- Когда ей было пятнадцать лет, - он вздохнул. - Видишь ли, за свою жизнь я совершил целый ряд ошибок. И одной из них было то, что я пытался присматривать за Карен. Ее родной отец никогда не баловал ее вниманием, а я… я любил ее. Она была милой девочкой. Может быть и сбитой с толку, но в целом она была неплохой. Я сделал ей первый аборт, потому что время от времени я делаю аборты и другим пациенткам. Тебя это шокирует?
- Нет.
- Хорошо. Но все дело в том, что Карен продолжала упорно беременеть. Три раза за три года; для девочки этого возраста это очень недальновидный поступок. Это было уже нечто сродни патологии. И в конце концов я решил, что четвертого ребенка ей лучше выносить и родить.
- Почему?
- Потому что, очевидно, ей очень хотелось быть беременной. Она сама этого добивалась. Очевидно ей хотелось познать позор, быть пристыженной за незаконнорожденного ребенка. И поэтому в четвертый раз я ей отказал.
- Вы были уверенны в том, что она беременна?
- Нет, - Питер снова покачал головой. - И вы наверное догадываетесь, что послужило причиной для подобных сомнений. Проблемы со зрением. На ум сразу же приходят мысли о первичной дисфункции гипофиза. Я хотел сделать анализы, но Карен отказалась. Ее интересовал исключительно аборт, и когда ей стал ясно, что я не собираюсь ничего делать, она пришла в бешенство.
- И тогда ты направил ее к доктору Ли?
- Да, - согласился он.
- И это сделал он?
Питер покачал головой.
- Арт слишком умен и осторожен, чтобы пойти на такое. В любом случае он стал бы настаивать на анализах. К тому же там был уже большой срок - четыре месяца, или по крайней мере она сама утверждала. Арт не взялся бы делать такой аборт.
- И ты тоже его не делал? - сросил я.
- Нет. Ты веришь мне?
- Хотелось бы.
- Но до конца ты не уверен?
Я пожал плечами.
- Ты сжег собственную машину. А в ней была кровь.
- Да, - согласился Питер. - Кровь Карен.
- Как же так вышло?
- Я одолжил Карен свою машину на выходные. Я даже представить себе не мог, что она задумала сделать аборт на стороне.
- Ты имеешь в виду, что она отправилась на аборт в твоей машине, ей его сделали, а потом поехала домой, истекая кровью? И уже там пересела в желтый "порше"?
- Не совсем так, - сказал Питер. - Но я знаю кое-кого, кто сможет рассказать тебе, как все было на самом деле. - Он позвал: - Дорогая. Выйди, пожалуйста, к нам.
Мне же он улыбнулся.
- Познакомьтесь с моим алиби.
В гостинную вошла миссиз Рэндалл. С виду она казалась строгой, сосредоточенной и очень сексуальной. Она опустилась в кресло рядом с Питером.
- Теперь ты видишь, - сказал Питер, обращаясь ко мне, - в какой переплет я попал.
Я спросил:
- И воскресным вечером?
- Мне не хотелось бы от этом говорить, но это так.
- Это потрясающе, - сказал я, - но в то же время достаточно удобно.
- В некотором смысле, - согласился Рэндалл. Он провел ладонью по ее изящной руке и тяжело поднялся с кресла. - Хотя я вообще-то так не считаю.
- Вы уверены в том, что провели вместе весь вечер в воскресенье?
Он налил себе еще виски.
- Да.
- И чем занимались?
- А тем, - ответил Питер, - что я не стал бы объяснять даже под присягой.
- С женой своего брата? - переспросил я.
Он подмигнул миссиз Рэндалл.
- Ты что, и на самом деле замужем за моим братом?
- До меня тоже доходили какие-то слухи об этом, - задумчиво проговорила она, - но я им не верю.
- Вот видишь, я посвящаю тебя в достаточно интимное семейное дело, - сказал мне Питер.
- Да уж, вот так дела.
- Ты возмущен?
- Нет, - возразил я. - У меня просто нет слов.
- Джошуа, - продолжал свой рассказ Питер, - обыкновенный дурак. Разумеется, тебе об этом уже известно. И Вильсону тоже. Именно это и позволяет ему ощущать в себе такую уверенность. Но к сожалению, Джошуа женился на Эвелин.
- К сожалению, - повторила Эвелин.
- Нам приходится просто встречаться, - сказал Питер. - Она не может развестись с моим братом, чтобы выйти замуж за меня. Это невозможно. И поэтому нам приходится принимать жазнь такой, какая она есть.
