Студенты на последней парте пускают самолётики, ох, доиграются они у меня сегодня, учинили аэродром…
– Аттила убил своего брата Бледу, и…
Самолётик, пущенный нетвёрдой рукой, летит в голову Борисову, студенты зажимают руками смешки…
– Что упало, то пропало, – кивает Борисов, – да?
Студенты облегчённо хохочут.
– Аттила потребовал от Византии шесть тысяч литр… золота, а не водки, кто там про водку бормочет…
Чего все завозились… а, ну да… урок окончен, всем спасибо.
Кто-то шепчет: всегда пожалуйста. А это ещё что… на кафедру идёт парень, который пустил самолётик, ну-у, мил человек, это вообще верх наглости, вы как хотите, я вам самолётик не отдам…
– Это… – бормочет скороговоркой, – Борис Борисович, простите, пожалуйста.
– Смотреть надо… и вообще шли бы в коридор играться.
– Простите, пожалуйста, я не хотел, это Лёха всё со своими самолётиками…
Борисов хочет добавить известную присказку про прыжки с девятого этажа, не добавляет.
– Простите… не… не убивайте, пожалуйста.
Борисов фыркает.
– Чего ради мне тебя убивать?
– Ну, вы всех…
– Что всех?
– Убиваете…
– Ага, щас, как стемнеет, на улицу выхожу с гранатомётом, и пошё-о-о-ол…
– Нет, ну вы так… историю подкрутите, и…
Борисов сжимает зубы. Вот, блин… вот теперь я тебя, парень, точно… того…
Витёк не верит глазам.
Померещилось.
Нет, не померещилось, так оно и есть, вот он, Борисов, идёт к склону, за которым прошлое, ещё и воротник поднял, думает, так его никто не узнаёт…
И вот как ему объяснять прикажете, не виноват Витёк, не виноват, это Лёха всё, Лёха, с аэродромом своим, трансатлантический самолёт терпит крушение…
Витёк бежит за Борисовым, ну точно в прошлое пошёл…
– Борис Борисович… прошу вас…
– Ну что ещё?
– Не… не убивайте…
– Слушай, делать мне больше нечего, тебя убивать?
– Нет, ну вы же в прошлое пошли…
– И чего? Ты теперь везде следить будешь, куда я пошёл, да? В туалет тоже вместе ходить будем?
– Но вы… не за мной?
– Да вот знаешь, много чести за тобой в прошлое ходить…
Витёк переводит дух. Борисов уходит в прошлое, куда, зачем, зачем…
– Это… как тебя там… Сашок!
Витёк даже не говорит, что он не Сашок, да хоть Варфоломей… хотя нет, Варфоломей не надо, а то устроит Варфоломеевскую ночь…
Оборачивается…
– Это… ты туда в прошлое не ходи… загинешь на хрен.
– Знаю.
– Да не знаю, а серьёзно… не ходи…
– Я, Роберт Дуглас Роттервельд в здравом рассудке и памяти, завещаю…
…на закате своих дней Роттервельд передал своё имущество своим сыновьям…
(запись удалена)
– …а кто такой Борисов?
– Человечек один.
– Нет, я понимаю, что не собака… но… чего ради я должен переписать на него?
– Ну того ради… сыновей своих любите? Дочерей любите?
Роттервельд сжимает кулаки:
– Только попробуйте… – рвёт бумагу, – нет, нет, нет…
– Ну что расшумелись-то… пойдёмте… прошвырнёмся.
– Куда?
– Местечко одно…
– Запатентовать чего?
– Да не говорите… там золота, как дерьма…
– Дерьмо скоро запатентуем.
– Ещё не скоро. Нефть кончится, вот там дотумкают…
Борисов ведёт Роттервельда по городу, куда-то к океану, сейчас бы на пляж, погреться на закатном солнышке, как в медовый месяц, когда это было… Только не на пляж, куда-то не туда ведёт его Борисов, куда-то…
– Я туда не пойду.
– Куда туда?
– Туда – туда. Куда вы меня всё водите, потом кишки наизнанку, и мозги тоже.
– Да нет, не туда… штуку одну покажу… дьявольскую… если поймёте, что к чему, сами править миром будете.
