Эльмерих сложил газету, надеясь, что найдет что-нибудь интересное в спортивном разделе.
Но он не собирался читать газету сейчас.
Он постоял перед газетным прилавком еще секунд сорок, рассеянно просматривая заголовки, словно раздумывал, не купить ли еще какую-нибудь газету. Передовицы рассказывали о слиянии крупных компаний, о перевороте в одном из княжеств кобольдов, о серии убийств, в которых оказалась замешана религиозная секта.
Журналы, развешанные повыше, рекламировали какую-то новую компьютерную игру. Яркий бульварный листок, стыдливо высовывавшийся из-под стопки солидных газет, задавался вопросом: "Инопланетные захватчики среди нас?"
Компьютерная игра была выдумана для развлечения публики; но и статьи про зеленых человечков, убийц-сектантов или политические интриги – все это были лишь трескучие погремушки, имевшие целью пробудить интерес к жизни в душе скучающего обывателя, но никоим образом не соприкасавшиеся с реальной жизнью.
Мартин Эльмерих знал, что такое настоящая жизнь.
Знал он и то, что должен делать, чтобы в жизни все было правильно.
Пусть он не может исправить всего; но ему известно, в чем состоит его долг, и он будет его выполнять.
Кто бы ни пытался ему помешать, пусть даже это не кто-то, а что-то.
Эльмерих отошел от газетного киоска. Он прошел еще три с половиной квартала, прежде чем окончательно убедился, что никто за ним не следит. Он перешел на противоположную сторону улицы и вошел в будку телефона-автомата
Ее он выбрал случайно, и это было важно.
Он ждал три гудка, зная, что на четвертом повесит трубку, и больше сегодня не станет звонить.
На противоположном конце трубку подняли; бесцветные глаза Эльмериха стали еще более сонными.
На расстоянии свыше трехсот пятидесяти миль к северо-востоку, отделенный от города Темных Эльфов линией гор Василисков, границей Аспоники и заливом Опаловых Каракатиц, человек произнес по-харрански:
– Я слушаю вас, мистер Эльмерих.
Человеку, сидевшему за письменным столом, недавно исполнилось пятьдесят три года.
Его отец был простым крестьянином; от него он получил звучную фамилию Илора, переливающуюся, как горный ручей, и гордое имя Ортега, надежное и устремленное к небесам, как вершины гор Василисков.
И еще отец завещал ему его жизнь – ту, какую он теперь вел, ту, какую он выбрал из тысячи путей, открывавшихся перед ним в молодости.
Жизнь, посвященную борьбе за чистоту человеческой расы, борьбе против тех, кто хоть чем-то отличался от людей и, следовательно, представлял для них угрозу.
Родись Ортега Илора в четырнадцатом веке в Италии, он стал бы инквизитором, будь его кожа белой, будь на календаре 1962 год и живи Ортега Илора в доме среди хлопковых плантаций – он надевал бы по ночам остроконечный колпак с прорезями для глаз.
(То есть был бы членом ку-клукс клана, расистской террористической организации, особенно влиятельной в 50 60-е гг XX в. в южных районах США )
Но Ортега Илора родился метисом, поэтому ему сложно было стать расистом того или иного толка; к тому же он появился на свет в эпоху, когда человеческая гордыня и суетность превратили бога в некое существо, менее значимое, чем персонаж телесериала, а пережитая им в отрочестве трагедия полностью закрыла ему путь в бесноватую стаю религиозных фанатиков.
Не раз и не два на протяжении жизни человека перед ним открываются новые пути, но что-то в душе заставляет его выбрать только один и идти по нему не сворачивая, отмахиваясь от всех других.
Тяжелые каменные своды тюрьмы Сокорро смыкались над его головой, делая таким же пленником, как и те, кто томился в подземных казематах. Однако неволя коменданта тюрьмы была еще более глубокой и более безнадежной, нежели та, на которую он обрекал своих узников.
Ибо у тех, кого железные цепи приковывали к влажным стенам, в темнице находилось лишь тело; Ортега Илора же создал тюрьму для своей души – тюрьму столь же мрачную и мучительную, как та, которой он управлял.