- Наверное, это очень нелегко.
- Я бы не сказал, - не согласился со мной Питер, вновь усаживаясь в кресло, держа в руке очередной бокал с виски. - - Джошуа очень предан своей работе. Он зачастую работает вечерами и поздно возвращается. А у Эвелин есть куда пойти, в смысле светских клубов и других мероприятий.
- Но ведь рано или поздно он все равно узнает.
- А он уже знает, - спокойно сказал Питер.
Наверное, по выражению моего лица можно было догадаться, какое впечатление произвел на меня подобный оответ, потому что он тут же быстро оговорился.
- Разумеется, подсознательно. Точно Дж.Д. не знает ничего. Но где-то глубоко в подсознании он все же понимает, что у него есть молодая жена, которой он уделяет недостаточно внимания и которая находит… удовлетворения настороне.
Тогда я обратился к миссиз Рэндалл:
- Вы могли бы потдтвердить под присягой, что Питер был с вами в ночь с воскресенья на понедельник?
- Если это будет необходимо, то да, - согласилась она.
- Вильсон вынудит вас к этому. Он настаивает на суде.
- Я знаю, - сказала она.
- А почему вы обвинили Арта Ли?
Она отвернулась от меня и взглянула на Питера. Тогда Питер ответил за нее:
- Она пыталась защитить меня.
- Арт был единственным известным ей врачом из тех, кто занимался абортами?
- Да, - ответила Эвелин.
- Вы делали у него аборт?
- Да. В прошлом году. В декабре.
- И как? Все было удачно?
Она неловко заерзала в кресле.
- Все получилось, если вы это имеете в виду.
- Я имею в виду именно это, - сказал я. - Вы были уверенны в том, что Арт никому не расскажет о вас?
Этот вопрос привел ее в замешательство, наконец она сказала:
- Я очень испугалась. Я сама не ведала, что творю.
- И свалили все на Арта.
- Да, - проговорила она упавшим голосом, - так получилось.
- Ну тогда, - сказал я, - вы еще можете помочь ему.
- Как?
- Отказаться от обвинений.
В разговор снова вступил Питер:
- Это совсем не так просто.
- Почему жн?
- Вчера вечером ты сам мог в этом убедиться. Границы определены, линия фронта обозначена, и Дж.Д. рвется в бой. У него типично хирургическое, прямолинейное представление о том, что такое хорошо и о том, что такое плохо. Он видит во всем только белое и черное, день и ночь. И никаких, там, сумерек, оттенков серого или полутонов.
- И в такое явление как муж-рогоносец он, очевидно, тоже не верит.
Питер рассмеялся.
- Наверное, он считает так же как и ты.
Встав с кресла, Эвелин сказала:
- Обед будет готов через пять минут. Может быть еще выпьете?
- Да, - согласился я, глядя на Питера. - Не мешало бы.
Когда Эвелин вышла из гостинной, оставив нас одних, Питер заговорил вновь:
- Я знаю, о чем ты сейчас, должно быть подумал. Ты видишь во мне жестокое и бессердечное животное. Но я на самом деле таковым не являюсь. Здесь уже и так было сделано немало ошибок и допущено достаточно промахов. Мне бы очень хотелось, покончить с этим делом, но так…
- Чтобы обошлось без жертв.
- Насколько это возможно. К несчастью, на помощь моего брата рассчитывать не приходится. Стоило лишь его жене заикнуться о докторе Ли, как он тут же с готовностью принял это обвинение за правду в конечной инстанции. Он мертвой хваткой вцепился в эту идею, подобно тому, как утопающий может хвататься за спасательный круг. Его уже не исправить.
- И что же из того?
- Но главный факт остается фактом. Я настаиваю - и ты можешь верить в это или нет - но я настаиваю на том, что я не делал этого аборта. Ты же со своей стороны так же твердо убежден, что доктор Ли его тоже не делал. Так кто же остается?
- Этого я не знаю, - сказал я.
- А ты можешь это выяснить?
- Ты хочешь, чтобы я помог тебе?
- Да, - сказал он.
* * *
За обедом я спросил у Эвелин:
- Так все-таки, что Карен сказала вам в машине?
- Она продолжала повторять: "Этот ублюдок". Снова и снова. Больше ничего.
- Она так ничего и не объяснила?
- Нет.
- И вы не догадывались, кого она могла иметь в виду?
- Нет, - ответила Эвелин. - Я понятия не имела.
- Она говорила что-нибудь еще?
- Да, - она кивнула. - Что-то об игле. О том, что она не хочет иглы, чтобы ее втыкали в нее, чтобы она была бы рядом. Игла.
