Хаммонд отрицательно покачал головой. Несомненно, ему никогда не приходилось видеть ничего подобного. Чаще всего с подобными случаями приходится иметь дело патологоанатому: незначительные порезы на кистях были верным признаком драки, где в ход был пущен нож. Жертва обычно поднимает и выставляет вперед руки, пытаясь уберечься от удара ножом; вот отсюда и берутся эти порезы.
- Такова закономерность?
- Да.
- Ты хочешь сказать, что на нее напал кто-то с ножом?
- Да.
- Но почему?
- Потом скажу, - ответил я.
Я отправился обратно в ту палату, где еще по-прежнему оставался лежать Роман Джоунз. В той же палате теперь находились Петерсон и еще один человек в строгом костюме, который теперь был занят тем, что осматривал глаза трупа.
- Берри, - сказал мне Петерсон, - вы появляетесь везде в самое неподходящее время.
- Беру пример с вас.
- Ну да, - кивнул Петерсон, - но это все же моя работа.
Он кивнул на человека в костюме.
- Памятуя о том, как вы беспокоились в прошлый раз по этому поводу, я привез с собой врача. Полицейского врача. Это дело коронера, как вы наверное уже поняли.
- Да я это знаю.
- Парень по имени Роман Джоунз. У него при себе был бумажник.
- Где вы его нашли?
- На улице. На одной из тихих улочек на Бикон-Хилл. С проломленным черпом. Должно быть вывалился из окна и приземлился на голову. Двумя этажами выше было разбито окно в квартире, принадлежавшей девушке по имени Анжела Хардинг. Она тоже здесь.
- Я знал.
- Вам за сегодняшний вечер удалось слишком много узнать, не так ли?
Я пропустил его колкость мимо ушей. Головная боль стала сильней; казалось, что голова раскалывается на части, и еще я чувствовал себя очень усталым. Мне хотелось прилечь и спать долго-долго. Но расслабиться я не мог; в желудке у меня бурлило.
Я склонился над телом Романа Джоунза. Одежда с него была содрана, и теперь под прежними лохмотьями обнаружились глубокие порезы, которыми были покрыты руки и туловище. Ноги остались нетронутыми. Вот это, подумал я про себя, было довольно характерно.
Врач выпрямился и взглянул на Петерсона.
- Трудно сказать, что стало причиной смерти, - сказал он. Он кивнул на зияющую в груди рану. - Они тут и так все разворотили. Но на мой взгляд, он умер от перелома костей черепа. Так ты говоришь, он из окна выпал?
- Пока еще это предположение, - ответил Петерсон, взглянув в мою сторону.
- Я заполню бумаги, - сказал доктор. - Дай мне бумажник.
Петерсон протянул ему бумажник Романа Джоунза. Врач отошел к одной из стен и занялся делом. Я продолжал смотреть на тело. Особенно меня интересовал череп. Я дотронулся до продавленной кости, и Петерсон тут же одернул меня:
- Что вы делаете?
- Осматриваю тело.
- Кто вас на это уполномачивал?
Я вздохнул.
- А какие полномочия вы имеете в виду?
Мой встречный вопрос, похоже, смутил его.
Тогда я сказал:
- Я бы хотел получить у вас разрешение произвести поверхностный осмотр трупа.
Говоря это, я взглянул на врача. Он рассматривал бумажник и делал какие-то пометки, но я не сомневался, что он внимательно прислушивается к нашему разговору.
- Будет произведено вскрытие, - ответил Петерсон.
- И все же я просил бы вашего разрешения, - настаивал я.
- Вы его не получите.
Тут подал голос доселе хранивший молчание врач:
- Да брось, ты, Джек.
Петерсон оглянулся на полицейского врача, потом посмотрел на меня, затем снова на него. Наконец он сказал:
- Ну ладно, Берри. Осматривайте. Но только ничего не нарушьте.
Я принялся разглядывать рану на черепе. Она была похожа на выемку, размером примерно с кулак взрослого мужчины, но только ни один кулак не смог бы нанести столь сильного удара. Эта рана была оставлена палкой или обрубком трубы, обрушившегося на череп со страшной силой. Я пригляделся получше и увидел крошечные кусочки древесины, прилипшие к окровавленной коже. Я не стал дотрагиваться до них.
- Так вы говорите, что он раскроил себе череп в результате падения?
- Да, - сказал Петерсон. - А что?
- Я просто спрашиваю.
- А что такое?
- А как же резанные раны на теле? - задал я очередной вопрос.
