Я ожидал, что последует очередной вызов, но не дождался. Никого больше не интересовало, что же там такое грохнуло за пределами платформы, отчего ее закачало. Никого!.. И это вызывало недоумение. Конечно, контингент у нас еще тот - все, скорее, отбывают срок, интересуясь больше зарплатой, чем результатами работы. Но чтобы только одного человека взволновало происшествие, связанное с личной безопасностью? В такое равнодушие контингента я не верил.
Я встал с кресла, отключил монитор сейсмографа, потянулся… И неожиданно ощутил, что мне глубоко на все наплевать. Голова полностью отказывалась работать, мозг требовал отдыха. И в то же время спать не хотелось. Явный признак переутомления.
Бесцельно послонявшись по коттеджу, я вышел на крыльцо. Жаль, что Куги больше нет - только сейчас я понял, насколько умиротворяюще действовало его присутствие. Лег бы сейчас в постель, положил голову на мягкий бок имитанта и уснул под навевающее сон урчание…
Из окон коттеджа Мари Нолано лился призрачный голубоватый свет, а в остальных коттеджах окна были темными. Удивительно, что после сегодняшних событий все быстро уснули. Или на окнах светонепроницаемые жалюзи? Впрочем, в трех коттеджах свет зажигать уже некому… Да, но какова Мари - несмотря на сегодняшние происшествия, продолжает как ни в чем не бывало играть в голографические игры! По-моему, это уже пунктик…
Я покачал головой. В чужом глазу и соринка видна, а в своем бревна не замечаем. Сам недавно пожалел о смерти имитанта, а до людей мне вроде бы и дела нет.
Спустившись с крыльца, я обошел коттедж и при свете звезд с трудом различил сидящую на краю платформы фигуру.
- Привет, - сказал я, подойдя ближе. - Можно присоседиться?
- Садись, - не оборачиваясь, пожала плечами Ютта. Запрокинув голову, она смотрела на звезды.
Я сел.
- Устал?
- Не то слово. Вымотался настолько, что не могу уснуть.
- Даже о своей высотобоязни забыл.
- Повторяешься, - заметил я. - Уже не смешно. Забудь о ней, как забыл я.
Она не ответила, продолжая смотреть на звезды. В темноте ее лицо казалось отрешенным. Возможно, так оно и было.
- О чем думаешь?
- А о чем можно думать, глядя на звезды? О бренности бытия. Они - вечны, а наша жизнь - скоротечна…
На это раз я промолчал. Не настолько уж звезды и вечны - вспомнить хотя бы сверхновую Патимата. Но по сравнению с человеческой жизнью жизнь звезд несоизмеримо длинна, и возразить Ютте нечего.
Она вздохнула и положила голову мне на плечо.
- А все-таки быть человеком хорошо… - задумчиво сказала она.
Я недоуменно покосился на нее. Ну и фраза… Но неожиданно по телу разлились покой и умиротворение. Как это ни странно, но в этой фразе что-то было, почти как в патетичном восклицании: "Человек - это звучит гордо!" Каждому времени свои лозунги. Я знал много рас гуманоидов, представители некоторых приходились мне не только знакомыми или сослуживцами, но и друзьями, но ни с одним из них не захотел бы поменяться ни телами, ни сознаниями. Человеком быть лучше, как ни антропоцентрично звучит эта мысль. И все же маленький червячок точил душу. И этим червяком были слова фантома Марко Вичета: "Как трудно быть живым… " Слова шли от разума и не зависели от того, какой ты расы. Только разумный понимает, насколько трудно совместить течение жизни как всеобщего времени со своим конкретным существованием.
Между фразами Ютты и фантома было что-то общее, но ломать голову я не стал. Когда начинаешь задумываться о бренности бытия, самое время уходить на покой.
