, что наполняет человека и называется нервной системой, было уже парализовано, отключено или ослаблено до такой степени, что не оказывало почти никакого воздействия на работу мозговых клеток.
Это был глубокий сои, безопасная копия смерти. Но не смерть.
Карел Долли и его жена в эту ночь не выходили из лаборатории. Первый опыт с человеком, ответственность за жизнь которого лежала на них. Организм Антона Сарджи проходил стадию за стадией, медленно подвигаясь к той глубоко таинственной черте, которая отделяет жизнь от смерти. Так продолжалось несколько суток.
В лаборатории установилась тишина. Сотрудники едва слышно проходили по комнатам, свет был притушен, и в этой тишине слышнее становился гул осциллографов, счетных устройств и тикание секундомеров.
Жизнь в теле Сарджи, обвитом проводниками от аппаратов, пронзенном добрым десятком больших и малых игл, шла теперь только по милости этих сложных аппаратов, регулирующих дыхание, кровоток и работу сердца. Само по себе тело уже ничего не значило. В каждой его молекуле работал особый белок-катализатор, созданный совместным трудом Полины и Карела. Он делал свое дело.
Когда Сарджи перевезли под колпак, копирующий собой форму человеческого тела, все вышли из комнаты, стены которой были изолированы свинцовыми листами. За толстым стеклом смотрового окна появилось лицо Карела Долли, неузнаваемо измененное шлемом, более подходящим, пожалуй, для космонавта, чем для биолога.
Загорелись красные запрещающие надписи. За спиной Карела неподвижно стояла Полина.
- Включаю, - негромко сказал Карел, и голос его, измененный шлемофоном, звучал как чужой.
Полина смотрела через стекло. Старческое тело Сарджи слегка светилось. Может быть, это только обман зрения? Радиоактивные частицы впивались в него, пронзали каждую клетку, наполненную активным ускорителем. Именно в эти минуты решалось главное, из-за чего так долго и кропотливо трудились исследователи: нарушалась привычная связь атомов в живой молекуле, ломались устойчивые пути жизни, и вслед за этим все в организме изменялось для того, чтобы еще через какое-то время начать движение в обратную сторону - от старения к молодости, от дряхления к здоровью, но в конечном счете все-таки к смерти, к совершенно естественному, очень нестрашному, вероятно, неожиданному и очень далекому концу, когда откажет какой-нибудь полностью износившийся орган…
Полина сбоку заглянула в лицо мужа, скрытое шлемом.
Он не отводил взора с указателей сложнейшего аппарата. Твердо сжатые губы его побелели. Полина ждала. Ей показалось, что эти короткие минуты что-то уж очень длинны. Не забыл ли он?..
Полина вдруг вспомнила свою работу в Москве, Зорьку, побывавшую в стратосфере, и перевела взгляд на толстое стекло, за которым лежал Сарджи. Никогда не думала, что странные изменения, впервые наблюдаемые в Московском институте, приведут их вот к этому…
Карел сделал легкое движение рукой. В следующее мгновение он включил полный свет. Сеанс закончен. Напряжение исчезло. Карел не встал, не двинулся, он еще несколько минут сидел перед пультом управления, не в силах заставить себя подняться, заговорить, просто шевельнуть рукой или повернуть голову. Каждая ответственность по-своему трудна. Но эта…
После сеанса Сарджи снова поступил в распоряжение Полины.
Они вместе подошли к нему, вместе посмотрели на нервные стрелки приборов, проверили их показания.
- Кажется, хорошо принял излучение? - сказала Полина.
- Все в порядке, - ответил Карел словами, которые со времени полета Гагарина в космос стали крылатыми для исследователей и романтиков. - Сарджи выносливее, чем кажется с первого взгляда. Десять часов подготовки, а потом… Я сейчас поеду к Ласкару. Если он такой же, как вчера, попрошу его занять место на капитанском мостике.
