* * *
Едва Дема открыл глаза, как удушливая гарь ворвалась в его легкие и вышла с надсадным кашлем. Потолок комнаты был покрыт черными разводами, и это было первое, что увидел Демид. Он лежал на полу, и в бок ему впилось острым углом что-то жесткое. Демид осторожно пошевелился, боясь, что его насадило на штырь, как бабочку на булавку. Да нет, обошлось. Большой обломок кинескопа с неровными краями слегка задел его, и рана заживала на глазах, затягивалась нежной розовой тканью.
Демид стряхнул с головы металлическую полусферу, и она распалась в его руках на две половинки. Дема бросил их на пол.
– Мусор. Все – мусор. Куча хлама. – Демид обвел взглядом все еще дымящуюся аппаратуру, разбитые склянки на столе, разорванное взрывом кресло, обломки которого изрешетили дверь. – Восстановлению не подлежит. И слава Богу! Внутренний Мир! Самый совершенный мир иллюзий... Да пошел он!.. – Он поддал ногой коробку для дискет. – Дерьмо собачье!
Он подошел к корпусу компьютера. Эта металлическая коробка была единственным предметом, уцелевшим на столе. Дема поднял ее и снова поразился ее тяжести – килограммов на семьдесят она тянула. Он вцепился пальцами в оплавленную щель дисковода и с треском выдрал пластмассовую панель. Поток камней хлынул в образовавшееся отверстие. Демид посмотрел на них бессмысленным взглядом, приподнял корпус и вывалил все его содержимое на пол. Булыжники покатились по комнате, пытаясь улизнуть под диван. Демид прижал к груди пустой металлический параллелепипед и надорвал край металлического листа. Он стоял, тупо разрывая железо на полосы, словно картон. Было ясно, что ничего в компьютере не содержалось – никаких транзисторов, плат, интегральных схем и прочей тому подобной начинки.
"Успокойся. Что ты разнервничался, как кисейная барышня? Да, все перевернулось с ног на голову. Да, ты не можешь изменить цель своего существования. Ты всегда хотел знать, для чего ты предназначен. Верил в свое высшее предначертание. Вот и напоролся. По крайней мере, выбор действий за тобой!"
Он нагнулся и выискал взглядом в груде камней Ядро.
Почему-то он не сомневался, что это Нуклеус, хотя внешне этот булыжник ничем не отличался от своих молчаливых собратьев. Демид взял его в руку и подбросил. Камень, величиной с куриное яйцо, мягко шлепнулся в ладонь.
– Нуклеус, это ты?
Молчание. Или это был не искомый предмет, или Ядро не желало разговаривать с Демидом.
"Может быть, мне приснилась вся эта белиберда? Жаль, мне уже начала нравиться эта сказка".
– Слышь, Ядро, ты чего замолчало? Думаешь, я не знаю, что это ты? Сейчас ты у меня запоешь!
Демид открыл форточку и запустил камнем в морозный свет. Он ожидал, что Ядро сделает пируэт в воздухе и вернется к своему хозяину, подобно бумерангу. Но булыжник описал дугу и безропотно утонул в сугробе, далеко внизу. Дема, чертыхаясь, напялил куртку и поплелся на улицу.
Минут десять ушло на разрывание снега и поиски камня. Пальцы Демида вконец заледенели, когда он наконец-то нащупал Ядро и сунул его в карман.
– Ну что, Нуклеус, доволен?
Никакого ответа. Почему-то такое свинское поведение камня еще больше уверило Демида, что в руках у него – Ядро. Во всяком случае, будь Демид на месте Нуклеуса, он поступил бы точно так же.
Дема вернулся домой, в разгромленную комнату, открыл сейф, аккуратно положил камень в угол и закрыл его стопкой документов.
Глава 20
– Демид, Дема, ты живой?
Дема открыл глаза и увидел лицо Леки. Никогда он не видел ее настолько перепуганной.
– Демочка, милый мой... Тебя тоже пытались убить?
– Когда? – Дема честно пытался вникнуть в ситуацию. Столько раз его пытались лишить жизни, что он уже сбился со счета.
