Доктор Эрт ответил негромко, так, будто его слова все объясняют:
- Ответ силикония.
Дейвенпорт удивленно посмотрел на него.
- Какой ответ?
- Тот, что в отчете. Перед смертью силикония. Вернадски спросил его, записал ли капитан координаты, и силиконий ответил "На астероиде".
На лице Дейвенпорта появилось разочарованное выражение.
- Великий космос, доктор, мы это знаем и продумали все возможности. Все. Это ничего не значит.
- Совсем ничего, инспектор?
- Ничего важного. Перечтите отчет. Силиконий даже не слушал Вернадски. Он чувствовал, что жизнь покидает его, и думал об этом. Он дважды спросил: "Что после смерти?" Потом, когда Вернадски продолжал спрашивать, сказал "На астероиде". Вероятно, он и не слышал вопроса Вернадски. Он отвечал на собственный вопрос. Думал, что после смерти вернется на свой астероид, в свой дом, где снова будет в безопасности. Вот и все.
Доктор Эрт покачал головой.
- Вы поэт, инспектор. У вас слишком сильное воображение. Это интересная проблема, посмотрим, сумеете ли вы решить ее сами. Предположим, слова силикония - это ответ Вернадски.
- Даже если это так, - нетерпеливо ответил Дейвенпорт, - чем это нам поможет? На какомастероиде? На урановом? Но мы не можем найти его, следовательно, не можем найти и координаты. Какой-то другой астероид, который "Роберт К." использовал в качестве базы? И его мы не можем найти.
- Вы не видите очевидного, инспектор. Почему вы не спрашиваете себя, что слова "на астероиде" значат для силикония? Не для вас или для меня, а для силикония?
Дейвенпорт нахмурился.
- Простите, доктор?
- Я говорю ясно. Что для силикония значит астероид?
- Силиконий узнал о космосе из астрономической книги, которую ему прочли. Наверно, в этой книге объясняется, что такое астероид.
- Совершенно верно, - согласился доктор Эрт и поднес палец к боку своего курносого носа. - А каково определение астероида? Маленькое тело, меньше планет, двигающееся вокруг Солнца по орбите, которая в целом расположена между Марсом и Юпитером. Вы согласны?
- Как будто.
- А что такое "Роберт К."?
- Вы имеете в виду корабль?
- Это выего так называете, - сказал доктор Эрт. - Корабль. Но книга по астрономии очень старая. В ней не упоминаются космические корабли. Один из членов экипажа сказал это. Он сказал, что она вышла до космических полетов. Так что такое "Роберт К."? Разве это не маленькое тело, меньше планет? И с силиконием на борту разве оно не двигалось по орбите, которая в целом расположена между Марсом и Юпитером?
- Вы хотите сказать, что силиконий считал корабль астероидом и, когда он говорил "на астероиде", имел в виду "на корабле"?
- Совершенно верно. Я ведь сказал, что вы сами решите эту проблему.
Мрачное выражение лица инспектора не сменилось радостью или облегчением.
- Это не решение, доктор.
Но доктор Эрт медленно моргнул, и ласковое выражение его лица, если это возможно, стало еще более ласковым и детским, полным искреннего удовольствия.
- Конечно, это решение.
- Вовсе нет. Доктор Эрт, мы не рассуждали, как вы. Мы никакого внимания не обратили на слова силикония. Но разве мы не обыскали "Роберт К."? Мы разняли его на кусочки, плиту за плитой. Разве что не распаяли его корпус.
- И ничего не нашли?
- Ничего.
- Но, может, вы не там искали.
- Мы искали всюду. - Он встал, как бы собираясь уходить. - Понимаете, доктор Эрт? Когда мы закончили обыск корабля, там не осталось ничего, на чем могут быть записаны координаты.
- Садитесь, инспектор, - спокойно сказал доктор Эрт. - Вы все еще не совсем верно понимаете слова силикония. Силиконий изучил английский, слушая слово здесь, слово там. Он не владеет английскими идиомами. Некоторые его слова показывают это. Например, он сказал "планета, которая самая отдаленная", а не просто "самая далекая планета". Понимаете?
- Ну и что?
- Тот, кто не владеет идиомами языка, либо использует идиомы родного языка, переводя их слово за словом, либо использует иностранные слова в их буквальном значении. У силикония нет собственного разговорного языка, поэтому он должен воспользоваться вторым методом. Поэтому его слова следует понимать буквально. Он сказал "на астероиде", инспектор. Нанем. Он не имел в виду листок бумаги, он имел в виду сам корабль, буквально.
- Доктор Эрт, - печально сказал Дейвенпорт, - когда Бюро обыскивает, оно обыскивает. Никаких загадочных надписей накорабле тоже нет.
Доктор Эрт выглядел разочарованным.
