День 2
Свадьба гуляла вовсю. Гости, числом более сотни, не уместились в трактире и столы накрыли во дворе. Здесь же, чуть поодаль, жарилась на решетках свинина, жарились колбаски и шпикачки, жарился даже сыр – ароматный дым поднимался в голубое небо, раздувался ветром, щекотал ноздри. Два повара-близнеца едва успевали бегать вдоль ряда жаровен – оба толстые, монументальные, в белых колпаках и синих фартуках, с огромными руками, поросшими рыжим волосом. Гости чокались глиняными кружками, пивная пена шлепками падала на столы. Столы ломились от блюд – суп-гуляш, остро пахнущий чесноком, салаты, паштеты, рулеты, голубой карп, запеченный в соусе и украшенный веточками базилика, и картошка с маслом и укропом, и конечно, огромные куски мяса – истекающие жирным соком, янтарно-желтые, в коричневых полосках, выжженных грилем, и, само собой, пиво, пиво, пиво – прозрачное, пенистое, хмельное, лучшее в мире, сваренное прямо здесь, в деревне, в пивоварне на склоне старого холма. Скрипка и два аккордеона – вот и весь оркестр, но как они играли! Как дружно – в сто глоток – пели гости, как выпевали свадебный кант на незнакомом Лине языке, как улыбались в сто улыбок Лине и ее жениху – сто щербатых ртов с плохими зубами. "Горько, горько!!!" – поминутно, вскакивая с места и размахивая кружкой, кричал кто-нибудь из гостей; вначале Лина не знала, что это значит, но Иржи научил ее – если кричат "горько", то нужно целоваться – взасос, насколько хватит дыхания. И Лина целовалась с Иржи – он как и всегда, делал это классно, лучше всех, и губы Лины давно распухли, но она раз за разом вставала и целовалась снова – что ж поделать, гостей нельзя обидеть.
Лина и Иржи сидели во главе самого большого, самого длинного стола. Лина в длинном платье из домотканого льна – белом, с красными лентами, нашитыми на груди и рукавах. Ее роскошная коса со вплетенными цветами лежала на макушке толстым золотистым кренделем. Иржи – в забавном пиджачке, черном и кургузом, в шляпе-цилиндре, на шее – галстук-бабочка. По правую руку от Иржи сидел его отец, бодрый старичок по имени Вацлав. По левую руку от Лины – ее папа, Юзеф Горный – пьяненький, растрепанный, счастливый донельзя.
– Ну и что, дочка, что он чех? – прокричал в ухо Лине отец. – Мы, поляки, с чехами братья и сябры, forever and ever. Чехи и ляхи, да. Едина кровь! Твой Иржи, он ладный хлопчик. И кум мой новый, Вацлав, парень хоть куда… Ты не ошиблась, дочка, Хеленка моя малая. Хоть раз в жизни не ошиблась. Кум, дай чокнуться с тобой, сукин ты сын, пся крев! Горько! Горько!!!
Юзеф поднялся, уронив стул, и нетрезвой походкой направился к парню Вацлаву. Стариканы обнялись, основательно окатив друг друга пивом, едва не упали, удержались все же на ногах совместными героическими усилиями, и завопили в две глотки:
– Горько! Горько нам!!! Целуйтесь, новобрачные!
– Умник, я сейчас умру, – сказала Лина на ухо Иржи. – У меня губы уже наверное как две подушки, да?
– Хорошие у тебя губки, – ответил Иржи. – Не фантазируй, детка. Свадьба бывает раз в жизни… во всяком случае, я надеюсь, что в нашей с тобой жизни будет именно так. Поэтому отдувайся.
– Я тебя люблю, Умник, – шепнула Лина.
– Тем более отдувайся.
Они целовались недолго – полминуты, не больше, и Лина все полминуты думала о том, как это глупо – целоваться по заказу. Потом поклонились гостям и сели.
– Ты уже не брезгуешь мной? – спросила Лина.
– Нет, – Умник улыбнулся. – А ты что, не заметила? Вчера. И позавчера? По-моему, я был хорош. Сам собой горжусь.
