И успокоил-таки Ильина. Своего рода психотерапия. Может, и впрямь только похож. Может, в этом мире гонимый лидер отмененной перестройки так и остался комбайнером на Ставрополье или в крайнем случае окончил юрфак МГУ в новой России и служит юрисконсультом в какой-нибудь фирме. А его главный гонитель с лицом бульдозера фирмы "Катерпиллер" - строителем в Екатеринбурге… Может быть. Ильин утер невидимую миру слезу и принялся разглядывать революционеров.
Ошую Бороды сидел добрый молодец с мордой девять на двенадцать, волосики русые, прямые, алой лентой на лбу забранные. Добрый молодец сей миг ошарашил стопку "Абсолюта" и шарил вилкой - чем заесть. Обнаружил миногу, уколол ее и отправил в пасть. Кулаки, отметил Ильин, у молодца боксерскими были. Тяж или полутяж, не менее. Одесную Бороды имел место мелкий, но жилистый кореец, этакий, скорее всего, московский Брюс Ли, жестко наблюдающий за Ильиным. Кореец не пил, держал тонкой лапкой свежий побег зеленого лука, макал его в солонку и культурно хруптел, глаз с Ильина не сводя. Карате, ушу, тхэквондо, высший дан - знаем, знаем! Тут же пристроился пейсатый водила, наскоро отдриставший и рвущийся добавить горючего в желудок. Этот на Ильина не смотрел, этот на Ильина насмотрелся. А рядом с добрым молодцом сидела - вестимо! - белокура красна девица лет двадцати пяти, семи, девяти (не умел Ильин определять дамский возраст!), элегантно грела в ладошке пузатенький бокал (с коньяком? с виски?..) и уж ела Ильина своими голубыми: то ли она его убить хотела, то ли переспать с ним. Ильин предпочел бы последнее.
Как и все малорослые мужики, Ильин тащился от белокурых и голубоглазых гигантш, но вот вам встречная странность: гигантшам не был чужд Ильин, всего-то и достающий им порой что до носа лысинкой. Эта исключения не являла.
- Кто таков? - томно спросила она в пространство, и Борода (из пространства) ответил:
- Как и обещали, Ильин Иван Петрович. Слесарь-котельщик в доходном доме на Знаменке. Больной человек.
- Чем же это он болен? - продолжала допрос красавка, но - допрос Бороды. - Не по мужской ли части? Тогда - фи.
А Ильин помалкивал, сам про себя известное слушал. Бдел.
- Не "фи". Не по мужской, - пояснил Борода. - Хотя, хрен его знает, может, и по мужской чего есть, не проверял, сама понимаешь. ЭЙД, сифон, канарейка, простатит… Но точно - амнезия. Полная потеря памяти. - Налил себе "Абсолюта" и Ильину тоже в рюмку "Абсолюта" плеснул. - Ваше здоровье, Иван Петрович! Кстати, вы по мужской части как?
- Нормально, - не стал распространяться на скользкую тему Ильин.
Надо будет, приспеет случай - он себя в деле покажет. Хоть бы этой сильфиде.
Чокнулись. Выпили. Хорошо пошла. Заели по-разному. Борода - сморчком, Ильин - соленым огурчиком. Ильин себе на тарелку еще мясного салату наложил - никто не упрекнул.
- А что ж он такое забыл? - продолжала красавка, да так и ела Ильина глазами, так и расчленяла его по-вурдалачьи.
- Атас! - успел вставить Ангел. - Пошел в штопор.
- Все забыл. Откуда пришел - забыл. Зачем пришел - забыл. К кому пришел - тоже забыл…
Сказав это, Борода усмехнулся в бороду, подмигнул Ильину, а викингу-боксеру шутейно ткнул пальцем в бок. Викинг даже не колыхнулся.
Образа над Бородой смотрели на Ильина осуждающе. Особенно - дружбан с индонезийским островом на башке. Чего они осуждали? Что Ильин все забыл? Так его ли в том вина?
- Его ли в том вина? - Красавка словно подслушала Ильина. - Может, он и не приходил ниоткуда, ни за чем, ни к кому…
- Да? - спросил Борода. - Ох уж эти мне бабы! Не скажу, чем думают, дети кругом, да только уж не мозгами… А самолет свой он в озере зря притопил, зря?