- Инспектор, я все еще надеюсь, что вы увидите ответ. У вас ведь столько ключей.
Дейвенпорт медленно вздохнул. Дышалось ему трудно, но голос его стал еще спокойнее.
- Не скажете ли, что вы имеете в виду, доктор?
Доктор Эрт одной рукой похлопал свой уютный животик и поправил очки.
- Разве вы не понимаете, инспектор, что есть на корабле место, где тайные числа будут в полной сохранности? Оставаясь у всех на виду, он в то же время не привлекут ничьего внимания. И хоть на них смотрят сотни глаз, никто ничего не видит. Кроме, разумеется, человека с острым умом.
- Где? Назовите это место?
- Ну, конечно, в таких местах, где уже есть номера. Совершенно нормальные номера. Законные номера. Номера, которые и должны быть здесь.
- О чем вы говорите?
- Серийный номер корабля, выжженный на корпусе. Накорпусе, заметьте. Номер двигателя, номер генератора поля. И несколько других. Каждый выточен на неотъемлемой части корабля. Накорабле, как и сказал силиконий. Накорабле.
В неожиданном понимании взметнулись густые брови Дейвенпорта.
- Вы, возможно, правы. И если вы правы, я надеюсь, мы найдем вам силикония, вдвое больше по размеру "Роберта К.". Такого, который не только говорит, но и высвистывает "Вперед, астероиды, навсегда!" - Он торопливо схватил досье, полистал его и извлек официальный бланк ЗБР. - Конечно, мы записали все найденные идентификационные номера. - Он расправил листок. - Если три из них напоминают координаты…
- Следует ожидать некоторых усилий в маскировке, - заметил доктор Эрт. - Вероятно, будут добавлены буквы или цифры, чтобы выглядело более законно.
Он взял блокнот и протянул другой инспектору. Некоторое время они молча списывали номера, пытались производить перестановки и сопоставления.
Наконец Дейвенпорт испустил вздох смешанного удовлетворения и разочарования.
- Сдаюсь, - сказал он. - Я думаю, вы правы: номера двигателя и калькулятора явно представляют собой зашифрованные координаты и даты. Они не похожи на нормальные серии, и из них легко вывести точные данные. Это дает нам два набора, но я готов принести присягу, что все остальные совершенно законные серийные номера. А вы что обнаружили, доктор?
Доктор Эрт кивнул.
- Я согласен. У нас есть две координаты, и мы знаем, где находится третья.
- Знаем? Но откуда… - Инспектор смолк, прервав собственное восклицание. - Конечно! Номер самого корабля, которого тут нет… потому что именно в это место корпуса ударил метеор… боюсь, что ничего с вашим силиконием не получится, доктор. - Потом его тяжелое лицо прояснилось. - Но я не дурак. Номер исчез, но мы можем его немедленно получить в Межпланетном Регистре.
- Боюсь, - сказал доктор Эрт, - что я вынужден оспорить по крайней мере последнее ваше утверждение. В Регистре зафиксирован первоначальный законный номер, а не замаскированные координаты, нанесенные капитаном.
- И именно это место на корпусе, - сказал инспектор. - И из-за этого случайного попадания астероид может быть потерян навсегда. Какой толк от двух координат без третьей?
- Ну, - рассудительно сказал доктор Эрт, - для двухмерного существа очень большой толк. Но существа нашего измерения, - он похлопал себя по животу, - нуждаются в третьей координате. К счастью, она у меня есть!
- В досье ЗБР? Но мы только что проверили весь список номеров…
- Вашсписок, инспектор. Но в досье имеется также первоначальный отчет молодого Вернадски. И, конечно, там имеется серийный номер "Роберта К.", под которым он зарегистрировался на ремонтной станции и который представляет собой замаскированную третью координату: не к чему было давать возможность ремонтнику замечать несоответствие.
Дейвенпорт схватил блокнот и листок Вернадски. Недолгие расчеты, и он улыбнулся.
Доктор Эрт с довольным видом встал из-за стола и направился к двери.
- Всегда приятно повидаться с вами, инспектор Дейвенпорт. Приходите еще. И помните: правительство получит уран, а я хочу получить нечто очень важное для меня: гигантского силикония, живого и в хорошем состоянии.
Он улыбался.
- И предпочтительно, - сказал Дейвенпорт, - умеющего насвистывать.
Что он делал сам, выходя.
Послесловие
Конечно, в рассказах-загадках есть некая хитрость. Вы сосредоточиваетесь на самой загадке и не следите за всем остальным.
После того, как этот рассказ был впервые напечатан, я получил немало писем, в которых выражался интерес к силикониям и я осуждался за то, что дал силиконию так ужасно погибнуть.
