- Наши ученые?! - Андрей так же неожиданно, как только что возмущался, развеселился. - Если где-то и существуют настоящие ученые, то не в нашем университете. Не знаю, по каким темам кандидаты и доктора наук защищали диссертации, только в научном мире их достижения неизвестны. Пауки в банке! Единственное, чем занимаются, так тем, что подсиживают друг друга, чтобы занять место поближе к государственной кормушке. Вон декан на меня волком смотрит, что не отстегиваю ему из своего приработка. Выгнал бы меня с удовольствием, но тогда стеклодувную мастерскую закроют, а его подсидят. Претендентов на теплое место декана много.
- Кончай ныть, - поморщился я, - а то тоже начну плакаться о своих личных неурядицах. Жилетка есть?
- Нет. Зато спирт есть. Будешь?
- Не буду. И без него голова кругом идет. Что у нас за менталитет такой - как проблема, так лучшего способа, чем заливать ее спиртным, не находится?
- Потому такой, что наша с тобой проблема неразрешима, - пожал плечами Андрей. - Меньше над ней голову ломай, работай и получай зелененькие. А если тошно - водку пей.
- Это тебе хочется, чтобы она была неразрешимой, - не согласился я. - Инопланетяне, вторжение, лапки кверху...
Андрей скривился как от оскомины.
- Да плевать мне, кто они - передовой отряд вторжения, мирные исследователи, потусторонние силы или предвестники Армагеддона местного значения. Кто их заслал, откуда и с какой целью. Платят, жить позволяют, и ладно.
- Засланцы, говоришь?
Андрей прищурился.
- Картавить изволите?
- А ты что, японец?
- При чем тут японец? - не понял Андрей.
- В японской речи нет звука "л".
- Буквы?
- Букв у них тоже нет.
- Японовед ты наш...
- От стеклодуя слышу.
- Таки "...дуя"? - обиделся Андрей.
- Аки "японо...", - не остался я в долгу.
Последнее слово было за мной, и мы замолчали.
Выпустили пар в пустопорожней перепалке и неожиданно поняли, что говорить не о чем. Ничего мы не выяснили, ни к какому решению не пришли и вряд ли придем. Напрасно говорят, что истина рождается в споре. В споре появляются синяки и выбиваются зубы, а проблемы не разрешаются, а усугубляются.
Андрей шумно вздохнул, нагнулся и достал из-под стола литровую бутыль без надписи.
- Давай вмажем спирту, мозги затуманим?
Я покачал головой.
- Не хочу. - На душе было тошно, и отчаянно хотелось побыть одному. - Пойду я...
- Как хочешь, - равнодушно сказал он. Видимо, в своем желании побыть в одиночестве я не был оригинален, и Андрей хотел того же. - Что-то новое выяснишь, сообщи.
- И ты тоже, - сказал я, поднимаясь с табурета. Все-таки скрывалась за его напускным безразличием тревога. Когда страус прячет голову в песок, перья на гузке подрагивают.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Ветер стих, и на город пал плотный промозглый туман. Снежная слякоть хлюпала и чавкала как под подошвами, так и внутри прохудившихся зимних сапог, поэтому из моего желания побродить по городу, подумать ничего не получилось. К моим проблемам недоставало только простуды.
Однако, направляясь домой, думать я себе запретить не мог. Мысли неотрывно крутились вовсе не вокруг "живых" трупов, стеклянных глаз и ожившего Буратино, а вокруг таинственной личности оперуполномоченного Петрова-Сидорова. После разговоров с Мироном и Андреем версия о том, что он - рядовой мошенник, отпала, а в версию о его принадлежности к ФСБ не верилось. Люди в ФСБ чрезвычайно прагматичны и не верят в потусторонние силы. Их конек - контрразведка, борьба с инакомыслием и террористическими актами. Предотвращением вторжения инопланетян занимаются исключительно психотерапевты. На психотерапевта Петров-Сидоров не тянул, и кто он такой, оставалось загадкой. Но знал он очень много, мало того, вел с нами какую-то непонятную игру. Отнюдь не случайно он назвался мне и Андрею разными фамилиями - определенно предполагал, что мы встретимся, обсудим свои проблемы и его вспомним. Если рассчитывал вызвать у нас тревогу и беспокойство, то своего он добился. К ожившему Буратино я относился более спокойно - все-таки трансцендентные силы если и вредят, то без особого усердия. Петрова-Сидорова же я начинал опасаться и чем дольше о нем думал, тем больше боялся. Нет зверя страшнее человека.
