- Да, - солгал я. В конце концов, как объяснить наследственный Узор человеку, презирающему все цвета и узоры, кроме своих собственных?
- И сколько лет вам было, когда вы получили свой узор?
- Я был совсем мал, - честно ответил я.
- Вам его дали, когда вы вошли в Дом Крстхъонн?
- Нет, мистер Аберкромби, - сказал я, стараясь отвечать попроще и по возможности правдивее. - Я стал членом Дома Крстхъонн уже после того, как обрел свой Узор.
- Нечто вроде инициации? - спросил он.
- Не совсем.
Он решил перейти на параллельную тему.
- А ваша жена? У нее тоже - узор?
- Да.
- И на что он похож?
- Вероятно, он очень похож на мой. Я ее до сих пор не видел.
Он моргнул.
- Вы никогда не видели свою жену?
- Нет, мистер Аберкромби.
- Но когда-нибудь вы ее увидите?
- Конечно, - сказал я. - Как же иначе нам размножаться?
- Черт его знает. Откуда мне знать, как вы размножаетесь?
- Я мог бы вам это объяснить, - предложил я.
- Избавьте меня от подробностей, - сказал он. Черты лица исказились в гримасе.
- Как пожелаете, - ответил я. - Я не хотел вас обидеть. Для Бъйорнна акт размножения - естественная функция, как прием пищи и экскреция.
- Довольно! - рявкнул он. - Я вас звал не затем, чтобы слушать, чем вы занимаетесь в туалете.
- Хорошо, мистер Аберкромби.
- Это отвратительно и противоестественно.
- Жаль, что у вас складывается такое мнение, - сказал я. - Я, наверное, не так выразился.
Он долго смотрел на меня.
- Не очень-то ты гордый, а?
- Не понимаю вас, мистер Аберкромби.
- Я бы никому не позволил бы говорить со мной так, как я говорю с вами. Я бы плюнул ему в рожу и хлопнул дверью.
- Вы предложили заплатить галерее Клейборн за мои услуги, - объяснил я. - Я навлеку бесчестие на мой Дом, если не исполню свои обязательства со всей добросовестностью.
- Но ты бы с удовольствием мне двинул, правильно? - продолжал он.
- Нет, мистер Аберкромби. Не думаю, чтобы это доставило мне удовольствие.
- Господи! - презрительно пробормотал он. - Канфориты, те хоть сражались. Что вы за народ такой?
- Возможно, дело в том, что бъйорнны, в отличие от землян и обитателей Канфора VII, происходят не от плотоядных, и поэтому им не хватает ваших агрессивных свойств.
Он еще посмотрел на меня и пожал плечами.
- Ладно, - заключил он. - Перейдем к делу.
- Значит, мои ответы вас удовлетворили?
- Не совсем. Но я убедился, что у вас духу не хватит меня ограбить, - он встал. - Идите за мной.
- На каком расстоянии? - поинтересовался я, вспомнив строгое требование не подходить близко.
- Заткнитесь и выполняйте, - проворчал он, направляясь к двери.
Он открыл дверь, когда я с ним поравнялся, и я вошел вслед за ним в большую, хорошо освещенную галерею около семидесяти футов длиной и двадцати шириной. На темных деревянных стенах висело около пятидесяти картин и голограмм, все известных авторов.
- Изумительно! - воскликнул я, рассматривая пейзаж Ламотти, из ее позднего лилового периода. - Какая элегантная манера письма!
- Вы знакомы со всеми этими картинами? - спросил он.
- Нет, - признался я. - Многие из них мне неизвестны.
- Но вы знаете этих художников?
Я обвел взглядом галерею.
- Да.
- Три из них - подделки. Укажите, которые.
- Сколько времени вы мне даете? - спросил я.
- Сколько хотите, - он помолчал. - Вы опять сияете.
- Радуюсь профессиональному вызову, - ответил я и тут же интенсивность моей окраски пропала - я сообразил, насколько эгоцентричное выражение себе позволил.
Я прошел по галерее до конца и обратно, останавливаясь перед каждой картиной и голограммой, анализируя их так быстро, как мог. Наконец вернулся к Аберкромби, из осторожности остановившись футах в десяти от него.
- Вы пытались перехитрить меня, мистер Аберкромби, - произнес я с улыбкой. - Здесь четыре поддельных работы.
- Черта с два! Как четыре? - обозлился он.
- Портрет Скарлоса, натюрморт Нгони, голограмма Перкинса и обнаженная Менке - копии.
- Я отдал за Нгони 800 тысяч!
- Значит, вас обманули, - мягко сказал я. - Нгони жил на Нью Кении пять столетий назад, а краске не более трехсот лет.
- Откуда вы знаете?
