3
Дни были подобны листьям у Шелли: желтые, красные, коричневые, яркими клубками взметенные западным ветром. Они проносились мимо меня под шорох микрофильмов. Почти все книги были скопированы.
Ученым потребуются годы, чтобы разобраться и определить их ценность.
Марс был заперт в ящике моего письменного стола.
Экклезиаст, к которому я много раз возвращался, был почти готов к звучанию на Высоком Языке.
Но находясь в храме, я насвистывал, писал стихи, которых бы устыдился раньше, по вечерам бродил с Браксой по дюнам или поднимался в горы. Иногда она танцевала для меня, а я читал ей что-нибудь длинное, написанное гекзаметром. Она по-прежнему считала, что я Рильке, и я сам почти поверил в тождество.
Это я пребывал в замке Дуино и писал его Элегии.
"Странно больше не жить на земле,
Не повиноваться священным обычаям,
Не истолковывать смысл роз…"
Нет! Никогда не истолковывайте смысл роз! Вдыхайте их аромат и рвите их, наслаждайтесь ими. Живите моментом. Крепко держитесь за него. Но не пытайтесь объяснить розы. Листья опадают так быстро, а цветы…
Никто не обращал на нас внимания. Или всем было все равно?
Наступали последние дни.
Прошел день, а я не видел Браксу. И ночь.
Прошел второй день. И третий.
Я чуть не сошел с ума. До сих пор я не осознавал, как мы сблизились, как она много стала значить в моей судьбе. Тупица, я был так уверен в ее постоянном присутствии рядом, что боролся против поисков будущего среди лепестков роз. Я не хотел расспрашивать о ней.
Я не хотел, но выбора не было.
- Где она, М'Квайе? Где Бракса?
- Ушла.
- Куда?
- Не знаю.
Я смотрел в ее дьявольские глаза.
И проклятье рвалось с губ.
- Я должен знать.
Она смотрела сквозь меня.
- Вероятно, ушла в горы или в пустыню. Это не имеет значения. Танец близок к концу. Храм скоро опустеет.
- Почему она ушла?
- Не знаю.
- Я должен увидеть ее. Через несколько дней мы улетаем.
- Мне жаль, Гэллинджер.
- Мне тоже.
Я захлопнул книгу, не сказав "М'Нарра". И встал.
- Я найду ее.
Я ушел из храма. М'Квайе осталась сидеть в позе статуи. Башмаки мои стояли там, где я их оставил.
Весь день я с ревом носился по дюнам. Экипажу я должен был казаться песчаной бурей. В конце концов пришлось вернуться за горючим.
Подошел Эмори.
- Полегче. К чему это родео?
- Э… я… кое-что потерял.
- В глубине пустыни? Один из сонетов? Только из-за них ты способен поднять такой шум.
- Нет, черт возьми! Кое-что личное.
Джорджи кончил заполнять бензобак. Я полез в джипстер.
- Подожди!
Эмори схватил меня за руку.
- Не поедешь, пока не скажешь, что произошло.
- Просто я потерял карманные часы. Их дала мне мать. Это семейная реликвия.
Он сузил глаза.
- Я читал на суперобложке, что твоя мать умерла при родах.
- Верно, - согласился я. И тут же прикусил язык. - Часы принадлежали моей матери, и она хотела, чтобы их отдали мне. Отец сохранил их для меня.
- Гм!
Он фыркнул.
- Странный способ искать часы, шастая в дюнах на джипстере.
- Я думал, что замечу блик, - слабо заявил я.
- Начинает темнеть. Сегодня уже нет смысла искать. Набрось на джипстер чехол, - велел он механику. - Пойдем. Примешь душ, поешь. Тебе нужно и то, и другое.
Мешки под бледными глазами, редеющие волосы и ирландский нос, голос на децибел громче, чем у остальных.
Я ненавидел его. Клавдий! Если бы это только был проклятый пятый акт!
И вдруг я понял, что действительно хочу вымыться и поесть. Настаивая на немедленном выезде, я лишь вызову подозрения.