– Сейчас. Тут же все сгорело! Что, бомбу подложили? – Лека опустилась на колени и прижалась к Демиду. Ее всю трясло.
– Ну ладно, милая, не переживай так. – Демид обнял девушку и погладил по голове. – Ничего страшного. Это я так... Не поладил немножко с компьютером... Он не выдержал моего скверного характера и взорвался.
– Не смешно. – Лека вцепилась в рукав Демида так, будто его могло унести внезапно налетевшим ураганом. – Совсем не смешно. Ты что, ничего не знаешь?
– Ничего. Что случилось?
– Профессора убили. Подольского. Его нашли с перекушенным горлом. Вообще, можно сказать, голову оторвали. В его собственной квартире. Мне знакомая девчонка рассказала. Из УВД. В газетах, конечно, ничего не пишут.
Демид молчал.
Нужно было сказать что-то... О том, что профессор погиб за правое дело. В битве за счастье человечества. Какая чушь... Еще одна жертва в бесконечном списке издержек "великой борьбы за Добро". "Я умру с именем Божьим на устах". Вряд ли он успел сказать хоть слово. Сучий оборотень разодрал его морщинистую шею в долю секунды. Демид вздохнул. Ему было жаль старика. В самом деле жаль. Подольский оказался стоящим человеком. Но он сам выбрал свою судьбу. Он был слишком стар, чтобы привыкнуть к другой жизни.
– Демид, ты знал, что это произойдет! – Глаза Леки потемнели от гнева. – Ты все знал! Ты мог защитить его! Чего тебе это стоило? Такой человек жизнь свою отдал, чтобы помочь тебе, а ты даже пальцем не шевельнул...
– Я ничего не мог сделать. – Голос Демида звучал глухо и неубедительно. – Я предлагал ему свою защиту. Но он предпочел уповать на имя Господне. Это уже по другому адресу. Я все же не Бог, Лека. Он сам выбрал свой путь и прошел его до конца.
– Ты циник, Демид. Ты гнусный циник! Может быть, ты не видишь это со стороны, но твоя сверхчеловеческая сущность, не знаю, в чем уж там она заключается, заставляет тебя смотреть на людей сверху вниз...
– Замолчи, – сказал Демид. – Я люблю людей. Я люблю их! Я никогда не относился к людям высокомерно. Откуда тебе понять, что я переживаю сейчас? Что я чувствую по отношению к этому человеку? Да, я не плачу, не рву на себе волосы, не умею я так – выставлять свои чувства напоказ. Может быть, это было бы легче – выплеснуть свое горе, свое унижение от бессилия. Но я просто молчу. Не торопись хлестать меня по щекам. Когда меня убьют и ты будешь закапывать мой труп в лесу, у тебя будет время подумать, для кого я жил – для себя или для людей.
– Демид, опять ты...
– Ты что думаешь, я для собственного удовольствия занимаюсь этим делом? Лезу под пули, под нож, в вонючую вурдалачью пасть. Я пленник! Такой же, как и ты. Пленник идеи, пленник обстоятельств. Но по крайней мере, я разделяю эти убеждения. Ничто не заставило бы меня бороться за идеи, которые противоречат моему личному мировоззрению. Ты же знаешь, я не удерживаю тебя. Ты нужна, очень нужна мне. Но если ты считаешь, что я настолько мерзок, что мне плевать на всех, в том числе и на тебя, что я могу предать тебя, подставить ради собственных интересов, то ты можешь уйти...
– Ну ладно, ладно, Дем. Я просто очень испугалась. Никуда я не уйду.
Лека побрела по комнате, спотыкаясь о камни, разбросанные по полу. Грустно подняла с пола обгорелую ветку новогодней елки. На ней чудом сохранился серебряный стеклянный колокольчик. Лека тронула его, и он тихо звякнул.
– Вот тебе и Новый год... А мне так хотелось встретить его спокойно. Говорят, как Новый год встретишь, так его и проведешь. Демид, ты что, совсем уничтожил компьютер? Убил его?
– Компьютер – не человек, его нельзя убить.
