- Одна из сторон этих проблем, - прервал я молчание, - на мой взгляд, заключена в различии, как мы понимаем, что такое честь, и как эти же вопросы решаются здесь, в Нахаре.
- И не забудь сказать: "При полном отсутствии этой самой чести у Уильяма", - добавил Ян. - Для нас честь - это прежде всего ответственность личности перед собой, перед обществом и в конечном счете перед всем человечеством. Для нахарцев честь есть лишь обязательство перед собой.
И тут я невольно рассмеялся.
- Извини. - Я встретился с ним взглядом. - Оказывается, ты читал пьесу Кальдерона о саламейском мэре?
- Не думаю. Ты сказал - Кальдерой?
- Педро Кальдерон де ла Барка - испанский поэт семнадцатого века. Автор пьесы "Саламейский алькальд". - И я прочел пришедшие мне на память, после слов Яна о чести, строки:
Al Rey la hacienda у la vida
Se ha de dar; pero el honor
Es patrimonio del alma
Y el alma solo es de Dios.
- "Судьба и жизнь принадлежит королю, - тихо повторил за мной Ян. - И только честь живет в душе, а душа отдана Богу". Я понимаю, что ты хочешь этим сказать.
Я намеревался продолжить разговор, но заметил, что Ян не слушает, а лишь изредка бросает в мою сторону короткие косые взгляды.
- Когда ты в последний раз ел? - спросил он.
- Не помню, - ответил я. - Но, пожалуй, не испытываю никакой потребности в пище.
- Тогда ты испытываешь потребность в отдыхе. Наверное, нелишне будет вспомнить, как ты летел сюда с Дорсая. Сейчас тебе просто необходимо выспаться. Если Конде еще не раздумал устраивать сегодня прием, я постараюсь ему все объяснить.
- Хорошо. Ценю твою заботу.
Стоило только подумать о предстоящем отдыхе, как усталость сразу же навалилась на меня.
Можно тем, кто никогда не летал к звездам, не знать простое правило старых пилотов: "Риск в полете возрастает прямо пропорционально увеличению расстояния, пройденного в одном сдвиге". А говоря проще - никогда не выходи за пределы безопасной дистанции световых лет. Те шесть фазовых сдвигов, что я преодолел, перекрыли все мыслимые и немыслимые границы дозволенного.
Опасность заключается еще и в том, что во много раз возрастает статистическая ошибка при расчетах координат твоего нового местоположения, и ты рискуешь оказаться в таком районе космоса, где нет известных тебе созвездий, от которых можно взять новый отсчет. Но даже если ты исключишь эту проблему, все равно для подготовки нового сдвига требуется провести огромное количество вычислений и ввести новые поправки. Это жизненно важно, иначе, выйдя из следующего сдвига, ты уже никогда не найдешь дорогу обратно.
За трое суток полета я позволил себе лишь пару раз, в перерывах между вычислениями, вздремнуть, не вставая с командирского кресла.
Когда вызванный Яном солдат довел меня до дверей предназначенных мне апартаментов, единственное, чего я страстно желал, - это, не раздеваясь, рухнуть на огромное ложе спальни. Но годы опасностей и врожденный инстинкт самосохранения заставили сначала проверить все три комнаты и ванную. В одной из комнат находилась дверь, через которую можно было выйти на узкий длинный балкон, протянувшийся по всей длине здания и разделенный на части кадками с тропическими растениями.
Осмотрев принадлежащий мне кусочек балкона, комнату и заперев двери, я едва добрался до постели.
Проснулся, когда за окнами уже стемнело. Разбудил меня настойчивый звонок во входную дверь, я протянул руку и в темноте нашарил тумблер переговорного устройства.
- Да? - хриплым со сна голосом спросил я. - Кто это?
- Мигель де Сандовал, - раздался в динамике спокойный голос Мигеля. - Могу ли я войти?
Я тронул кнопку, управляющую защелкой дверного замка, и сквозь дверной проем спальни наблюдал, как распахнулась входная дверь, впуская из коридора в темноту гостиной расходящийся веером кинжально-острый пучок света. Затем я встал и отправился в гостиную.