Я попытался ему объяснить, как бъйорнны анализируют химический состав красок и всевозможные структуры холстов, дерева и электромагнитных панелей, но поскольку человеческий глаз не в состоянии видеть инфракрасный и ультрафиолетовый спектры, это оказалось выше его понимания. Кроме того, ни в одном диалекте не нашлось бы эквивалентных земных терминов, да их просто и не существовало.
- Хорошо, - сказал он. - Я вам верю.
Он задумался ненадолго, потом поднял взгляд.
- Я пошлю картину в Одиссей на экспертизу, и если она не пройдет, мой агент на Нью Кении пожалеет, что родился на свет.
- Я не ошибся относительно трех других?
Он кивнул.
- Могу ли я, таким образом, сделать вывод, что я нахожусь здесь для установления подлинности купленных вами работ, или тех, которые вы собираетесь приобрести?
- Нет, - ответил он. - Я хотел проверить, знаете ли вы свое дело.
И сделав паузу, неохотно добавил:
- Дело вы знаете.
- Благодарю вас, мистер Аберкромби.
- Идемте в следующую комнату.
Он открыл дверь в конце галереи. Я прошел за ним в небольшое помещение - во всяком случае, небольшое для этого дома - и оказался в зале без окон. На стенах размещалось семнадцать картин и пять голограмм, кроме того, две изумительных камеи и статуэтка. Все они изображали женщину, подобную той, что была на картине Килкуллена.
- Ну? - спросил он, дав мне бегло осмотреться.
- Очень сильное впечатление, - сказал я, и цвет мой снова стал гуще. - По-моему, четыре из этих картин написаны еще до Галактической эры.
- Именно, - откликнулся он. - А статуэтка сделана до рождества Христова.
- Какую религию она представляет? - поинтересовался я.
- Никакой.
Я смутился.
- Но появление одного и того же женского образа в произведениях искусства, разделенных тысячелетиями и триллионами миль, наверняка означает, что она является весьма заметной мифической фигурой в истории вашей культуры?
Аберкромби был непоколебим.
- Она не имеет никакого отношения к истории моей культуры.
- Тогда как объяснить, почему ее образ появляется в столь многих и столь разнообразных произведениях?
- Понятия не имею.
- В высшей степени любопытно, - сказал я, отступая от картин и сравнивая три ближайшие. - Несомненно, это одна и та же женщина. Она везде одета в черное, и на каждом изображении у нее одно и то же неотступное печальное выражение.
- Надеюсь, вы не хотите сказать, что она сама позировала каждому из художников, - раздраженно произнес Аберкромби. - Между самой первой и последней семь тысячелетий. Среди людей встречаются долгожители, но рано или поздно мы все умираем. Как правило, рано.
- Я просто предполагаю, что у них может быть общий источник, древняя картина или скульптура, а все это - просто его интерпретации.
- Может быть, - произнес он с сомнением. - Но пока я ни черта не смог его обнаружить.
Я медленно обошел зал еще раз, изучая каждую работу в отдельности.
- У них есть еще одна интересная общая особенность, - сообщил я.
- Какая?
- Ни одна из них не принадлежит автору с именем.
- Вам никогда раньше не попадался ни один из этих художников? - удивился он.
- Нет, - ответил я.
- А Килкуллен?
- Я не знал его имени до аукциона.
- Так как же вы оценили картину в пятьдесят тысяч кредитов? - вспылил он.
- Я проанализировал возраст картины, место создания, школу, качество письма, и принял во внимание относительную неизвестность художника, - пояснил я.
Некоторое время он, кажется, обдумывал сказанное мной, затем кивнул.
- Вы видите у них еще что-нибудь общее?
- Еще одно, что их связывает - это вы, - ответил я. Поколебался, допуская, что он может обидеться на мой следующий вопрос, но решил все-таки его задать. - Могу я поинтересоваться, что вас в них привлекает, мистер Аберкромби? Одна и та же модель на столь многих портретах, безусловно, интригующая тайна, но я должен обратить ваше внимание на то, что многие из них написаны сравнительно грубо и по-любительски.
- Я коллекционер, - заявил он с легким раздражением.
- Значит, для вас имеет значение она, - предположил я.
- Мне нравится ее лицо, - был ответ.
- Прекрасное лицо, - согласился я. - Но у вас, безусловно, должны быть и другие причины.
- Почему вы так думаете?
- Позавчера вечером я видел, как вы предложили 375 тысяч кредитов за картину, которая совершенно очевидно стоит 50 тысяч.
- Ну и что?
- Я просто заключаю, что помимо восхищения ее красотой у вас были и другие причины предлагать такую крупную сумму.