Я отряхнул песок с рукавов.
- Вы правы.
Душ был благословением, свежая рубаха - милостью, а пища пахла амброзией.
- Соблазнительный аромат, - заметил я.
Мы молча ели.
Наконец он сказал:
- Гэллинджер…
Я посмотрел на него: упоминание моего имени предвещало неприятности.
- Конечно, это не мое дело, - начал он. - Бетти говорит, что у тебя там девушка.
Это был не вопрос. Это было утверждение и ожидание ответа.
Бетти, ты шлюха. Ты корова и шлюха, и к тому же ревнивая. Кто тебя просил совать свой нос куда не следует? Лучше держи глаза закрытыми. И рот тоже.
- Да?
Утверждение с вопросительным знаком.
- Да. Мой долг как главы экспедиции следить за тем, чтобы отношения с туземцами были дружескими и, так сказать, дипломатичными.
- Вы говорите о них так, будто они дикари, - сказал я. - А это отстоит от истины дальше всего.
Я встал.
- Когда мои записи будут опубликованы, на Земле узнают правду. Я расскажу такое, о чем не догадывается доктор Мур. Я расскажу о трагедии обреченной расы, ожидающей смерти, лишенной одежды и интереса к жизни. Я расскажу, почему это случилось, и мой рассказ проймет суровые сердца ученых мужей. Я напишу об этом и получу кучу премий, хотя на этот раз они мне не нужны. Боже! - воскликнул я. - Когда наши предки еще дубинами воевали с саблезубыми тиграми и познавали, что такое огонь, у них была великая культура!
- У вас все-таки там девушка?
- Да! - выпалил я. - Да, Эмори! Да, Клавдий! Да, папочка! А сейчас я сообщу вам новость. Они мертвы, они стерильны. После этого поколения не останется марсиан.
Я сделал паузу, потом добавил:
- Они останутся только в моих записях, в микрофильмах и фотографиях, в стихах, которые появятся благодаря этой девушке.
- О!
Немного погодя он сказал:
- Вы вели себя необычно последнее время. Я удивлялся, что происходит, и не знал, что это так важно для вас.
Я склонил голову. Эмори и не заметил, что стал обращаться ко мне на "вы".
- Это из-за нее вы блуждали по пустыне?
Я кивнул.
- Почему?
Я поднял голову.
- Потому что она исчезла. Не знаю, куда и почему. Я должен найти ее до отлета.
- О! - снова.
Он откинулся назад, открыл ящик стола и достал что-то, завернутое в полотенце. Потом развернул. На столе лежало фото женщины в рамке.
- Моя жена.
Привлекательное лицо с большими миндалевидными глазами.
- Я моряк, ты знаешь, - опять на "ты" сказал он. - Был когда-то молодым офицером. Встретил ее в Японии. И полюбил, а у нас не принято было жениться на женщинах другой расы, поэтому я не женился. Но она была мне настоящей женой. Когда она умерла, я был на другом конце света. Моих детей забрали, и с тех пор я их не видел. Даже не знаю, в какой приют их поместили. Это было очень давно. Мало кто знает об этом.
- Мне очень жаль, - сказал я.
- Ничего. Забудем об этом. Но… - Он поерзал в кресле и посмотрел на меня. - Если ты хочешь взять ее с собой, возьми. С меня, естественно, голову снимут, но я уже слишком стар, чтобы возглавить еще одну такую экспедицию. Действуй!
Он залпом допил холодный кофе.
- Бери джипстер и дуй!
Он отвернулся.
Я дважды попытался сказать "спасибо", но не смог. Просто встал и вышел.
- Саенара и все такое, - пробормотал он мне вслед.
- Эй, Гэллинджер, - услышал я, повернулся и посмотрел на трап.
- Кейн?!
Он высунулся в люк: темная фигура на светлом фоне.
Я сделал несколько шагов назад.
- Что?
- Твоя роза.
Он протянул мне пластиковый контейнер, разделенный на две части. Нижняя часть была заполнена какой-то жидкостью, в которую спускался стебель. В другой половине была большая, только что распустившаяся роза. В ту ужасную ночь она показалась мне бокалом кларета.