- Что случилось? - спросил я, когда дверь за Мигелем закрылась.
- Вентиляция на этом этаже не в порядке, - ответил он, и только сейчас я заметил, как неподвижен воздух в моих комнатах. Очевидно, что Гебель-Нахар имел автономную систему вентиляции, не связанную с атмосферным воздухом планеты.
- Я собирался проверить все жилые комнаты на этом этаже, - произнес мой ночной гость. - Наружные двери не герметичны, так что удушье вам не грозит, но дышать будет немного трудно. К утру, надеюсь, все будет в порядке... Стоило разбежаться прислуге, как сразу начались неполадки. Пожалуй, я открою балконную дверь. - Последнюю фразу он произнес на полдороге к окну.
- Спасибо, - поблагодарил я. - А куда исчезли слуги? Они что, тоже все революционеры?
- Вряд ли. - Мигель щелкнул задвижкой замка, впуская в комнату ночную прохладу. - Наверное, просто не захотели, чтобы во время штурма заодно с Конде и им перерезали глотки.
- Уважительная причина, - согласился я.
- Да, понять их можно.
- Сколько сейчас времени? - спросил я. - Так крепко спал, будто наглотался снотворного.
- Скоро полночь.
Я сел в кресло. Слабый свет от расставленных на балконе светильников проникал через окно в гостиную и лишь слегка разгонял темноту.
- Посиди со мной, - попросил я. - Расскажи, как прошел ужин у Конде?
Мигель расположился в кресле напротив.
- К сожалению, мне нужно скоро уходить. Сегодня я единственный, кто может исполнять обязанности дежурного офицера. А вечер у Конде прошел как сладкий сон. Старик так увлекся ухаживанием за Амандой, что на время забыл о необходимости проклинать взбунтовавшуюся армию.
- Ты не знаешь, чем закончилась встреча Аманды с губернаторами? - И я скорее почувствовал, чем увидел, как в сумерках гостиной он неопределенно пожал плечами.
- А что с ними вообще можно было обсуждать? Господа лишь выражали крайнюю озабоченность в связи с уходом армии и требовали заверений, что Кейси и Ян смогут контролировать ситуацию.
- Они уже разъехались?
- Отбыли, на прощание потребовав гарантировать безопасность Конде. И Ян, и Кейси отказали им в этом, но пообещали, что оставшиеся здесь будут защищать Конде, используя все возможные средства.
- Выходит, Аманда зря потратила на них силы и время...
- Пожалуй, нет. Она хотела "почувствовать" их. - Мигель слегка подался вперед. - Ты же знаешь, ей нужно готовить и отправлять домой отчет... Хотя я думаю, что если кто-то и найдет решение, то это будет только Аманда Морган. Она говорит: "Не сомневайтесь, выход есть"... но найдет ли она его за оставшиеся тридцать шесть часов - вот в чем вопрос.
- Ты рассказывал ей о губернаторах? Как я понимаю, ты единственный из ее окружения, кто знает этих господ.
- Да, мы немного поговорили в аэробусе. Потом я ждал, что Аманда позовет меня, но она работала или одна, или с Падмой, или с Яном.
- Ясно, - сказал я. - Могу я помочь? Хочешь, сменю тебя?
- Ян велел тебе передать, чтобы ты хорошенько выспался, потому что завтра понадобишься ему. Я нормально справлюсь с дежурством. - Мигель встал и двинулся к входной двери. - Покойной ночи.
- Покойной ночи, - ответил я.
Острие светового клинка снова скользнуло по ковру, дверь щелкнула, свет исчез, и я остался один в сумраке гостиной.
Я не пошел в спальню, а, подставив лицо свежему ночному ветерку, проникавшему сквозь полуоткрытую балконную дверь, остался сидеть в кресле. Наверное, я задремал, а может, просто задумался и не сразу услышал звуки голосов за балконной дверью. Они доносились не с моей, а с соседней части балкона, левее спальни....
- Да, - произнес мужской голос. Невольно думая о Яне, я и сейчас решил, что голос принадлежит ему. Нет, это был Кейси. Голоса братьев отличались, пожалуй, лишь интонациями.