– Ты хорош. Хорош… – Лина провела пальцами по узловатой кисти Иржи. – Только почему ты обманул меня? Почему вначале привез меня не в Чехию, а в жуткую примитивную Россию? Я так расстроилась…
– Так было нужно, – сурово сказал Иржи. – Не забывай, что я шпион, спецагент, сотрудник всемирного антигенетического чешского комитета имени Яна Жижки. Я всегда на боевом посту!
Словно в подтверждение этих слов за оградой двора раздались крики, затрещали выстрелы, тяжело бухнули взрывы – сотрясли землю, уронили на столы кружки, залили пивом колени гостей. Завопили мужчины, разом заплакали беременные женщины. Сворки ворота слетели с петель, широченный американский джип с пулеметом на крыше неспешно вкатился во двор, дверцы его распахнулись. Из джипа выпрыгнули трое – квадратный блондинистый янки, негр, черный как головешка, и латинос с набриолиненными волосами. Все трое – в зеркальных очках и синих пиджаках с желтыми блестящими пуговицами.
– Спокойно, европейские ублюдки, – вальяжно произнес негр. – У вас есть право лгать на каждом шагу, нарушать законы и ненавидеть Америку – колыбель человеческой цивилизации. Есть право не знать об обратной стороне зеркала, право думать, что вы в этом мире что-то из себя представляете. И еще: у вас есть право умереть, и отправиться в ад, и увидеть вашего большого босса, Дьявола, и поцеловать его под хвост, и гореть в этом аду до самого Страшного суда. Аминь.
Трое джиннов разом выхватили из-под пол пиджаков огромные никелированные автоматы и начали стрелять.
– Спокойно! – крикнул Умник Иржи. – Я всех спасу! Для сотрудников всемирного антигенетического чешского комитета имени Яна Жижки не существует препятствий!
Он вскочил на стол, сдернул с головы цилиндр, обнажив сияющий металлом купол. В черепе открылись квадратные окошки, числом не менее десяти, из каждого высунулся вороненый ствол.
– Смерть агентам службы генетической безопасности Соединенных Штатов Америки! – воскликнул Иржи. – Да здравствует свободная любовь, не извращенная биологическими присадками!
И открыл пальбу из всех стволов.
* * *
– Лина, Лина…
Кто-то тряс ее за плечо.
– А, что? – Лина резко села в кровати, заморгала, потерла пальцами веки. – Что такое?
– Как вы себя чувствуете? – спросил Иконников.
– Я?
– Да, вы.
– Не знаю… Хорошо, кажется. Я все еще в России?
– Да, конечно. А где бы вы хотели быть? В Америке?
– Нет, только не в Америке, – Лина тряхнула головой, разгоняя остатки сна. – В Чехии, вот где я хочу быть. Вы когда-нибудь были в Чехии, Мефодий Святоплуто… Святопалко…
– Святополкович, – поправил Иконников. – Очень просто выговорить: Святополкович. А в Чехии я был. Четыре раза. Приятная страна, что и говорить. Но Россия не хуже.
– Не хуже? – Лина скорчила скептическую гримасу. – А в Чехии геноприсадки запрещены?
– Пока нет. Но ими мало кто пользуется – чехи, знаете ли, немногочисленный народ, к тому же весьма разумный и осторожный. Они не хотят вымереть. К тому же – и это всем известно – европарламент готовит сейчас закон о полном запрещении генетических присадок во всех странах Евросоюза. Думаю, что меньше чем через полгода такой закон будет принят.
– Всем известно, говорите? А почему мне неизвестно? Я смотрю новости… иногда. У нас об этом точно не говорили.
– У вас о многом не говорят.
Лина хотела было по привычке возразить, но промолчала. В конце концов, она не нанималась противостоять русской пропаганде в одиночку. Нужно разобраться самой, посмотреть на все собственными глазами. Понятно, что Америка не может быть совершенной, но не до такой же степени. Похоже, что русские знают о США так же мало, как американцы о России.
– А Умник – чех? – спросила она.
– Нет, он русский. Почему вы все время спрашиваете о Чехии, Лина?