Я запрокинул голову и тоже посмотрел на звезды. Где-то там, почти в зените, находилась невидимая отсюда звезда Патимат. Точнее, то, что от нее осталось - раскаленное газопылевое облако. В памяти непроизвольно всплыли данные из раздела "Астрофизики": мощность взрыва сверхновой, дата, расстояние до Марауканы… Мозг самопроизвольно заработал, как калькулятор, и когда закончил вычисление, я содрогнулся. Вычисление в этот раз получилось не приблизительным, как при оценке возраста Аранея, а точным до секунды. Свет сверхновой, взорвавшейся почти столетие назад, достигнет Марауканы завтра. В двенадцать часов двадцать три минуты семнадцать секунд по местному времени.
На задворках сознания шевельнулся страх, и показалось, что мои мысли подслушивают аналогично тому, как контролировалась система жизнеобеспечения. Неприятно закружилась голова, будто вернулась высотобоязнь.
- Тебе нехорошо? - уловила мое состояние Ютта.
- Да так… - повел я плечами и попробовал отшутиться: - Старость…
Но Ютта шутки не приняла.
- Ты сегодня ел?
- Что-то перехватывал… А что, грозишь накормить ужином?
- Куда же от тебя денешься? - усмехнулась она. - Идем.
- Идем.
Но когда я поднялся, меня пошатнуло, и Ютта подхватила под руку.
- Что-то я совсем расклеился, - честно признался я, но от руки Ютты освободился. Плохо, когда в моем возрасте отказывают биочипы и невозможно регулировать состояние организма. Чувствуешь себя развалиной.
Мы прошли в ее коттедж, и, пока Ютта готовила ужин, я сидел на диване и старался притвориться молодцом, но удавалось плохо. Воздух в гостиной казался спертым, чего, естественно, быть не могло, в довершение всего вернулся утренний одорантный синдром, и обонянию снова мерещился запах тлена. Тленом пах воздух, пах я сам, пахли духи Ютты, тленом разило от готовых блюд, которые Ютта вынимала из окошка кухонного агрегата.
Ютта то и дело поглядывала на меня, и в глазах ее читались тревога и участие. Но еще в них проскальзывало странное любопытство, будто в моем состоянии были виноваты не одорантный стресс и умственное переутомление, а она ставила на моем организме эксперимент и наблюдала, что из этого получится. Неужели она? Еще до прибытия на Мараукану и личного знакомства я отметил ее как самую любопытную личность в составе контингента. Но, если честно сказать, тогда у меня было к ней больше симпатии, чем подозрений.
Ужинали мы молча. Все блюда казались пресными и невкусными, и я насильно запихивал их в себя, предусмотрительно накладывая в тарелку то, что пробовала Ютта. Чем черт не шутит - не хотелось завтра оказаться на препараторском столе с выжженным мозгом. И все же я что-то упустил или не учел, потому что после бокала вина начала болеть голова, и к концу ужина разболелась так, что пришлось принимать медикаментозные препараты. Но они не помогли.
Я хотел уйти спать в свой коттедж, но Ютта насильно оставила у себя. И я смирился - боль разрослась до такой степени, что стало все равно, чем мне грозит дальнейшее.
Ютта уложила меня в постель, дала снотворное и села в изголовье. Точечная боль пульсировала где-то у темени, как гнойный нарыв. С болезненной навязчивостью представлялось, что, когда воображаемый нарыв прорвет, наступит облегчение, но я всеми силами, будто от меня что-либо зависело, старался не допустить этого. Я боялся. До жути боялся, что гной воображаемого нарыва зальет мозг и я перестану существовать как личность. Рассудком я понимал, что эту фобию иначе как идиотской назвать нельзя, но ничего с собой поделать не мог. И не хотел. В отличие от навязанной сознанию высотобоязни в эту фобию почему-то верилось.
- Что за яд ты подмешала в вино? - пытаясь улыбнуться, спросил я.
- Шутишь - значит будешь жить, - сказала Ютта.
