* * *
Джудит разговаривала о чем-то с Нортоном Хаммондом, который стоял, прислонившись спиной к стене. Направляясь в их сторону, я подумал, что Фритц прав: выглядела она замечательно. И тут я заметил, что у Хаммонда сигарету. Разумеется, в этом не было ничего особенного, если не принимать в расчет тот факт, что Хаммонд не курил.
В руке у него не было бокала с выпивкой, и курил он очень не спеша, глубоко затягиваясь дымом.
- Нет, - сказал я, - вы только посмотрите на него.
Он рассмеялся.
- Это мой социальный протест.
Джудит обернулась ко мне:
- Я пыталась втолковать ему, а вдруг кто-нибудь унюхает.
- Никто здесь ничего не заметит, - возразил Хаммонд. Возможно, в этом он был прав; в воздухе комнаты витало сизое облако сигаретного дыма. - Кроме того, вспомни, что по этому поводу говорится у Гудмана и Джильмана.
- И все же. Ты бы поосторожнее с этим.
- Ты только подумай, - сказал он, делая очередную глубокую затяжку. - Ни тебе бронхогенной карциномы, ни овсяно-клеточного рака, ни хронического бронхита или эмфиземы, ни артериосклероза, ни цироза, ни даже болезни Вернике-Козакова. Это же замечательно.
- Это противозаконно.
Он улыбнулся и дернул себя за ус.
- Так значит ты поддерживаешь только аборты, а на марихуану это не распространяется?
- Я могу одновременно участвовать не более, чем в одной кампании.
Я смотрел на то, как он глубоко затягивается дымом, выдыхая из легких чистый воздух, и мне на ум пришла еще одна мысль.
- Послушай, Нортон, ты ведь, кажется, живешь на Бикон-Хил?
- Да.
- А тебе не известен человек по прозвищу Пузырик?
Он рассмеялся.
- Кто же не знает Пузырика. Пузырик и Супербашка. Они всегда вместе.
- Супербашка?
- Ага. Это ее теперешний ухажер. Он электро-музыкант. Композитор. То что он сочиняет очень похоже на хор для десяти воющих псов. Талант. Они живут вместе.
- А разве это не она снимала одну квартиру с Карен Рэндалл?
- Не знаю. Может быть. А что?
- А как ее настоящее имя? Той, которую называют Пузыриком.
Он пожал плечами.
- Я никогда не слышал, чтобы ее хоть кто-нибудь назвал как-то иначе. Но вот парня зовут Самюэль Арчер.
- Где он живет?
- По-моему, это где-то за зданием легислатуры. В полуподвале. Они выскребли и отделали его. Как матку.
- Матку?
- Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать, - сказал Нортон и, расслабляясь, довольно вздохнул.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Когда мы возвращались обратно домой, мне показалось, что Джудит держится несколько натянуто. Она сидела на сидении рядом со мной, поставив вместе колени и обхватив их руками. Она так сильно сжимала руки, что суставы пальцев побелели.
- Что-то не так?
- Нет, - сказала она. - Просто устала.
Тогда я спросил:
- Что, допекли тебя докторские жены?
Она чуть заметно улыбнулась.
- Знаешь, твоя персона стала очень известной. Насколько я понимаю, миссиз Уитстоун была крайне огорчена, что ей пришлось пропустить такую забаву, как сегодняшний вечер.
- А что ты еще слышала?
- Они все допытывались у меня, почему ты это делаешь, зачем тебе понадобилось помогать Арту. Они считают это изумительным примером настоящей мужской дружбы. Так что с твоей стороны это очень трогательно, гуманно и вообще замечательно.
- Ну надо же…
- И они все время выспрашивали, почему ты взялся за это.
- Ну, я надеюсь, ты сказала им, что это все потому что я вообще очень положительный парень.
Она улыбнулась в темноте.
- Жаль, что самой мне это не пришло на ум.
Но в голосе Джудит слышалась горечь, и в отраженном свете фар лицо ее казалось изможденным. Я знал, как нелегко ей все это время оставаться с Бетти. Но ведь кроме нее туда пойти было некому.