Я засунул контейнер в карман.
- Возвращаешься в Тиреллиан?
- Да.
Теперь в горы. Выше. Выше. Небо было ведерком для льда, в котором не плавали две луны.
Подъем стал круче, и мой механический ослик запротестовал. Я подстегнул его демультипликатором. Роза в контейнере билась о мою грудь, как второе сердце. "Ослик" заревел громко и протяжно, потом зашелся в кашле.
Я еще раз подстегнул его, но он замер, как вкопанный. Поставив машину на ручной тормоз, я слез и пошел пешком.
Как холодно здесь, наверху, особенно ночью. Почему она ушла? Почему она бежала из тепла в ночь? Вверх, вниз, повсюду, через каждую пропасть, ущелье, длинными ногами с легкостью движений, неведомой на Земле.
Осталось всего два дня, моя любовь, и в этих днях мне отказано. Почему?
Я полз по выступам, я прыгал с камня на камень, карабкался на коленях, на локтях, слушая, как рвется моя одежда.
Ответа не было. Никакого выхода, Маллан? Неужели ты так ненавидишь свой народ? Тогда я попробую кое-что еще. Вишну, ты же хранитель! Сохрани ее, молю! Позволь мне найти ее!
Иегова? Адонис? Озирис? Таммуз? Маниту? Лахба?
Где она?
Я поскользнулся.
Камни сыпались из-под ног, руками я цеплялся за край скалы. Пальцы замерзли. Как трудно держаться!
Я посмотрел вниз.
Около двенадцати футов. Разжав руки, я упал и покатился.
И услышал ее крик.
Я лежал, не двигаясь, и смотрел вверх.
Она звала из ночи:
- Гэллинджер!
Я лежал неподвижно.
- Гэллинджер!
Я слышал шорох камней и знал, что она спускается по какой-то тропе справа от меня.
Я вскочил и спрятался в тени.
Она вышла из-за скалы и неуверенно пошла вперед.
- Гэллинджер?
Я вышел из тени и схватил ее за плечо.
- Бракса!
Она вскрикнула, потом заплакала и попыталась уйти. Я впервые видел, как она плачет.
- Почему? - спросил я.
Но она лишь прижималась ко мне и всхлипывала.
Наконец:
- Я думала, ты разбился.
- Может, я бы так и поступил. Почему ты оставила Тиреллиан и меня?
- Разве М'Квайе не сказала тебе? Ты не догадался?
- Я не догадался, а М'Квайе сказала, что не знает.
- Значит, она солгала. Она знает.
- Что? Что она знает?
Бракса дрожала и ничего не ответила. Неожиданно я понял, что на ней только прозрачный плащ танцовщицы. Я снял куртку и набросил на ее плечи.
- Великий Маллан! - воскликнул я. - Ты замерзнешь насмерть!
- Нет.
Я вынул контейнер с розой.
- Что это? - спросила она.
- Роза. Ты не разглядишь ее в темноте. Я когда-то сравнил тебя с ней. Помнишь?
- Д-да. Можно, я ее понесу?
- Конечно!
Я сунул розу обратно в карман куртки.
- Ну, я по-прежнему жду объяснения.
- Ты на самом деле ничего не понимаешь?
- Нет!
- Когда пришли дожди, - сказала она, - наши мужчины, очевидно, были стерилизованы, но на мне это не сказалось…
- О!
Мы стояли, и я думал.
- Но почему же ты бежала? Разве на Марсе беременность запрещена? Тамур ошибся. Твой народ может ожить.
Она рассмеялась. Снова безумный Паганини заиграл на скрипке.
Я остановил ее, прежде чем смех перешел в истерику.
- Как? - спросила она наконец, растирая щеку.
- Вы живете дольше нас. Если наш ребенок будет нормальным, значит, наши расы могут дать потомство. У вас должны были сохраниться и другие женщины, способные к деторождению. Почему бы и нет?