Она положила ладонь на мой лоб, но я, мотнув головой, сбросил руку. Показалось, что от ее прикосновения боль стала еще нестерпимей.
- Не прикасайся ко мне… - хрипло попросил сквозь зубы. - Пожалуйста…
- Хорошо, - вздохнула она. - Может быть, позвать медиколога?
- Ни в коем случае! - категорически отказался я. Борацци я не доверял еще в большей степени, чем Ютте.
- Тогда спи.
Я приоткрыл чугунные веки и сквозь мутную пелену боли, застилавшую глаза, посмотрел на нее. И опять уловил на ее озабоченном лице толику непонятной сосредоточенности. Или я обманывался из-за жуткой боли? Ко всем моим фобиям только мании преследования и не хватало.
Переход между бодрствованием и забытьем я не уловил. Реальность и фантасмагория сна смешались воедино, и я уже не разбирал, где сон, а где явь. Вроде бы лежал в постели, рядом сидела Ютта, но это была уже не спальня коттеджа на исследовательской платформе, а каюта космического лайнера. Только Ютту звали Ульфи, и она, разговаривая со мной, называла меня то Любомир, то Саныш…
Затем все сместилось, и я наконец-то погрузился в тяжелый сон. Голова продолжала болеть и во сне, и снилось мне громадное черное зеркало, из тьмы которого выплывали лица участников нашей экспедиции. Они кривлялись, как фантомы, трансформировались друг в друга, невнятно бормотали, шурша голосами в такт марауканскому прибою, и из бормотания я улавливал лишь повторение фразы: "Как трудно быть живым… " В сонном бреду в этой фразе мне чудился затаенный смысл.
Глава 15
Утром, когда я открыл глаза, мне показалось, что нахожусь внутри тесного жесткого скафандра и смотрю на мир из глазниц, как в щели забрала. Надо было расслабиться, вспомнить все, осознать себя, чтобы ощутить свободу… Но вместо этого я смежил веки, заставил себя прорасти в "скафандр" и, только когда ощутил его как тело, вновь открыл глаза.
Все встало на свои места, и было невыносимо горько.
- Саныш? - спросила Ютта, с надеждой заглядывая мне в глаза.
Видимо, она всю ночь бодрствовала и не отходила от моей постели. Что ей сутки не спать, если при желании она вообще может обходиться без сна?
- Нет, - возразил я. - Вольдемар. Кто-то недавно говорил, что человеком быть хорошо.
Ютта разочарованно вздохнула и отвела взгляд.
- Огромная разница между жизнедеятельностью организма и функционированием сознания… - тихо, будто самой себе сказала она. - Живут сами по себе и постоянно противоречат друг другу.
- Я не хочу делить их.
- А я устала совмещать.
Я промолчал. То же самое говорил и фантом, копировавший Марко Вичета, но на то он и фантом.
Ютта встала.
- Завтракать будешь? - спросила она обыденным тоном.
- Я бы поспал…
Она глянула на меня, и теперь в ее взгляде я прочитал жалость. Поняв, что я уловил ее настроение, она отвернулась и отошла к окну.
- Через час похороны… - сказала она, стоя ко мне спиной.
- Тогда будем завтракать, - сказал я, спуская ноги с постели.
Пока принимал душ, Ютта приготовила завтрак. Ели мы молча и не глядя друг на друга - между нами все давным-давно переговорено и сказано. И только закончив завтрак, Ютта посмотрела на меня и тихо сказала:
- Жаль…
Я пожал плечами.
- Это в тебе от человека.
- Кто бы говорил… - невесело усмехнулась она.
Я промолчал. Здесь Ютта права - ни добавить, ни убавить.