- Я не знаю... - ответил встревоженный женский голос - голос Аманды Морган.
- Слишком быстро летит время, - снова заговорил Кейси. - Посмотри на нас. А ведь словно еще вчера мы вместе ходили в школу.
- Ты считаешь - пора обзаводиться семьями? А может быть, я никогда этого не сделаю...
- Ты так уверена?
- Конечно нет. - Голос ее стал глуше, словно она отошла от Кейси.
Неожиданно для себя я представил, как он стоит, прижимаясь спиной к стеклу балконной двери, и ее... вот она идет к перилам балкона, сжимает теплыми пальцами холодный металл и смотрит на залитую звездным светом равнину.
- Тогда, может быть, стоит подумать об этом сейчас?
- Нет, - ответила она. - Я знаю... я не хочу этого сейчас.
И снова изменился голос - это она повернулась и скова подошла к нему.
- Может быть, во мне живут тени прошлого? Может быть, дух первой Аманды поселился во мне и решает за меня даже самые простые житейские проблемы?
- Она выходила замуж три раза.
- Но мужья никогда не были в ее жизни главным. О, я знаю, она любила их. Я читала ее письма и воспоминания о ней ее детей. Но она принадлежала всем, а не только своим мужьям и детям. Неужели ты не понимаешь? Я знаю, что такое предназначение ждет меня.
Он молчал, и прошла долгая, томительная пауза, прежде чем снова раздался ее голос:
- Кейси, неужели это так важно?
Наверное, он хотел обратить все в шутку, только мне показалось, что слова даются ему с трудом.
- Так мне кажется, - медленнее, чем обычно, произнес он.
- Но ведь это случилось, когда мы были детьми. С тех пор мы выросли. Ты изменился. Изменилась и я.
- Да.
- Я не нужна тебе, Кейси, я не нужна тебе, - звучал мягкий женский голос. - Все и так любят тебя.
- Могу я поменять? - Опять его шутливый тон. - Всех на одну тебя?
- Не надо, Кейси!
- Ты просишь слишком многое. - Теперь голос его не казался шутливым, но не чувствовалось в нем даже тени упрека. - Пожалуй, мне будет легче просто перестать дышать...
И снова долгое молчание разделило их.
- Почему ты не хочешь понять, что у меня нет выбора? - сказала она. - Выбирать можешь ты, а у меня нет выбора. Мы оба - такие, как есть, и другими уже не будем никогда.
- Да, - согласился он.
На этот раз ее молчание длилось дольше. Они оба застыли, так и не сделав последнего шага друг к другу.
- Да, - наконец произнес он. И на этот раз получилось усталое и медленное "да". - Жизнь не стоит на месте, и все мы, нравится нам это или нет, движемся вместе с этой жизнью.
И только теперь она направилась к нему. Я слышал звуки легких шагов по бетонным плитам балкона.
- Ты переутомился, - сказала она. - Ты и Ян, вы оба переутомились. Пойди отдохни до утра. Все кажется другим при солнечном свете.
- И такое порой бывает. - Снова в его голосе появились шутливые нотки, но я понимал, чего это ему стоит. - Хотя сейчас я не могу поверить в чудодейственную силу этого лекарства...
Они ушли с балкона, а я остался сидеть в кресле, чувствуя, что сон оставил меня. Я сидел и уговаривал себя, что не мог встать, уйти и не слышать их разговора, так, чтобы не выдать своего присутствия. Их слух был так же обострен, как и мой, их ведь тоже учили быть бдительными. Я уговаривал себя и не мог избавиться от отвратительного чувства - я вмешался в чужую жизнь, я оказался там, где мне не следовало быть никогда.
А сейчас уже поздно что-либо изменить, и оставалось сидеть в своем кресле, и уговаривать самого себя, что ты не мог поступить иначе. А отвратительное чувство не исчезало, не внимало уговорам...
Я так погрузился в собственные переживания, что ворвавшийся в мое сознание тревожным сигналом легкий шорох шагов услышал лишь возле самой балконной двери. Я поднял голову - темный женский силуэт вырисовывался в проеме приоткрытой двери.
- Ты все слышал, - раздался тихий голос Аманды.
