Бэйли нахмурился, вспомнив о том, что он слышал во время перехода сквозь "червоточину" – грозный голос, всепроницающий рокот, который он чувствовал своими костями. "Это, – подумал он, – был голос галактического Сердца". Но он ничего не сказал, а только слушал потрескивание помех, а Захария тем временем взяла курс на голубые гиганты. Экспедиция была уже почти у цели.
Почти у цели! Но даже при перелетах с околосветовой скоростью, при помощи Хоши Драйва, это "почти" означало, путешествие длиной более месяца. Достаточно долго, чтобы внимательно изучить карту Древних и обсудить, что делать, если их база будет найдена; достаточно долго, чтобы вдоволь насмотреться на темное сердце черной дыры и подумать, куда она может вывести. Достаточно времени для Бэйли, чтобы помечтать, что бы он делал, если бы остался у себя дома, в Беспокойном Покое.
Норбит старался прогнать от себя мысли о доме, который он оставил так далеко позади себя – и во времени, и в пространстве. По его субъективным ощущениям, он покинул Беспокойный Покой менее года назад. Но он знал, что пока он путешествовал со скоростью света, у него дома минуло немало лет.
Иногда ему становилось страшно интересно, а сколько же времени прошло там, на Поясе Астероидов. Однажды, во время ночной вахты, когда они с Маргариткой стояли на мостике, он задал ей этот вопрос.
Она подняла глаза, оторвавшись от работы (она наносила на карты вновь открытые звезды), и внимательно всмотрелась в лицо Бэйли.
– Не думаю, что тебе захочется это знать, – сказала она мягко.
– Захочется, – настаивал Бэйли. – Я думаю, так будет легче – знать правду. Я недавно вспоминал своего племянника… Интересно, сколько ему сейчас?
Маргаритка с печальным видом прикусила губу и нервным жестом отбросила волосы назад.
– Это так нехорошо – думать о таком. Просто забудь об этом.
– Я не могу. Пояс Астероидов – моя родина.
Маргаритка покачала головой. Этот разговор явно расстраивал ее.
– Если ты собираешься путешествовать по космосу, ты должен привыкнуть навсегда расставаться с людьми и родными местами. У тебя должны появиться новые привязанности – не столь скоротечные веши.
– Например? – взорвался Бэйли. Он не мог больше оставаться спокойным. – К чему ты привязана?
– Например, к звездам, – медленно ответила Маргаритка. – Я скучаю по свету Ипсилона Индейца. Например, к местам, Я скучаю по Станции Фарров.
– А как же люди? Ты не скучаешь по ним?
– Когда я расстаюсь с человеком, я знаю, что скорее всего никогда больше его не увижу, – она покачала головой. – И когда я говорю не "до свиданья", а "прощай", то именно это я и имею в виду.
Бэйли отвернулся от нее и стал пялиться на экран внешнего обзора, как будто впервые заметил маячившие вдали голубые сверхгиганты.
– Тот Пояс Астероидов, который остался в твоей памяти, давно уже не существует. Теперь ты другой человек, а Пояс – совершенно другое место. Ты должен смириться с этим.
Бэйли, не сводя глаз с монитора, отрицательно покачал головой. Он не намерен был мириться с чем-либо. Ему просто хотелось знать, сколько лет прошло у него дома. И не надо было читать ему лекций на тему "Что такое хорошо и что такое плохо".
На следующий день он пошел на кухню, где Роза готовила завтрак, и спросил у нее, сколько лет прошло на Поясе Астероидов. Она перестала месить тесто для булочек с корицей и удивленно посмотрела на норбита.
– Ой, лучше тебе у Маргаритки спросить. Она-то уж все точно тебе посчитает.
– Она не захотела говорить мне. Она просто сказала, что я должен привыкнуть навсегда прощаться с людьми.
Роза снова принялась за тесто, колотя по нему – куда сильнее, чем до того, как Бэйли помешал этому важному процессу.
