Ни на одном из них уже не было военной формы, и я мог бы заключить пари с дятлом, обрабатывавшим дерево где-то в футах двадцати от меня, что если вывернуть наизнанку костюм того, кто вышел встречать нас первым, то я увижу бирку с надписью "Театральные костюмы Хеллмана".
Или что-нибудь в этом роде.
– На мундиры для всех у вас не хватило денег? – осведомился я, но мою шутку никто не оценил.
Франсуаз стояла по другую сторону автомобиля, уперев руки в бока.
– Должна признать, бэйби, – сказала она, – кое-что подтверждает твою теорию.
Я присел на капот автомобиля и сложил руки на груди.
– Надеюсь, ты помнишь, что я говорил про юбку, – напомнил я.
Франсуаз фыркнула:
– Не могу дождаться.
Пятеро человек приблизились к нам. Я просмотрел ту часть своих убеждений, что относились к правилам хорошего тона, и решил, что с ними можно не здороваться.
Человек в военной форме отдавал приказания.
– Садись за руль, – отрывисто сказал он, обращаясь к одному из своих товарищей. – Отгонишь машину подальше в лес. Закидай ветками, ее не должны найти слишком быстро.
Тот кивнул и направился к автомобилю, сунув за пояс свой револьвер.
– Это дорогая машина, – напомнил я, но эти слова отчего-то мало их заинтересовали.
– Обыщи девчонку и не спускай с нее глаз, – продолжал человек в форме.
Они действовали не так четко и слаженно, как если бы были настоящими военными. Тем не менее что-то похожее у них получалось.
Второй мужчина споро подошел к моей партнерше и уткнул в нее короткое дуло револьвера.
– Мальчонка, – процедила девушка, – не дай тебе бог испортить мне эту куртку.
Машина подо мной двинулась, и мне пришлось встать с капота.
– А теперь, – продолжал человек в форме, – вы осторожно – осторожно – отдадите нам свое оружие.
– А что будет потом? – спросил я. Он отрезал:
– Потом и узнаешь.
Человек, оказавшийся за рулем нашего автомобиля, почему-то не спешил направить его между деревьев. У наших новых друзей имелись далеко идущие планы.
– Сперва ты, красавчик, – приказал человек в форме. – Где у тебя там пушка? И не заставляй меня дырявить твой дорогой костюм раньше времени.
– Это было лишнее, Майкл, – зло бросила Франсуаз.
Она брезгливо отвернулась от человека с револьвером, который стоял рядом с ней; наверное, у того плохо пахло изо рта.
– Люблю все делать наверняка, – сказал я.
– Хватит трепаться, – бросил человек в форме. – Это пустынная дорога, никто здесь не появится, чтобы вам помочь.
Я расстегнул сперва одну пуговицу пиджака, медленно, потом остальные, немного быстрее.
– Да, – сказал я, неожиданно вспомнив о чем-то. – Прежде чем я достану свой пистолет, вы должны кое-что знать.
– Что? – подозрительно спросил человек в форме.
Я ответил, вкладывая в свои слова все доброжелательство, какое только сохранилось у меня с дней отрочества:
– Вы еще можете отдать оружие, заложить руки за голову и ждать прибытия полиции. Тогда вас будут судить по эльфийским законам и ничего плохого не произойдет.
Франсуаз вздохнула и покачала головой.
Если бы она врезала мне в живот в этот момент, меня вряд ли спас бы тренированный пресс.
Но я люблю все делать наверняка.
18
Человек в форме засмеялся.
В первое мгновение он на самом деле поверил, что я собираюсь сообщить ему нечто важное, но теперь понял, что я пытаюсь растянуть время.
Наверное, он видел, как это делают герои в кино.
Он ошибался.
Он повернулся к своим товарищам, приглашая их принять участие в веселье. На их лицах тоже появились улыбки; делая свою работу, они не потеряли чувства юмора.