Сам не знаю отчего, но именоо в этот момент мне вспомнились дни казавшегося теперь таким далеким студенчества и Сизая Нелл. При жизни Нелл была семидесятивосьмилетней алкоголичкой, умершей за год до того, как ее тело стало наглядным пособием для наших практических занятий по анатомии. Мы прозвали ее Сизой Нелл, придумывали множество других прозвищ и отпускали на сей счет разного рода невеселые и едкие шуточки, которые хоть как-то помогали нам, тогдашним студентам, делать свое дело. Я хорошо помню, как велико было желание бросить все и уйти, заняться чем угодно, но только перестать резать холодную, сырую, вонючую плоть, прекратить снимать один за другим все эти бесконечные слои. Я с вожделением мечтал о том счастливом дне, когда мне наконец удастся отделаться от Нелл, когда я смогу вычеркнуть ее из своей памяти, забуду об ощущении осклизлого мяса у себя в руках и тошнотворном трупном запахе, исходящем от мертвого тела. Все наши уверяли, что самое трудное уже позади, что главное привыкнуть и проще смотреть на вещи. А мне тогда по-прежнему хотелось забросить все раз и навсегда. Но я продолжал упорно ходить в анатомичку до тех пор, пока не было препарировано решительно все, пока не оказались отслеженны и изучены все нервы и артерии.
И поэтому я был весьма удивлен, когда после того самого первого опыта препарирования и оставшегося от него далеко не самых приятных воспоминаний, мен всерьез заинтересовала патологоанатомия. Я люблю свою работу. Со временем я научился не обращаться внимания на запахи и отрешаться от вида каждого нового трупа, поступающего на выскрытие. Но все же с посмертными вскрытиями дело обстоит несколько иначе. Как бы это ни показалось странным, но они кажутся более обнадеживающими, что ли. При проведении такого вскрытия к вам на стол попадает недавно умерший человек, и вам известна история его болезни. И это уже не безликий труп для анатомического препарирования, а именно человек, который еще недавно жил, но вступив в самую главную в своей жизни битву, проиграл ее. Ваша задача, как патологоанатома, состоит в том, чтобы выяснить причину этого поражения, чтобы затем можно было бы помочь другим людям, тем, кому вскоре тоже будет суждено оказаться в подобной ситуации - и себе самому. И уж конечно подобное вскрытие не имеет ничего общего с препарированием трупов, особым образом забальзамированных после смерти только ради того, чтобы быть вконец изрезанными в исследовательскими целями.
* * *
Когда мы наконец возвратились к себе, Джудит тут же поспешил в дом, чтобы удостовериться, что у детей все в порядке и позвонить Бетти. Мне же предстояло отвезти няню домой. Это была бойкая девушка по имени Салли. А еще она была капитаном группы приветствия в своей школе - "Бруклин-Хай". Обычно, когда мне приходилось отвозить ее домой, мы разговаривали с ней на нейтральные, отвлеченные темы: нравится ли ей в школе, в какой колледж она собирается поступать после ее окончания, и так далее. Но сегодняшним вечером я ощущал, что меня разбирает некое назойливое любопытство, рядом с ней я чувствовал себя стариком, безнадежно отставшим от жизни, как, должно быть чувствует себя человек, проведший много лет на чужбине и на склоне лет вернувшийся на родину. Все вокруг было другим, не таким, как прежде, даже дети, даже молодежь. Мы в их годы вели себя иначе. У этих же были совершенно иные проблемы и соблазны. Наркотики, по крайней мере, у них другие, это точно. Но вот проблемы, наверное, все же остались те же самые. По крайней мере, вам в это очень хотелось бы верить.
В конце концов я сделал для себя вывод, что на вечеринке я, должно быть, перебрал, выпил лишнего и поэтому лучше уж мне помалкивать. Поэтому я молча слушал болтовню Салли о том, как она сдавала экзамен на получение водительской лицензии. Меня не покидала мысль о том, что это с моей стороны это ничто иное, как проявление малодушия, но при всем при этом на душе у меня было легко. А затем я вдруг подумал о том, что все это чрезвычайно глупо. И с какой это стати я буду проявлять любопытство к делам няни моих детей, пытаться заглянуть ей в душу, рискуя при этом быть понятым превратно. Гораздо безопаснее было вести беседы на предмет процедуры получения водительской лицензии; насущная, вполне приемлемая и разумно выбранная тема.
А потом я отчего-то вспомнил об Алане Зеннере. И на память мне снова пришли слова Арта. "Если тебе захочется узнать, каков этот мир на самом деле, то настрой телевизор на программу, по которой идет какое-нибудь интервью и выключи звук." Несколько дней спустя, я последовал его совету. Довольно необычное ощущение: раскрываются рты, меняют выражения лица, жестикулируют руки. Но не слышно ничего. Совсем ничего. И у вас нет ни малейшего представления о том, что они говорят.
* * *
По телефонной книге я разыскал нужный мне адрес: Самюэль Ф.Арчер, 1334 Лангдон-Стрит. Я набрал номер и услышал в ответ записанный на магнитофон голос:
- Приносим свои извинения, но номер, который вы только что набрали в настоящее время не обслуживается. Более подробную информацию вы сможете получить у нашего оператора. Ждите ответа.