– Нас всех учат этому, – сжалилась она наконец. – У нас даже дети умеют делать это.
– Меня никто этому не учил.
– Я знаю.
На камбузе было тепло. Дрожжевой аромат поднимающегося теста приятно щекотал ноздри. Для кого-то здесь было бы очень уютно, но Бэйли никак не мог успокоиться. Он был весь на нервах, словно сжатая пружина.
– Просто скажи мне, – попросил он. – Как давно я, на самом деле, улетел из дому?
Роза оторвалась от теста и посмотрела на Бэйли темными печальными глазами.
– Ну, все зависит от того, с какой скоростью ты путешествуешь. Захария спешила, и мы все время летели быстро. Мы не можем достичь скорости света, но мы можем приблизиться к ней. При скорости 99.995% от световой, год полетов означает, что на Поясе Астероидов прошло сто лет. Если мы разогнались до 99.999% – то за год полета у тебя на родине прошло 250 лет. Я точно сказать не могу – думаю, лучше и вовсе не знать этого. Но по моим прикидкам, у тебя дома прошло по крайней мере 150 лет. Плюс-минус пару десятилетий. Кроме того, не забывай, что это положение вещей на данный момент. Если ты хочешь посчитать, сколько там пройдет на момент твоего возвращения, ты должен прибавить минимум столько же. Так что, даже если ты прямо сейчас полетишь домой, то когда ты вернешься, там все будет на 300 лет старше.
Она немного помолчала, затем продолжила оптимистическим тоном:
– Но если кто-нибудь из твоих родственников тоже путешествует с околосветовой скоростью, то их временные линии могут совпасть с твоей.
Бэйли удрученно покачал головой.
– Они так быстро не летают.
Затем норбит вышел с камбуза. Он не вышел к завтраку, а пролежал на койке у себя в каюте. Бэйли и подумать даже боялся, насколько все может измениться за 300 лет. Он все лежал и вспоминал своих друзей и родственников, которых он никогда больше не увидит. Это казалось таким несправедливым, таким нереальным.
Наконец Бэйли решил, что теперь поздно переживать об этом. Все то время, пока он путешествовал, он представлял себе Беспокойный Покой именно таким, каким покинул его. Это поднимало ему настроение. Думать о том, как он будет выглядеть через 150 лет, было глупо и больно. Так что норбит решил вспоминать Беспокойный Покой именно таким, каким он был в день его отлета. Когда Бэйли вернется домой (если это вообще произойдет), тогда его будут волновать временные парадоксы.
Когда Бэйли вышел из каюты, он нашел у себя под дверью тарелку коричных булочек. А вечером Роза приготовила его любимое блюдо и заставила его попросить добавки.
По мере приближения к скоплению голубых сверхгигантов, Маргаритка все чаще прослушивала эфир на частотах, которые не полностью глушило мощное радиоизлучение черной дыры.
Однажды она услышала слабый сигнал, исходящий с десятой планеты одного из сверхгигантов на самом краю аккреционного диска. Хотя передача была сильна искажена, среди помех можно расслышать голоса.
Чем ближе "Одиссей" подлетал к планете, тем большее нетерпение проявляла Захария. Она постоянно находилась на мостике, нервно расхаживая взад-вперед, то и дело поглядывая на экран внешнего обзора и вслушиваясь в громкие помехи – в надежде разобрать среди белого шума слова. Иногда к ней присоединялся Бэйли, и он тоже сидел и внимательно смотрел и слушал.
Они уже выходили на орбиту этой планеты и, когда Захария настраивала экран внешнего обзора, Бэйли случайно заметил что-то странное на поверхности меньшей из двух лун планеты.
– Что это было? – спросил он. – Где?
– На поверхности луны мелькнула вспышка. Это какой-то серебристый полированный металл.
Захария максимально увеличила изображение спутника на экране. Предмет, сверкнувший отраженным светом и привлекший внимание Бэйли, оказался круглой металлической плитой, порядка трех метров в поперечнике по подсчетам Захарии. Рядом с этой плитой находились разрушенные сооружения – видимо, руины жилого купола, чьего-то базового лагеря.