Человек в форме не смотрел на меня; это не могло продлиться долее двух или трех секунд, но большего и не требовалось.
Я уже расстегнул пиджак, более того – я сделал это на его глазах.
Теперь я вынул из кобуры пистолет и прижал дуло к его животу.
Он все еще смеялся, когда я спустил курок.
Пуля пробила его насквозь, и я увидел, как крупные брызги крови рассыпались по асфальту веселыми конфетти. Он успел повернуть ко мне голову, прежде чем мускулы перестали ему подчиняться.
На его лице я прочитал удивление и понял, что он хочет задать какой-то вопрос.
Но я все равно не стал бы ему отвечать.
Его пистолет все еще был направлен на меня; я думал, что он успеет выстрелить, но он не успел.
Его товарищи, стоявшие чуть поодаль, все еще улыбались.
Они держали в руках карабины, но я видел, что их дула опущены и ни один из затворов не передернут.
Оружие может быть очень опасным, но самое опасное – держать его в руках и забыть об этом.
Однажды я спросил у лейтенанта Маллена, почему на наших улицах так много оружия. "Потому, – ответил он, – что почти никто из этих подонков не умеет им пользоваться".
Левой рукой я схватил тело человека, переодетого в военную форму. Я держал его перед собой как шитой был не настолько надежен, как мне хотелось бы, но я не мог требовать от парня большего, чем он мог мне дать.
Итак, их было шестеро.
Один стоял передо мной; в его животе намечалась язва, вызванная свинцом, и я сомневался, что теперь ему поможет средство от желудка. Трое других, вооруженные армейскими карабинами, стояли в двадцати футах от меня. Я предпочел бы, чтобы они там и оставались, но знал, что пройдет мгновение, и они откроют огонь.
Еще один парень сидел за моей спиной, положив руки на руль. Было очень мило с его стороны, что он засунул револьвер за пояс, а не положил его на сиденье рядом с собой.
Другой обладатель револьвера стоял около Франсуаз.
Если бы дело происходило в каком-нибудь комиксе, то события почти наверняка развивались бы следующим образом. Нападавшие отвели бы нас в лес и привязали к дереву, оставив рядом бомбу с часовым механизмом, и нам как раз хватило бы пяти минут, чтобы отвязаться и перерезать зеленый провод.
Но ребята, которые носят с собой пистолеты, редко читают комиксы. Поэтому я знал, что мы можем позволить себе одно из двух: либо дать им продолжать их затею, либо остаться в живых.
Я выбрал второе.
Человек в форме военного был тяжелым; к тому же я знал, что через пару мгновений из него начнет хлестать кровь. Я вскинул правую руку и выстрелил через его плечо.
Людей с карабинами было трое, а в моем распоряжении имелся только один выстрел до того, как они откроют огонь.
Я выбрал среднего.
Почему в него? Не знаю, может, из мальчишеского желания посмотреть, как один из них упадет на другого. А поскольку я не мог знать, в какую сторону он завалится, следовало целиться в центрального.
Мой выстрел расцветил ему лоб алой розой. На тортах такие вещи выглядят замечательно. Правда, его она не украсила, но исправить внешность того типа было задачей для пластического хирурга.
Или гримера в морге.
Туда он и отправится.
Парень все еще пытался передернуть затвор карабина, но пальцы не слушались его. Зато у двух его приятелей дела шли гораздо успешнее. Я услышал два щелчка, и у меня не было времени гадать, в кого эти молодцы станут целиться.
Теперь все следовало делать быстро; но и одной быстроты здесь тоже оказалось бы мало.
Все следовало сделать правильно.
Парень, которого я застрелил, начал падать вправо. Его руки стали вдруг очень длинными и извивающимися, как макаронины. Так всегда кажется, когда застреленный человек сгибается пополам.
Падая, он заставил своего соседа отступить на пару шагов назад и опустить ствол карабина.
Человек в форме начал мне надоедать; я отпустил его и, упав на землю, перекатился под машиной.