Я ждал. В трубке послышалось шуршание, раздалось несколько ритмичных щелчков, как будто в телефоне забилось сердце, а затем мне ответила телефонистка.
- Справочная служба. По какому номеру вы звоните?
- Семь-четыре-два-один-четыре-четыре-семь.
- Этот номер отключен.
- У вас нет других сведений?
- Нет, сэр.
Очень может статься, что Самюэль Ф.Арчер сменил место жительства, но может быть и нет. Тогда я отправился непосредственно по указанному в телефонной книге адресу. Нужная мне квартира была расположена в старом жилом многоквартирном доме, что стоял на восточном склоне холма Бикон-Хилл. В коридорах пахло кислой капустой и мокрыми пеленками. Я спустился в полуподвал, пройдя один пролет по скрипучим деревянным ступенькам, где горела единственная зеленая лампочка, освещавшая выкрашенную в черный цвет дверь.
Прибитая к двери табличка извещала о том, что ПУТИ ГОСПОДНИ НЕИСПОВЕДИМЫ.
Я постучал.
Из-за двери до моего слуха доносился какой-то скрип, повизгивание, и еще некие звуки, напоминавшие стон и трели. Дверь отворилась, и я оказался лицом к лицу с молодым человеком лет двадцати. Он носил бороду и усы и еще у него были длинные и казавшиеся на вид влажными темные волосы. На нем были парусиновые боюки, сандалии и фиолетовая рубашка в горошек. Он равнодушно глядел на меня, ни выказывая ни удивления, ни любопытства.
- Что вам?
- Я доктор Берри. Вы Самюэль Арчер?
- Нет.
- В таком случае, могу я видеть мистера Арчера?
- Он сейчас очень занят.
- Но мне очень нужно повидать его.
- А вы ему кто? Друг?
Теперь он разглядывал меня с неприкрытым подозрением. Снова стали слышны странные звуки - скрежет, сменившийся грохотом и наконец продолжительный свист.
- Мне нужна его помощь, - сказал я.
Услышав об этом, он, казалось, несколько успокоился.
- Не время сейчас.
- Это очень срочно.
- Так ты доктор?
- Да.
- У тебя есть машина?
- Да.
- Какой марки?
- "Шевроле". Шестьдесят пятого года.
- А лицензия?
- Два-один-один-пять-шестнадцать.
- Ладно, - кивнул он. - Ты уж извини, но сам знаешт, какие сейчас времена. Верить никому нельзя. Заходите. - Он сделал шаг назад, давая мне пройти. - Но только помалкивай, не говори ничего, понял? Я ему сам скажу. Он сочиняет и, по-моему, уже слишком увлекся. Седьмой час пошел и вроде бы пока ничего. Но он выходит без проблем. Даже так поздно.
Мы прошли через то, что, скорее всего, было призвано служить гостинной. Здесь стояли диван-кровати и несколько дешевых торшеров. Белые стены были размалеваны странными узорами, состоявшими из волнистых линий, нанесенных флуоресцентными красками. Включенная ультрафиолетовая лампа была, по-видимому, призвана усилить создаваемый эффект.
- Балдеж, - сказал я, надеясь, что это слово в данной ситуации будет уместнее всего.
- Ага, классно.
Мы вошли в смежную с гостиной и тускло освещенную комнату. Очень бледный, невысокого роста молодой человек с огромной копной вьющихся светлых волос на голове, расположился на полу в окружении аппаратуры. У дальней стены стояли две колонки. Был включен магнитофон. Бледный молодой человек возился со своей аппаратурой, крутил ручки, извлекая из нее звуки. Он даже не взглянул в нашу сторону, когда мы вошли. Он как будто был крайне сосредоточен, но все его движения были слишком замедленными.
- Стой тут, - сказал бородач. - Я ему скажу.
Я остался стоять у двери. Бородач же тем временем подошел к своему приятелю и тихонько окликнул его:
- Сэм, а Сэм?
Сэм поднял на него взгляд.
- Привет, - сказал он.
- Сэм, к тебе пришли.
Судя по всему, Сэма весьма озадачило это сообщение.
- Ко мне?
Он все еще не заметил меня.
- Да. Очень приличный человек. Ты понял? Он твой друг.
- Хорошо, - медленно проговорил Сэм.
- Ему нужна твоя помощь. Ты ведь ему поможешь?
- Конечно, - согласился Сэм.
Бородач кивнул мне. Я подошел и поинтересовался у него:
- Что это?
- Амфетамин, - ответил тот. - Седьмой час улета. Ему пора бы уж начать отходить. Но ты начинай понемногу.
