- …моего ребенка! - продолжал я. Что подумал бы мой отец об этой проповеди? - И все ваши молодые женщины могут иметь детей. Только ваши мужчины стерильны. А если вы позволите врачам из следующей экспедиции землян осмотреть вас, то, может быть, и мужчинам можно будет помочь. Но если и это невозможно, вы можете породниться с людьми Земли. Мы не ничтожные люди из ничтожного места. Тысячи лет назад Локар нашего мира в своей книге доказывал ничтожность Земли и землян. Он говорил так же, как и ваш Локар. Но мы не сдались, несмотря на болезни, войны и голод. Мы не погибли. Одну за другой мы побеждали болезни, голод, войны и уже давно живем без них. Может быть, мы покончили с ними навсегда. Я не знаю. Мы пересекли миллионы миль пустоты, посетили другой мир. А ведь наш Локар говорил: "К чему волноваться, ведь все суета сует".
Я понизил голос, как бы читая стихи.
- А секрет в том, что он был прав! Это все гордыня и тщеславие. Но суть рационального мышления заставила нас выступить против пророка, против мистики, против бога. Наше богохульство сделало нас великими, поддержало нас, и боги втайне восхищались нами.
Я был словно в огне. Голова кружилась.
- Вот книга Экклезиаста, - объявил я и начал. - Суета сует, - говорит проповедующий, - суета сует и всяческая суета…
В задних рядах я заметил безмолвную Браксу.
О чем она думает?
И я наматывал на себя часы ночи, как черную нить на катушку.
Поздно! Наступил день, а я продолжал говорить. Я завершил Экклезиаста и продолжил Гэллинджером.
И когда я кончил, по-прежнему стояла тишина.
Ряды будд не пошевелились за всю ночь ни разу.
М'Квайе подняла правую руку. Одна за другой матери повторили ее жест.
Я знал, что это значит.
"Нет", "прекрати", "стоп"! Я не сумел пробиться в их сердца. И тогда я медленно вышел из храма. Около своих вещей я рухнул. Онтро исчез. Хорошо, что я не убил его.
Через тысячу лет вышла М'Квайе. Она сказала:
- Ваша работа окончена.
Я не двигался.
- Пророчество исполнилось. Люди возрождаются. Вы выиграли, святой человек. Теперь покиньте нас побыстрее.
Мой мозг опустел, словно лопнувший воздушный шарик. Я впустил в него немного воздуха.
- Я не святой, а всего лишь второсортный поэт.
Я закурил.
Наконец:
- Ну ладно, что за пророчество?
- Обещание Локара, - ответила она, как будто в объяснении не было необходимости. - Святой спустится с неба и спасет нас в самый последний час, если все танцы Локара будут завершены. Он победит кулак Маллана и вернет нас к жизни.
- Как?
- Как с Браксой и как в храме.
- В храме?
- Вы читали нам его слова, великие, как слова Локара. Вы читали, что "ничто не ново под солнцем", и издевались над этими словами, читая их, - и это было новым. На Марсе никогда не было цветов, - сказала она, - но мы научимся их выращивать. Вы - Святой Насмешник, - кончила она. - Тот, Кто Издевается в Храме. Вы ступали по святыне обутым.
- Но ведь вы проголосовали "нет".
- Это "нет" нашему первоначальному плану. Это - позволение жить ребенку Браксы.
- О!
Сигарета выпала у меня из пальцев.
Как мало я знал!
- А Бракса?
- Она была избрана полпроцессии назад танцевать - в ожидании вас.
- Но она сказала, что Онтро остановит меня.
М'Квайе долго молчала.
- Она никогда не верила в пророчество и убежала, боясь, что оно свершится. Когда вы появились и мы проголосовали, она знала.
- Значит, она не любит меня и никогда не любила.
- Мне жаль, Гэллинджер. Эта часть долга оказалась выше ее сил.
- Долг, - тупо повторил я. - Долгдолгдолгдолг! Трам-тарарам!
- Она передает вам прощальный привет и больше не хочет вас видеть… мы никогда не забудем твоей заповеди, - добавила М'Квайе.
Я вдруг понял, какой чудовищный парадокс заключается в этом чуде. Я сам никогда не верил в свои силы и никогда не поверю в мир, сотворенный даром собственного красноречия.
Как пьяный, я пробормотал:
- М'Нарра.
И вышел в свой последний день на Марсе.
Я победил тебя, Маллан, но победа принадлежит тебе. Отдыхай спокойно на своей звездной постели. Будь проклят!
Вернувшись на корабль пешком, я закрыл дверь каюты и проглотил сорок четыре таблетки снотворного.
Когда наступило пробуждение, я был жив.
Корабельный лазарет. Корпус корабля вибрировал. Я медленно встал и кое-как добрался до иллюминатора.
Марс висел надо мной, как раздутое брюхо. До тех пор, пока не размазался и не заструился по моим щекам.