– Но он же думал, разговаривал!
– Разговаривал он... Мразь такая... Лека, ничего не трогай. Нет смысла прибираться здесь. Нам нужно покинуть это место, и как можно скорее.
– Жаль. – Лека провела пальцем по закопченной стене. – Мне было хорошо здесь. С тобой. Ты знаешь, я даже думала, что наконец-то нашла свой дом, свою семью. Странную семью, конечно. Не муж, не брат, не любовник... Но все равно – ты мой. Ты ведь мой, Демид?
– Волк уже подал свой знак. – Дема, как всегда, оставил признания Леки без внимания. – Волк показал свои зубки. Он чувствует мое присутствие, его притянет сюда как магнитом. Поэтому надо уходить – нам еще рано с ним встречаться.
– Это Табунщик? Волколак? Это он?
– Ну конечно. Наш любимый и неподражаемый Враг, на которого мы охотимся. И который охотится на нас.
– Дем, – Лека замялась, – я, конечно, ничего в этом не соображаю, но может быть, стоит устроить ему здесь засаду? Ты столько искал его, а теперь, когда он сам идет тебе в руки, собираешься удрать? Ты же сильнее его, Демид! Поймай его в ловушку и делай с ним что хочешь!
– Ни черта я не сильнее. – Демид тяжело вздохнул. – Это уже не тот Табунщик, который подвешивал голых девочек за ноги. Это не человек и даже не волк. Это визитер из потустороннего мира. Нашим физическим законам он не подчиняется. Пулей его не подстрелишь, даже серебряной. В принципе можно убить этого типа. Но толку будет мало – тебе достанется лишь труп Табунщика, бездыханный кусок мяса. А разумная субстанция, паразитирующая в его теле и именующая себя Великим Духом, моментально перескочит в новое человеческое сознание.
– Стандарт. Твой Дух вылеплен по стандартам американских "ужастиков".
– Кстати, он может захватить и твое тело, если под рукой не окажется более подходящего. Вот тогда посмеешься! Правда, для этой цели он держит под рукой целый выводок "учеников". Видишь ли, этот Дух, в отличие от чудовищ из твоих фильмов, вовсе не собирается размножаться. Он живет в свое удовольствие, сидит в своем теле очень прочно и, если не вышибить его оттуда, проживет в нем не одно столетие. Так что я просто не смогу убить его сейчас, при всем желании. Для этого нужно кое-что иное.
– И что же?
Демид молчал. Он все так же лежал на полу в куче мусора и молчал.
Что-то тревожило его. Что-то изменилось в воздухе. Что-то опасное медленно, частица за частицей, просачивалось сквозь стены, заполняло пространство комнаты – бестелесно, но вполне ощутимо.
– Демид! – Визгливый голос Леки штопором впился в ухо. – Что ты разлегся? Ты можешь ответить мне хоть на один вопрос? Человек ты, в конце концов? Может быть, ты – такой же оборотень, как и этот твой вампир?
– Человек я, – сказал Демид.
– Человек? Это мы сейчас проверим. – Лека зло прищурилась и вцепилась в его штанину. Дема не успел даже дрыгнуть ногой, спортивные штаны его с бешеной скоростью пронеслись по голеням и лодыжкам. Лека запустила штанами в сторону, и они похотливо растопырились на кресле. Секунда – и в руке Леки появился пистолет.
Демид съежился – не нравился ему этот внимательный глазок ствола. Он явно знал больше, чем Демид, и не собирался выдавать ему своих секретов.
"Идиотка. Что за цирк она опять устраивает? Откуда у нее пистолет? Выстрелит еще, чего доброго..."
Вскочить и вышибить оружие из руки девушки – что могло быть проще? Демид приподнялся на локте. Девчонка щелкнула предохранителем.
– Лежать! – Глаза Леки блестели, она закусила губу и возбужденно дышала.
– Лежу. – Демид улегся обратно и заложил руки за голову.
– Раздевайся. Снимай трусы.
– Лека, перестань валять дурака! Я так не могу!
– Да ладно. Ты же и впрямь сумасшедший! Я знаю, тебе это нравится! Ты ничего не можешь делать по-нормальному, даже любовью заниматься!