- Ты читал книгу Локара, - сказала она, - и еще спрашиваешь меня… Решено было умереть. Всем. Но и задолго до общего решения последователи Локара знали… Они решили давным-давно. "Мы сделали все, - говорили они, - мы видели все, мы слышали и чувствовали все. Танец был хорош. Пусть он кончится".
- Ты не можешь верить в эту чепуху!
- Неважно, во что я верю, - ответила она. - М'Квайе и матери решили, что мы должны умереть. Сам их титул сейчас насмешка, но отступать от своего они не желают. Осталось исполниться лишь одному пророчеству, но оно ошибочно. Мы умрем.
- Нет, - возразил я.
- Почему "нет"?
- Летим со мной на Землю!
- Нет.
- Тогда идем со мной сейчас!
- Куда?
- В Тиреллиан, я хочу поговорить с матерями.
- Ты не сможешь. Сегодня ночью церемония.
Я расхохотался.
- Церемония в честь бога, который низверг вас во прах?
- Он по-прежнему Маллан, - ответила она. - А мы по-прежнему его люди.
- Вы отлично сговорились бы с моим отцом, - усмехнулся я. - Я иду, и ты пойдешь со мной, даже если мне придется нести тебя. Я сильнее и больше тебя.
- Но ты не больше Онтро.
- Во имя дьявола, кто этот Онтро?
- Он остановит тебя, Гэллинджер. Он кулак Маллана.
4
Я затормозил джипстер перед единственным входом, который знал, - входом к М'Квайе. Бракса поднесла розу к свету лампы.
Она молчала, на лице ее застыло отрешенное выражение, как у мадонны, баюкающей младенца.
- Они сейчас в храме?
Выражение мадонны не изменилось. Я повторил вопрос. Она шевельнулась.
- Да, - сказала она с удивлением, - но ты не сможешь войти.
- Посмотрим.
Она двигалась, как в трансе. Глаза ее в свете восходящей луны смотрели в пустоту, как в тот день, когда я впервые увидел ее танцующей. Я щелкнул пальцами. Она не отреагировала.
Распахнув дверь, я пропустил Браксу. В комнате царил полумрак. Она закричала в третий раз за этот вечер:
- Не причиняй ему вреда, Онтро! Это Гэллинджер!
До сих пор я никогда не видел марсиан-мужчин, только женщин. Поэтому не знал, является он уродом или нет, хотя сильно подозревал, что является. Я смотрел на него снизу вверх. Его полуобнаженное тело покрывали уродливые пятна и какие-то узелки. Явно гормональная недостаточность.
Я считал себя самым высоким человеком на этой планете, но он был семи футов ростом и гораздо тяжелее меня. Теперь я знал происхождение своей огромной кровати!
- Уходи, - сказал он. - Она может войти, ты - нет.
- Я должен забрать свои книги и вещи.
Он поднял длинную левую руку. Я посмотрел. В углу лежали все мои вещи. Аккуратно сложенные.
- Я должен войти и поговорить с М'Квайе и матерями.
- Нет!
- От этого зависит жизнь вашего народа.
- Уходи! - протрубил он. - Возвращайся к своему народу, Гэллинджер! Оставь нас!
Мое имя в его устах звучало, как чужое.
Сколько ему лет? Триста? Четыреста? И всю жизнь он был стражем храма? Почему? От кого он сейчас его охранял? Мне не нравилось, как он движется. Я встречал людей, которые двигались так же.
Если их воинское искусство развито так же, как искусство танца, или, что еще хуже, искусство борьбы было частью танца, мне грозили крупные неприятности.
- Иди, - сказал я Браксе. - Отдай розу М'Квайе и скажи, что это от меня. Скажи, что я скоро приду.
- Я сделаю так, как ты говоришь. Вспоминай меня на Земле. Прощай!
Я не ответил, и она прошла мимо Онтро, неся розу в вытянутой руке.
- Теперь ты уйдешь? - спросил он. - Если хочешь, я скажу ей, что мы сражались и ты почти победил меня, но я ударил тебя, ты потерял сознание и я отнес тебя на корабль.