Он минуту вглядывался в меня, затем заговорил:
- Мне восемьдесят два, здоровье ни к черту, жена умерла, два сына убиты в Сеттской Войне, я не видел свою дочь и не говорил с ней почти тридцать лет, у меня одна внучка и ту я терпеть не могу, а мое состояние оценивается в 600 миллионов кредитов. Что, по-вашему, мне делать с деньгами - оставить их женщине, которую я при встрече не узнаю, или другой, чьего вида я не выношу?
Я невольно попятился, ошеломленный легкостью, с какой он отрекается от устоев Дома и Семьи, и от тех обязательств, которые они накладывают. А он продолжал:
- 50 тысяч, 375 тысяч, какая, к черту, разница? Я отдал бы за Килкуллена и пять миллионов, если б понадобилось. Я могу позволить себе купить все, что угодно, если захочу, черт возьми. Все равно, когда я окажусь в могиле, от денег толку не будет.
Он помолчал.
- И вот тут появляетесь вы.
- Пожалуйста, объясните, мистер Аберкромби.
- В тот вечер вы проговорились, что уже видели эту модель, - жест в сторону одной из картин, - раньше. Дважды.
- Это верно.
- Вы сказали, картина и голограмма.
- Да. Картина с Патагонии IV, хотя ее купил житель Нью Родезии, а голограмма - с Байндера X.
- Мне они нужны. И любые другие, которые сможете разыскать.
- Я не слышал о других, мистер Аберкромби.
- Они наверняка есть, - убежденно сказал он. - Я охочусь за ними уже 25 лет, и не знал о тех двух, которые вы видели.
- Я даже не знаю, как и где начинать поиск, - сказал я.
- Вы знаете, где искать эти две, - возразил он. - Знаете, где их продали, и можете выяснить, кто их купил.
- Предположим, это я смогу, - согласился я. - Но это не значит, что новые владельцы согласятся расстаться с ними.
- Продадут, никуда не денутся, - пообещал Аберкромби. - Вы их мне только найдите, а уж оттуда я их добуду.
Он выдвинул челюсть.
- Потом поохотимся и за остальными.
- Весьма сомневаюсь, что смогу за неделю найти даже те две работы, что я видел, мистер Аберкромби, - произнес я.
- Найдете за месяц, - сказал он. - Что здесь такого?
- Вы наняли меня всего на неделю, - возразил я.
- Я нанял вас на столько, сколько понадобится, - резко отозвался он.
- Но у меня обязательства перед галерей Клейборн, - возразил я.
- Предоставьте галерею Клейборн мне.
- Я не хочу показаться дерзким, мистер Аберкромби, но я приехал на Дальний Лондон по программе обмена, и я должен…
- Послушайте, - прервал он меня. - Если мне придется купить Клейборн со всеми потрохами, чтобы получить то, что я хочу, я куплю его! Ясно?
Мне в голову не пришло, что ответить, и я промолчал.
- Вам заплатят, - продолжал он чуть мягче. - Оклад, расходы, сами скажите, сколько.
- Но я здесь, чтобы приобрести знания о работе галереи Клейборн, чтобы поделиться ими впоследствии с другими членами моего Дома, и точно так же один человек из сотрудников Клейборна в данный момент учится у Дома Крстхъонн.
- Ваш Дом занимается бизнесом, чтобы делать деньги, правильно?
- Да, разумеется.
- Тогда я буду платить вашему Дому 10 тысяч кредитов в месяц в течение всего срока вашей работы. Это с головой покрывает ваш личный доход. Проблема решена?
- Право, не знаю… - я растерялся, мой цвет бешено переливался. - Мне надо тщательно обдумать ваше предложение.
- Я облегчу вам задачу. Если вы отказываетесь, я вас немедленно увольняю, вы теряете работу, а ваш Дом не получит денег. Как это укладывается в вашу драгоценную идею бесчестия?
- Вы так не поступите, мистер Аберкромби?!
Он смерил меня холодным взглядом.
- А ты проверь, - сказал он ровным голосом. - Я не угрожаю попусту, и всегда добиваюсь того, что хочу.
- Значит, у меня нет выбора, - печально ответил я. - Придется принять ваше предложение.
- Отлично. Все улажено. Во второй половине дня я свяжусь с Рейберном и сообщу ему о нашем новом договоре.
- Гектор Рейберн мой коллега. Менеджер галереи Клейборн - Тай Чонг.
- Мадам Чонг, - повторил он хищно. - Я знаю ее, как облупленную.
- Она очень знающий специалист.
- Она еще и жалостливая обожательница инопланетян, которая иногда забывает о своей собственной расе.
- Не смейте так говорить о моей Достойной Леди! - воскликнул я, как мог, решительно.
- Ага! Значит, немного пороха все-таки нашлось, - заметил он, улыбаясь. - Разрешите дать вам один совет, Леонардо. Поберегите его для себя и не тратьте на нее. Она из тех, чьей жалости хватает на одни выходные, а это самый худший вариант.
- Я вас не понял.