Выполнять этот трюк очень интересно, но гораздо интереснее не разбить при этом лицо ни об асфальт, ни о днище автомобиля.
Я это умею.
В то мгновение, когда я в первый раз нажал на спусковой крючок, дуло револьвера одного из подонков было прижато к животу моей партнерши. Не оставалось ни одного шанса на то, что человек, сжимающий рукоятку, промахнется. Он и не промахнулся.
Барабан провернулся, и пуля помчалась по короткому стволу.
Даже лучшие из профессионалов редко используют бронированные костюмы, скроенные в виде обычной одежды. Такая обновка стоит слишком дорого, чтобы ее мог позволить себе наемник.
Материал, который идет на них, должен быть в несколько раз прочнее келавра и в то же время выглядеть как обычная кожа или толстая материя.
Дорогая игрушка для капризных девочек.
Пуля так и не вылетела из ствола, потому что ей некуда было лететь. Пистолет мотнуло в руке человека. Под хруст разрываемых сухожилий он смог понять, что означает слово "отдача".
В течение нескольких секунд человек стоял и мелко трясся, словно наступил на находящийся под напряжением провод. Он не мог понять, что происходит; его нижняя челюсть зажила самостоятельной жизнью и начала подпрыгивать, точно подвязанная на веревочке.
Франсуаз насладилась его смятением и страхом, как только может насладиться ими сильная женщина; через мгновение она крепко обхватила его за плечи и изо всей силы ударила головой по лбу.
– Кажется, это называют "зажечь путеводную звезду", – процедила девушка.
Наверное, человеку было сложно отыскать эту звезду среди тысячи искр, вращавшихся и перемигивавшихся перед его глазами. Его зрачки закатились, как будто он пытался следить взглядом за круговоротом звезд, а из обоих ушей хлынула кровь.
Когда Франсуаз разжала руки, тело мужчины безвольно опало и распласталось на асфальте. Его пальцы, вывороченные и омертвевшие, застыли на револьверной рукоятке, и девушке не удалось отбросить подальше его оружие.
Поэтому она ударила его каблуком по запястью, раздробив кости и разорвав мышцы.
– Придется тебе учиться стрелять с левой, – бросила Франсуаз.
Тот не ответил (через пару часов медики констатируют смерть от кровоизлияния в мозг).
Человек, сидевший в нашем автомобиле, потянулся к рукоятке револьвера.
Он сидел на водительском сиденье и только ожидал приказа отогнать машину подальше в лесные заросли. Он оказался не готов к тому, чтобы сразу открыть огонь.
Два выстрела прогремели почти одновременно – справа и слева от него. Это его оглушило.
Его руки лежали на рулевом колесе, поэтому он потратил еще пару секунд, чтобы достать оружие.
Целых три причины, которые заставили его промедлить.
Вот почему я позволил этому парню сесть в автомашину.
Франсуаз плавно упала на асфальт, правой рукой вынимая свой пистолет. Она повернулась на бок, прячась за корпусом нашего автомобиля.
Человек за рулем выхватил револьвер и взвел курок.
Ему предстояло решить – выстрелить мне в спину или Франсуаз в грудь.
Он потратил еще секунду, чтобы разобраться с этим.
Порой люди тратят свою жизнь так бессмысленно.
Он повернулся в ту сторону, где только что стояла моя партнерша, и не увидел никого; на мгновение в глазах человека мелькнуло удивление, но потом он понял, что девушка спряталась за машиной.
А еще он понял, что не успеет выпрыгнуть из салона.
Франсуаз распахнула дверцу автомобиля, и ствол ее оружия нацелился в живот мужчины. Он начал опускать револьвер, целясь Франсуаз в голову, и в это мгновение получил три пули в живот.
Он запрыгал на сиденье, то ли от боли, то ли от радости – у меня не нашлось времени спросить. Его рука с револьвером упала. Франсуаз переместила оружие чуть выше и выбила ему левый глаз вместе с – мозгами.