- Наркотики?
- Я не знаю, - пожала плечами Эвелин.
- А что тогда подумали об этом?
- Я ничего не думала, - сказала Эвелин. - Я везла ее в больницу, и она умирала у меня на глазах. Я очень боялась, что это мог сделать Питер, хотя в то же время и сомневалась в этом. Я боялась, что Джошуа узнает обо всем. Я волновалась очень о многом.
- Но не о ней.
- Отчего же, - возразила она, - и о ней тоже.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Поданные блюда оказались вкусно и хорошо приготовленными. Но в самом конце обеда, глядя на хозяев, я вдруг поймал себя на мысли, что мне очень хочется вернуть время вспять, чтобы можно было отказаться от этого приглашения, не приходить сюда и оставаться в счастливом неведении. Я не хотел знать об их отношениях, не хотел думать об этом.
После обеда мы с Питером пили кофе. Было слышно, как в кухне звенят тарелки - это Эвелин мыла посуду. Мне было трудно представить ее за подобным занятием, но рядом с Питером она была совершенно другой; наверное ее можно было даже полюбить.
- Я отдаю себе отчет в том, - сказал Питер, - что с моей стороны было нечестно зазывать тебя сегодня сюда.
- В общем-то, да, - согласился я.
Он тяжело вздохнул и поправил галстук на своем огромном животе.
- Но раньше мне никогда не приходилось оказываться в подобных ситуациях.
- Как же так?
- Так вышло, - сказал он.
Про себя я подумал, что во всех своих несчастьях ему некого винить, кроме себя, он шел на это сознательно. И я был готов презирать его за это, но не мог.
- Самое ужасное в том, - продолжал Питер, - что время от времени приходится оглядываться назад, на прожитую жизнь и задаваться вопросом: "А что бы я сделал по-другому, будь у меня возможность изменить прошлое?" Со мной это часто бывает. И я никогда не нахожу ответа на свой вопрос, я не вижу того места, где среди этого лабиринта мною был сделан неверный поворот. Может быть связь с Эв? Но, доведись начать все сначала, я бы поступил так же. Карен? И тут тоже я не стал бы ничего менять. Каждое конкретное событие, взятое само по себе не вызывает возражений. Но вот все вместе…
Я сказал:
- Сделай так, чтобы Дж.Д. дал отступного.
Он лишь покачал головой.
- Сколько я себя помню, мы с братом никогда не ладили между собой. Мы с ним совершенно разные, несхожие ни в чем, даже во внешности. Мы думаем иначе, совершаем совершенно непохожие поступки. По молодости мне было даже неприятно думать о том, что он мой брат, и поэтому в душе я тайно надеялся, что он мне не родной, что его усыновили или взяли же в нашу семью на воспитание. Полагаю, что он думал обо мне то же самое.
Питер допил кофе и теперь сидел, откинувшись в кресле и склонив подбородок к груди.
- Эв уже пыталась убедить Дж.Д. отказаться от обвинений, - сказал он. - Но он неумолим, а она не знает, как…
- Оправдать свое поведение?
- Да.
- Очень плохо, что она с самого начала приплела сюда Ли.
- Да, - согласился он. - Но что сделано, то сделано.
Он проводил меня до двери. Я вышел на улицу, где сквозь серую пелену облаков проглядывало по-осеннему бледное солнце. Когда я направился к машине, он сказал мне вслед:
- Если ты не захочешь связываться с этим, я тебя пойму.
Я оглянулся.
- Ты же с самого начала знал, что у меня не будет иного выбора.
- Не знал, - покачал головой Питер. - Но надеялся.
* * *
Садясь за руль своего автомобиля, я напряженно раздумывал над тем, как быть дальше. У меня не было ни малейшей идеи на сей счет, ни соображений, ни догадок, короче, абсолютно ничего. Наверное можно было бы снова позвонить Алану Зеннеру и спросить, не может ли он припомнить еще что-нибудь из своего последнего разговора с Карен. Или нанести повторный визит к Джинни в "Колледже Смитта", или к Анжеле и Пузырику, на тот случай, если они смогут сообщить мне некие дополнительные подробности. В чем сам я, лично, очень сомневался.
Я сунул руку в карман за ключами, и мои пальцы наткнулись еще на что-то. Я вытащил находку из кармана: фотография молодого негра, облаченного в блестящий костюм. Роман Джоунз.