– Лека...
– Что, тебе не достаточно? Мало эффектов? А вот так?
Пистолет оглушительно кашлянул, и пуля просвистела у самого уха Демида.
"Ненормальная. Совсем с катушек съехала на почве своей нимфомании".
Он молча стащил трусы и помахал ими, как белым флагом перемирия. Хорош он был сейчас! Грязный, как кочегар. Без трусов. Но главное, он почувствовал, как давно забытое истомное чувство растекается в нем, бежит горячей волной вниз по животу. Он захотел! Он захотел того, чего ему не хотелось так долго – после той злополучной ночи с Яной. Он хотел, и это было заметно и невооруженным взглядом.
– Ого, такого у тебя я еще не видела! – Лека покачала пистолетом. – А я-то думала, что ты – импотент навечно!
"Я унижен, – сказал сам себе Демид. – Мне плохо, мне очень неприятно. Я должен встать и дать этой психопатке по лбу".
Это было ложью. Самовнушение не помогало. Демид прекрасно понимал, чего он хотел больше всего в эту минуту. Девушка, наставившая ему в лоб заряженное оружие, возбудила его. Он-то думал, что это ощущение уже умерло в нем и женщины никогда не будут волновать его. Он приписывал это бесполости Духа, контролирующего его поведение. Но сейчас мужское начало его пробудилось снова с силой, доставляющей ему боль.
И это было прекрасно!
– Лека... Убери пушку. Я сделаю все, что ты захочешь.
"Все, что я захочу. Я хочу этого не меньше, чем ты".
– Ах ты, сукин сын! Колдун чертов! Ты приворожил, влюбил меня в себя! Зачем ты это сделал? Чтобы использовать меня как свою безропотную рабыню? Как девочку для битья? Ты этого хотел?
– Успокойся, Лека. Я всегда относился к тебе с уважением. И никогда не держал на привязи...
– Опять старые слова! "Всегда, никогда"... Да, конечно не держал. Ты просто сделал так, что я не могла смотреть ни на одного мужика, кроме тебя. Я хотела, постоянно хотела тебя и не могла получить то, что мне нужно. Тебе было наплевать на то, что я чувствую. А может быть, ты специально отталкивал меня, чтобы сделать веревку, обмотанную вокруг моей шеи, еще прочнее?! Ты все время говорил о свободе, о своем праве человека выбирать свой путь. О свободе для себя. А обо мне ты забыл? Ты лелеял свою чистоту, ты старательно внушал себе, что ради высшей духовной цели должен избегать грязного совокупления. Но вот, вот она, твоя суть. – Лека показала пистолетом Демиду между ног. – Стоит твоя суть вертикально. Значит, ты все же человек?
– Прекрати. Ты ведешь себя как дешевая садистка!
– Я? Боже упаси! Это ты извращенец ненормальный! Все, что я хотела, – это добро и любовь! Ты перевоспитал меня, ты пробудил во мне человеческие чувства. Я так верила, что у нас с тобой все может быть по-хорошему. Но тебе не нужно это! Тебе нужна лишь борьба, насилие, тебе нужно открутить кому-нибудь голову, раздробить череп – вот что возбуждает тебя по-настоящему! Ты думаешь, я не знаю про твою Яну? Я же читаю твои мысли, я бесчисленное количество раз проникала в твои сны, когда ты ворочался в постели и скрипел зубами. Ты вспоминаешь, как она пыталась тебя убить! Ты вспоминаешь только это, и это возбуждает тебя! Может, когда-то ты был способен любить, как обычный человек. Но жизнь изувечила тебя. И я знаю, как тебя вылечить!
Все это было ею. Это был ее собственный порыв. Это была ее игра. Она не обдумывала это – анализ был чужд ее мозгу. Просто любовь, жалость и ненависть, смешавшись в ее сознании, родили этот импульс. И она поняла. Она поняла, как можно расшевелить этого человека, воскресить убитое в нем желание. Это было больно. Но это было необходимо сделать.