Мы вышли из коттеджа за пять минут до начала траурной церемонии. Все так же, как и миллион лет назад, почти вечность, небо над Марауканой было фиолетовым и безоблачным, все так же с него сумрачно светило красное негреющее солнце, все так же поверхность планеты сковывала кора искусственного пеносиликата. Сегодня этой вечности наступит конец. В двенадцать часов двадцать три минуты семнадцать секунд по местному времени. Отнюдь не случайно неприветливый мир древней планеты казался мне знакомым, чуть ли не родным.
Все было подготовлено по канонам похорон во Внеземелье - посреди платформы на линзе субатомного деструктора стояли три закрытых саркофага с эмблемами Земли. Все члены команды были уже в сборе и ждали только нас. Мы подошли, поздоровались, и Корти Ньюмен, на правах старшего по возрасту, прочитал стандартный прощальный текст. Будучи капитаном грузопассажирского флота, Ньюмен не раз совершал траурную процедуру, поэтому читал он по памяти и без запинки подобающим случаю скорбным тоном.
- Кто-то хочет добавить? - спросил он, закончив речь.
Я думал, желающих не найдется - не настолько долго мы знали друг друга, - но ошибся.
- Да. - Хорхе Чивет выступил вперед, молитвенно сложил на груди руки и начал: - Мы предаем ваши тела огню, а души - в руки Господа…
- Не хотелось бы мне оказаться игрушкой в чьих-то руках! - раздраженно оборвал его Борацци. - Ни до, ни после смерти.
Он отстранил Чивета, шагнул к пульту деструктора и нажал на клавишу. Зазвучала траурная музыка, саркофаги накрыл полупрозрачный колпак защитного поля, и когда погребальные аккорды достигли апофеоза, полыхнула сиреневая вспышка. Полусфера защитного поля гигантской воронкой вытянулась вверх и выбросила смерч раскаленного субатомного газа за пределы атмосферы над платформой.
- Вечный вам покой… - сказал Борацци. Он повернулся и обвел взглядом присутствующих. - По земному обычаю полагается помянуть усопших. Есть желающие ко мне присоединиться?
Никто не ответил.
- Ну да… К кому я, собственно, обращаюсь? - саркастически поджал губы медиколог, развернулся и зашагал к своему коттеджу.
Шел он прямо, с достоинством, и мне стало стыдно. Чисто по-человечески. Прав я был вчера - никому не было дела до смерти трех человек.
Но окликнуть Борацци и присоединиться к нему я не успел - дорогу мне преградила Мари Нолано. Впервые она посмотрела мне в глаза, и в ее взгляде читался немой вопрос. Я не стал на него отвечать и также молча задал свой: "Зачем?"
Нолано все поняла и, отведя взгляд, отступила. Тогда я повернулся и посмотрел на Леонору Мшински. Она тоже смотрела на меня, но ее стеклянно-кукольные глаза ничего не выражали. Она ни о чем не хотела меня спрашивать, но и на мой вопрос не собиралась отвечать. Хороший скафандр в этот раз избрал для себя слоаг - один к одному со своей сущностью. Но я и не собирался задавать ей вопросы.
"Если еще кто-нибудь погибнет, то отсюда никто не уйдет!" - молча пообещал я.
Меня услышали и поняли.
"Это стандартная зачистка, и ты об этом знаешь, - отозвался из ниоткуда Аоруиной. - Так всегда было и будет. В их мире с докучливыми насекомыми поступают аналогичным образом".
"А себя в роли раздавленного таракана ощутить не хотите?! - огрызнулся я. - Могу поспособствовать!"
Я поймал на себе еще чей-то взгляд, резко обернулся, но Лю Джун уже смотрел в сторону. И этот туда же! С виду - лощеный аристократ, этакий брезгливый чистюля, а на самом деле… М-да. В отличие от меня, брезгливость и высокомерие ему действительно внедрили в сознание в отделе планирования операций СГБ.
- Да пошли вы все!.. - в сердцах сорвался я, развернулся и зашагал к коттеджу медиколога.
- Что это все сегодня такие нервные? - донесся из-за спины возглас Эстасио.
