Бетагемот - Питер Уоттс 17 стр.

Обнажившись до пояса, она снова вскрывает себя.

- Не меняйте ничего, кроме нейроингибиторов. Воз­можно, это нарушит баланс еще каких-то веществ, но, по-видимому, эффект постепенно размывается. После перестройки просто ненадолго выйдите наружу, чтобы все устоялось.

- На сколько времени? - спрашивает Александр.

Кларк сама не знает.

- Часов на шесть, наверное. После этого вы готовы. Кен распределит вас по разным пузырям.

Аудитория ропщет - перспектива долгого заключения никого не радует.

- И как же настраивать ингибиторы?

Сломанный нос Мак прикрыт тонкими проводками

с бусинами - микроэлектрическая сеть ускоряет восста­новление. Выглядит это смешно - как севшая от стирки траурная вуаль.

Кларк невольно улыбается.

- Понижать.

- Шутишь!

- И не думаю.

- А как же Андре?

Андре умер три года назад: жизнь вышла из него с подводными судорогами, едва не разорвавшими тело на куски. Седжер сочла причиной отказ нейроингибиторов. Человеческие нервы не приспособлены к глубине - дав­ление делает их чувствительными к малейшему воздей­ствию. Включается живой рубильник без прерывателя и без изоляции. После нескольких минут предсмертных спазмов тело расходует все нейротрансмиттеры и попро­сту останавливается.

Вот почему имплантаты рифтеров, как только давле­ние превышает определенный уровень, накачивают тело нейроингибиторами. Без них выход наружу на таких глу­бинах смертелен, как электрический стул.

- Я сказала "понижать", - подчеркивает Кларк, - а не "отключать". На пять процентов. Самое большое, на семь.

- И что же из этого выйдет?

- Снижается порог включения синапсов. Нервы ста­новятся просто немножко... чувствительнее. Чувствитель­нее к мелким стимулам в водной среде. Вы станете за­мечать то, чего не воспринимали прежде.

- Например? - интересуется Гарсиа

- Например... - начинает Кларк и смолкает.

Ей вдруг хочется закрыться и отрицать все.

Хочется сказать: "Забудьте. Неудачная идея. Глупо по­шутила. Забудьте все, что я сказала".

А может, вообще - признаться? "Вы не представляете, чем рискуете. Не знаете, как легко шагнуть за край. Мой любовник не мог даже войти в пузырь, не ощущая лом­ки - даже дышать не мог, так ему хотелось разнести все, что стояло между ним и глубиной. Мой друг совершил убийство, чтобы обрести уединение там, где проплывая рядом с другим, обязательно заглотишь все его болячки и беды. Он и ваш друг, он один из нас, и он - един­ственный из живых на всей больной, одуревшей планете, кто знает, что с вами от этого будет..."

Она в панике озирается, но среди присутствующих нет Кена Лабина. Вероятно, он сейчас составляет расписание вахт для "настроенных".

"Однако, - вспоминает она, - к этому привыкаешь".

Переведя дыхание, Кларк отвечает на вопрос Гарсиа:

- Например, ты сможешь определить, когда тебя во­дят за нос.

- Вот черт, - ворчит Гарсиа. - Стану ходячим де­тектором вранья?

- Ты такой и есть, - натужно улыбается Кларк.

"Надеюсь, ты к этому готов..."

Ее послушники расходятся по своим пузырькам, что­бы похимичить с собой. Кларк закрывает грудь. К тому времени как она натягивает черную "кожу", лазарет уже опустел, остались лишь следы мокрых ног и тяжелый люк - до недавнего времени всегда открытый, - веду­щий в соседнюю сферу. Гарсиа, презрев сухопутные тре­бования безопасности, наварил на него цифровой замок.

"Сколько мне осталось, - спрашивает себя Кларк, - до времени, когда каждый сможет влезть мне в голову?"