- Мы полагаем, что он усспел побывать в той квартире. Очевидно они с той девицей, Анжелой Хардинг, из-за чего-то не поладили между собой. В квартире мы также нашли окровавленный кухонный нож. Должно быть она напала на него. Но так или иначе он вывалился из окна или был из него вытолкнут. И, ударившись головой о тротуар, он проломил череп, что и повлекло за собой смерть.
Он замолчал и посмотрел на меня.
- Продолжайте, - сказал я.
- А больше, собственно, и нечего рассказывать, - ответил Петерсон.
Я кивнул, вышел ненадолго из палаты, а затем снова вернулся, держа в руке иглу и шприц. Склонившись над телом, я вколол иглу в шею трупа, надеясь быстро отыскать яремную артерию. Не было смысла утруждать себя и возиться с венами на руках, нет, только не сейчас.
- Что вы делаете?
- Беру кровь, - сказал я, набирая тем временем в шприц несколько миллилитров синеватого цвета крови.
- Зачем?
- Хочу удостовериться в том, что он не был отравлен, - ответил я. Это было первое, что пришло мне в голову в тот момент.
- Отравлен?
- Да.
- А с чего вы взяли, что его отравили?
- Просто предполагаю, - ответил я.
Опустив шприц в карман халата, я направился к двери. Петерсон провожал меня взглядом, а потом все же окликнул:
- Задержитесь на минутку.
Я остановился.
- Мне хотелось бы задать вам пару вопросов.
- Вот как?
- Насколько мы можем сейчас догадываться, - начал Петерсон, - этот парень подрался с Анжелой Хардинг. Затем Джоунз вываливается из окна, а девица предпринимает попытку самоубийства.
- Вы мне уже говорили об этом.
- Но вот только вся загвоздка в том, - продолжал развивать свою мысль Петерсон, - что Джоунз довольно здоровый бугай. Наверное около ста девяноста фунтов весом, а может быть и на две сотни потянет. Вы что, считаете, что у такой хрупкой женщины как Анжела Хардинг достало бы сил на то, чтобы выпихнуть его в окно?
- А может быть он сам вывалился.
- А может быть и без ее помощи не обошлось.
- Может быть и не обошлось.
Он взглянул мне в лицо, на повязку, закрывавшую порез.
- А у вас сегодня вечером, кажется, были неприятности?
- Да.
- И что же случилось?
- Я шел по улице и упал.
- Так значит у вас на лбу ссадина?
- Нет. Я ударился головой о безупречно острый край одного из замечательно сработанных городских паркометров. Так что у меня скорее не ссадина, а резанная рана.
- С рваными краями.
- Нет, довольно ровная.
- Как у Романа Джоунза?
- Я не знаю.
- Вы когда-либо прежде встречались с Джоунзом?
- Да.
- Даже так? И когда же, позвольте у вас узнать?
- Сегодня вечером. Примерно часа три назад.
- Это уже интересно, - проговорил Петерсон.
- Как вам угодно, - сказал я. - Думайте, что хотите. Желаю успеха.
- А я, между прочим, ведь вас и на допрос мог бы вызвать.
- Разумеется, могли бы, - согласился я. - Но на каком основании?
Он пожал плечами.
- Соучастие. Да что угодно.
- А я в таком случае обжаловал бы ваши действия в суде, как незаконные. И не смоневаюсь, что мне удалось бы вытрясти два миллиона долларов из вашей конторы даже прежде того, как вы сумели бы разобраться, что к чему.
- За один лишь допрос?
- Точно так, - сказал я. - Компрометирование врача. От репутации врача зависит очень многое, можно сказать, что в этом вся его жизнь, и вы это знаете. И поэтому любое, даже самое малейшее подозрение неизбежно влечет за собой нанесение ущерба - ущерба финансового. И мне не составило бы труда доказать все это в суде.
- Арт Ли не придерживается ваших взглядов.
Я улыбнулся.
- Желаете поспорить?
Я направился к выходу. Петерсон сказал мне вслед:
- Доктор, а какой у вас вес?
- Сто восемьдесят пять фунтов, - сказал я. - Такой же, как и восемь лет назад.
- Восемь лет назад?
- Да, - ответил я, - когда я был полицейским.
* * *
Мне казалось, что голова у меня трещит и раскалывается, как будто бы ее зажали в тиски. Головная боль была невыносимой, она сводила с ума. Проходя по коридору, я внезапно ощутил сильный приступ тошноты. Я зашел в туалет и меня стошнило. Съеденные мной раньше сэндвич и кофе не пошли мне напользу. Я чувствовал неимоверную слабость, на теле у меня выступил холодный пот, но это состояние вскоре как будто прошло, и я даже почувствовал себя лучше. Я снова вышел в коридор и вернулся обратно к Хаммонду.