Когда я вошел в подъезд, чувство опасности возросло, но, к счастью, на лестничной площадке никого подозрительного не встретил. Опять приступ паранойи...
- Ко мне никто не приходил? - с некоторой опаской поинтересовался я у желтой рожицы.
"Ты меня в сторожа не нанимал", - ответила она с улыбкой.
Я облегченно перевел дух и погладил рожицу ладонью. Стена была обычной, шершавой, а рожица и не думала оживать. И на том спасибо - сыт уже паранормальными явлениями по самое некуда.
Уверенный, что мой дом - моя крепость, я вставил ключ в замочную скважину, открыл дверь... И замер на пороге.
В квартире кто-то был: в комнате работал телевизор, бубнил голос диктора, на стенах прихожей играли блики света. Неужели Петров-Сидоров решил претворить в жизнь свое обещание скорой встречи? Если так, то вряд ли он будет вести себя столь же корректно, как во время предыдущего визита.
- Чего встал на пороге? - донесся из комнаты голос Оксаны. - Заходи, будь как дома!
С души будто камень упал, и я оттаял. Лучше бы это оказалась Любаша, но... Быть может, прислала дочку в качестве парламентера? Вообще-то я не вел военных действий, но вот она почему-то на меня ополчилась.
Я закрыл дверь, снял куртку, шапку, переобулся в тапочки и, с удовольствием ощущая, как оледеневшие ноги начинают согреваться, вошел в комнату.
Оксана сидела в кресле, смотрела телевизор и усиленно поглощала бананы.
- Привет! - развязно поздоровалась она. - А говорил, что бананов нет!
Я глянул на блюдо и увидел только кожуру.
- Уже нет.
Она тоже посмотрела на блюдо и наигранно огорчилась:
- Жаль...
- Каким образом ты здесь оказалась? - строго спросил я.
- Обыкновенным, через дверь.
- А ключи у тебя откуда?
- Стащила у мамы из сумочки, - без тени смущения призналась она.
- Так... - протянул я. Версия о том, что Оксану прислала мать, развеялась как дым. Жаль. Похоже, с Любашей предстоит еще один нелицеприятный разговор. - А почему не в школе?
Оксана неожиданно захихикала.
- А ты когда-нибудь на календарь смотришь? Какой сегодня день?
- С утра было двадцатое.
- А день недели?
Я запнулся. При работе "на вольных хлебах" мало обращаешь внимания на дни недели.
- Вроде бы понедельник...
- Воскресенье! - язвительно поправила Оксана. - А по воскресеньям, да будет тебе известно дети в школу не ходят.
Я окончательно стушевался. Умела Оксана уесть - язвочка еще та. Развернув стул к телевизору, я сел.
- Что смотрим?
- Местные новости. Видишь, старичку семьдесят шесть лет, а его награждают медалью. А тебе слабо?
В глазах Оксаны плясали бесенята, губы кривила ироническая усмешка, и я не стал ее разочаровывать.
- Куда мне. Если вознамерюсь своротить горы, то сверну себе шею.
И тут я узнал старика. Это был тот самый извращенец, который наблюдал за игрой ребятишек в хоккей и страстно желал, чтобы кто-нибудь из них сверзился в полынью.
- Да за что же ему медаль-то? - безмерно удивился я.
- За спасение утопающих. Он вчера вытащил мальчишку из проруби. Уже пятого за эту зиму.
Я икнул, вытаращился на старика на экране и беззвучно, как рыба, захлопал губами. Затем расхохотался.
- Ты чего? - недоуменно посмотрела на меня Оксана.
