Карел прошел через темный коридор, спустился по ступенькам и открыл дверь. С улицы скользнула полоска бледного света. У двери стоял Ласкар. Лицо его было озабочено. Он выглядел старше своих лет.
- Что-нибудь случилось?
Ласкар вошел, не ответив. Споткнулся о ступеньку, крякнул.
- Зажги свет, - сказал он недовольно.
Карел повернул выключатель. Ласкар сощурился. Да, выглядел он неважно. Карел обнял его за плечи. Старший брат только вздохнул и тяжело опустился в кресло.
- Неприятности?
- Нет, годы, Карел.
- Много об этом не следует думать.
- Хотелось бы забыть. Да не получается. Сегодня у меня был трудный день. Слишком много событий.
- Хорошие события. - Карел произнес эти слова настолько печально, что Ласкар улыбнулся.
- Вижу, дела в лаборатории не очень блестящи.
- Угадал. Топчемся на месте.
Они помолчали.
Ласкар Долли имел неосторожность родиться на восемнадцать лет раньше Карела - и отсюда берут начало некоторые стороны характера, отличающие Ласкара от брата. Все самое скверное, что случилось с народами мира в первую половину двадцатого века, в той или иной степени затронуло старшего Долли и, конечно, оставило на нем свои суровые отметины. Младший Долли не помнил первой мировой войны по вполне понятной причине: его еще не было. Зато Ласкар Долли может рассказать нам, с каким ужасом смотрел он, маленький мальчик, на пожары в родном городе, на чужих солдат, слушал грохот пушек и как ему хотелось есть… Карел не знал тяжестей послевоенных лет. Юный Ласкар испытал и это. Наконец, фашизм для Карела - только черное пятно в прошлом, известное по книгам, фильмам и смутным воспоминаниям детства, а для Ласкара фашизм обернулся и предательством его бывших друзей, и унижениями, и даже концлагерем. Вторая мировая война оставила на теле старшего Долли рубцы от осколков бомб, в мыслях - ненависть к войне и ко всякой диктатуре, а в характере некоторую долю цинизма и удрученности, очень мешавших ему чувствовать себя счастливым даже в хорошие минуты жизни. Война отняла у него и семью, сделала одиноким, а долгое одиночество породило замкнутость. Он стал угрюмым и сосредоточенным. На самую остроумную шутку Ласкар отвечал лишь скупой улыбкой. Он разучился радоваться.
- Ты действуешь на нервы, - сказал как-то Карел. - Купи себе сборник анекдотов, юморесок, ходи в оперетту, научись улыбаться, наконец!
- К дьяволу! - беззлобно огрызнулся Ласкар и больше не говорил на эту тему.
А Карел смотрел тогда на него и с невольным страхом думал: "Неужели и я буду таким?"
Здесь не стоит описывать внешность Ласкара. Для этого достаточно полистать газеты и журналы. Там довольно часто мелькал его портрет. Вот он сфотографирован вместе с Нильсом Бором, известным датским физиком. Мрачно насупившийся, чуть сгорбленный, грузноватый, оп внимательно наклонился к своему другу и слушает его, приподняв бровь. Вот другой снимок, он сидит с академиком Курчатовым, на груди у обоих большие полоски светлого картона с именами. Идет международный симпозиум по атомной энергии и термоядерным реакциям в Женеве. Ласкар Долли выглядит здесь моложе, его широкое лицо освещено улыбкой.
Вообще говоря, Ласкара знали в мире как виднейшего физика-атомщика и совсем не знали как человека.
А он был очень несчастен. Несомненно, что род занятий играл в этом какую-то роль. Но главным несчастьем была, конечно, старость, настигшая его очень рано после тяжелых лет жизни и после многих болезней, одна из которых прочно оседлала физика и уже не выпускала из своих лап. Это стенокардия. Невозможно настроиться на мажорный топ, когда ежеминутно ожидаешь острую боль в сердце. Ведь она может возникнуть по любому поводу и в любое время. Не до улыбок.