Перечитав рассказ, я должен признать, что читатели совершенно правы. Я показал отсутствие чувствительности в описании трогательной смерти силикония, потому что сосредоточился на его последний загадочных словах. Если бы я писал рассказ заново, я, конечно, заботливей отнесся к этому замечательному созданию.
Приношу свои извинения.
Это показывает, что даже опытный писатель не всегда поступает правильно и способен упустить нечто прямо перед своим носом.
Ночь, которая умирает
1
Это отчасти походило на заранее организованную встречу бывших соучеников, и хотя их свидание было безрадостным, поначалу ничто не предвещало трагедии.
Эдвард Тальяферро, только что прибывший с Луны, встретился с двумя своими бывшими однокашниками в номере Стенли Конеса. Когда он вошел, Конес встал и сдержанно поздоровался с ним, а Беттерсли Райджер ограничился кивком.
Тальяферро осторожно опустил на диван свое большое тело, ни на миг не переставая ощущать его непривычную тяжесть. Его пухлые губы, обрамленные густой растительностью, скривились, лицо слегка передернулось.
В этот день они уже успели повидать друг друга, правда, в официальной обстановке. А сейчас встретились без посторонних.
- В некотором смысле это знаменательное событие, - произнес Тальяферро. - Впервые за десять лет мы собрались все вместе. Ведь это наша первая встреча после окончания колледжа.
По носу Райджера прошла судорога - ему перебили нос перед самым выпуском, и когда Райджер получал свой диплом астронома, его лицо было обезображено повязкой.
- Кто-нибудь догадался заказать шампанское или что там еще под стать такому торжеству? - брюзгливо проворчал он.
- Хватит! - рявкнул Тальяферро. - Первый Межпланетный съезд астрономов не повод для скверного настроения. Тем более оно неуместно при встрече друзей!
- В этом виновата Земля, - точно оправдываясь, проговорил Конес. - Все мы чувствуем себя здесь не в своей тарелке. Я вот, хоть убей, не могу привыкнуть……
Он с силой тряхнул головой, но ему не удалось согнать с лица угрюмое выражение.
- Вполне с тобой согласен, - сказал Тальяферро. - Я сам кажусь себе настолько тяжелым, что еле таскаю ноги. Однако ты, Конес, должен чувствовать себя неплохо, ведь сила тяжести на Меркурии - четыре десятых той, к которой мы когда-то привыкли на Земле, а у нас, на Луне, она составляет всего лишь шестнадцать сотых.
Остановив жестом Райджера, который попытался было что-то возразить, Тальяферро продолжал:
- Что касается Цереры, то там, насколько мне известно, создано искусственное гравитационное поле в восемь десятых земного. Поэтому тебе, Райджер, куда легче освоиться на Земле, чем нам.
- Все дело в открытом пространстве, - раздраженно произнес астроном, недавно покинувший Цереру. - Никак не привыкну, что можно выйти из помещения без скафандра. На меня угнетающе действует именно это.
- Он прав, - подтвердил Конес. - Мне еще вдобавок кажется диким, как тут, на Земле, люди существуют без защиты от солнечного излучения.
У Тальяферро возникло ощущение, будто он переносится в прошлое.
"Райджер и Конес почти не изменились", - подумал он. Да и сам он тоже. Все они, естественно, стали на десять лет старше. Райджер поприбавил в весе, а на худощавом лице Конеса появилось жестковатое выражение. Однако встреться они неожиданно, он сразу узнал бы обоих.
- Не будем вилять. Мне думается, причина не в том, что мы сейчас находимся на Земле, - сказал он.
Конес метнул в его сторону настороженный взгляд. Он был небольшого роста, и одежда, которую он носил, обычно казалась для него чуть великоватой. Движения его рук были быстры и нервны.
- Ты имеешь в виду Вильерса?! - воскликнул он. - Да, я нередко его вспоминаю. - И добавил с каким-то надрывом: - Тут как-то получил от него письмо.
Райджер выпрямился, его оливкового цвета лицо еще больше потемнело.
- Ты получил от него письмо? Давно?
- Месяц назад.
- А ты? - Райджер повернулся к Тальяферро.
Тот, невозмутимо сощурив глаза, утвердительно кивнул.
- Не иначе как он сошел с ума, - заявил Райджер. - Утверждает, будто ему удалось открыть способ мгновенного перенесения любой массы на любые расстояния… Способ телепортации. Он вам писал об этом?.. Тогда все ясно. Он и прежде был с приветом, а теперь, судя по всему, свихнулся окончательно.
Райджер яростно потер нос, и Тальяферро вспомнил тот день, когда Вильерс с размаху вмазал ему кулаком в лицо.
Десять лет образ Вильерса преследовал их как смутная тень вины, хотя на самом деле им не в чем было упрекнуть себя. Тогда их было четверо, и они готовились к выпускным экзаменам. Четверо избранных, всецело посвятивших себя одному делу, осваивавших профессию, которая в этот век межпланетных полетов достигла невиданных доселе высот.