– Больше не станешь угонять чужие машины, – сказала она.
Я оказался по другую сторону автомобиля, трижды перевернувшись по горячему покрытию шоссе. Я слышал, как мои пуговицы скрипят об асфальт.
Два выстрела громкими голосами армейских карабинов приветствовали мой кувырок. Одна из пуль врезалась в борт нашего автомобиля, отдавшись колокольным звоном. Второй стрелок не успел прицелиться; он только нажал на спусковой крючок.
Его выстрел попал в парня, все еще сидевшего на переднем сиденье. Кусок свинца снес ему верхнюю половину черепа. Как ни странно, но тому было уже все равно.
Над моей головой вновь засияло небо, и я понял, что нахожусь за автомобилем. Я уткнулся лицом в горячие колени Франсуаз, и это ее развеселило.
У нее особое чувство юмора.
Я услышал, как карабинеры во второй раз передергивают затворы. Я не видел, как они это проделали, но это не настолько интересовало меня, чтобы высунуть голову из-за капота.
Франсуаз устроилась на боку; теперь, когда я не собирал пыль с дороги своим костюмом, клиренс автомобиля открывал ей неплохой вид.
Два мертвых тела и ноги карабинеров.
Когда я заказываю номер в гостинице и прошу что-нибудь с хорошим видом, я обычно имею в виду нечто иное. Но, как говаривал один аллигатор, все зависит от обстоятельств.
Франсуаз нажала на спусковой крючок дважды.
За это время карабинеры едва успели загнать в свои стволы по второй пуле.
– Вот почему я люблю автоматическое оружие, – сказала Франсуаз.
Две пули разорвали джинсы одному из карабинеров. Он вряд ли был бы сильно этим расстроен – его брюки выглядели грязными и такими старыми, что наверняка видели первые выступления "Битлз".
Но вместе с брюками девушка разнесла мужчине и кости его ног; если я еще не забыл школьные уроки, их там должно было быть четыре – по две на каждую из конечностей.
Правда, теперь там было гораздо больше мелких кусочков кости.
Парень упал на дорогу, дергаясь, как выброшенная на берег рыба. У него еще был шанс выстрелить из-под низа автомобиля, но он слишком был занят болью, чтобы побеспокоиться о собственной жизни.
– Как мне это нравится, – проворковала Франсуаз.
Теперь она сжимала в руках два своих пистолета. Тело человека, лежавшего на асфальте, тряслось от боли. Он попытался встать, но не смог даже подняться на колени.
Он встретился глазами с Франсуаз, та послала ему воздушный поцелуй.
Вслед за чем всадила в него шесть пуль из обоих стволов.
С каждым выстрелом он вздрагивал и бился головой об асфальт. Последнюю пулю он почти поймал зубами, но так и не смог удержать.
Оставался еще один карабинер.
Мгновение он наблюдал, как девушка превращает его товарища в голубиный паштет и размазывает по асфальту.
Потом выстрелил поверх нашей машины и послал в ствол третий патрон.
– Брось это, приятель! – крикнул ему я.
Я поймал себя на том, что так и не уточнил, приказываю ли я ему бросить карабин или оставить всю затею в целом.
Особого значения это и не имело.
– Подумай еще раз, – продолжал я. – Сдай того, кто тебя нанял. Суд будет справедливым.
Но парень не верил в эльфийскую систему правосудия.
Или же знал ее слишком хорошо – а она слишком хорошо знала его.
Он не захотел воспользоваться шансом, который я вынул для него из кармана. Он упал на асфальт, готовый выстрелить нам по ногам.
– Сдохните! – закричал он. Серые глаза Франсуаз вспыхнули, губы изогнулись в улыбке.
– Привет, мальчонка, – пробормотала она.
Два пистолета запрыгали в ее руках, четко работая затворами.
Девушка всадила парню по пуле в коленные чашечки, и он упал на асфальт гораздо быстрее, чем намеревался. Два следующих выстрела настигли его в падении, выйдя через основание позвоночника.