…Физик откинулся на спинку кресла и сидел, закрыв глаза. Карел смотрел на него и думал о том, как быстро сдает старший брат. Крупное, когда-то волевое лицо Ласкара заметно осунулось, под глазами набухли мешки. И эта постоянная бледность. От былой привлекательности у него не осталось и следа. А что ждать в будущем?
Ласкар словно угадал, о чем думает брат. Он внезапно открыл глаза и перехватил взгляд Карела.
- Жалеешь?
- Да, конечно… Хочу тебе помочь, но не знаю, как. Давай лучше поговорим.
- Подожди-ка… - Ласкар вытащил из кармана стеклянную баночку и, загадочно улыбаясь, открыл пробку. - Утешительное средство.
- Что это?
Новое средство. Нитроакопентон. Лекарство, если угодно, превосходное. Но это лекарство - утешитель. Оно не вылечивает, хотя и помогает. Как и твои средства против старения.
Он положил таблетку под язык. Карел промолчал.
Не обижайся. Ты еще найдешь путь к успеху.
Но Карел не поддержал этого разговора. Он сказал о другом:
- Вы сегодня сделали доброе дело, Ласкар. Если Академия решила… Ты говорил мне по телефону насчет ваших планов…
- О да! Разрыв с Браварией и новая политика Силурии позволили там отказаться от военных аспектов работы над ядерными реакциями. Никакой бомбы. Атом для мира. Именно в этой области у нас огромные возможности. Пора бросить играть с огнем. Дальше идти некуда.
- А что вам ответили?
- Пока ничего. Но страна отказалась присоединиться к военным блокам. Это для всех хорошо. Для тебя особенно.
- Я понимаю. Буду готовиться к поездке.
- И не грусти по поводу своих неудач. Временное явление, поверь мне.
- Можно подумать, что тебе поручено сгладить неприятности на моей дороге.
- Ошибаешься. Как раз я хочу сказать обратное: нора тебе бросить занятие бесполезной хемотерапией и подняться выше.
- Выше? Куда выше, Ласкар?
- Боже мой, да ты сам говорил мне!
- Имеется в виду физика?
- Ну конечно! Разве не ты твердил о своем желании сблизить биологию и физику. Отличная мысль, мой мальчик!
Карел сидел, задумчиво глядя перед собой. Вдруг он сказал:
- Утверждают, что ликвидировать старость и смерть можно, только уничтожив самую жизнь.
- И ты согласен с этим утверждением?
- Уже много лет я стараюсь опровергнуть подобный взгляд, но, к сожалению, пока не преуспел.
- Несколько неудач не могут отбить у тебя стремление к поискам. Или не так?
- Я не сдаюсь, но уж очень высоки барьеры! Боюсь, что у меня не хватит сил. И знаний, конечно.
- А если тебе помогут?
- Кто?
- Ну, скажем, наш институт, я, мои друзья. У нас теперь станет больше возможностей.
Карел встал, прошелся по комнате. Щеки у него порозовели.
- Мысль хорошая, - сказал он. - Просто отличная! Я думал об этом, Ласкар. И мне остается только поблагодарить тебя.
Несколько мгновений Ласкар просидел молча. Потом сказал:
- Видишь ли, если действовать по-старому, пытаясь только изменить ход обмена в организме, то предел мечтаний очень близок: уничтожение вредных продуктов обмена, холестерина, подхлестывание отдельных процессов. Все это, как ты сам говорил, может отодвинуть немного смерть и старение - и только. Но сейчас появился и другой путь для перемен.. Это глубокое изучение жизни внутри молекулы, даже внутри атома в молекуле.
- Сфера физиков…
- Не только. Биологи, мне думается, найдут на этом пути бесчисленные клады. Вспомни, почти пятьдесят лет назад Резефорд сумел превратить один элемент в другой, облучая азот альфа-лучами полония. После этого опыта была целая серия превращений. Биологам следует повнимательнее отнестись к работам физиков.