Не меньше шести часов, если послушники всерьез отнесутся к ее оценке. Потом они начнут играть, испы­тывать новые сенсорные способности, возможно, даже наслаждаться ими, если не проникнутся отвращением к тому, что обнаружат. Новость станет распространяться.

Кларк подала это как психический шпионаж, новый способ выследить преступные тайны, которые, вероят­но, скрывают корпы. Впрочем, пределами "Атлантиды" дело не ограничится. Теперь всем будет намного трудней строить заговоры в темноте - ведь каждый прохожий вооружится фонариком.

Она ловит себя на том, что застыла на входе в логово Бхандери, положив руку на переделанный замок. Набрав нужный код, она открывает люк.

Внезапно включается цветное зрение. Герметическая прокладка окаймляет проход глубокой стальной сине­вой. Над головой коралловыми аспидами вьются трубы с цветовой разметкой. Цилиндр с каким-то сжатым газом, видный сквозь проем, отражает бирюзовый свет, шкала на нем желтая и - подумать только! - ярко-розовая.

Здесь светло, как в "Атлантиде".

Кларк выступает на свет: циркулятор Кальвина, мат­рас, банк крови сочатся красками.

- Рама?

- Закрой дверь.

Нечто скрючилось перед рабочей панелью, прокручи­вая цепочки радужных нуклеотидов. Оно не может быть рифтером: ни общей ауры, ни блестящей черной кожи.

Существо больше похоже на скелет в одном белье. Оно оборачивается, и Кларк внутренне вздрагивает: у него даже глаз нет! На лице Бхандери вздрагивают темные зияющие дыры зрачков, почти вытеснивших радужку.

Значит, не так уж здесь светло. Довольно темно для глаз без линз, их приходится напрягать до предела. Столь тонкие различия теряются за мембранами, которые обес­печивают миру оптимальную освещенность.

Должно быть, что-то отражается у нее на лице.

- Я вынул -линзы, - говорит Бхандери. - Глаза... перевозбуждаются от стимуляторов...

Голос его до сих пор звучит хрипло, связки не адап­тировались к воздушной среде.

- Как дела? - спрашивает Кларк.

Пожатие тощих плеч. Даже сквозь футболку у него ребра можно пересчитать.

- Хоть что-нибудь? Диагностический критерий, или...

- Я не сумею отыскать различий, пока не удостове­рюсь, что они есть. Пока что это выглядит как Бетагемот с парой новых шовчиков. Может, мутация, может - пе­рестройка. Пока не знаю.

- А первичные образцы тебе помогут?

- Первичные?

- Те, что не прошли через "Атлантиду". Если ты по­лучишь образец с Невозможного озера, сумеешь срав­нить? Проверишь, есть ли различия...

Он качает головой - вернее, дергает, вздрагивает.

- Есть способы выявить перестройку. Сателлитные маркеры, цепочки мусорных генов. Просто это требует времени.

- Но ты сможешь? Стимуляторы... сработали. Ты вспомнил.

Кивок - как выпад змеи. Он вызывает на экран еще одну цепочку.

- Спасибо тебе, - тихо говорит Кларк.

Он замирает.

- Спасибо? А у меня есть выбор? На люке замок.

- Я знаю, - она опускает глаза. - Мне жаль.

- Вы думаете, я бы ушел? Уплыл бы, оставив эту штуку убивать нас? А может, и меня?

Она мотает головой.

- Нет. Ты бы не ушел.

- Тогда зачем?

При всей неподвижности его лицо - как сдавленный крик. За спокойной скороговоркой слов в глазах застыл абсолютный ужас. Как будто в них что-то еще, древнее, бездумное и лишь недавно пробудившееся. Оно через сотню миллионов лет смотрит в непостижимый мир пря­мых углов и мигающих огней - и находит его совершено непригодным для жизни.

- Потому что у тебя приступы, - напоминает Кларк. - Ты сам говорил.