Когда его тело коснулось асфальта, он уже не думал ни о чем, кроме обезболивающего. Девушка вскрыла ему пулями грудную клетку, справа и слева, и он прополоскал себе рот своей кровью.
Я вышел из-за автомобиля, сжимая в руках свой пистолет и готовый в любое мгновение вновь нырнуть за капот.
Четыре мертвых тела лежали на дороге, и даже крепкий кофе не придал бы им бодрости. Я быстро перебежал шоссе и распахнул дверцу военного фургона. Он был пуст.
Девушка носком черного сапожка переворачивала тела наемных убийц, переходя от одного к другому. Ни один из подонков не подавал признаков жизни.
Очевидно, потому, что ее в них уже не было.
Я подошел к нашему автомобилю, возвращая свой пистолет в кобуру.
– Ну как, любимая? – спросил я. – Надеюсь, теперь ты настроена менее скептически?
– Черт, – пробормотала девушка, расстегивая свою куртку.
Она приподняла белую прозрачную майку. Ее длинные пальцы пробежали по плоскому красивому животу.
– Ты животное, Майкл, – прорычала она. – Этот недоносок выстрелил мне прямо сюда.
– Я сделаю тебе массаж, – пообещал я, вынимая трубку мобильного телефона. – Позовите лейтенанта Маллена.
– Массаж? – Девушка сердито фыркнула и заправила майку. – Кто-то здесь собирался задрать мне юбку.
ЧАСТЬ III
ЛЖЕАПОСТОЛЫ
Многие скажут Мне в тот день: "Господи! Господи! Не от Твоего ли имени мы пророчествовали?... И тогда объявлю им: "Я никогда не знал вас…"
Евангелие от Матфея Гл. 7, ст. 22 и 23
1
Его звали Мартин Эльмерих, и он был лейтенантом полиции нравов города Темных Эльфов.
Он шел, глубоко засунув руки в карманы. Его бесцветные, сонные глаза не замечали ни людей, окружавших его на оживленной улице, ни возносившихся к небу изрезанных пальмовых листьев.
Он шел так, как могут ходить по улицам только полицейские, люди, для которых улица – не просто шеренги зданий и текущий между ними людской поток, не бездушная лестница эскалатора, единственное предназначение которой – доставлять людей туда, куда они хотят попасть, или мешать им оказаться там вовремя.
Для Эльмериха улица была иным – огромным миром, со своими законами и обитателями; миром, который всегда находится на глазах у людей, но о существовании которого они подозревают так же мало, как и об истинных мыслях своих близких.
Улица была для Эльмериха местом, где он работал, местом, где протекала его жизнь. Он знал ее, как можно знать машину или коня; и он знал, что улица тоже знает его.
Около газетного киоска Эльмерих остановился. Он сунул правую руку в карман и пошарил там, не сразу нащупав звенящие кругляши монет среди ключей, бумажек и прочего мусора, оттягивавшего истертую материю брюк.
Когда Эльмериху удалось высвободить из кармана руку, в которой были зажаты две монеты, он обернулся.
Никто не следил за ним.
Он знал, что так и должно быть. Ни один человек не мог знать о том, что предстояло сделать Мартину Эльмериху. Если бы даже кто-нибудь из тех, кто его знал, случайно оказался поблизости, этот нежданный свидетель не понял бы, что только что произошло на его глазах.
И тем не менее Эльмерих обернулся. Улица была его миром, а в этом мире всем следовало быть осторожным.
Даже если ты полностью уверен в собственной безопасности.
– "Икземинер", – попросил он.
Его сонные глаза пробежали широкий заголовок: "Долгожданные переговоры в Раусте. Будет ли Тайра вовлечена в войну?"
Мартин Эльмерих не знал, о чем идет речь в этой статье; политика находилась вне его мира и почти не влияла на жизнь его обитателей.