- Ты полагаешь… - медленно начал Карел, заранее зная, что брат перебьет его. - Ты полагаешь…
Тот понял нехитрую затею, но развивать мысль не захотел. Вместо этого сказал:
- Ты сам прекрасно знаешь, о чем я… Ты работаешь и в этой области, только, мне кажется, еще робко. Поезжай в Москву. Кажется, там есть очевидные успехи. Молекулы живой клетки, если их хорошенько поворошить изнутри, не раз заставят биологов ликовать и радоваться. Может быть, ты и найдешь ответ на главный вопрос о жизни и смерти. Физики уже знают, чем можно расшатать самые крепкие молекулы. А вот биологи… Попросту говоря, вы отстаете.
Ласкар осекся, болезненно сморщился и полез в карман за своим драгоценным лекарством. Карел выругал себя. Брат нуждается в покое, устал и пришел отдохнуть, а он затеял бесконечный разговор на тему, которая не может не волновать его.
- Будем спать, - сказал он. - И прекратим пока разговор. Если хочешь, утром обменяемся мнениями на этот счет. Ужин тебе давать?
- Спасибо, не хочу.
- Может быть, чай?
- Вот разве кефир…
Карел виновато развел руками:
- Кофе, чай, даже коньяк… А кефира нет. Не люблю и не держу.
- Ну, для тебя это будущее.
Ласкар осторожно поднялся и, сгорбившись, стал стелить себе на диване. Он быстро улегся, повернулся на спину и закинул руки за голоду. Карел не спешил. Понимал, что все равно не уснет. Слишком много тем для размышлений.
- Вот оправится твоя Эдит, с нее ты и начни, - сказал вдруг Ласкар. - Ее организм основательно расшатан. Самый удобный момент для эксперимента уже из другой области.
Карел сразу понял его, но все-таки переспросил:
- Ты что имеешь в виду? Из какой области?
- Излучение… В пределах толерантной дозы, разумеется.
- Да, пожалуй. Впрочем, это уже было, Ласкар. Я пробовал.
- Ну и что?
- Ничего обнадеживающего.
- Не верю! - твердо сказал Ласкар. И повторил: - Не верю.
В комнате установилась тишина. Карел все еще не уходил. Ласкар лежал с закрытыми глазами. Уснул? Но он вдруг сказал, не открывая глаз:
- Надо быть счастливчиком, вундеркиндом, чтобы добиться успеха с первого раза. Не рассчитывай на это, Карел. Тысяча неудач, а в тысячу первый раз… Хватит ли у тебя сил и упорства?
- То, что я сделал… - начал Карел, но старший брат с какой-то несвойственной ему жестокостью перебил его:
- То, что ты сделал в этой области, страшно мало, недостаточно, это только начало. Пойми, Карел, ты только подошел к границе обширного и пустого поля. Тебе предстоит засеять его и собрать жатву!..
В кабинете коротко звякнул телефон. У Карела дрогнуло сердце. Неужели что с Эдит? Незнакомый голос в трубке сказал:
- Есть телеграмма на имя вашего брата…
- Он здесь, - ответил Карел.
- Тогда я прочту вам, - предложила телефонистка.
- Я слушаю. - Карел смотрел на брата, как бы спрашивая у него разрешения. - Да, да, слушаю. Из Урдона? Так, так. Подпись? А, от Хеллера! Спасибо. Сейчас же передам.
Положив трубку, Карел сказал:
- Ганс Хеллер поздравляет тебя с днем нашей революции, желает успехов и новых достижений.
Ласкар улыбнулся.
- Весьма польщен. Ганс вообще очень внимательный друг. Никогда не забывает своего университетского товарища. Кстати, вот это лекарство прислал тоже он. Собственное производство.
- Насколько я знаю, фирма Хеллера до сих пор производила лишь препараты для престарелых. Именно на этом поприще мы с ним познакомились. Если Хеллер занялся нитроакопентоном, значит фирма расширяет свою деятельность.
- Все может быть. У вас с ним разные дороги, Карел. И пусть будет так. Как ученый, Хеллер уже в тупике. А ты… - Он вдруг замолчал. Часы показывали половину второго. - Пора спать, - сказал он и отвернулся к стенке.