На планетах Солнечной системы, где отсутствие атмосферы создает наиболее благоприятные условия для наблюдений, строились обсерватории.
Появилась обсерватория и на Луне. Ее купол одиноко стоял посреди безмолвного мира, в небе которого неподвижно висела родная Земля.
Обсерватория на Меркурии, самая близкая к Солнцу, располагалась на северном полюсе планеты, где показания термометра почти всегда оставались одни и те же, а Солнце не меняло своего положения по отношению к горизонту, что позволяло изучать его во всех деталях.
Исследования, которые велись обсерваторией на Церере, самой молодой, а потому оборудованной по последнему слову техники, охватывали пространство от Юпитера до дальних галактик.
Работа в этих обсерваториях, безусловно, имела свои недостатки. Люди еще не преодолели всех трудностей межпланетного сообщения, и астрономы редко проводили отпуск на Земле, а создать им нормальные условия жизни на местах пока не удавалось. Тем не менее их поколение было поколением счастливчиков. Ученым, которые придут им на смену, достанется поле деятельности, с которого уже снят обильный урожай, и пока Человек не вырвется за пределы Солнечной системы, едва ли перед астрономами откроются горизонты пошире нынешних.
Каждому из четырех счастливчиков - Тальяферро, Райджеру, Конесу и Вильерсу предстояло оказаться в положении Галилея, который, владея первым настоящим телескопом, мог в любой точке неба сделать великое открытие.
И вот тут-то Ромеро Вильерса свалил тяжелый приступ ревматизма. Кто в том виноват? Болезнь оставила ему в наследство слабое, едва справлявшееся со своей работой сердце.
Из всех четверых он был самым талантливым, самым целеустремленным, подавал самые большие надежды, а в результате даже не смог окончить колледж и получить диплом астронома. Но что хуже всего - ему навсегда запретили покидать Землю: ускорение при взлете космического корабля неминуемо убило бы его.
Тальяферро послали на Луну, Райджера - на Цереру, Конеса - на Меркурий. А Вильерс остался вечным пленником Земли.
Они пытались высказать ему свое сочувствие, но Вильерс с яростью отвергал все знаки внимания, осыпая друзей проклятиями. Однажды, когда Райджер, на миг потеряв самообладание, замахнулся на него, Вильерс с диким воплем бросился на недавнего товарища и размозжил ему нос ударом кулака.
Судя по тому, что Райджер то и дело осторожно поглаживал переносицу, этот случай не изгладился в его памяти.
Конес в нерешительности сморщил лоб, который стал от этого похож на стиральную доску.
- Он ведь тоже приехал на съезд. Ему даже предоставили номер в отеле…
- Мне б не хотелось с ним встречаться, - заявил Райджер.
- Он придет сюда в девять. Сказал, что ему необходимо нас повидать, и мне показалось… Его можно ждать с минуты на минуту.
- Если вы не против, я лучше уйду, - поднимаясь, сказал Райджер.
- Погоди! - остановил его Тальяферро. - Ну что будет, если вы встретитесь?
- Я предпочел бы уйти: не вижу смысла в нашей встрече. Он же чокнутый.
- А если и так? Будем выше этого. Ты что, боишься его?
- Боюсь?! - возглас Райджера был полон презрения.
- Хорошо, скажу иначе: тебя это волнует. Но почему?
- Я совершенно спокоен, - возразил Райджер.
- Брось, это и слепому видно. Каждый из нас чувствует себя виноватым, хотя для этого нет никаких оснований. Все произошло помимо нас.
Но в голосе Тальяферро не было уверенности - он словно перед кем-то оправдывался, сам отлично это сознавая.
В этот миг раздался звонок, все трое невольно вздрогнули и повернули головы к двери, глядя на этот барьер, который пока отделял их от Вильерса.
Дверь распахнулась, и вошел Ромеро Вильерс. Все неловко встали, чтобы поздороваться с ним, да так в замешательстве и остались стоять. Никто не протянул ему руки.
Вильерс смерил их сардоническим взглядом.
"Вот кто сильно изменился", - подумал Тальяферро.
Что правда, то правда. Тело Вильерса словно бы уменьшилось, усохло, да и сутулость не прибавляла роста. Сквозь поредевшие волосы просвечивала кожа черепа, а кисти рук оплетали вздутые синеватые вены. Он выглядел тяжелобольным, в нем ничего не осталось от того Вильерса, каким они его помнили, разве что характерный жест - желая что-либо рассмотреть, он козырьком приставлял руку ко лбу, - да еще ровный сдержанный голос баритонального тембра - они его вспомнили, как только он заговорил.