– Это, наверное, такие ворота, – предположила Незабудка. – Древние обожали круги и спирали.
Немногим спустя после того, как Бэйли заметил врата на луне, Захарии удалось разобрать среди помех первые слова.
– Послушайте, – сказала она. – Здесь что-то говорится про колонию.
Все затаили дыхание. Сквозь шипение и треск прорывался мужской голос: "Вызывает колония Индиго…" Помехи, "…как слышите…" Помехи.
Так была налажена связь с колонией на планете Индиго, аванпостом человеческой цивилизации в центре Галактики.
Планета Индиго на девяносто процентов была покрыта водой. На ее поверхности выделялись лишь два небольших участка суши, один меньше другого – скорее острова, чем материки. Над океанами проносились тайфуны, клубились черные грозовые тучи. Бэйли смотрел на бушующую стихию и приходил в ужас от одной мысли, что ему придется спуститься на поверхность планеты с таким непостоянным небом. Как можно жить в таких жутких условиях!
Колония была расположена на большем из двух островов – на широкой прибрежной равнине, в устье быстротечной реки, сбегающей с гор. С орбиты Бэйли мог наблюдать причудливые переплетения речных притоков, сливающихся в единый мощный поток. На равнине река разливалась, превращаясь в широкий голубой веер тонких протоков дельты на фоне буйной растительности. Никаких признаков колонии из космоса не было видно.
Связь с колонией постоянно прерывалась из-за громких помех, исходящих от черной дыры. Радист колонии заверил Захарию, что на острове есть посадочная полоса, на которую может приземлиться посадочный челнок "Одиссея", но дальнейшего разговора не получилось. Каждое второе слово тонуло в реве помех.
Решили, что Захария, Джаз, Роза, Лаванда и Незабудка спустятся на планету в челноке, а Маргаритка и Лилия останутся на корабле. Бэйли был бы рад остаться на "Одиссее" и не подвергать себя опасностям и неудобствам спуска на поверхность планеты, но Захария попросила его войти в состав делегации, летевшей в колонию. Как и предсказывала Гитана, Захария стала полагаться на способности норбита.
Они втиснулись в посадочный челнок – небольшой кораблик, сконструированный специально для высадки людей на поверхность планеты и возвращения их на корабль, остающийся на орбите. Никаких излишеств. Все просто: шесть узких сидений в корабле, который может войти в атмосферу, плавно сесть на поверхность, а затем взлететь на орбиту. Человек, с которым они связались по радио, дал им координаты посадочной полосы. Захария быстро нашла ее и мягко посадила челнок.
Пока Захария брала обязательные пробы воздуха, все оставались в челноке, сквозь иллюминаторы разглядывая джунгли, со всех сторон окружавшие посадочную полосу. За иллюминаторами наступал вечер: местное солнце, горячий ослепительно-голубой гигант, склонялось к горизонту. Огромные деревья с необъятными, поросшими мхом и увитыми лианами стволами тянулись верхушками к небу. Листва была темно-пурпурная, цвета фиалок и королевских одеяний. В свете заходящего солнца растительность казалась бархатистой и мягкой.
В самом конце посадочной полосы стоял челнок древней конструкции. Он был выкрашен в цвета Фарров, но краска выцвела и облезла.
– Отлично, атмосфера в норме, – заявила, наконец, Захария.
– Еще бы, – проворчала Лаванда. – Колония Фиалки живет здесь уже несколько столетий. Здешний воздух не может повредить человеку.
Захария открыла внешний люк, и они вышли из челнока. Бэйли посмотрел на небо. Оно было ясное и голубое, без облаков. Он облегченно вздохнул. Ему очень не хотелось волноваться из-за странного явления, именуемого дождем.