Ортега Илора был пленником собственной горечи и злобы, и не существовало ключа, который смог бы разомкнуть его кандалы.
Ибо есть люди, которые никогда не станут счастливы и никогда не позволят, насколько достанет их власти, быть счастливыми людям вокруг.
– Я слушаю вас, мистер Эльмерих, – сказал комендант.
Сонные глаза Мартина Эльмериха на мгновение блеснули. Ему не понравилось, что собеседник произнес его имя вслух; и снова Мартину Эльмериху подумалось, что комендант стал чересчур самоуверен и чересчур беспечен.
Ибо власть людей поколеблена; ибо крикливые демагоги, разглагольствующие о правах человека, открывают дорогу к свету темным демонам и кровавым тварям, до сей поры прятавшимся в глубоких щелях и выжидавшим своего часа. В такое время нет более места ни для самоуверенности, ни для беспечности.
Эльмерих это понимал.
Он не стал говорить того, о чем думал; ему было известно, что осторожность не входит в число добродетелей коменданта, как и то, что человеческая глупость является лучшим союзником для его врагов.
Но Эльмерих знал также, как мало осталось среди людей тех, кто отдает себе отчет в происходящем; его долг, дело, которому он посвятил свою жизнь, требуют от истинных людей сплотиться, но не ссориться между собой.
Эльмериху еще раз подумалось, как это скверно – иметь союзника, на которого нельзя положиться.
– Были сообщения для меня?
Он не стал закрывать за собой застекленную дверь слишком резко, но она все равно звякнула за его спиной, дрогнув темной надписью "Отдел нравов". Когда-нибудь стекло вывалится и разобьется, подумал Эльмерих; он был недоволен.
– Баллистики прислали отчет, о перестрелке в клубе "Сан бич", заместитель окружного прокурора звонил и просил вас зайти к нему завтра в десять часов.
Вот еще, не хватало только заместителя окружного прокурора. Самоуверенный выскочка, интеллигентские очки в толстой оправе, на костюме ни пылинки, ни морщинки.
Словно он по утрам ложится в нем под давильный пресс.
Заместитель прокурора был одним из тех, кто очень дорожил своей карьерой и потому слишком буквально понимал слово "закон".
Он отпускал преступников, потому что ему всегда не хватало доказательств. Он лебезил перед прессой и не нарушал инструкций.
Он постоянно помнил о правах наркоторговцев, грабителей, проституток и предпочитал забывать, что честные эльфы тоже имеют эти права.
Из-за таких, как он, страна Эльфов перестала быть гордой и великой. Из-за них порядочным людям приходится прятаться; сегодня у нас нельзя даже открыто сказать правду, чтобы тебя не затаскали по судам.
Эльмерих думал обо всем этом, идя по узкому проходу между столами, за которыми работали детективы. В который раз этот проход показался ему чересчур узким. Он просил, чтобы его отделу выделили новое помещение, более просторное, но его никто не слушал.
Система, призванная защищать людей, защищала только себя.
Эльмерих поймал себя на том, что чересчур раздражен; в последнее время с ним такое бывало.
Он понимал, что причина этого в одиночестве; он не мог положиться ни на кого из тех, кто его окружал. Ни на своих детективов, которые тряслись над своей карьерой и прикрывались словами о правах человека, вместо того чтобы защищать закон. Ни на своих начальников, заплывших жиром и погрязших в политической игре. Даже те, кто понимал, что происходит, те, кто пытался что-то сделать, – и они оказывались либо чересчур глупы, либо чересчур самоуверенны, как комендант тюрьмы Сокорро.
Мартин Эльмерих был не женат.
– Раза три звонил какой-то тип, – продолжал детектив. – Из ваших осведомителей. Он отказался назвать свое имя, сказал, что перезвонит.
Пусть звонит.
Мартина Эльмериха заботило совсем иное; слишком многое было поставлено на карту, слишком важную цель предстояло ему достичь – почти в одиночку.