– Сон мне приснился… Вначале хороший, а потом страшный, дурацкий. Умник там был чехом, и звали его Иржи.
– Забавно, – Иконников улыбнулся. – Нет, он не чех, точно. Зовут его Юрий Николаевич Ладыгин, родом он, если не ошибаюсь, из Брянска – есть в России такой город. Очень хороший человек… ну и специалист, конечно, высшего класса.
– По чему специалист?
– По всему, – туманно сказал Иконников. – По всему, чему угодно.
– А сколько ему лет?
– Тридцать пять.
– Тридцать пять? Всего? А я думала – за сорок, – призналась Лина. – Вы, русские, очень старо выглядите, прямо как марджи. Вам что, трудно подтяжку сделать?
– Эту тему мы уже обсуждали, – уклонился Иконников.
– Ладно, ладно… Извините, доктор. Что вы дальше будете со мной делать? Снова обвешаете датчиками и будете изучать как лабораторную крысу? Возьмете у меня всю кровь, чтобы разобраться с моими переделанными генами?
– Зачем же всю? – Иконников развел руками. – Сколько нужно, мы уже взяли. И исследовали вас достаточно углубленно.
– И все это время держали меня под наркозом? Почти две недели?
– Именно так.
– Ну не свинство ли с вашей стороны?
– Не свинство. Всего лишь гуманный акт. Не думаю, что вам очень понравились бы те процедуры, которые мы выполняли. Но не выполнить их мы не могли. Извините.
– Ага-ага. Понятно. Значит, теперь я – ваша собственность?
– Почему вы так решили?
– Один тип из СГБ сказал, что я – их собственность. Потому что присадка, которую мне вкатили, украдена у них. Вы украли меня саму. Значит, теперь я принадлежу вам, со всеми потрохами. Так, да?
– Совсем не так. Вы принадлежите себе. Только себе, Лина. Мы не СГБ, и не BSOM, у нас все по-другому.
– Значит, вы не СГБ? А кто же? Всемирный антигенетический чешский комитет имени Яна Жижки?
Доктор засмеялся. Хохотал минуты три, вытирал слезы рукавом и никак не мог остановиться.
– Уф-ф, – наконец сказал он. – Ну вы даете, Лина… Всемирный чешский… как вы там сказали?
– Комитет. Антигенетический.
– Ага, антигенетический. Смешно, правда. Нет, у нас несколько другая структура.
– И как же она называется?
– Российский Комитет биологического контроля. Сокращенно – КБК.
– Вот видите, почти угадала. Тоже комитет. Спецслужба.
– КБК – большое государственное учреждение, – заявил Иконников. – Большое, разветвленное и совершенно легальное. Но и элементы спецслужбы у нас есть, для особых случаев. Глупо было бы отрицать.
– Антиамериканская спецслужба, – уточнила Лина.
– Мы не враги Америке, – уверенно сказал Иконников. – Более того, мы в какой-то мере мы ее союзники. Я говорю, конечно, о людях, живущих в Америке, а не об уродливой опухоли под названием BSOM. Россия пытается удержать мир от катастрофы. Сперва мы были одиноки в своем стремлении, потом к нам присоединились Китай и Азиатская Уния. С Европой было много сложнее. Но, как видите, и там возобладал голос разума.
– И весь сыр-бор – из-за генетических присадок?
– Не только. Здесь много всего намешано. Ущемление прав и свобод человека на североамериканском континенте, и нелегальные полеты на Станс, и разработка генного оружия, и военные операции, не санкционированные ООН. Много чего.
– Военные операции? – Лина не поверила своим ушам. – Да быть такого не может! На земле уже тридцать лет не воюют!
– Воюют, Лина, – заявил Иконников. – Воюют. Вы, насколько я знаю, уже осведомлены о форсфайтерах. Как вы думаете, для чего их создают? Для того, чтобы помогать селянам с удвоенной скоростью убирать урожай?
Лина упала обратно на подушку в изнеможении. Нет, слишком много для одного раза. Слишком много противной и не слишком убедительной информации.