- Так я его знаю! - давясь смехом, сказал я. - Встретил вчера на набережной... Он сидел, смотрел на ребят, играющих на льду в хоккей... Я его еще за извращенца принял...
- Не вижу ничего смешного, - поджала губы Оксана.
Я запнулся, подавил смех и посмотрел на ее сердитое лицо. Действительно, ничего смешного - караулил старик детей, чтобы спасать, а не смаковать, как кто-то из них тонет. Этакий спасатель на водах на общественных началах.
- Пожалуй, ты права, - согласился я.
- Я всегда права! - безапелляционно заявила Оксана, тряхнула кудряшками, и бирюзовый огонек блеснул у нее на шее.
- Зачем ты надела мамин кулон? - дрогнувшим голосом спросил я.
- А она не хочет носить.
Я не стал задавать вопрос "почему?", опасаясь нарваться на очередную колкость. Посидел, подумал.
- Что у вас с мамой произошло? - наконец глухо спросил я.
Оксана подобралась в кресле, села ровно, но ироничная улыбка не сходила с ее губ.
- Разногласия на сексуальной почве! - неожиданно выпалила она.
Кажется, я покраснел.
- Это в каком же смысле?
- В самом что ни на есть прямом! - нимало не смущаясь, заявила Оксана. - Я сказала, что отобью тебя у нее и буду с тобой жить!
Меня будто обухом по голове ударили. Сидел пришибленный, втянув голову в плечи и оторопело уставившись в голубые глаза Оксаны. Мамины глаза. Язвительная улыбка исчезла с ее лица, смотрела она прямо и открыто, и было непонятно, искренне она говорит или в очередной раз проверяет меня на вшивость.
"Созрела девочка..." - глупо отметило сознание. Почему-то представилось, что на моем месте сидит Мирон. Тот бы не растерялся и сразу скомандовал: "Тогда раздевайся".
- Мое мнение по этому вопросу тебя не интересует? - тихо спросил я.
- А ты что, не согласен? - все с той же откровенной прямотой выпалила она.
- Милая дочка, не гожусь я на роль любовника Лолиты...
- Не называй меня дочкой! - вспылила она, и, кажется, это было сказано искренне.
- А другого места в моем сердце для тебя нет, - спокойно, пытаясь вразумить ее, сказал я. Получилось высокопарно, но как уж получилось.
- Это почему же?
Не знаю, что Оксана задумала, правду ли говорила или хотела зло подшутить надо мной, но сейчас мои слова оскорбили ее.
- Потому что я люблю твою маму.
- Любовь... - зло фыркнула Оксана. - Понапридумали... Секса тебе недостаточно?
Я горько усмехнулся детской наивности и ничего не ответил. От моего насмешливого взгляда по липу Оксаны пошли красные пятна. Она вскочила, бросилась в прихожую и начала поспешно одеваться. Затем до меня донеслось: "У, козел...", и входная дверь хлопнула с такой силой, что на кухне задребезжала посуда.
Лучше бы она разбилась вдребезги, все на душе было бы легче... Потому что черепки от моей так и не состоявшейся семейной жизни уже не склеить.
Я неподвижно сидел на стуле, тупо вперившись невидящим взглядом в стену, и в голове не было ни единой мысли. В душе царила пустота, и было так тоскливо, что ничего не хотелось. Даже вешаться.
Поэтому, когда почувствовал, что кто-то теребит меня за штанину, ничуть не удивился. Равнодушно повернул голову и увидел у своих ног отчаянно жестикулирующего Буратино.
- Ты был здесь? - спросил я его.
Буратино перестал жестикулировать, внимательно посмотрел на меня стеклянными глазами, беззвучно зашевелил челюстью, затем кивнул.
- Все видел, все слышал?
Он опять кивнул.
- Тогда какого рожна тебе надо!!! - заорал я, вскочил со стула и хотел изо всей силы пнуть деревянную куклу. Так, чтобы она врезалась в стену, разлетелась в щепу, а стеклянные глаза брызнули мелкими осколками. Однако Буратино ловко увильнул, нога попала в пустоту, и я, не удержав равновесия, рухнул на пол.