Но когда все будет кончено, он, Эльмерих, сможет вздохнуть немного свободнее.
Маленький шаг, чтобы очистить свою страну от выродков, – только маленький шаг. Но весь путь состоит из таких шагов.
Мартин Эльмерих вошел в свой кабинет и закрыл дверь.
Телефон зазвонил почти сразу же, словно тот, кто находился сейчас на другом конце телефонного кабеля, следил за движениями Эльмериха.
– Лейтенант Эльмерих, отдел нравов, – произнес он.
Голос в трубке показался ему знакомым; Эльмерих плохо различал голоса, наверное, потому что не любил людей.
– У меня есть для вас кое-какая информация, лейтенант. Что вы об этом скажете?
Имя говорившего всплыло в памяти Эльмериха – словно труп, который когда-то пошел ко дну, а теперь поднялся на поверхность, раздутый изнутри газами.
Звонившего звали Филиппе; это был грязный выродок из тех, что пачкают собой улицы страны Эльфов. Они продают наркотики, грабят и убивают. Полиция знает о них, знает их имена и адреса, но люди в выглаженных костюмах не дают полицейским перестрелять гаденышей раз и навсегда.
Филиппо был так мерзок, что не гнушался брать деньги за предательство. Он был полицейским информатором, и только поэтому Эльмерих терпел его. Когда нельзя полагаться на своих сослуживцев, приходится использовать ублюдков, находящихся по другую сторону черты.
Еще до того, как Эльмерих вспомнил имя говорившего, он понял, что этот человек ужасно напуган.
– Я слушаю тебя, – произнес Эльмерих.
Его голос прозвучал так же вяло и сонно, как и всегда. Человек на другом конце провода сник; по всей видимости, он ожидал, что полицейский заинтересуется.
Три нелюдя появились в городе Темных Эльфов и начали убивать людей.
Филиппо был тем, кто выдал одного из них, и теперь тело кровососа, разорванное в клочья, давно превратилось в пепел.
Эльмерих понимал, что и на этот раз Филиппо хочет поговорить с ним не о шлюхах и не о кокаине.
– Лейтенант, – голос говорившего стал тоньше, в нем появились просительные нотки, – а как насчет вознаграждения?
– Ты знаешь, что я никогда не скуплюсь, – ответил Эльмерих.
Это было правдой.
– Но и ерунду я тоже не покупаю, Фил. Так что там у тебя? Новая партия героина?
Эльмерих сказал это нарочно, хотя прекрасно знал, что речь пойдет о другом.
– Нет, нет, – зачастил человек на другом конце провода.
Он сразу понял, что сейчас лейтенанта не интересует информация о наркодельцах, и испугался, как бы Эльмерих не повесил трубку.
– Тогда что? – безразличным тоном спросил Эльмерих. Пусть этот подонок ценит то, что ему позволяют предавать своих товарищей.
– Кровососы, лейтенант, – проговорил Филиппе. – Я знаю, где найти двух других.
Лейтенант Эльмерих толкнул деревянную дверь; она была не заперта.
Филиппе всегда оставлял дверь открытой, когда к нему должен был прийти полицейский, чтобы коп не задерживался на лестничной площадке ни на мгновение дольше, чем это было необходимо.
Пусть даже переодетый в штатское.
Предателей никто не любит, в том числе и соседи Филиппо.
Внутри было темно, хотя в небе над городом Дроу все еще стояло солнце. Только оно почти не заглядывало в эту грязную квартирку с ободранными стенами, на радость ее постоянным жителям – тараканам.
Комната дыхнула в лицо Эльмериху запахами, какие рождаются под убогими крышами трущоб. Эльмерих привык к этим запахам так же, как привык видеть вокруг себя уличный мусор, самонадеянно считающий себя людьми.
Он расстегнул пиджак, обнажив золотой значок полицейского, приколотый к поясу брюк, и положил правую руку на рукоятку пистолета.
Не то чтобы он боялся нападения или ожидал, что трусливый информатор по той или иной причине решил заманить его в ловушку.