Через пять минут ей скажут, что на американских фермах вместо барашков и поросят выращивают русских младенцев и режут их в угоду всесильному зловещему BSOM, и откармливают их мясом хай-стэндов. И что, этому она тоже должна верить?
– Хватит, – попросила она жалобно. – У меня уже голова пухнет. Можно, я просто полежу полчасика? А потом позавтракаю.
– Пообедаете, – уточнил Иконников. – Уже время обеда. Вам принести еду сюда или в общую столовую пойдете?
– А что, можно в общую? – Лина недоверчиво прищурилась.
– Конечно, можно. Почему бы и нет?
– Тогда в столовую! А Умник там будет?
– Нет. Он в другом крыле. Там своя столовая.
– Понятно… А меня в ту столовую не пустят?
– В ту – нет. Извините, у нас определенный режим, с этим приходится считаться.
– Опять понятно… – Лина тяжело вздохнула. – Ладно, тогда буду обедать здесь. Я так думаю, что не увижу Умника еще сто лет. Если вообще когда-нибудь его увижу.
– Вы так хотите с ним встретиться?
– Очень хочу! – настойчиво сказала Лина. – Просто до смерти хочу. Пожалуйста, доктор!
– Ладно. Если вы так настаиваете… – Иконников развел руками. – Это можно устроить. Увидите своего Юрия уже сегодня.
– Ура! – завопила Лина, вскочила с кровати, обхватила шею доктора руками и чмокнула его прямо в лысину. – Вы прелесть, доктор, вы просто лапушка!
Иконников смущенно крякнул и порозовел.
* * *
В палате Лины имелось все, необходимое для минимально комфортной жизни – кровать, пара кресел, прямоугольный стол из настоящего дерева, холодильник, кондиционер, санузел с душевой кабиной и даже минисауной. И, слава Богу, мультикомп – русского производства, незнакомой модели, но на удивление приличный – пожалуй, даже лучше того, что остался у Лины дома. Не было в комнате только окна. А дверь была прочно заперта.
Лина немедленно врубила компьютер, пробежалась по каналам телевидения, изумилась, без труда поймав три десятка американских программ, еще больше удивилась, когда безо всяких ограничений вышла в мировую сеть. Хм… Забавно.
Из США русские сетевые ресурсы были почти недоступны, подлежали жесткой цензуре и категорически не рекомендовались для пользования. Это объяснялось какой-то там временной поправкой Конгресса, принятой против России и Китая и направленной против тоталитарных режимов в этих странах. Газеты и телевидение США отзывались о России исключительно неблагожелательно – по их словам, худшего противника демократии в мире не существовало. Не то что Лина на все сто процентов доверяла телевизору. Просто ее мало интересовала Россия. Она почти ничего не знала об этой стране, да и не хотела знать.
То, что в русскую сеть просто так не влезешь – это она знала точно. А тут пожалуйста: полсекунды, и ты уже в американском WEBe, и все работает, все летает без малейших задержек, словно она сидит не в дикой Раше, а в родном Квинсе.
Лина подключилась к мэйл-серверу, получила письма – те, что пришли к ней в последние дни. Хотела даже написать пару ответов, но передумала. Что писать? Что она в плену русских спецслужб? Мол, спасайте меня, ребята, вытягивайте из когтистых лап бурых медведей? И кто ее будет отсюда вытаскивать? Уроды из СГБ? Нет уж, спасибочки, обойдемся. К тому же Лина имела подозрения, что ее письмо может принести адресату серьезные неприятности. Были у нее на то основания. И пропаганда тут не при чем – она на собственной шкуре познала, что значит попасть под пристальное внимание джиннов. Ни к чему подставлять друзей – с ходу, не разобравшись что к чему.
Нужно спросить у Умника. Сегодня они встретятся, и он расскажет ей все обо всем.