Кажется, я заплакал. Не помню точно, потому что меня одновременно захлестнули безмерная ярость и опустошающая беспомощность, и я не мог адекватно оценивать ситуацию. А потом наступила апатия. Полнейшая.
Я лежал на полу, глазной нерв регистрировал, как вокруг меня мельтешит, теребит за одежду, жестикулирует деревянная кукла с длинным острым носом и улыбкой до ушей, но мозг никак на это не реагировал. Затем Буратино куда-то исчез, временно наступил умиротворяющий покой и для тела, и для глаз... А потом на голову плеснулась волна ледяной воды.
Меня подбросило, словно пружиной. Я сел, ошарашенно замотал головой, рукавом вытирая мокрое то ли от слез, то ли от воды лицо. Соображалось туго, как после похмелья, но я более-менее пришел в себя.
Буратино стоял напротив, смотрел снизу вверх, держа в руках большую, чуть ли не с него, алюминиевую кружку.
- Что тебе надо? - натужно, с трудом ворочая языком, спросил я.
Он поставил кружку на пол, беззвучно задвигал челюстью, зажестикулировал, указывая то на меня, то на лоджию.
- Не понимаю, - помотал я головой. В голове шумело, в глазах рябило, как в телевизоре, включенном на пустой канал.
Буратино отбежал к лоджии и, приглашая, замахал рукой.
- Хочешь, чтобы я пошел за тобой?
Он быстро закивал и скрылся на лоджии.
Я тяжело поднялся и на ватных ногах последовал за ним. Никогда не боксировал на ринге, но мне казалось, что именно так чувствуют себя боксеры после тяжелейшего нокаута. Разница лишь в том, что мне не челюсть своротили, а душу вывернули.
Когда я вышел на лоджию, Буратино уже стоял на верстаке и держал в руках карандаш. Увидев меня, он начал, как ломом, долбить карандашом верстак. Держал он карандаш как-то странно, и когда я присмотрелся, то понял, что пальцы у него вывернуты в противоположную от ладони сторону.
- Ты неправильно держишь карандаш, - сказал я и показал, как у человека сгибаются пальцы.
Буратино страшно рассердился на замечание, задвигал челюстью, завращал глазами и снова с удвоенной силой принялся долбить верстак. Только тогда я наконец обратил внимание, что стучит он по карандашной надписи, оставленной вчера.
"Придумай вместо этой безделушки такое устройство, чтобы я мог говорить".
"Только над этим все время голову ломал!" - чуть не вырвалось у меня, но я промолчал и принялся усиленно растирать виски. Задачка еще та! На электронном уровне для искусственного интеллекта эту проблему вроде бы решили, но вот для механической куклы... Кто мог подозревать, что у нее может проявиться интеллект?
И все же задачку я решил буквально сразу. Точнее, не решил, а нашел выход из ситуации, чтобы отвязаться. Сел на стул, достал из ящика верстака пищик, которым пользуются актеры кукольного театра, подложил под язык и пропищал:
- Такое устлойство устлоит?
Вынув пищик изо рта, я положил его у ног Буратино.
- Только не знаю, как ты будешь дуть в него.
Буратино отшвырнул карандаш в сторону, внимательно посмотрел на пищик, на мой рот и снова на пищик. Затем наступил на него ногой, и пищик неожиданно завибрировал.
- Пловелка свука - лас, два, тли...
"Что ему стоит ветер устроить..." - ошарашенно подумал я, и в памяти всплыло, как куклы на стене качались от непонятного сквозняка.
Буратино сбросил с себя безрукавку, схватил пищик, повернул голову на сто восемьдесят градусов и, вывернув руки, вставил его в щель в спине, где раньше была "хохоталка". Затем снова надел безрукавку, вернул голову в нормальное положение и посмотрел на меня.
- Стластвуй, папа Калло! - с чувством сказал он и неожиданно добавил совсем уж фривольным тоном: - Хы-хы, ха-ха, хи-хи!
- Здравствуй, сынок, - улыбнулся я и впервые не обиделся на прозвище. Происходящее напоминало кукольный спектакль - только кукловода я не видел. - Что скажешь?