В лаборатории продолжалась все та же напряженная работа. Впереди была еще "купель", еще радиосеанс, цель которого закрепить в ослабленном и расшатанном организме новые свойства, заставить атомы сгруппироваться по-иному, перевернуть молекулу, словно отражение в зеркале. На этой операции должен был присутствовать Ласкар Долли со своей электронной установкой, способной заметить малейшие отклонения в деятельности таких сложных и огромных сообществ клеток, какими являются мозг и другие органы человека.
Через час биолог был в квартире Ласкара.
Физик встретил брата вопросом:
- Ну, как Сарджи?
- Фауст выпил свою огненную чашу. Операции он переносит без видимых осложнений. Я доволен. Как твои дела, дружище?
Ласкар выглядел значительно лучше. Исчезли черные тени под глазами, его лицо было по-прежнему бледным, но уже без той страшноватой желтизны, которая нет-нет да и затягивала щеки и лоб больного. Он "вылез" и на этот раз, он поправлялся. Брат говорил бодро, уверенное спокойствие звучало в его речи.
- Я за тобой, - сказал Карел. - Пора начинать последний эксперимент. Придется тебе потрудиться, Ласкар. Прежде чем у электронного устройства сяду, я хочу постоять за твоей спиной, проследить еще раз.
- Ты сядешь, когда в "купели" буду я?
- Не побоишься?
- Нет, дорогой мой. У меня все решено.
- Вот и прекрасно. Мы хорошо сделали, что начали с Антона Сарджи. Эксперимент с мастером убедил меня в первоначальном предположении. Сама природа идет нам навстречу. Когда мы начали опыт с Антоном, я по многим признакам догадался, что лучше ослабить имеющийся катализатор, изменить дозу мезонного излучения и даже время опыта. Его тело до крайней степени измучено. Впрочем, это слова, предположение. Ты все эго увидишь сам, вычислительное устройство непременно подскажет. Чем больше разрушен организм, тем легче с ним работать. Аксиома, не требующая доказательств.
- Что следует из этого? Если молодой организм…
- Да, да. Сильный молодой организм не поддастся омоложению в нашем понимании. Он будет сопротивляться изо всех сил, он скорее погибнет от шока, но не поддастся.
- Это выглядит правдоподобно. Я убежден, что с подобной трудностью ты не встретишься ни разу.
- Почему?
- Ну, скажи, пожалуйста, зачем омолаживать молодых? У них и без того впереди много лет жизни.
Он грустно улыбнулся и добавил:
- Разве какая-нибудь сумасбродная, преждевременно начавшая полнеть дама…
- Сумасбродным дамам вход в лабораторию навсегда закрыт, - Карел засмеялся. - Впрочем…
Он не договорил. Ласкар тоже не склонён был к шуткам.
- Решающий час приближается, - сказал физик спокойно, но с грустной неизбежностью в тоне.
- Опыт с Антоном Сарджи убедил меня, что ты легко перенесешь операцию.
Ласкар коротко глянул на него и тотчас перевел взгляд на окно. За стеклом зеленел чудесный мир, куда он вскоре должен войти обновленным, пли… Спросил:
- Когда я нужен тебе?
- Не позже шести часов утра.
- Приеду, раньше.
- К твоему приезду все будет готово.
- Где Полина?
- Возле Сарджи. Она проверяет способность его органов работать без помощи извне. Несколько затруднений возникло с почками старого мастера. Думаю, удастся наладить. Данц помогает ей.
Ласкар вздохнул:
- Если бы мне удалось сегодня как следует уснуть!
Вероятно, Ласкару Долли все-таки удалось выспаться.
Он приехал в лабораторию брата около пяти утра, энергично, без скидки на сердце, взошел по ступеням, сам разделся и сразу же сел за пульт электронной машины, тремя уступами из стекла и серого металла возвышающейся у стены главного зала. Включили ток, красным светом загорелись лампочки контуров, послышался низкий гул. Машина была на ходу, в рабочем состоянии.
