- Не держите меня! - огрызнулся Венциа, вырвался и побежал туда, где исчез Кобринский.
- Прошу вас! - он вопил во все горло. - Я должен знать!
- Надо привести его назад, в помещение, - требовал я.
- Пусть кричит и получит ответ, - устало произнес Хит. - Он уже мертв.
- Но…
В вышине прогремел последний яростный взрыв, и небо снова стало темным.
- Включите счетчик радиации, Леонардо, он сверху на лицевом щитке, - сказал Хит. - Если его не убила волна последнего взрыва, то в ближайшие десять секунд он сгорит, как уголь. Мозг у него уже изжарился.
- Я должен был его остановить, - сказал я, выбегая из бункера. - Я должен ему помочь!
- Ему уже не поможешь, - ответил Хит, но вышел за мной.
Когда мы добежали до Венциа, он был без чувств. Лицо покрылось черными ожогами, обгорелые волосы дымились, но он еще жил. В конце концов нам удалось втащить его в бункер и положить на койку Кобринского.
- Можно было с тем же успехом оставить его снаружи, - заметил Хит.
- Когда открываешь дверь в ядерную печь, нечего ждать, что квартира останется незараженной.
Я взглянул на счетчик радиации, и его показания подтверждали сказанное.
Венциа что-то пробормотал обожженными губами.
- По-моему, он просит воды, - сказал Хит.
- Но вода заражена, - сказал я.
- Все равно дайте. Какая теперь разница?
Я налил воды в металлическую чашечку и поднес к губам Венциа.
- Спасибо, - прохрипел он и уронил голову на подушку. - Где она?
- Ее нет, - сказал я. Только сейчас на меня обрушился весь смысл происшедшего.
- Она не Мать Всего Сущего. Она приходила не за мной, а за Кобринским.
- Теперь я никогда не узнаю, что за пределами, - прошептал Венциа.
- Очень скоро узнаете, друг Рубен, - сказал я тихо.
Вдруг он напряженно приподнялся, устремив невидящий взгляд в пространство.
- Что с вами, друг Рубен? - спросил я.
- Я ее вижу!
- Она зовет вас?
Он нахмурился.
- Нет. Она с ним.
- С Кобринским?
- Да.
- Что она делает? - спросил я.
- Она улыбается.
Он снова упал на койку.
- Наконец-то она улыбается, - прошептал он и умер.
Несколько минут я сидел без движения у тела Венциа. Потом почувствовал руку Хита на своем плече.
- По-моему, пора идти, Леонардо, - говорил он.
- Да. Пора.
- Придется оставить тело здесь. Мы не можем рисковать, забрав его на корабль - большой риск.
- Да, - ответил я, встал и пошел за ним к двери.
- Знаешь, - задумчиво произнес он, когда мы брели к кораблю, - я все еще не совсем верю в то, что увидел.
- Я верю.
- Интересно, где она снова появится? - пробормотал он задумчиво.
- Она никогда больше не появится, - ответил я.
Эпилог
Вот и вся история Черной Леди.
Но это также история Леонардо, который продолжает одиноко бродить по галактике, которого все сторонятся, чье имя никогда больше не будет произнесено в его Доме и Семье, и чьим прегрешениям нет числа.
После того, как я улетел с Солитера вместе с Валентином Хитом, я не однажды собирался совершить ритуал самоубийства, но каждый раз был вынужден откладывать его по этическим причинам: все ждал, пока кончится временная отсрочка, истечет контракт с Клейборном. А когда, наконец, пришел этот день, когда я официально оказался свободен от обязательств, я понял, что, не будучи более бъйорнном, я свободен и от соблюдения бъйорннских обрядов.
Три года мы с Хитом перелетали с планеты на планету, всегда на один шаг опережая полицию, и я учился единственному ремеслу, к которому был пригоден. Именно в это время - больше от скуки на борту маленького кораблика, чем по другой причине (во всяком случае, так мне казалось) - я начал серию набросков Черной Леди, старательно, но безуспешно пытаясь передать ее неуловимую прелесть.
А в один прекрасный день Хит попался, и я оказался совершенно один. Вот тогда я понял, в чем мое истинное предназначение, почему события сложились так, что в тот роковой день я оказался на Солитере, почему она являлась ко мне в видении, и что она от меня хотела.
Ее портретов много, и на всех она изображена с печальным выражением лица. Теперь Кобринского нет, Венциа мертв, а Хит в тюрьме - и только я могу изобразить ее такой, как она явилась в последний раз и какой останется до скончания времени.
У меня уйдет на это много труда и много лет, потому что в живописи я столь же неловок, как и во всем остальном. Но когда-нибудь у меня должно получиться - ибо лишь когда последний портрет Черной Леди будет завершен и завершит собой ряд других, кончится моя и ее одиссея.