Не было смысла отрицать, да она и не спрашивала, и я сказал:
- Да.
А ока не двигалась, не уходила, словцо что-то ждала.
- Это случайность! Когда вы вышли на балкон, я уже сидел в этом кресле. Я не мог ни встать, ни закрыть двери.
- Все хорошо. - Она вошла ко мне. - Нет, не надо зажигать свет.
И я опустил руку, уже протянутую к встроенному в ручку кресла пульту управления. Свет с балкона падал на мое лицо, и ей было лучше видно, чем мне. Она села в кресло, которое еще недавно занимал Мигель.
- Я сказала себе: пойду и посмотрю, хорошо ли он спит... Ян рассчитывает па твою помощь завтра... Но про себя думала: лучше бы он не спал.
Я понял, что за этим сейчас последует.
- Я не считаю возможным для себя бесцеремонно вторгаться в чужую жизнь.
- Я врываюсь к тебе среди ночи, хватаю за шиворот, тычу носом в свои проблемы, и это ты называешь - вторгаться в чужую жизнь? - Я слышал знакомый голос и легкий, беззаботный тон, которым пытаются скрыть внутреннюю боль; так совсем недавно говорил Кейси. - Это обо мне нужно говорить - вторгаюсь. Это я свои беды пытаюсь взвалить на чужие плечи.
- Я готов разделить их, - чуть помедлив, произнес я.
- Я верила, что ты скажешь именно эти слова. - Странно, что этот голос, который я привык слышать совсем в другой обстановке, сейчас исходил от размытого полумраком темного силуэта.
- Я бы не посмела тревожить тебя, но мне нужно собраться с мыслями и делать только то, для чего я оказалась здесь, но личное... оно встает на моем пути, оно мешает мне.
Она помолчала.
- И тебе действительно не надоели люди с их бесконечными проблемами?
- Нет.
- Я так и думала. Я знала, ты не оттолкнешь меня. Ты часто вспоминаешь Элизу?
- Когда не думаю о другом.
- Жаль, что я не знала ее.
- Она была хорошим человеком.
- Да. Как правило, это начинаешь понимать, лишь когда сравниваешь с кем-то другим. Страшно то, что часто мы это просто не успеваем понять. Или понимаем, когда уже слишком поздно. - Она помолчала. - После того, что сейчас произошло на балконе, ты наверное, думаешь, я говорю о Кейси?
- А разве не о нем?
- Нет. Кейси и Ян - вся семья Гримов - они так близки нам, Морганам... мы ведь как родственники. Обычно ты не влюбляешься в родственника или думаешь, что не влюбишься в родственника - по крайней мере, когда ты еще молод. Ты мечтаешь о прекрасном далеком незнакомце - о таком, который ждет тебя в конце пути длиной в пятьдесят световых лет.
- Я никогда не мечтал о подобном. Элиза жила рядом, и с каждым прожитым годом росла к ней моя любовь.
- Извини меня. - И я увидел, как качнулись в сумраке расплывчатые очертания ее фигуры. - Я все время думаю и говорю только о себе, но я понимаю тебя. Знаешь, когда я была моложе, то иногда задумывалась о своей судьбе - рано или поздно, но наступит тот день, когда должна будешь сказать "да". У девушки наверняка не все в порядке, если она не хочет, чтобы рядом с ней был такой человек, как Кейси.
- И ты действительно так считаешь?
- Да, - ответила она. - Со мной что-то происходило. Я росла - и это было моей бедой.
- Все растут.
- Нет, я говорю не об этом. Я не вкладываю в это понятие биологический смысл. Я духовно становилась зрелой личностью. Нам, Морганам, судьба даровала долгую жизнь, и, мне кажется, поэтому мы дольше взрослеем. Знаешь, как это происходит с малышами - все равно, зверь это или человек. У тебя в доме была какая-нибудь зверушка?
- И не одна.