Появился Карел, кивнул брату и сразу заторопился, бросился сам подключать к пустой еще "купели" десятки разноцветных проводов.
Привезли Антона Сарджи, покрытого простыней. Ласкар подошел, откинул простыню, внимательно посмотрел в лицо своего друга. Оно было как маска, старчески-озабоченное, по не мертвое, - лицо человека, уснувшего глубоким сном после тяжелейшей работы.
- Да, друг мой… - произнес физик и опустил простыню.
Беспомощное тело осторожно уложили в белую "купель", па запястьях, на груди, на висках и ногах Сарджи защелкнули манжеты и пояса, к ним примкнули провода от машины. Ласкар поочередно нажимал кнопки на пульте, экраны оповещали его, что жизнь бьется в этом с виду совсем неживом теле. Кардиограф начал вычерчивать кривую работы сердца, па других приборах стрелки отклонились от пуля и замерли,подрагивая.
Полина шепотом отдавала приказания. "Купель" закрыли стеклянной крышкой, над телом повисла длинная трубка с радиоактивным веществом.
Карел встал за спиной брата, посмотрел на часы. Полина сидела в ногах "купели", отгородившись от нее тяжелым металлическим фартуком. Без трех минут шесть. Она смотрела на Карела. Когда стрелки часов вытянулись в одну линию, Карел сделал знак. Полина нажала на педаль, и вода со льдом хлынула в "купель". Стрелки приборов дрогнули и, словно нехотя, очень медленно поползли назад к роковому нулю. Едва не коснувшись его, они остановились. Жизнь человека совсем замирала. Между ним и смертью сейчас стояли только эти трое - физик со строгим неприступным лицом перед пультом умной машины, сосредоточенный биолог с порозовевшими от возбуждения щеками и молодой врач, сидевшая в ногах Сарджи и непрерывно что-то делающая с приборами.
- Двадцать девять, - громко сказала Полина, отмечая температуру тела.
Карел кивнул. Он следил за пальцами брата.
- Новая трудность, - сказал Ласкар озабоченно, что-то увидев на одном из экранов.
Полина сейчас же посмотрела на свои приборы, потом на Сарджи за стеклом. Стекло запотело, сквозь него едва проглядывало лицо человека над водой.
- Кислород, - приказал Карел.-Еще, еще, еще…
- Двадцать восемь, - сказала Полина и вопросительно глянула на Карела.
- Еще, еще… - повторял он, не спуская взгляда с приборов.
- Можно начинать, - негромко сказал Ласкар.
Карел прошел в угол комнаты и повернул рукоятку выключателя. Порция излучения…
Через несколько минут он выключил мезонную трубку. В комнате долго стояла тишина. У Полины занемели пальцы рук, но она не сняла их с кнопок прибора.
- Кислород не убавляй, - сказал биолог жене.- Через десять минут можно переводить его на собственные легкие.
- Спускать воду, - приказал Карел, глянув на прибор, и тотчас в "купели" заворочался, заскрежетал лед, уплывая вместе с водой.
Прошел долгий-долгий час.
- Тридцать один, - послышался голос Полины, наблюдающей за температурой. И еще через какой-то срок: - тридцать два.
Карел прошел через комнату, остановился перед "купелью", вытер стекло. Лицо Сарджи, удивительно белое, словно меловое, было повернуто к нему, но глаза закрыты.
- Выключаю легкие и сердце, - послышался голос от машины.
Карел нагнулся. Он хотел уловить момент, когда машина передаст свои функции оживающему телу. Но по лицу Сарджи ничего не было видно, оно по-прежнему белело, как маска.
- Тридцать пять, тридцать пять и четыре, - сказала Полина и впервые за три часа выпрямилась, болезненно морщась.
Ласкар произнес торжественно:
- Он дышит сам!
- Тридцать пять и девять, - отозвалась Полина.
- Кислородную норму, - как эхо откликнулся Карел. - Довольно баловать нашего друга.