- Был самолет? Какой? "Боинг"? "Сесна"? "Мессершмитт"?
- Если бы! Неизвестной конструкции, но известного конструктора, если верить сведениям, полученным от нашего человека в гебе.
Все смешалось в доме Облонских, не соврал Толстой. "Наши" люди просочились всюду - от революции до ее гонителей, а может, и нойереволюцию в России опять ковали спецы с Лубянки, а? Их при Ильине временно прижали послепутчевые лидеры четвертой революции, но, как уже было сказано и здесь (и много раньше - подслеповатым поэтом соцреализма): эту песню не задушишь, не убьешь… А и верно, кому в здравом уме могла помститься очередная соцреволюция в нормально капиталистической стране? Только психам, только провокаторам, только наймитам кое-кого…
А кому в таком случае она помстилась в семнадцатом?.. Или в девяносто первом, когда самые демократические лозунги легко покрыли своим хотя и выцветшим, но еще крепким сатином абсолютно р-революционно-большевистские методы?..
Вопросы риторические, ответа не имеют.
Но молчать было глупо и подозрительно.
- Интересно, кто этот ваш человек в гебе? Я его знаю? - вроде бы в никуда, вроде бы в пространство-время спросил Ильин.
- Хороший вопрос, - одобрил Ангел, - провокационно, я бы сказал, отточенный. Можешь ведь…
- Что значит знаете? - настороженно спросил Борода.
- Встречал… - туманно объяснил Ильин. - В гастштадте обедали. Оперу в четыре руки писали. За зарплатой вместе стояли. Мало ли…
- Какую оперу? За какой зарплатой?
- Не какую оперу, а какому оперу. Оперуполномоченному гебе. Я ж к нему, как в Москву приехал, прикрепленный. Отмечаюсь раз в положенный срок. А зарплата - это к слову, может, он, ваш человек, тоже зарплату получает.
- Перебор, - с сожалением сказал Ангел. - Все-таки не можешь.
И красивая-умная Ангелу подыграла, о том не ведая:
- Чего ты его слушаешь, товарищ Карлов? Он же нас дурит, под ненормального косит, а ты всерьез! Пусть товарищ Иван с ним чуть-чуть поработает, яйца ему на уши натянет, тогда он нам про свой "МИГ" все вмиг доложит.
Насчет переспать можно было забыть: товарищ женщина хотела только оперативных данных, но не оперативных удовольствий. Причем оперативные данные в этом подполье выявлялись истинно р-революционными методами. Как в семнадцатом и как в девяносто первом. Товарищ Иван, человек-гора, даже очередную рюманьку отставил, понимая, что должен будет сейчас иметь чистые руки, горячее сердце и холодную голову, чему шведский "Абсолют" не способствует.
- Товарищи! - совершенно искренне напуганный, вскричал Ильин. - Камрады! О чем вы таком говорите? Я не хочу яйца на уши. Я сам сочувствующий и даже сразу признал товарищей вон там Ленина и вон там Троцкого, хотя третьего товарища признать не могу, не встречал. Я готов рассказать все, что знаю, но вот вам парадокс, камрады: я вообще не понимаю, о чем рассказывать. Сначала гебисты с самого с ранья морочили мне башку каким-то самолетом, но морочили, замечу, ничего толком не объясняя: что за самолет, откуда самолет, куда самолет, почему именно я о нем должен вспомнить. Одни намеки. А теперь вот вы… Да растолкуйте мне все с начала и до конца, и я постараюсь вспомнить, если сумею, но поподробнее растолкуйте, поподробнее, я намеков не понимаю, у меня на сей счет справка имеется…
- Иван, - тихо и кратко произнес Борода, не отвлекаясь, однако, от осетринки с лимоном, наворачивая ее на вилку и отправляя эту скатку в пасть.
Иван встал, и Ангел не удержался:
- Ни фига себе!..
Ильин готов был простить Ангелу невольное восхищение перед человеком-горой, Ильин и сам тащился от киноактера Арни Шварценеггера, как там, в минувшем, тащился, так и здесь, где Арни совершил столь же крутую карьеру, но тащиться - одно, а видеть, как человек-гора идет к тебе, чтобы делать очень больно, - это, знаете, другое, тут, знаете, не до праздных восхищений. Посему Ильин панически заверещал, адресуясь единственно к Ангелу:
- Придумай что-нибудь! Скорей!