Он протягивает тонкую как палочка руку, покрытую дермами - насос пониже локтя качает ему препараты прямо в вену. Он подстегивает себя с тех самых пор, как забрался в атмосферу, использует чудеса современной химии, чтобы силой загнать здравый рассудок обратно в голову, выволочь на поверхность утонувшие воспоми­нания и навыки. Пока, надо признать, это работает. Но стоит посмотреть ему в глаза, и на твой взгляд отвечает рептилия.

- Мы не можем так рисковать, Рама. Прости.

Он опускает руку. Челюсть у него щелкает, как стран­ное насекомое.

- Ты говорила... - начинает он и замолкает.

Потом начинает заново:

- Когда ты тащила меня сюда. Ты сказала, что была знакома с...

- Да.

- Я не знал таких... в смысле, кто?

- Не здесь, - отвечает она. - Даже не в этом оке­ане. В самом начале рифтерской программы. Он ушел у меня на глазах. - Пропустив один удар сердца, она заканчивает: - Его звали Джерри.

- Но ты сказала, он вернулся.

Она действительно не понимает. Джерри Фишер про­сто возник из темноты после того, как остальные сдались и ушли. Он дотащил ее до безопасного места, к эваку­ационному скафу, неуверенно зависшему над станцией, где уже не осталось персонала. Но не сказал ни слова, а потом лягался и отбивался, как зверь, когда она в свою очередь попыталась спасти его.

- Наверно, он не столько вернулся, сколько про­шел насквозь, - признается она этому существу, которое должно, на свой манер, понимать Джерри Фишера куда лучше нее.

Бхандери кивает.

- Что с ним случилось?

- Он погиб, - говорит она тихо.

- Просто... рассеялся? Как все мы?

- Нет.

- Тогда как?

Слово отзывается в ней привычным эхом.

- Бабах! - говорит она.

ФРОНТИР

"Уходи, - сказали они после Рио. - Спас наши зад­ницы и в этот раз - теперь уходи".

Это было не совсем так. Буффало он не спас. Не спас и Хьюстон. Солт-Лейк, Бойсе и Сакраменто погибли от импровизированных атак, в диапазоне от авиалайнеров- камикадзе до ядерной бомбардировки с орбиты. Пяток других филиалов дышали на ладан. Там спаслось очень немного задниц.

Но для всего Патруля Энтропии Ахилл Дежарден был десятикратным героем. Почти сразу стало очевидно, что пятьдесят филиалов УЛН по всему западному полуша­рию подверглись внезапной и одновременной атаке, но Дежарден и только Дежарден сложил фрагменты голово­ломки - под огнем, на лету. Это он пришел к неверо­ятному заключению, что атака организована кем-то из своих. Остатки Патруля собрались на зов и расплющили Рио, но куда целить, им сказал Дежарден. Без его стойко­сти под давлением все твердыни УЛН в этом полушарии сгорели бы дотла.

"Уходи, - сказали ему благодарные хозяева. - Этот город списан".

Цитадель УЛН в Садбери получила прямое попадание в бок. Суборбитальный прыгун, направлявшийся из Лон­дона в Торомильтон и сбитый врагом с курса, оставил в северном фасаде здания кратер высотой в десять этажей. Топливные баки у него были почти пустыми, так что пла­мя охватило не все строение. Сгорели, погибли от яда или удушья лишь те, кто находился между восемнадцатым и двадцать пятым этажом. Старшие правонарушители Сад­бери размещались с двадцатого по двадцать четвертый. То, что Дежарден успел поднять тревогу до попадания, было удачей. То, что не погиб вместе с остальными - откровенным, охрененным чудом.

"Уходи".

Тогда Ахилл Дежарден осмотрелся в дыму и пламени, бросил взгляд на штабеля мешков с телами и немногих контуженных сотрудников, уцелевших в достаточной сте­пени, чтобы избежать предписанной эвтаназии, и отве­тил: "Я вам нужен здесь".

"Нет никакого "здесь"".