Упитанная тетушка в белом халате прикатила обед на никелированной тележке. Опять забавно – что, эти русские не могут сделать стандартную линию пневмоподачи? Зачем нужен специальный человек, чтобы разносить пищу, здесь ведь не ресторан, да? Или это невозможно из соображений секретности? Обед состоял из темно-красного супа с разболтанными в нем сливками, ("борщ" – так назвала его медсестра), риса с овощами, здоровенного куска жареной форели, клубничного, очень свежего на вкус сока, маленькой пиццы – почему-то с творогом ("ватрушка" – сказала тетушка смешное слово, показав на пиццу пальцем).
М-м, как вкусно! Лина съела все до последней крошки – проголодалась жутко. Не ела она, как выясняется, больше недели – кормили ее, вероятно, внутривенно. Хотела попросить еще добавки, но похлопала себя по пузику, раздувшемуся от обильной трапезы, и решила что хватит – обжорство суть штука вредная. Только сказала тетушке, вернувшейся за посудой: "Спасибо, мэм". На что тетушка ответила: "Не за что". Хи-хи, смешно. Прямо как у мексикашек – ты им: "Gracias", а они тебе: "De nada".
Иконников сказал, что встреча с Умником состоится в шесть вечера. Пока же время неспешно, черепашьими шажками ползло к четырем, и Лина убивала его как могла. Снова влезла в Инет, попыталась добраться до любимого своего портала новостей FOXNEWz – фигушки, за так не пускают, платить надо. Мелочь, конечно, двадцать баксов в год, но откуда их взять? Скинуть со своей карты? На счету еще что-то оставалось, но Лина не сомневалась, что доступ к ее карте взят на контроль СГБ. Джинны, небось, помирают от желания узнать, куда прыгнула на казенном скипере шустрая парочка – мардж Умник и Лина Горны. Пусть помирают дальше. Пусть помрут совсем. Они не просто зверски убили ее отца – они доломали веру Лины в идеальное устройство американского общества. Крушение идеалов – еще одна дыра в душе. Зияющая дырища, которую так просто не залатать.
Лина переключилась на CNN, на телевидение – это, по крайней мере, бесплатно. Что там новенького? Ага-ага, объединенная парламентская группа США, Канады и Мексики завершает подготовку к слиянию стран в Североамериканскую Конфедерацию; благосостояние людей высокого стандарта в Соединенных Штатах увеличилось в первом полугодии на 0,67 процента, и по– прежнему на треть превышает средний уровень доходов жителей Евросоюза (об остальных пигмеях не говорится, это за кадром, и так понятно, что они нищие); баланс спроса и предложения колеблется в разных штатах около нулевой отметки, что, конечно же, очень хорошо; в Айове в результате протестов "зеленых" закрыта последняя змеиная ферма, отныне мясо и кожа питонов будут производиться только биотехнологическим образом, без убийства рептилий; по настоянию тех же "зеленых" в Калифорнии, уже в пятом из штатов, с нового года вводится полный запрет на бензиновые двигатели для частных лиц; водородным автомобилем "Бьюик фалькон" установлен новый рекорд скорости – сто тридцать километров в час; гарантия на все товары компании "Дженерал электрик" увеличивается с пятидесяти до пятидесяти пяти лет; закрыта последняя фабрика "Levi’s" в Малайзии, отныне все знаменитые, единственно настоящие джинсы шьются, как и раньше, только в Америке; закрыт завод "Форд" в Европе; готовится к закрытию завод "Шевроле" в Бразилии; закрыт… закрыта… закрыто…
Казалось бы ничего нового. Всё как обычно. Только теперь – очевидно, после воздействия подлой пропаганды русских – Лина воспринимала новости по-другому, вопросы лезли ей в голову и находили ответы: очевидные, но не слишком приятные. Как там сказал рыжий Петя? "Изоляционизм – характерная особенность хай-стэндов". Ну да, слышала Лина такое словечко и раньше: "Международный изоляционизм Североамериканской Конфедерации – оптимальная политика в условиях стабилизированного потребления технологически развитого постнефтяного сообщества". Вот как плохо иметь хорошую память – фразы запоминаются сами по себе, без осмысления, и выплывают на поверхность непроизвольно, обломками затонувших титаников, требуют: "Подумай-ка над тем, что мы значим. Пойми нас".
Нет уж. Подумаем потом. Что там еще нового?