Воздух оказался теплым и влажным, пропитанным экзотическими ароматами неземных растений и резким запахом гниения. Высоко, в кронах деревьев, среди листьев, похожих на синие тарелки, порхали бабочки размером с небольших птиц. По земле неспешно ползло насекомое, отдаленно напоминавшее земного жука, только размером со ступню Бэйли.
– А вот и они, – сказала Незабудка. Лаванда, сидевшая скрестив ноги на коврике, который она расстелила на земле, ударила по струнам своего квануна, заиграв бравурный марш. Еще до посадки Незабудка настояла, что церемония встречи их делегации с представителями колонии должна быть не лишена некоторой помпы, и по этому случаю Захария облачилась в парадный серебристо-черный комбинезон, чтобы любому сразу стало понятно, кто среди "сестер" главный. Остальные, одетые в цвета клана Фарров, выстроились вокруг нее полукругом. Незабудка – по правую руку, а Джаз – по левую.
Бэйли встал за Захарией. Он чувствовал, что портит общую картину. Все остальные были одинаково высокого роста и отлично смотрелись в своих комбинезонах. В этой компании норбит смотрелся коротышкой-заморышем, он явно был лишним.
Пришедшие встречать их люди были одеты, как показалось сначала, в такие же летные комбинезоны, какие были у "сестер". Но когда встречающие подошли поближе, Бэйли понял, что их одежда сделана из натуральных тканей и выкрашена в традиционные цвета Фарров натуральными красителями.
Группу возглавляла женщина. Ее светлые волосы были коротко пострижены, а лицо покрыто первобытными татуировками, которые показались Бэйли до боли знакомыми. Присмотревшись, он понял, что эта татуировка точь-в-точь повторяла узоры на лице Фиалки. Когда светловолосая женщина остановилась в нескольких шагах от Захарии, Лаванда перестала играть.
– Добро пожаловать, – обратилась блондинка к Захарии. – Меня зовут Левана. Я – Хранитель Истины. Мы пришли из Большого Дома, чтобы приветствовать вас. Мы ждали этого момента так много лет.
У Леваны были высокие острые скулы и карие глаза Фарров, но лицо было не таким широким. Она не была клоном своей "семьи", но имела кровь Фарров. Ее лицо светилось от радости и нетерпения, на глазах застыли слезы.
Захария выступила с ответной речью. По совету Незабудки, она говорила высокопарным и напыщенным языком, соблюдая торжественность момента. Бэйли не слушал ее. Он следил за реакцией голубоглазого мужчины, стоявшего справа от Леваны. В отличие от Леваны, он не был растроган до слез прилетом экспедиции. Напротив, его глаза с подозрением всматривались в глаза "сестер" – видимо, этот человек был таким же предусмотрительным и недоверчивым, как и Фарры.
– Это наш Совет, – и Левана представила остальных. Мужчину со скептическим взглядом голубых глаз звали Пьеро. Это он первым наладил радиосвязь с "Одиссеем".
– Теперь вы должны выйти на городскую площадь, – попросила их Левана. – Вы должны показать народу, что наконец-то прибыли к нам. Наступает время великого воссоединения.
Бэйли увидел, что у края взлетной полосы начинали собираться люди. Они восхищенно разглядывали челнок и "сестер".
Незабудка кивнула, одобрив такой поворот событий, и Захария, а за ней и все остальные, последовали за Леваной. Еще один сигнал от Незабудки – и "сестры" затянули строевую песню Фарров, которую все они выучили еще в детстве:
Один за всех,
И все за одного.
Вместе мы – сила,
Порознь – ничто.
Толпа ринулась вслед за ними, образовав длинную процессию, протянувшуюся через джунгли по направлению к городу.
Город состоял из массивных, деревянных домов, для постройки которых использовались толстые стволы деревьев. Казалось, что строения сливались с джунглями, вплотную подступившими к городским улицам. Украшенные изысканной резьбой колонны фасадов зданий обвивали лианы – стелющиеся по земле, ползучие растения грозили полностью поглотить невысокие домики с плоскими крышами.