Но от "здесь" осталось больше, чем от Солт-Лейк или от Буффало. Атака сократила штат быстрого реа­гирования Н'АмПацифика более чем на треть. Садбери висел на волоске, но этот волосок связывал шестнадцать полушарных и сорок семь региональных узлов. Полно­стью покинуть его означало сокращение системы еще на пять процентов и полмиллиона квадратных километров, оставленных вообще без сил реагирования. Бетагемот уже свирепствовал на половине континента; царство цивили­зации уступало и сжималось. УЛН не могла позволить себе новых потерь.

Однако имелись доводы и с другой стороны. Полови­на этажей вышла из строя. Оставшейся широты частот хватило бы на жалкую горстку оперативников, а текущий бюджет едва позволял поддерживать даже то, что оста­лось. Все модели сходились в одном: наилучший выход - покинуть Садбери и возместить потерю расширением То- ромильтона и Монреаля. И сколько времени, задумался Дежарден, пройдет, пока новые отделы войдут в строй?

Шесть месяцев. Если не год.

То есть им требовался вариант на это время. Чтобы огонек погорел еще немножко. Требовался кто-нибудь на случай тех непредсказуемых кризисов, с которыми не справляются машины.

- Но ведь ты - наш лучший правонарушитель! - возражали они.

- А это задание почти невыполнимо. Где мне еще место, как не здесь?

- Н-ну... - мялось начальство.

- Всего шесть месяцев, - напомнил он. - Или год.

Конечно, так никогда не бывает. Шаловливая ручонка Мерфи взболтает варево, и "около года" превратится в три, а там и в четыре. Расширение Торомильтона забук­сует, дальновидные планы начнут, как всегда, срывать­ся под тяжестью бесконечных непредвиденных обстоя­тельств. В Патруле Энтропии как-нибудь наскребут по крошке средства, чтобы огонек в Садбери горел, коды допуска действовали, не уставая благодарить безропотного служащего, который тысячью пальцев затыкает дырочки в плотине.

Но то сейчас, а тогда Дежарден втолковывал им:

- Я буду для вас смотрителем маяка. Часовым на передовом посту. Подам сигнал и удержу позицию, пока на помощь не придет кавалерия. Мне это по силам, вы же знаете.

Они знали, ведь Ахилл Дежарден был героем.

Что еще важнее, он был правонарушителем; он не смог бы солгать им при всем желании.

- Какой парень! - говорили они, восхищенно пока­чивая головами. - Какой парень!

ПОДГОТОВИТЕЛЬНЫЕ РАБОТЫ

Кевин Уолш - хороший мальчик. Он знает, что над отношениями надо работать, и готов потрудиться, чтобы раздуть искорку - уж какая есть. Или, по крайней мере, подольше не дать ей погаснуть.

Он прицепился к ней после того, как Лабин распи­сал по местам первых "тонко настроенных", и не же­лал слышать никаких "потом" и "может быть". Наконец Кларк смилостивилась. Они отыскали незанятый пузырь и бросили на пол пару матрасов, и он безропотно ра­ботал языком, а еще большим и указательным пальцем, пока вымотался совсем, а Кларк не собралась с духом, чтобы его остановить. Она погладила его по голове и сказала, что это было приятно, хотя ничего и не вышло, и предложила ему свои услуги, но он отказался - то ли из рыцарственного раскаяния за свою непригодность, то ли просто дулся.

Теперь они лежат рядом, слегка переплетя руки. Уолш спит, что удивительно - он любит спать при силе тяже­сти не больше других рифтеров. Может быть, это тоже из рыцарства. Может, он притворяется.

У Кларк даже на притворство нет сил. Она лежит на спине, уставившись на капельки конденсата на переборке. Немного погодя высвобождает руку - нежно, чтобы не испортить спектакль - и отходит к местной панели связи.

На главном дисплее смутный таинственный обелиск, поднимающийся с морского дна. Главный генератор "Ат­лантиды". Во всяком случае, его часть - основная масса погружена в скальное основание, в сердце источника, которым он питается, словно сосущий кровь комар. Над грунтом поднимается только вершина: бугристый небо­скреб с фасадом, изъеденным трубками, вентиляцион­ными отверстиями и клапанами. Скупая цепочка про­жекторов опоясывает его на восьмиметровой высоте, их яркое сияние окрашивает все в медный цвет. Глубина прижимает это сияние черной ладонью - верхушка ге­нератора уходит в темноту.