- Как ты себя чувствуешь?
- Ты начинаешь становиться занудливым.
- Выглядишь ты отвратительно, - сказал он. - Такое впечатление, что тебя вот-вот стошнит.
- Не стошнит, - сказал я.
Я вытащил из кармана халата шприц с набранной в него кровью Джоунза и положил его на тумбочку. Затем я взял чистый шприц.
- Можешь достать мне мышь? - сказал я.
- Мышь?
- Да.
Хаммонд сосредоточенно хмурил брови.
- Кажется, Кохран держит у себя в лаборатории каких-то крыс; возможно, там открыто.
- Мне нужны мыши.
- Попытаться можно.
Мы отправитлись в подвал. По пути Хаммонда остановила медсестра, сообщившая, что им удалось дозвониться до родителей Анжелы Хардинг. Хаммонд сказал, чтобы его держали в курсе всего, и тут же сообщили бы об их приезде или же если девушка снова прижет в себя.
Мы спустились в подвал и продолжили свой поход по бесконечным лабиринтам коридоров, пригибаясь под проходящими над головой трубами. Наконец мы оказались в той части подвала, где содержались подопытные животные. Как и в большинстве крупных клинник, поддерживающих связь с университетом, в "Мем" целое крыло было отведено для исследований и опытов, по ходу которых использовались животные. Проходя вдоль череды комнат, мы слышали лай собак и тихий шелест птичьих крыльев. Наконец мы остановились перед дверью, обозначенной табличкой "МЕЛКИЕ ОБЪЕКТЫ". Хаммонд толкнул дверь, и так покорно распахнулась.
Стены открывавшейся за дверью комнаты были от пола до потолка заставлены рядами клеток, в которых были рассажены мыши и крысы. В воздухе ощущался сильный специфический запах, хорошо знакомый каждому молодому врачу, и имевший в то же время свое собственное клиническое значение. Дыхание пациентов, страдающих заболеваниями печени имеет специфический запах, известный, как fetor hepaticus, весьма похожий на тот, что бывает в комнате, где держат мышей.
Мы нашли подходящую мышку, и Хаммонд вытащил ее из клетки, как это и было принято - держа за хвост. Мышь запищала и попыталась укусить Хаммонда за палец, но у нее из этого ничего не вышло. Хаммонд посадил мышь на стол, придерживая ее двумя пальцами за складку кожи на шее.
- И что теперь?
Я взял шприц и ввел мыши немного крови, взятой мною из тела Романа Джоунза. После этой процедуры Хаммонд опустил подопытную мышь в сосуд с прозрачными стеклянными стенками.
Довольно продолжительное время с мышью ровным счетом ничего не происходило: она просто бегала кругами вдоль прозрачных стенок по дну сосуда.
- Ну и..? - спросил Хаммонд.
- Твой недостаток в том, - сказал я, - что ты не патологоанатом. Ты слышал когла-либо о пробе с мышкой?
- Нет.
- Это довольно старая методика. Раньше это вообще был единственный способ для количественного определения биологической активности.
- Количественного определения? Но чего?
- Морфина, - ответил я.
Мышь продолжала бегать кругами. Но затем она, казалось, начала двигаться медленней, мускулы животного напряглись, а хвост оказался задран вертикально.
- Позитивный, - сделал я свой вывод.
- На морфин?
- На него самый.
Теперь существуют и другие, более совершенные методики проведения подобных анализов, как, например, налорфин, но при исследовании крови, взятой у трупа, тест с мышкой подходит как нельзя лучше.
- Он был наркоманом? - уточнил Хаммонд.
- Да.
- А девица?
- А это мы сейчас выясним, - сказал я.
Когда мы вновь возвратились в палату, она была в сознании, печально смотрела на нас и выглядела уставшей, после того, как ей было перелито три порции крови. Но я устал никак не меньше ее. Я чувствовал себя вконец измученным, это была та усталость, с которой не было больше сил бороться, и одолевавшее меня огромное желание лечь и заснуть.
В палате находилась медсестра, которая тут же объявила:
- Давление поднялось. Сто на шестьдесят пять.
- Хорошо, - сказал я, изо всех сил стараясь перебороть усталость. Я подошел к ней и легонько похлопал ее по руке. - Как ты себя чувствуешь, Анжела?
Голос ее звучал глухо.
- Хреново.
- Все будет хорошо. Ты поправишься.
- У меня не получилось, - монотонно проговорила она.
- Что ты имеешь в виду?
У нее по щеке скатилась слеза.
- Не получилось, и все тут. Я попробовала, но у меня не получилось.