За свою жизнь Мартин Эльмерих добился двух целей и мог по праву этим гордиться.
Он дослужился до лейтенанта полиции и никогда не обманывал собственную совесть. Хотя достичь того и другого одновременно было нелегко.
Он смог, потому что был осторожен.
Мартин Эльмерих замер у входа и прислушался. На миг ему подумалось, не вытащить ли пистолет. Он решил, что не надо.
Если б он боялся, стал бы держателем бензоколонки.
Филиппо стоял, ссутулившись, посередине комнаты. Впрочем, такие люди, как Филиппо, никогда не держатся прямо, всегда горбятся и смотрят исподлобья – трусость, вот что сгибает их спину, да еще неизбывное чувство вины.
Мартин Эльмерих не раз задумывался над этим. Люди, подобные Филиппо, понимают, что делают не то и не так, и отчаянно трусят, только это не мешает им и дальше совершать свои преступления. А трус, между прочим, бывает опаснее всякого смельчака.
Доносчик сжимал в руках бутылку, к которой то и дело прикладывался, ожидая прихода полицейского. Услышав шаги на лестничной клетке, он замер.
Эльмерих понял, что Филиппо напуган гораздо сильнее, чем можно было понять по телефону.
Он боится, что кровососы доберутся и до него, подумал Эльмерих; на этот раз можно будет не давать ему денег. Страх развяжет ему язык вернее, чем жадность.
Эльмерих не стал входить в комнату; он остановился в коридоре, сунув руки в карманы.
– Говори, – негромко приказал он. – У меня мало времени.
– Ну нет, лейтенант. – Филиппо тряхнул головой, и десятки тонких косичек подпрыгнули. – Так не пойдет. Мне нужна защита.
– Если скажешь что-нибудь стоящее, – ответил Эльмерих, – я накрою кровососов, и защита тебе не потребуется.
Темные глаза Филиппо, выпученные, как у больного, забегали, словно высматривая что-то на полу.
– А как насчет денег? – наконец спросил он. Эльмерих пожал плечами.
– У тебя есть выбор, Фил, – негромко сказал он. – Ты говоришь мне, в какую дыру забились кровососы, и я их беру. Или ты ничего не говоришь, а я распускаю на улицах слух, что один грязный наркоман слишком много знает и болтает об этом.
Эльмерих пожевал губами, словно пережевывал слова, которые собирался выплюнуть.
– Тогда кровососы придут сюда, и я накрою их здесь, – добавил он.
– Э, нет, лейтенант, – зачастил Филиппе, выбрасывая вперед руку. – Что это вы такое говорите? Вы же меня знаете.
– Вот почему мне плевать, что станет с тобой, – сказал Эльмерих.
Филиппе замотал головой, встряхивая черными косичками.
– Где? – спросил Эльмерих.
Информатор неохотно назвал адрес. Наверное, жалел, что денежки уплыли.
Эльмерих кивнул. Филиппе ошибся на несколько кварталов; но все равно он знал слишком много.
– Кто еще знает об этом? – спросил Эльмерих. Филиппо поднял глаза.
– Ты продаешь информацию всем подряд, – произнес лейтенант. – Всем, кто платит. Кому еще ты успел это продать?
– Никому, – заволновался доносчик. – Клянусь, ни единой душе!
Эльмерих не верил ему.
– Ты лжешь, – сказал он почти с сожалением. Настоящего сожаления Эльмерих уже давно не испытывал.
Филиппо понял.
Он не мог понять всего, но понял главное.
– Эй, лейтенант, вы что! – закричал он, увидев, как Эльмерих вытягивает пистолет. – Я никому не говорил. Я никому не скажу. Лейтенант! Не надо!
Эльмерих выстрелил дважды.
Пули попали в живот Филиппо; тот согнулся, прижав руки к цветастой рубашке, потом упал.
Эльмерих спрятал пистолет обратно за пояс. Оружие не было зарегистрировано. Он нашел его во время одной из облав и спилил номер.
Теперь, когда ствол засвечен, он его выбросит.
На внутренних деталях все еще оставались отпечатки прежнего владельца.