Бэйли шел в самом хвосте группы "сестер", чувствуя на себе сотни взглядов, и даже не пытался подпевать. Его пугало открытое небо над головой. Как только они зашли под сень деревьев, Бэйли сразу почувствовал себя гораздо лучше. Пышные кроны напоминали ему прочный корпус корабля и стены Беспокойного Покоя.
Рядом с Бэйли шел Пьеро.
– Ты не поешь со всеми, – удивленно заметил он.
Бэйли покачал головой. Он еще не оправился от пережитого стыда после "концерта по заявкам" для трансеров.
– Я совсем не пою.
– Ты не Фарр. Кто ты и откуда?
– Меня зовут Бэйли Белдон. Я норбит из Солнечной системы. Прилетел сюда с Захарией.
– Они прилетели сюда, чтобы открыть врата на луне и завладеть секретами Древних? И ты им помогаешь?
– Точно.
– Я очень надеюсь, что вы сможете выкроить время, чтобы передать нам те знания, которыми сами располагаете, – Бэйли изумленно посмотрел на Пьеро. Тот улыбнулся. – Я бы все секреты Древних променял на один исправный звездолет.
Бремени говорить больше не было. Они уже входили в город, где их встречала толпа не меньше, чем сопровождала по лесу. Некоторые подхватили песню "сестер". Группа барабанщиков обеспечивала песне музыкальное сопровождение, громко стуча в деревянные тамтамы. Многие кричали и плясали, а самые нетерпеливые карабкались на крыши домов и высокие деревья, чтобы получше рассмотреть гостей.
Наконец они пришли на просторную городскую площадь, мощеную кирпичом. Здесь деревья были выкорчеваны, и над головой показалось небо. Солнце уже село, уступив место ярким звездам – близким голубым сверхгигантам и далекому красному гиганту с хвостом, как у кометы, а посреди неба сиял яркий аккреционный диск, окольцовывавший черное пятно Сердца Галактики. На востоке взошла полная луна – больший из двух спутников Индиго – и повисла над джунглями. Меньшая из лун, которая превратилась в узкий серп, висела прямо над головой. На грани света и тени, на ее видимой поверхности Бэйли заметил темное пятно и отблеск от какого-то блестящего, видимо, металлического объекта.
Фасад стоявшего на площади здания был украшен причудливыми резными узорами. Зажгли факелы, и Бэйли изучал резьбу в их мерцающем свете. Среди пляшущих бликов ему удалось рассмотреть изображение летающей твари устрашающего вида, какого-то дракона. Чудовище пикировало с распростертыми крыльями на резных людей, столпившихся у орудия, напоминающего лазерную пушку.
– Это Буджум, – прокричал Пьеро, наклонившись к самому уху Бэйли, чтобы перекрыть шум барабанов. – Легенда гласит, что он живет на спутнике, который мы называем Безрассудство Глашатая, – он пальцем показал на луну над их головами.
Затем Левана повела их по винтовой деревянной лестнице на балкон, выходящий на площадь. Она обратилась к собравшимся с пламенной речью, и ее крик то и дело прерывали восторженные возгласы одобрения. "Сестры" уже не пели, но барабанщики все продолжали стучать.
– Наконец они прилетели! – кричала Левана. – Наши "сестры" с далеких звезд. Они преодолели трудный путь, чтобы открыть врата и принести нам неслыханные богатства.
Затем она еще долго расписывала, какие чудеса их ждут внутри луны, о славе и богатстве, которыми "сестры" Фарр поделятся со своими родственниками. По настоянию Леваны (и с согласия Незабудки), с ответной речью выступила Захария. Она не стала распространяться о планах экспедиции, но зато в мельчайших подробностях описала трудности, с которыми они столкнулись во время путешествия, и все приключения, которые им пришлось пережить. Особенный акцент она сделала на том, как они обрадовались, когда нашли потомков Фиалки. Похоже, всем на самом деле было все равно, что она говорила. Каждое слово ее встречали громкими овациями.