- Сдавайся, - философски посоветовал Ангел. И Ильин быстро сказал:
- Сдаюсь.
Иван остановился рядом. Ильин глянул-таки на него снизу вверх и почувствовал, что кружится голова. Не сочтите сие метафорой: метр с кепкой Ильина рядом с двумя с лихом метрами Ивана - как все семь холмов Москвы рядом с Джомолунгмой. Иван чуть покачивался над Ильиным, как Останкинская телебашня, и в этой жизни возведенная над усадьбой графа Шереметева: видно, под потолком гуляли незаметные снизу турбулентные потоки.
- Чего говорить? - спросил Ильин, опять наливая в рюмку "Абсолюта" и скоренько опрокидывая вкусное в рот.
- Закуси, - брезгливо поморщился Борода. Ильин послушно закусил салатом.
- Давай все про самолет, - сказал Борода.
- С нашим удовольствием, - услужливо согласился Ильин и зачастил: - Значит, самолет. "МИГ", значит. Я на нем, видимо, летел-летел, потом произошла авария, и я с него, видимо, упал-упал. А он утонул, как мне сказали. А я выжил и вот - перед вами. Хотя сам ничего не помню. Амнезия. Тяжелая болезнь.
- Не прохонже, - заметил Ангел. Прав был, гад.
- Иван, - повторил Борода.
Чтобы описать происшедшее, придется потратить времени больше, нежели оно (происшедшее) заняло в реальности. А его, время, жаль. Посему отметим лишь начальный и конечный этапы. Начальный - это когда Иван резко и грубо схватил Ильина за плечи. Конечный - это когда Ильин выплыл из больного небытия и обнаружил себя на стуле в другой - видимо, соседней - комнате. Ильин был привязан к стулу капроновой веревкой, чтоб не упасть, поскольку ни руки, ни ноги не работали, позвоночник, не исключено, совсем развинтился и дико болел, а еще болели желудок, почки, печень, селезенка, поджелудочная железа, диафрагма и голова. Бит, похоже, был сильно и умело. К слову, в комнате никого не наличествовало.
- Ангел, - позвал Ильин, но Ангел не откликнулся. То ли ему досталось больше, чем Ильину, и он торчал в бессознанке, то ли временно вообще слинял, не перенеся издевательств над Ильиным; с ним, с хранителем фиговым, такое и раньше случалось. Вернется, поэтому не расстроился Ильин.
Комната изобилием мебели не отличалась, стул вот в ней имелся, к коему Ильина приторочили, еще койка с металлическими шарами на спинках, еще крошечный письменный столик с перекидным календарем - и все, пустой совсем стол! - а над ним висела карта Южной Африки плюс Мадагаскара.
Дверь в комнату была закрыта, может даже на ключ, и никаких звуков из-за нее сюда не долетало. То ли звукоизоляция в квартире соответствовала аудиостудийным параметрам, то ли гулянка в зале приумолкла. Сколько Ильин без сознания находился - один Ангел знает, а он, повторим, исчез.
Ильин подергал руками: не прав был, двигались они, не отмерли. Но что с того, что двигались?! Капроновая веревка прочно стягивала запястья позади спинки стула. Ильин повертел головой. Она хоть и раскалывалась, но тоже шевелилась. Над столом под картой далекой чужой родины, не замеченный поначалу Ильиным, а теперь к моменту увиденный, висел африканский кривой меч или кинжал в плетенных из какого-то дерьма ножнах. Ильин напряг развинченный-товарищем Иваном позвоночник и запрыгал на стуле к стене. Тех читателей, кто хотел бы подробнее ознакомиться с процессом передвижения в пространстве человека, привязанного к стулу, отсылаем к бессмертному роману Джерома К. Джерома "Трое в одной лодке", там все это смачно описано, повторяться смысла нет.