Она расстегнула "молнию", и юбка упала к ее ногам. Затем медленно, не отводя дула пистолета от лица Демида, стянула трусики и перешагнула через них. Демид почувствовал, что кровь прилила к его лицу, сердце застучало, словно в детстве, когда он из кустов подглядывал, как девушки раздеваются на пустынном лесном пляже. Лека придвинулась совсем близко, раздвинула ноги и уселась на бедра Демида. Холодный вороненый ствол уткнулся ему в нос.
– Ты хочешь увезти меня отсюда? Чтобы я всю жизнь вспоминала, что прожила здесь с тобой так долго, что мылась в твоей ванной, спала с тобой в одной постели и ни разу не получила того, чего так хотела? Ну ладно, я согласна уехать из этой квартиры, но сначала как следует перепачкаю ее. Оставлю здесь свой след на память. Ну-ка, открой рот!
Демид разжал зубы, и ствол пистолета лег ему на язык.
Все это было ею. Или почти все. Странный отзвук чужой воли – как оттенок горечи на языке, как незнакомое слово в ночной тишине. Лека тряхнула головой, отгоняя наваждение, – она была слишком заведена, чтобы остановиться и прислушаться. Она хотела получить свое.
Лека приподнялась и с размаху надвинулась на Демида. Он застонал – не столько от боли, сколько от вожделения. Девушка двигалась – вначале медленно, затем все быстрее и быстрее. Демид почувствовал, что теряет контроль над собой. Белые огненные шары роились в его голове, закручивались в ослепительный круг, готовый вырваться на свободу. Демид закрыл глаза, до боли сжал челюсти – и все, что копилось в нем так долго, выплеснулось кипящим протуберанцем вместе с грохотом выстрела, разнесшим на части его мозги...
* * *
Она поняла, что ЭТО было. Но ЭТО уже ушло, мерзко хохотнув над ухом. Она поняла, что ее провели. Использовали как дешевую марионетку, умеющую лишь раздвигать ноги и нажимать на жесткую запятую курка. Ее всю жизнь использовали – помимо ее воли, с издевкой и снисхождением. А теперь она убила единственное, ради чего стоило жить на этом свете.
Лека вытерла слезы. Она поняла, что ЭТО было. И она знала, что ЭТО вернется.
Демид застонал и медленно открыл глаза. Отвратительный привкус железа и пороха во рту смешивался с соленой кровью. Он наклонил голову и выплюнул коричневые сгустки и обломки зубов.
– Демид. Как жаль... – Лека сидела, прислонившись к стене, мокрая и бледная и смотрела на него пустым безучастным взглядом. Изувеченный, деформированный пистолет валялся на полу. – Я убила тебя... Ты не можешь быть жив после этого...
Отчаянно болела голова. Демид посмотрел наверх – глазные яблоки его ворочались со скрипом, не умещаясь в орбитах, – в стене над ним, там, где только что был прислонен его затылок, чернела дыра от пули, волосы и кровь прилипли вокруг нее. Он попытался пошевелить пальцами, но тела снова не было. Была только боль.
– Демид, прости. – Белое лицо Леки качалось и расплывалось в тумане. – Это была игра. Всего лишь игра. Я хотела... Это он... Он заставил меня... Тебе очень плохо, Демид?
– Omne animal triste... – Демид шипел, как гусь, каждое слово булькало в тишине хриплым кровавым пузырем. – ...triste post coitum* [Всякая тварь... грустна после соития (лат.)]
– Демид, ты воскрес? Ты Бог?
Демид качнул головой. Он не хотел быть Богом. Даже ради того, чтобы жить вечно.
– Демид, ОН идет сюда, я знаю это! Нужно уходить. Дема! Потерпи, пожалуйста! Мы успеем! Я знаю врачей, которые спасут тебя...
– Nucleus* [Ядро (лат.)]. – Демид просипел почти беззвучно.
– Что? Что ты говоришь? – Лека попыталась приподнять Демида за плечи, и голова его безвольно откинулась назад. – Демочка, не умирай, милый мой!
Рука Демида, вцепившаяся в плечо Леки, разжалась и упала на пол.