- Отклой яссик велстака, папа Калло!
Глаза блестели, рот до ушей улыбался вечной улыбкой, и сейчас он был чрезвычайно похож на настоящего Буратино, который принес папе Карло золотой ключик.
Я выдвинул ящик и увидел пачку стодолларовых банкнот и шесть спичечных коробков со стеклянными глазами. Денежное дерево в Стране Дураков плодоносило не золотыми монетами, а зелеными ассигнациями.
- А где поленья? - машинально спросил я, мгновенно догадавшись, что все это означает.
- Под велстаком! - жизнерадостно сообщил Буратино.
Я заглянул под верстак и обнаружил аккуратную поленницу древесины разнообразных пород из коллекции географического факультета университета. На некоторых чурбачках сохранились наклейки инвентарных номеров.
- А зачем нужны необычные породы дерева? Это важно?
- Не-а! Так полутсилось. Вассны гласа, а в остальном устлоит любой неодусевленный мателиал. Но ты ведь кукол только из делева делаес?
- Из любого достаточно пластичного материала, - возразил я. Готовность куклы отвечать на вопросы обнадеживала. - А деньги откуда?
Однако рано радовался.
- От велблюда! - неожиданно парировал Буратино, и в его тоне послышались знакомые нотки. - Хы-хы, ха-ха, хи-хи!
- А вот хамить не надо, - строго сказал я.
Вид дергающейся на верстаке веселой куклы никак не ассоциировался с пришельцами, тем более агрессорами. Слишком долго я проработал в театре и настолько привык к двигающимся и разговаривающим куклам, что оживший Буратино представлялся мне персонажем, которого и поучить не грех.
- Холосо, папа Калло, - согласилась кукла. - Спласивай. На тсто смогу, на то ответсю.
Я немного подумал, но голова работала плохо, поэтому не нашел ничего лучшего, чем задать идиотский вопрос:
- Ты кто?
И нарвался.
- Дед Пихто! - залился смехом Буратино.
Вопреки своему обещанию, он не внял наставлениям. Ну что с него возьмешь? Кукла, она и есть кукла.
- Мне тебя так и называть? - нашел я выход из положения.
Кукла подумала, повела плечами и отрицательно покачала головой.
- Не-а. Сови лутсе Булатиной, тстобы длугие не путали. У вас ведь так эту куклу совут?
- А что, собственного имени нет?
- Нет. - Буратино замялся. - Я отин. Тоцнее, тут тсясть меня.
Я подумал. Ситуация не совсем укладывалась в голове, но вопрос я нашел.
- А у этой твоей части, которая здесь, есть название?
- Есть... - Буратино вновь помялся. - Только оно не свуковое. Плинтсип обссения месту тсястями иной, тсем у вас.
- Это как? Телепатический, что ли?
- Нет, но... Пледставь, тсо ты - собака. Это люди дают им клитски, а их имена месду собой - их интивитуальный сапах.
- Так вы что - воняете? - удивился я.
- Хы-хы, ха-ха, хи-хи! - покатился со смеху Буратино. - Это се я так, для плимела!
Я смущенно прочистил горло и перешел к более обстоятельным вопросам.
- Откуда ты появился?
На этот вопрос Буратино ответил без смеха:
- Это тлудно опяснить. У вас нет такого понятия.
- Со звезд?
- Не-а.
- Из другого измерения?
- Не-а.
Я запнулся. Мои знания в области фантастики ограничивались несколькими фильмами, поэтому, кроме высказанных предположений, других, откуда ещё могут появиться пришельцы, у меня не было.
- Неужели из преисподней?
- Ну ты даес! - снова покатился со смеху Буратино. - Как поес! В бога, тсто ли, велуес?
- Атеист, - мрачно возразил я. Мне перестало правиться его веселье.
Похоже, Буратино уловил мое настроение и посерьезнел.
- Я усе говолил, тсто тебе тлудно понять. У вас нет и блиского плетставления о моем миле.
- Нет так нет, - вздохнул я. - Тогда зачем вы пришли? Или адекватного понятия цели вашего появления у нас тоже нет?