Итак, Ильин допрыгал до стола. Стул, к коему его привязали, был венским по типу и легким по весу. Ильин оперся на связанные в лодыжках ноги, встал (если это действие можно обозвать таким точным словом), согнутый буквой "Г", уперся пузом о край стола - для прочности - и попытался зубами дотянуться до веревочки, на которой держался меч или кинжал. Нежный позвоночник не выдержал, Ильин клюнул носом вниз и ткнулся в календарь. Попал точно на металлические скобы, держащие страницы, - больно. Но не заорал, сдержался. Собрался с духом и силами, рывком дернул скрюченное тело вверх и тут же, пока не потерял инерции, резко прижал лицо к стене - вроде как дополнительный упор. Хорошо еще, что глазом не вляпался в гвоздь, на коем висел кинжал. Впрочем, до гвоздя надо было еще добраться. Упираясь животом в стол, а лбом - в стену, Ильин начал рывками двигать голову к веревке, к заветному гвоздю, тихонько постанывая, поскольку рывки эти болезненно отдавались во всех вышеперечисленных поврежденных органах. Но терпения ему было не занимать. И ведь добился своего. Ухватился зубами за мохнатую веревку, потянул ее на себя и стащил-таки меч-кинжал с гвоздя.
Картиночка со стороны выглядела, вероятно, мило: скрюченный в три погибели, притороченный к стулу клиент с кинжалом в зубах. Кинжал к тому ж - на вервии простом. Джигит. Воин. Еще бы кремневое ружье между ног…
Однако план следовало довести до ума.
Ильин сел, то есть поставил стул вместе с собой на пол, чуть раздвинул колени - насколько позволили путы, и сунул рукоять кинжала (меча) между ног. Зажал крепко - тут уж путы позволяли, отпустил веревочку и ухватил зубами кончик ножен. Ножны были сплетены в знойной Африке из каких-то лиан или змеиных хвостов - черт его разберет. На вкус - гнусно. Стащил ножны с лезвия, выплюнул их на пол и, не разжимая ног, с кинжалом торчком поскакал к койке. Там он повалился на бок - на ворсистое синтетическое покрывало, ухитрился уложить кинжал посередке и заполз на него спиной - связанными кистями. Ловил веревкой острое лезвие, пилил, елозя стулом по покрывалу, калеча не только веревку, но и руки. Резал их почем зря. Но боли не чувствовал. Не верите - попробуйте привязать себя к стулу и покувыркайтесь на пружинном матрасе: болеть будет все. Как писал поэт: от гребенок до ног…
Боль в руках он ощутил, когда, наконец, веревка пала. Выхватил, вырвал руки из-под спинки стула - кровь капала на рубаху, на свитер, на светлое покрывало. Лег на бок, нашарил кинжал и разрезал путы на ногах. Не выпуская из окровавленных рук кинжала (ну, прямо чистый фильм ужасов!), подкрался к двери и прислушался. По-прежнему тишина обитала в доме. Приоткрыл дверь, увидел полутемный коридорчик, нырнул в него, прошел на цыпочках (ноги все ж ныли) и остановился у другой двери. Куда она вела?..
- Куда она ведет? - машинально поинтересовался. И невесть откуда - не из рая ли? - вернувшийся Ангел тотчас отреагировал:
- В столовую ведет, куда ж еще.
- Ты где это был? - строго спросил Ильин.
- Дела… - сильно затемнил Ангел. - То да се, понимаешь… Гиммельсгевольб, как говорится, гешефт, небесные, значит, делишки, тебе не понять…
- Где уж нам! - вроде как согласился Ильин. - Мы ж люди темные… - И рявкнул: - Струсил, гад? Слинял, дампф поганый?.. Какие у тебя дела, кроме меня? Нету! Взялся охранять - охраняй. Неотлучно. А то откажусь от тебя к едрене фене, и ты сдохнешь без тела… - Ангел помалкивал, вину за собой ведал: Ильин подуспокоился, перешел к делу: не век же орать? Все равно Ангела не переделать… - Кто за дверью, чуешь?
- Один персонаж. Спит.
- Кто именно?
- Не знаю. Я их там особо не разглядывал, не успел, верзейх мир. Уж очень быстро тебя повязали.
- Ладно, смотри… - непонятно сказал Ильин и медленно, остерегаясь, повернул ручку двери. Пахло дурным детективом.
За дверью и впрямь была давешняя столовая комната, и стол, как и раньше, был накрыт: революционный народец выпил, закусил и на потом оставил. Однако сам народец куда-то исчез, может, пошел на баррикады или "Искру" печатать, а на диване мирно похрапывал бородатый вождь и, вполне вероятно, видел во сне сильно светлое будущее.