- Тогда ты поймешь, что я хочу сказать. Когда дикий зверек еще мал, помнишь, какой он ласковый, как сворачивается в клубок у твоих ног? Но вот он подрос, и вдруг однажды он кусает и царапает тебя без предупреждения. И тогда люди говорят: "Ничего не поделаешь, таков инстинкт". Но это не так. Ведь и люди порой ведут себя точно так же. Когда живое существо подрастает, оно начинает задумываться о себе, о своих желаниях, стремлениях, о своем настроении, наконец. И настает такой день, когда кто-то хочет поиграть с этим существом... а оно вовсе не хочет играть, и тогда оно протестует: "Вон от меня! То, что я хочу, так же важно, как и то, что хочешь ты!" И все... Время, когда ты уютно сворачивался у чужих ног, прошло и никогда уже не вернется.
- Ты права. Это происходит со всеми нами.
- Но у нас это происходит слишком поздно! А может быть, мы слишком рано начинаем самостоятельную жизнь? На Дорсае уже в семнадцать лет мы уходим из дома, мы работаем как взрослые - или у себя на планете, или на других. Нас выбрасывают во взрослый мир. У нас нет времени задуматься, что значит быть взрослым и что делает нас взрослыми. Мы еще не понимаем, что уже не щенки, пока без предупреждения не набросимся на кого-нибудь, чтобы покусать и расцарапать. И только тогда нам становится ясно, что мы изменились и другие тоже изменились. Но уже слишком поздно приспособиться и понять перемены, произошедшие в другом человеке, потому что сами бьемся в ловушке своих собственных перемен.
Она остановилась, и я тоже молча сидел и ждал. Опыт подобных откровений подсказывал, что мне не нужно говорить - говорить будет Аманда.
- Нет, не о Кейси думала я, когда села в это кресло и сказала: "Страшно то, что единственно нужного человека ты встречаешь, когда уже слишком поздно". Я говорила о Яне.
- О Яне? - переспросил я, потому что Аманда вновь замолчала, и я чувствовал, просто необходимо было что-то сказать, помочь ей продолжить.
- Да, - вздохнула она. - Когда я была молода, то не понимала Яна. А вот сейчас понимаю. Тогда мне казалось, в нем нет души, чувств, что он весь сделан из чего-то твердого, что он... как кусок дерева. Но он не такой. Все, что ты замечаешь в Кейси, - есть и в Яне, только вот слишком мало света вокруг него, чтобы увидеть это. Теперь я знаю и теперь слишком поздно.
- Поздно? Но ведь он не женат... или женат?
- Женат? Да нет, пока нет. А ты разве ничего не знаешь? Посмотри на фотографию, на его столе. Девушку зовут Лия. Она с Земли. Ян встретил ее там четыре года назад. Но не о Лии думаю я, говоря - "слишком поздно". Слишком поздно - это я о себе. Мне судьбой предназначено повторить жизненный путь первой Аманды. Я рождена принадлежать сначала людям и только потом одному-единственному человеку. Как бы сильно ни влекло меня к Яну, я всегда думала об этой зависимости; в моей душе ему предназначена лишь вторая роль. Я не могу поступить с ним так, и уже поздно что-либо менять в себе.
- А может быть, Ян примет такие условия?
Она молчала, и только вздох я услышал оттуда, где в полумгле вздрогнула черная тень...
- Ты не должен говорить так, - прошептала Аманда.
Вновь потекли томительные мгновения тишины, пока она не заговорила, страстно и яростно:
- Если бы мы с Яном вдруг поменялись ролями, ты бы и ему предложил подобное?
- Я не предлагал, я лишь сделал предположение.
И снова молчание.
- Ты, как всегда, прав, - сказала она. - Я знаю, чего хочу, и знаю, чего боюсь в себе, и настолько это для меня очевидно, что порой начинает казаться, все вокруг меня тоже знают.
Она встала.
- Прости меня, Корунна. Я не имела права обременять тебя своими заботами.
- Так устроен мир. Люди говорят с людьми.
- А с тобой больше чем с другими. - Она подошла к балконной двери и задержалась на ее пороге. - Еще раз спасибо.
- Я не сделал ровным счетом ничего.
- Все равно спасибо. Покойной ночи. Постарайся уснуть.
Она вышла на балкон, и, пока стена моей гостиной не скрыла ее из виду, я провожал глазами необычайно прямой, стройный силуэт уходящей от меня женщины.