- О-кей, - согласился я.
Я присел на корточки рядом с Сэмом. Сэм смотрел на меня, и в его глазах была пустота.
- Я тебя не знаю.
- Меня зовут Джон Берри.
Сэм остался сидеть, не шелохнувшись.
- Ты старый, - сказал он. - По-настоящему старый.
- В каком-то смысле, да, - согласился я.
- Ну ты даешь, чувак. Слышь, Марвин, - обратился он к своему приятелю, - ты видел этого мужика? Он ведь старый.
- Да, - сказал Марвин.
- Ни фига себе! Старый.
- Сэм, - заговорил я, - я твой друг.
Я протянул руку, медленно, так чтобы не испугать его. Он не пожал ее; он взял мою руку за пальцы и поднес поближе к свету. Он медленно переворачивал ее, разглядывая ладонь, дотрагиваясь до пальцев.
- Слушай, мужик, - удивленно сказал он, - ты ведь врач.
- Да, - подтвердил я.
- У тебя руки врача. Я это чувствую.
- Да.
- Ну ты даешь, чувак. Обалдеть. Красивые руки.
Он снова замолчал, продолжая разглядывать мои руки, сжимая их в своей ладони, поглаживая, дотрагиваясь до волосков на тыльной стороне ладони, до ногтей, до кончиков пальцев.
- Они сияют, - сказал он. - Я хочу, чтобы мои руки тоже стали такими.
- А может быть они такие же, - предположил я.
Он выпустил мои ладони и поднес к глазам собственные руки.
- Нет. Они совсем другие, - заключил он наконец.
- А разве это плохо?
Он озадаченно посмотрел на меня.
- А зачем ты пришел?
- Мне нужна твоя помощь.
- Ага. Полный улет. О-кей.
- Мне нужно узнать у тебя кое-что.
То, что с моей стороны это было ошибкой, я осознал только тогда, когда Марвин двинулся в нашу сторону. Сэм ужасно разволновался; я оттолкнул Марвина.
- Все в порядке, Сэм. Все хорошо.
- Ты легавый, - сказал Сэм.
- Нет. Я не легавый. Я не полицейский, Сэм.
- Ты легавый, ты врешь.
- На него часто находит, - пояснил Марвин. - У него навязчивая идея. Боится, что его расколют.
- Ты легавый, вшивый легавый.
- Нет, Сэм, я не полицейский. Если ты не хочешь мне помогать, я уйду.
- Все равно ты легавый. Легавый.
- Нет, Сэм. Нет. Нет.
Затем он вроде бы несколько успокоился и его мышцы понемногу расслаблялись, и тело начинало становиться безвольным.
Я облегченно вздохнул.
- Послушай, Сэм, у тебя есть подружка по имени Пузырик.
- Да.
- Сэм, а она дружит с Карен.
Он сидел, тупо уставившись куда-то в пустоту. На сей раз ждать ответа мне пришлось довольно долго.
- Да. Карен.
- Пузырик жила вместе с Карен. Этим летом.
- Да.
- Ты знал Карен?
- Да.
Дыхание его стало частым, грудь тяжело вздымалась, глаза округлились.
Я осторожно тронул его за плечо.
- Тише, Сэм. Тише. Успокойся. Что-нибудь не так?
- Карен, - сказал он, уставившись на противоположную стену. - Она была… чудовище.
- Сэм…
- Знаешь, мужик, она была хуже всех. Хуже всех на свете.
- Сэм, а где сейчас Пузырик?
- Нет ее. Ушла в гости в Анжеле. Анжела…
- Анжела Хардинг, - подсказал Марвин. - Летом они вместе снимали квартиру - она, Пузырик и Карен.
- А где сейчас живет Анжела, - спросил я у Марвина.
В этот момент Сэм вскочил с пола. "Легавый! Легавый!" - вопил он во все горло. Он замахнулся на меня, но промахнулся, тогда он попытался пнуть меня ногой. Я ухватил его за ногу, и он повалился на пол, попутно задевая что-то из своей аппаратуры. Комната тот же миг наполнилась громким и пронзительным электронным верещанием - ииииииииииииииии.
- Я сейчас принесу торазин, - предложил Марвин.
- К черту торазин, - сказал я. - Помоги мне.
Я схватил Сэма и прижал его к полу. Он продолжал орать, перекрывая несущийся из динамиков электронный писк.
- Легавый! Легавый! Легавый!
Он брыкался, сотрясаясь всем телом. Марвин пытался помочь, но у него ничего не получалось. Сэм с размаху бился головой о пол.
- Поставь ногу ему под голову.
Он не понял меня.
- Давай же! - прикрикнул я.