На уровне дна из него выходит кабель толщиной с канализационную трубу и змеей скрывается во мраке. Кларк рассеяно вызывает на экран следующую камеру.

- Эй, ты что там?..

Голос у Кевина вовсе не сонный.

Она оборачивается. Уолш приподнялся на коленях, словно собирался встать и застыл на полдороге. Впрочем, он не шевелится.

- Давай, возвращайся. Попробую еще разок.

Он расплывается в мальчишеской ухмылке. Маска: "Обезоруживающе милый соблазн". Она разительно про­тиворечит позе, которая приводит на память одиннадцати- летку, пойманного за мастурбацией на чистых простынях.

Кларк с любопытством разглядывает его:

- Что с тобой, Кев?

Он смеется - смех звучит как икота.

- Ничего. Просто мы... ну это... не закончили.

Тусклый серый комок застревает у нее в горле, когда

она понимает.

Для проверки Кларк снова оборачивается к панели и переходит к следующей камере наблюдения. Кабель виляет среди смутной геометрии теней и теряется вдали.

Уолш дергает ее за плечо, обнимает сзади.

- На выбор леди. Временное предложение, срок ско­ро истекает...

Следующая камера.

- Ну же, Лен!

"Атлантида". Кучка рифтеров собралась у стыка двух секций, подальше от предусмотренных наблюдательных пунктов. Кажется, проводят некие измерения. Некоторые нагружены чем-то странным.

Уолш замолкает. Ком в горле у Кларк выбрасывает метастазы.

Она оборачивается. Кевин Уолш пятится от нее, на лице смесь вины и непокорности.

- Ты бы дала ей попробовать, Лен, - говорит он. - Ну, посмотрела бы на это более объективно...

Она отвечает холодным взглядом.

- Поганец.

- Да ладно! - вспыхивает он. - Как будто я для тебя когда-то что-то значил!

Она подхватывает разбросанные куски подводной кожи. Те скользят по телу как живые, сливаются друг с другом, запечатывают ее внутри - благословенная жид­кая броня, надежная граница между "нами" и "ими".

"Только никаких "нас" нет, - понимает она. - Ни­когда и не было".

Она всерьез злится на себя за то, что забыла об этом, что совсем не предвидела такого поворота, хотя и до­ступ к мозгам любовничка у нее имелся, и месиво из вины, боли и дурацкого мазохизма так и рвалось оттуда, и все же она не вычислила неизбежного предательства. Конечно, она ощущала его озлобленность и обиду, но в этом не было ничего нового. Собственно, откровенное предательство ничего не меняло в их отношениях - не­чего было и замечать.

Она спускается в шлюз, не оглядываясь на него. Кевин Уолш - еще один мерзкий мальчишка. Хорошо, что она не успела к нему привязаться.

Слова гудят среди теней огромного строения: чис­ла, степени, показатели сдвигового напряжения. У пары рифтеров с собой планшетки, другие палят очередями высокочастотных звуков - через акустические поиско­вики. Один выводит большой черный крест на уязвимом месте стены.

Как там выразился Кен? "Ради скрытности, а не эф­фективности". Очевидно, этой ошибки они решили не повторять.

Конечно, ее ожидают. Уолш их не предупреждал - по крайней мере, по открытым каналам связи, - но к "тонко настроенным" невозможно подкрасться незаметно.

Кларк озирает всю компанию. Нолан тремя метрами выше смотрит на нее сверху вниз. Крамер, Чун и Гомес свободно рассыпались вокруг. Кризи с Йегером - слиш­ком далеко для визуальной идентификации, но рисунок сознаний воспринимается достаточно отчетливо, - устро­ились на корпусе подальше.