- Но теперь у тебя все хорошо.
- Да, - повторила она. - Не получилось.
- Мы бы хотели поговорить с тобой, - сказал я.
Она тут же отвернулась от меня.
- Уходите. Оставьте меня в покое.
- Анжела, это очень важно.
- Черт побери всех врачей, - сказала она. - Вам что, трудно оставить меня в покое? Я хочу побыть одна. Вот почему я это сделала, чтобы меня наконец все оставили в покое.
- Тебя нашла полиция.
Она усмехнулась, едва не задыхаясь.
- Врачи и легавые.
- Анжела, нам нужна твоя помощь.
- Нет. - Она подняла руки и взглянула на перевязанные запястья. - Нет. Никогда.
- Тогда извини. - Я обернулся к Хаммонду и сказал. - Принесите мне налорфин.
Я был в полной уверенности, что девица не оставила мои слова без внимания. Но все-таки она никак не прореагировала на них.
- Сколько?
- Десять миллиграмм, - сказал я. - Подходящая доза.
Анжела еле заметно поежилась, но ничего не сказала.
- Тебя это устроит, Анжела?
Она гневно, но в тоже время почти с надеждой, смотрела на меня. Она хорошо знала, что это означает.
- Вы что-то сказали? - спросила она.
- Я спросил, будешь ли ты довольна, если мы введем тебе десять миллиграммов налорфина.
- Разумеется, - сказала она. - Как угодно. Мне без разницы.
Налорфин был веществом-антагонистом морфина. Если девушка была наркоманкой, то налорфин очень быстро положит конец конец ее кайфу - и при использовании достаточных доз, эта быстрота может оказаться фатальной.
В палату вошла медсестра. Она недоуменно заморгала, не узнавая меня, но сумела быстро взять себя в руки.
- Доктор, приехала миссиз Хардинг. Ее вызвала полиция.
- Хорошо. Я сейчас прийду.
Я вышел в коридор. Там уже дожидались заметно нервничающие женщина и мужчина. Мужчина был высоким, и по всему было видно, что ему пришлось одеваться второпях - носки были из разных пар. Женщина была довольно мила, но с ее красивого лица теперь не сходило выражение встревоженной озабоченности. Вглядываясь в ее лицо, я поймал себя на мысли о том6 что уже встречал ее где-то раньше, хотя в то же время я был более чем уверен, что этого никогда не было и быть не могло. И все же тем не менее, черты ее лица казались мне до боли знакомыми.
- Я доктор Берри.
- Том Хардинг, - мужчина протянул руку и пожал мою таким стремительным движением, как будто хотел вывихнуть ее. - И миссиз Хардинг.
- Очень приятно.
Я не сводил с них глаз. Со стороны они производили впечатление благонравной четы пятидесятилетних супругов, которые были неподдельно удивлены, что им вдруг нежданно-негаданно пришлось оказаться в четыре часа в больничном отделении неотложной помощи, куда незадолго до того была доставлена их дочь с перерезанными венами на запястьях.
Неловко кашлянув, миссиз Хардинг нарушила молчание.
- Эта, кх-м, медсестра рассказала нам, что случилось. С Анжелой.
- С ней будет все хорошо, - сказал я.
- Мы можем увидеться с ней? - спросила миссиз Хардинг.
- Не сейчас. Мы еще не закончили делать анализы.
- Но ведь это не…
- Нет, - перебил ее я, - просто обычные больничные анализы.
Том Хардинг кивнул.
- Я уже говорил жене, что все будет хорошо. Анжела работает медсестрой в этом госпитале, и я говорил жене, что о ней здесь хорошо позаботятся.
- Да, - подтвердил я. - Мы делаем все возможное.
- С ней действительно все в порядке? - снова спросила миссиз Хардинг.
- Да, она скоро поправится.
Миссиз Хардинг сказала, обращаясь к Тому:
- Тогда будет лучше позвонить Лиланду и сказать, чтобы он не приезжал сюда.
- Но возможно, он уже выехал.
- Все равно, хотя бы попробуй, - настаивала миссиз Хардинг.
- Телефон в приемном отделении, - подсказал я.
Том Хардинг отправился звонить. А я тем временем спросил у миссиз Хардинг:
- Вы хотели вызвать своего семейного врача?
- Нет, - ответила она, - моего брата. Он врач, и он всегда души не чаял в Анжеле, еще с тех пор, как она была совсем крошкой. Он…
- Лиланд Вестон, - сказал я, узнавая в ее лице так хорошо знакомые мне черты.
- Да, - кивнула она. - Вы знакомы с ним?
- Он мой давнишний приятель.