Ему никто не ответил, и я не обернулся.
Дверь за собой Борацци не закрыл, и я вошел без приглашения. Впрочем, меня теперь не могла бы остановить и заблокированная дверь.
Медиколог стоял у столика спиной к двери и разливал коньяк в два стакана. Будто знал, что я приду.
- Ты один? - не оборачиваясь, спросил он. Впервые он обратился ко мне на "ты", и это прозвучало несколько грубовато, словно он узнал обо мне всю подноготную. Как и я.
- А с кем вы меня ожидали увидеть?
Борацци неопределенно повел плечами и повернулся.
- Черт его знает… Может, с парочкой фантомов, а?
Губы его искривились в саркастической усмешке, но тон был серьезным, а взгляд прищуренных глаз острым.
В тон ему я и ответил:
- У фантомов другие функции - они коньяк не пьют.
- Даже так… Понятно. - Борацци тяжело вздохнул, отвел взгляд и взял стакан. - . Ну а ты-то погибших помянешь?
- Помяну. - Я взял второй стакан. - Светлая память…
- Только этого не надо, - поморщился Борацци. - Не люблю фальши… Какая память, да еще светлая? Родственников у них не было, а мы их почти не знали. Они ушли, и память о них осталась только в нас. Когда уйдем мы, их имена канут в небытие.
Он выпил залпом, стряхнул остатки коньяка на пол.
- Вот и все… Жили люди, к чему-то стремились, чего-то добивались… А когда умерли, не осталось даже праха. Будто их и не было.
Он сел.
Я повертел стакан в руках. Сказать было нечего. Молча выпил, по примеру Борацци стряхнул капли на пол и тоже сел. Коньяк, на удивление, оказался настоящим, земным, и я с удивлением покосился вначале на этикетку на бутылке, затем перевел вопросительный взгляд на медиколога.
- Из запасов коммодора, - понял меня Борацци.
Я не стал интересоваться, каким образом ему удалось проникнуть в заблокированный коттедж Гримура - сейчас это уже несущественно. Возможно, у Борацци были ко мне вопросы, но у меня к нему - нет.
- "Это неизведанная страна, откуда не возвращается ни один путник"… - внезапно сказал он и внимательно посмотрел на меня.
- Шекспир, - кивнул я. Коммодор тоже цитировал Шекспира, но в своей интерпретации. Медиколог же процитировал дословно, и в данной ситуации фраза имела двоякий смысл. Как в прямом смысле, касательно погибших членов команды "Проекта "М", так и…
- К чему это? - не став темнить, спросил я. - Это что - тест?
- И тест тоже.
- На что?
- Насколько ты человек.
Я подумал.
- Наверное, в гораздо большей степени, чем сам представляю…
- Тогда - зачем?
- Что - зачем? - машинально переспросил я, хотя прекрасно понимал, о чем спрашивает Борацци. Совсем недавно и я задавал тот же вопрос.
- Зачем вы убили Вичета?
- К смерти Марко я не имею никакого отношения.
- А я имел в виду не тебя лично, а ВАС.
Борацци был сама невозмутимость. Спокойно сидел, смотрел на меня, и в его глазах не было и тени обычной подозрительности. Сгинула бесследно, как и мои фобии. Мне вспомнилось обоснование убийства Аоруиноем, и стало тошно.
- Врать не хочу, но и честно отвечать тоже.
- Не хочешь шокировать бессмысленностью причин убийства?
Я с удивлением посмотрел на Борацци. Он был одним из трех членов команды, никак не связанных с событиями на Мараукане, но из людей, похоже, самым осведомленным. Или самым прозорливым? Агенты службы галактической безопасности и не догадывались о том, о чем он спрашивал. И в то же время я ничего особенного в его сознании не улавливал - самый обычный человек.
- А ты не бойся, говори прямо. Переживу как-нибудь, - усмехнулся он, наливая в стаканы коньяк.