Карел ушел в кабинет, потоптался у телефона, затем набрал номер лаборатории и вполголоса спросил:
- Что нового?
Дежурная лаборантка сонным голосом ответила, что все в порядке, крольчиха успокоилась, она в забытье.
- Где Данц?
- Спит. Домой он не ушел.
- Отлично! - сказал себе Карел и тоже стал укладываться.
Утром он снова связался с лабораторией. Данц весело ответил:
- Ожила Эдит. О удовольствием ест морковь.
- Дадим ей немного отдохнуть, Данц. Я сегодня приду немного позже, пожалуйста, распорядитесь сами.
- Какие планы, шеф? - не удержался Данц.
- О, планы широкие! - Карел засмеялся. - Вот о них-то я и думаю сейчас.
Желаю вам успеха.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Помощь физика. Поездка младшего Долли. Приезд и деятельность Памелы Гривс. Письма из Москвы
Перемены в общественном устройстве жителей города Санта-Рок и вообще всех граждан Силурии не очень долго тревожили ум и сердце Карела Долли. Оп был слишком занят своим делом.
Пожалуй, только близкие люди заметили вспышку энергии у молодого биолога. Ласкар Долли с великим удовольствием отмечал повышенный интерес биологической лаборатории к проблемам физики. Карел сделал заявки на приборы, сам выбор которых говорил о явном повороте исследований в другую сторону. Редкая встреча братьев не заканчивалась теперь подробным разговором об излучениях, о способах изменения вещества и роли мельчайших частиц в жизни белковых тел.
Свободные от занятий в лаборатории часы Карел посвятил изучению русского языка. В Советском посольстве, куда обратился Карел, его встретили учтиво, нет, вернее, дружески. О нем знали в Советской России. Конечно, его желание познакомиться с достижениями русских биологов было принято как естественное, и он быстро получил визу.
- Ты когда едешь? - спросил у него Ласкар.
- Как закончу новые опыты с крольчихой. На это уйдет несколько месяцев. Всего два-три месяца.
По довольному виду Карела, по живому блеску в глазах Ласкар догадывался, что "новые опыты" у него идут успешно. Карел работал увлеченно. Кажется, он и сам понял, что нащупал твердую почву. Но от более подробного рассказа о делах в лаборатории он уклонялся. Причиной тому была не скрытность характера, а особая ответственность перед собой и перед наукой, свойственная всем настоящим ученым. Он не мог и не хотел делать выводов, пока они не станут на прочную основу фактов.
Ласкар не торопил брата. Даже лучше, если Карел поедет за границу с хорошо устоявшимся собственным мнением. То, что было сделано им до сих пор, являлось только прелюдией к настоящей работе. Отрешившись от надежд на простое лечение старости, как средство продления жизни, Карел весь отдался новому увлечению. Его опыт и знания быстро помогли найти иной путь. Первые же эксперименты с животными были обнадеживающими. Если еще Карелу удастся познакомиться с работами других биологов за рубежом, то его продвижение к вершинам науки, несомненно, ускорится.
Ласкар считал, что мировая наука, как и культура, и вообще общественная жизнь развивается тем успешнее, чем больше ученые встречаются друг с другом, делятся своими познаниями. Если его спрашивали, когда начался быстрый подъем современной физики, то он отвечал без задержки: со времени первой встречи физиков в Женеве. Там он впервые пожал руку Блохинцеву и Векслеру, этим необычайно талантливым и энергичным ученым. Их доклады вызвали в среде физиков изумление. Ведь русские первыми начали заниматься управляемыми термоядерными реакциями. Ответственные биологи России внесли немалый вклад и в науку о развитии живых организмов, они уже вторглись в тайну клетки, вплотную занимались теорией наследственности. У них было чему поучиться.
Незадолго до отъезда Карел попросил брата зайти в лабораторию. Ласкар прибыл без задержки. Его удивил торжественный вид биолога.
Усмехнувшись, физик сказал:
- На твоем челе я вижу печать значительности. В чем дело? Уж не получил ля ты Нобелевскую премию?
- Я просто доволен ходом опытов. Я хочу поблагодарить тебя, Ласкар, за ценные советы.