- Нет, - сказал я. - Или я обойду тебя, или пройду через тебя, но я должен войти туда!
Он полуприсел, вытянув руки.
- Грех прикасаться к святому человеку, - ворчал он, - но я остановлю тебя, Гэллинджер.
Моя память - затуманенное окно - внезапно распахнулась наружу, туда, где свежий воздух. Все прояснилось. Я увидел прошлое - шесть лет назад. Я изучаю восточные языки в Токийском университете, стою в тридцатифутовом круге Кадокана, у меня кимоно с коричневым поясом - на один дан ниже черного. Я овладел техникой одного утонченного удара, соответствующего моему росту, и благодаря ему одержал много славных побед на татами.
Но прошло пять лет с тех пор, как я тренировался в последний раз. Я знал, что нахожусь не в форме. Но я постарался заставить мозг переключить все внимание на Онтро.
Голос откуда-то из прошлого произнес:
- Хаджимэ, начинайте.
Я принял позу неко-аши-дачи - "кошачью". Глаза Онтро странно блеснули, он поторопился изменить стойку, и тут я бросился на него.
Это был мой единственный прием.
Левая нога взлетела, как лопнувшая пружина. В семи футах от пола она столкнулась с его челюстью, когда он пытался увернуться. Голова откинулась назад, и он упал навзничь, издав утробный стон. "Вот и все, - подумал я. - Прости, старина".
Но когда я переступал через него, он подсек меня, и я упал, не веря, что в нем нашлась сила не только сохранить сознание после такого удара, но и двигаться.
Его руки нащупали мое горло.
Нет! Этим не должно кончиться.
Но словно стальная проволока закрутилась вокруг шеи. И тут я понял, что он все еще без сознания, что это просто рефлекс, полученный в результате долголетней тренировки. Я видел это однажды. Человек умер, его задушили, но он продолжал сопротивляться, и противник решил, что он еще жив, и продолжал его душить.
Я ударил его локтем в ребра и головой в лицо. Хватка Онтро слегка ослабла. Страшно не хотелось его уродовать, но пришлось. Я сломал ему мизинец. Рука разжалась, я освободился.
Он лежал с искаженным лицом и тяжело пыхтел. Сердце мое разрывалось от жалости к поверженному голиафу, защищавшему свой народ, свою религию. Я проклинал себя за то, что перешагнул через него, а не обошел.
Шатаясь, я добрался до своих вещей в углу комнаты, сел на ящик с микрофильмами и закурил сигарету. Что я им могу сказать? Как отговорить расу, решившую покончить жизнь самоубийством?
И вдруг…
Возможно ли? Подействует ли? Если я прочту им книгу Экклезиаста, если я прочту произведение литературы более великое, более пессимистичное, и покажу им, что суета, о которой писал Экклезиаст, вознесла нас к небу, поверят ли они, изменят ли свое решение?
Я погасил сигарету о мозаичный пол и отыскал свой блокнот. Холодная ярость переполняла меня.
И я вошел в храм, чтобы прочесть черную проповедь по Гэллинджеру из книги Экклезиаста. Из Книги Жизни.
М'Квайе читала Локара. Роза, привлекавшая взгляды, стояла у ее правого локтя. Все дышало спокойствием.
Пока я не вошел.
Сотни людей с обнаженными ногами сидели на полу. Некоторые мужчины были такими же крошечными, как и женщины.
Я шел в башмаках.
Иди до конца. Либо все потеряешь, либо победишь всех.
Дюжина старух сидела полукругом за М'Квайе. Матери.
Бесплодная земля. Сухие чрева, сожженные огнем.
Я двинулся к столу.
- Умирая сами, вы обрекаете на смерть своих соплеменников, - закричал я, - а они не знали жизни, которую знали вы, ее полноту - со всеми радостями и печалями. Но это неправда, что вы должны умереть.
Те, кто говорит так, лгут. Бракса знает, потому что она под сердцем носит ребенка…
Они сидели, словно ряды будд. М'Квайе отодвинулась назад, в полукруг.