Честно говоря, Ильину все было непонятно. Какой-то пошлый сюрреализм сопровождал его с самого утра, когда свихнувшийся "мере" чуть не сшиб убогого на Большом Каменном мосту. Потом, вместо того чтобы забрать подозреваемого в лубянские подвалы, учинить там интеллигентную и надежную (фирма "Блаупункт" гарантирует!..) электронную пытку и вынуть из больных мозгов все про самолет, гебисты возили Ильина на экскурсию в психушку, кормили дорогими улитками в "Максиме", нежно уговаривали расколоться, а потом легко сдали в какое-то тухлое подполье, которое, не исключено, гебистами и слажено. И ведь в подполье на Пресне тот же сюрреализм имел свое место. Ну, врезали по мозгам, вырубили на время из действительности, ну, приторочили к стулу - так и ждите, когда клиент очухается, берите его тепленьким и расслабленным от страха. Нет, они частью ушли, частью спать легли. Необъяснимо!.. Спавшая часть подполья хрюкнула во сне и почмокала губами. Спавшая часть спала крепко. Ленин, Троцкий и псевдоиндонезийский дружбан смотрели со стены одобрительно.
Наклюнулась дилемма: то ли рвать когти, то ли пробудить спящего и малость попытать его насчет отмеченного выше сюрреализма.
- Как поступим? - спросил Ильин.
- Пока опасности не вижу, - отозвался заметно приободрившийся Ангел. - Время вроде имеется.
На полу возле дивана валялась газетка: видно, Борода почитал масс-медиа чуток и сморило его. Ильин поднял газетку, развернул: впервые в этой жизни видал такую, да и в прежней жизни ее не было. Название - "Свободная правда", текст - на русском языке. Под названием - пояснение: "Орган Центрального Комитета Африканской партии труда и свободы. Издается с апреля 1942 года". Фотография на три колонки: мужик с индонезийским островом на башке жмет лапу какому-то черному типу, мучительно напоминающему бывшего узника совести Нельсона Манделу. Только моложе. А рядом улыбается еще один белый. Над фотографией - шапка: "Мирная конференция в Иоганнесбурге: лидеры сторон накануне подписания межреспубликанского экономического соглашения". Передовая: "Приватизация набирает темпы". Колонка информации: "Вести со всего света". В вестях: американский империализм опять наращивает свое присутствие в районе Персидского залива; президент Ирака Задам Хувсем посетил завод по производству бактериологического оружия, построенный с помощью специалистов из Южно-Африканской республики; вождь Ливийской джамафигии Захренар Муддафи отрицает причастность своих спецслужб к нападению на аэропорт Шарля де Голля в Париже; российский нефтяной концерн "Шелл-Сайбириа" нагло диктует странам - членам ОПЕК цены на нефть; в Восточной Пруссии ожидают визита папы Иоанна-Павла VI; восстание узников совести в страшном пермском лагере N354-бис в России; Германия отказала Анголе в просьбе о продаже партии оружия; еще из России: в Москве с помпой готовится очередной, XII по счету, шабаш русских национал-социалистов… Начало большой - похоже, установочно-теоретической - статьи "Кому выгодна изоляция ЮАР?"… И как топором по темечку: "Новый сверхзвуковой истребитель поступил в военно-воздушные силы ЮАР". И на маленькой фотке - его, Ильина, "МИГ". Утонувший в болоте. Сочиненный в Той жизни в конструкторском бюро имени Артема Ивановича Микояна. Испытанный Ильиным. Уже взятый кое-где на вооружение - в Приволжском, например, военном округе, опять-таки в Той жизни. А в Этой - построенный в ЮАР. В том же, как явствует из подписи под фоткой, КБ имени Микояна.
- Вот оно, оказывается, в чем дело, - сказал Ангел.
- С опозданием, однако, работают в Африке авиаконструкторы из одноименного кабэ, - сказал Ангел.
- Лажа-то, блин, какая, - сказал Ангел. - Если они открыли в болоте твою тачку, то ты - шпион ЮАР. Без всяких сомнений. И судить тебя будут как в прежней твоей жизни - американского летчика-шпиона Пауэрса. Пятнадцать лет в страшном пермском лагере N354-бис. Узником совести.
- Рви когти, - сказал Ангел, - пока Борода не прочухался.
- Куда рвать-то? - откликнулся наконец Ильин. С великой тоской в голосе.