Филиппо знал слишком много; Эльмериху подумалось, что это был неплохой информатор.
Ничего, найдутся другие.
И не столь важно, даже если Филиппо успел кому-то рассказать, где прячутся кровососы. Это должно было случиться, раньше или позже.
А задача Эльмериха состояла в том, чтобы на это отреагировать.
Теперь оставалось сделать только одно – закончить работу. Один человек должен умереть; и это произойдет сегодня.
Два выстрела последовали друг за другом, почти слившись в один.
Я увидел, как Филиппо нагнулся вперед, словно там, под ногами, ему привиделось что-то крайне интересное – скажем, квадратный дюйм чистого пола.
Потом он упал.
Лейтенант Эльмерих спрятал пистолет за пояс и застегнул пиджак. Он не торопился; его рыбьи глаза еще раз медленно обшарили комнату, после чего он неспешно повернулся, чтобы уйти.
– Вы необычно трактуете слова "Служить и защищать",
(Служить и защищать – девиз полицейских в США)
– сказал я.
Он посмотрел на меня.
Я не Санта-Клаус, поэтому далеко не всегда глаза людей при взгляде на меня зажигаются радостью.
Но Мартин Эльмерих был как-то особенно расстроен.
Он попытался вынуть из-за пояса пистолет. Я отрицательно покачал головой, и его рука замерла. Я направлял дуло своего оружия прямо на него; я не хотел стрелять в Эльмериха, но мы далеко не всегда делаем только то, что хотим.
Он это знал.
– Эй, брат, – проговорил Филиппо, поднимаясь с пола.
Его два раза качнуло, и он поспешил приложиться к бутылке, которую держал в руках. Он обращался с ней бережно, так как боялся разбить.
– А если бы он мне в лицо выстрелил, брат?
– Здесь стало бы тише, – ответил я. – Сможешь сам снять жилет или тебе помочь?
Филиппо сделал три шага, кружа по комнате, наконец нашел устойчивую позу и обхватил губами горлышко бутылки.
– Я, брат, в нем похожу, – ответил он. – Пока что. Я улыбнулся.
– Вы напугали нашего друга, мистер Эльмерих, – заметил я. – Простите, что уже не называю вас лейтенантом.
Мартин Эльмерих был спокоен; он оставался спокойным всегда, чтобы с ним ни произошло.
На такое способны только фанатики.
– Что здесь происходит? – тихо спросил он.
– Происходит? – произнес я. – Лейтенант полиции – теперь уже бывший – совершает покушение на убийство. Присяжным будет интересно узнать почему.
– У вас, наверное, много вопросов ко мне, мистер Эльмерих, – сказал я, поворачивая руль. – У меня они тоже есть.
Мартин Эльмерих сидел на заднем сиденье нашего автомобиля. Возможно, я поворачивал руль слишком резко, и ему следовало бы придерживаться рукой, но когда запястья скованы наручниками, это не так-то легко сделать.
– Я не ожидаю, что вы станете отвечать на мои, – продолжал я. – Этого и не требуется. Отдел внутренних расследований уже завел толстую папку, на которой написано ваше имя. Если вы приготовились играть в молчанку, играйте с ними.
– В чем они меня обвиняют? – спросил он.
– У вас свои представления о том, что такое правосудие, – ответил я. – Вы считаете, что главное – наказывать людей, а не помогать им.
– Я прав, – ответил он.
– Да? – спросил я. – В странах, где правят фашисты, исчезает мафия. Но далеко не всем по душе порядок, основа которого – штыки и виселицы.
Он чуть заметно передернул плечами.
– Быстро же вы нашли себе единомышленников, – продолжал я. – Да, мистер Эльмерих, я очень не советую вам пытаться выпрыгнуть из машины на ходу. Да, да, именно к этому вы готовитесь последние два квартала... Если вы попробуете играть в акробата, эта милая девушка прострелит вас насквозь... Не так ли, Френки?
Франсуаз кивнула и заерзала на заднем сиденье, устраиваясь поудобнее.