Я совсем забыл о нем. Где-то по ходу дела он выпал из моих планов, исчез, растворился в стремительном водовороте лиц и событий. Я довольно продолжительное время разглядывал фотографию, пытаясь по чертам лица получить хоть какое-то представление о складе характера этого человека. Но это оказалось невозможно; стандартная поза, дерзкий взгляд затянутого в серебрянную чешую молодого жеребца, надменно ухмыляющегося и как будто даже поглядывающего с подозрением. Снимок был неестественно-показушным, фото для толпы, и мне оно ровным счетом ни о чем не говорило.
Иногда мне бывает трудно найти или подобрать нужные слова, и поэтому я не перестаю удивляться тому, что у моего сына Джонни этой преблемы не возникает. Когда он остается один, он может играть со своими игрушками и заодно составлять разные игры со словами; он подбирает рифмы или придумывает и рассказывает сам себе какие-нибудь истории. К тому же у него очень хороший слух, и каждый раз, услышав что-либо новое и непонятное для себя, он тут же идет ко мне за разъяснениями. Однажды он спросил у меня, что такое десквамация, произнеся слово совершенно правильно и с большим старанием.
Поэтому я вовсе не был удивлен, когда в то время, покуда я занимался какими-то своими делами, он подошел ко мне и спросил:
- Пап, а что значит аборционист?
- А что?
- Один из дяденек-полицейских сказал, что дядя Арт аборционист. Это плохо?
- Иногда, - сказал я.
Он прислонился к моей ноге, положив подбородок мне на колено. У него большие карие глаза. Глаза Джудит.
- Пап, а что это такое?
- Это очень непросто, - со вздохом проговорил я, стараясь выгадать время на раздумья.
- Это врач так называется? Как окулист, да?
- Да, - согласился я. - Но только аборционист занимается другими вещами. - Я усадил сынишку к себе на колено, чувствуя как он вырос, стал довольно тяжелым. Джудит говорит, что пора завести еще одного малыша.
- Он занимается маленькими детьми, - сказал я.
- Как акушер?
- Как акушер, - подтвердил я. - Правильно.
- Он достает из мамы ребеночка?
- Да, - сказал я, - но не совсем так. Иногда малыш бывает нездоровым. Иногда он рождается так, что не может говорить…
- Малыши не умеют говорить, - поправил меня Джонни, - пока не подрастут.
- Да, это так, - снова согласился я. - Но иногда ребеночек рождается без ручек или без ножек. И тогда доктор останавливает его, чтобы он больше не рос и достает его раньше.
- Раньше, чем он вырастет?
- Да, раньше, чем он вырастет.
- А меня достали раньше?
- Нет, - сказал я и крепко прижал его к себе.
- А почему у некоторых деток нет ручек или ножек?
- Это случайность, - объяснил я. - Ошибка.
Он поднес руку к глазам и смотрел на то, как сгибаются и разгибаются пальцы.
- Хорошо, когда есть руки, - сказал он.
- Да.
- Но ведь руки есть у всех.
- Нет, не у всех.
- У всех, кого я знаю.
- Да, - сказал я, - но иногда люди рождаются без рук.
- А как же они тогда играют в мячик, без рук?
- Они не могут играть в мячик.
- Мне это не нравится, - объявил он. Он снова взглянул на свои руки и сжал пальцы.
- А почему у людей бывают руки? - спросил он после некоторого молчания.
- Потому что они есть, - подобный вопрос оказался мне не под силу.
- А почему они есть?
- Потому что внутри твоего тела есть специальный код.
- Какой код?
- Как инструкция. Он говорит твоему телу, как оно должно расти.
- Код?
- Это такой набор указаний. План.
- Ну надо же…
Это его озадачило.
- Как в твоем конструкторе. Ты смотришь на картинку и собираешь то, что видишь на ней. Вот такой план.
- Ну надо же…
Я не был уверен в том, понял он меня или нет. Он еще немного подумал над услышанным, а затем посмотрел на меня.
- А если ребеночка достать из мамы раньше, то что с ним будет?
- Он уходит.
- Куда?
- Просто уходит, - сказал я, не желая дальше развивать эту тему.
- Вот как, - сказал Джонни. Он слез с моего колена. - А правда, что дядя Арт аборционист?
- Нет, - ответил я. - Это неправда.
Ответить иначе я не мог, зная, что в противном случае мне очень скоро пришлось бы объясняться с его детсадовской воспитательницей по поводу того, что у моего ребенка есть дядя-аборционист. Но на душе у меня все равно было прескверно.
- Хорошо, - сказал он. - Я очень рад.
На этом разговор был окончен, и он отошел от меня.