- Пожалуйста, без церемоний. Лучше покажи, чем богат.
Они прошли в лабораторию.
Это была уже не та лаборатория, какую видел Ласкар несколько месяцев назад. Тогда она походила на лечебное учреждение средней руки, на клинику. Сейчас главное место в четырех комнатах и в зале занимали электрические приборы, словно тут работали над проблемами атомной физики, а не медицины.
- Чувствую, куда ты повернул дело, - сказал Ласкар.
- С твоей помощью.
- Ну и как?
- Очень доволен, дорогой брат. Не могу тебе сказать всего, потому что еще не обрел полной уверенности, но если и дальше дело пойдет именно так, то мы нащупаем серьезные пути к бессмертию.
- К бессмертию? - в тоне Ласкара послышалась едва уловимая насмешка. - Не много ли для простых смертных?
- Может быть, я не совсем точно выразился… - Карел смешался, но тут же тряхнул головой и добавил: - Но что-то в этом роде.
- А точнее?
Биолог уклонился от прямого ответа. Сказал:
- Знаешь, крольчиха Эдит жива и здорова. Более здорова, чем была три месяца назад.
- Лекарства?
- Нет. Совсем иные воздействия.
Ласкар догадался, о каких воздействиях идет речь, но не стал уточнять, только удивленно поднял брови.
- Совсем иные методы, чем у твоего Ганса Хеллера, - сказал Карел.
- Он тоже делает доброе дело. Его фирма, насколько мне известно из писем, процветает. Кстати, уж коль мы заговорили о нем… Ты знаешь, он предложил мне свою помощь.
- Лечить стенокардию?
- И ее тоже. Я поколебался, а затем ответил положительно.
- Опрометчивое решение, Ласкар.
- Ты думаешь? А что я теряю? Ничего.
- Обычно после курса хемотерапии наступает короткий подъем сил, а затем депрессия. Тебе она вовсе ни к чему. Откажись.
- Нет, я попробую. Вдруг поможет? В моем положении не приходится выбирать.
Карел подумал секунды две, сощурился, словно увидел что-то вдали, и вдруг сказал:
- Несколько позже и я предложу тебе помощь.
- Вот как?
- Да, когда вернусь. А сейчас хочу просить тебя кое о чем… Видишь ли, мои сотрудники недостаточно подготовлены для вторжения в область радиологии. И все эти приборы… Не возьмешься ли ты за консультацию?
Они проговорили почти час. Карел вышел из кабинета взволнованный, раскрасневшийся. Ласкар, как обычно, хмурился, но глаза его блестели, видимо, разговор заинтересовал и его.
- Когда едешь? - спросил он.
- Послезавтра. У меня все готово.
- Переводчик?
- Обойдусь. А если увижу, что плохо, попрошу на месте.
- Ты все продумал?
- О да! Если бы только найти подтверждение своим мыслям!
- Я уверен, ты найдешь.
- Дай бог, как говорили в старину верующие люди.
- Ты тоже верующий.
- Во что? Или в кого?
- В науку, друг мой. Прекрасная вера! Чудес в науке так много, что никакая религия не сможет соревноваться. Разница в том, что научные чудеса делают человеческие руки. Вот такие, как эта рука.
Он взял руку Карела и с чувством пожал ее.
- Спасибо, - сказал Карел сдержанно.
В тот день Ласкар получил письмо от своего друга Ганса Хеллера из Урдона. Хеллер писал:
"Итак, я берусь за тебя, старина. Берусь серьезно и надеюсь, что мне удастся отстранить от тебя опасность. И сам я, и мои сотрудники синтезировали в последнее время чудесные препараты, испытали их и готовы предложить людям. Нас с тобой связывает многолетняя дружба. Кому же первому оказать помощь, как не тебе? Ты так нужен науке, прогрессу, человечеству…
На днях я .направляю к тебе одну очень способную даму, биолога Памелу Гривс, и вручаю ей твое бренное тело, твои болезни и твою судьбу. Отнесись к ней, как бы ты отнесся к доброй сестре…"