- Мадам Чонг из тех, кто прилетает в один из ваших миров на воскресенье, болтается с вами по улицам, требует той же чертовщины, что требуете вы, но приходит понедельник, в действие вступает Флот и летят головы, а она возвращается на Дальний Лондон с чувством выполненного долга, прикидывая, кого бы еще освободить в следующий выходной.
- Я не хочу больше слушать ничего подобного! Моя Достойная Леди всегда была ко мне добра и заботлива, - запротестовал я, отчаянно мигая цветами.
- Доброту на счет не положишь и в ваш Дом не отправишь. Я плачу вам звонкой монетой - и никто не указывает мне, что говорить в моем собственном доме.
Я снова не знал, что ответить.
- Вот и ладно, - подвел он итог. - Все решено.
- Когда мне начинать? - выдавил я наконец.
- Вы уже начали.
- Но я должен получить разрешение мадам Чонг.
- Это я беру на себя, - бросил он.
- Но…
- Вы не верите моему слову? - грозно поинтересовался он.
- Нет, мистер Аберкромби, - смиренно вздохнул я, - Где я буду работать?
- Где потребуется. Надо в библиотеку - идите в библиотеку. Надо будет слетать в скопление Альбион - летите. Надо будет что-нибудь купить - покупайте. Все счета отправляйте на мое имя. Я позвоню в банк, оформлю на вас доверенность.
- А если понадобится изучить вашу коллекцию?
- Я прикажу роботам пропускать вас в любое время дня и ночи - но только в коллекцию. Остальной дом для вас закрыт. Вам ясно?
- Да, мистер Аберкромби.
- Еще одно.
- Я слушаю.
- Человек по имени Венциа, который в тот вечер поднял цену за Килкуллена до 350 тысяч, и взвинтил бы сумму гораздо выше, не напутай он со своим депозитом. Попробуйте выяснить, зачем.
- Возможно, он, как и вы, очарован лицом модели, - предположил я.
- Сомневаюсь.
- Можно поинтересоваться, почему?
- Потому что я никогда не пытался держать свои покупки в тайне, а он до сих пор ни разу не попытался ничего у меня перекупить.
- Я займусь этим делом, мистер Аберкромби, - пообещал я.
- Не забудьте, - произнес он, отпуская меня.
Вот так я покинул работу у Тай Чонг, которая сочувствовала всем расам, и поступил на службу к Малькольму Аберкромби, который равно ненавидел все расы, включая, по-моему, и свою.
Глава 4
Дорогая Мать Узора!
За шесть недель, пока я был на службе у мистера Малькольма Аберкромби, случилось очень многое, и теперь, вновь оказавшись на Дальнем Лондоне, я хочу изложить вам все подробно.
Но сначала, наверное, я должен остановиться на самом мистере Аберкромби, ибо ознакомившись с моим первым описанием, вы выражали некоторую тревогу по поводу моего поступления к нему на службу.
Он в самом деле весьма необычный человек. Первоначально мне казалось, что он расист, но я ошибся. Вернее будет сказать, что он равно ненавидит все расы, включая и человеческую. Однако я больше не чувствую себя неловко в его обществе, вероятно, потому, что ко мне он относится так же черство, как ко всем остальным, даже к собственной внучке.
И словно в опровержение моего суждения, он способен на проявления безграничной щедрости и лояльности, хотя не любит, чтоб его за это благодарили, и в тех случаях, когда я пытался, он становился очень суров.
Например, по делам мистера Аберкромби я должен был отправиться на Байндер X. Поскольку Байндер почти не торгует с Внутренней Границей, с Дальнего Лондона туда уходит всего один пассажирский корабль в неделю, и когда я обратился за проездными документами, мне сказали, что все места второго класса уже заняты, а инопланетянам (это человеческий термин для не-людей, несколько странный, ведь сами люди являются инопланетянами более, чем на миллионе планет) не разрешено занимать каюты первого класса, хотя я был в состоянии оплатить такую каюту, и продана была лишь половина из них. Я доложил о своем затруднении мистеру Аберкромби, он сделал один-единственный звонок - и вдруг я получил не просто каюту, а двухкомнатный люкс! Это была такое проявление щедрости, что у меня язык не повернулся признаться, что сразу после старта я ушел из каюты и почти все путешествие провел в салоне второго класса, общаясь с другими не-людьми. Если он не в силах понять сути Дома, как же объяснить ему тепло и защиту Стада?
Когда я поблагодарил его за избавление от уже представлявшегося мне унижения, он ответил, что я у него на службе, и следовательно, оскорблен был он. Его обеспокоило не отношение к инопланетянам, как к существам низшего сорта; напротив, с этой концепцией он полностью согласен. Но он не терпит обращения со своими подчиненными, как с низшими существами, даже если этот подчиненный - я.