Роттервельд готовится понять. Роттервельд зря, что ли, сколько реинкарнаций по Оксфордам учился, да быть того не может, чтобы не понял…
– Это… с теорией Эйнштейна как-то связано?
– Какой вы догадливый… слушайте, чего вы не мой сын, мой обалдуй по физике выше единицы с минусом получить не может…
– У вас есть сын?
– Будет.
Роттервельд не понимает. Как будет, если по физике уже единицы хватает… в утробе матери, что ли…
– Здесь.
Роттервельд отшатывается от обрыва. Ищет глазами, где кончается обрыв, там, внизу, ничего не видно. Ржавые ограждения, поставленные незнамо когда и кем, надписи на непонятных языках, и интернациональное – череп с костями.
– Бездна, – шепчет Роттервельд.
– Если долго смотреть в бездну, бездна начнёт смотреть в тебя…
– Ницше.
– Ну… о друг, вникай… что полночь говорит, внимай…
Роттервельд смотрит в бездну, которая смотрит в него. Где-то там, бесконечно далеко, темнеют какие-то линии, огни городов, только почему-то кажется, это уже не на земле… Нужно что-то понять, понять бы ещё – что понять, как-то это связано с Эйнштейном, эм-це-квадрат, с прогулками в никуда, не вверх, не вниз, не назад, не вперёд, не влево, не вправо, тогда тоже вот так же солоно во рту, как сейчас, и кровь, кровь из носа, сосуды слабые…
Бездна расступается, несётся навстречу, глотает отчаянный крик…
Борисов пинает Роттервельда, от души, как по футбольному мечу, сам шарахается от края, чтобы не упасть, так и кажется, бездна затянет…
Переводит дух.
Вытаскивает из кармашка завещание: я, Роберт Дуглас Роттервельд…
Бездна молчит.
Между строк…
5.3. Дорогие ребята, сегодня мы рассмотрим ещё один уникальный случай в топологии миров: соприкоснулись два времени, одно трёхмерное с множеством событий, другое – одномерное. Как вы уже знаете, дорогие ребята, события на кубическом времени доходят до грани и обрываются в небытие. Но в данном случае одно событие перескочило с кубического конечного времени на линейное бесконечное, продолжило своё существование.
Рассмотрим варианты адаптации события из одного времени к другому времени:
Вариант первый: событие не приживается из-за диссонанса и отмирает.
Вариант второй…
17
– Мистер президент…
Президент делает знак, чтобы ему не мешали. Снова смотрит в хитросплетение времён, миров, событий. Он видит, что время, его время, время его мира там, впереди, обрывается в ничто, в небытие. Грань куба заканчивается, и там, за гранью, уже ничего нет.
Мистер президент смотрит на ультиматум, который послал на ту сторону планеты.
Они не ответят. Не согласятся убрать ракеты. Война неизбежна, президент это чувствует.
Война, после которой ничего не будет. Никого и ничего.
На другой стороне земли лысый человечек всматривается в хитросплетение времён и событий. Он тоже видит: события обрываются на грани куба, события, за которыми уже никого и ничего не будет.
Но человечек видит и другое. Здесь. Совсем близко. Совсем рядом. Он видит время – не трёхмерное, как в его мире, а одномерное, оно проходит через его мир и движется дальше…
У этого времени будет – дальше.
Лысый человечек знает, что делать. Он переводит события своего кубического мира на линейное время другого мира.
Снимает телефонную трубку.
– Соедините меня с президентом Соединённых…
XVII
Я ищу тебя в толпе.
Я ещё не знаю, что ты есть. Я ещё не знаю точно, что я ищу. Но я ищу тебя.
Я выхожу из дома, я перебираю в памяти, сигареты кончились, масло кончилось, что я ещё хотел… что… не помню. Неважно.
Я вышел искать тебя.
Я знаю это.
Я вышел искать тебя.
Я сворачиваю на площадь, я вижу тебя, идущую навстречу, Ёкает сердце, что-то как будто переворачивается внутри – это ты. Ручка у твоей сумки обрывается, и…
И…
И всё.
Дальше в нашем времени ничего нет.
Но есть и другое время.
Время, которое нравится мне гораздо больше.
Я выхожу из дома, перебираю в памяти: сигарет нет, масла нет, я сворачиваю на площадь, вижу тебя, я ещё не знаю, что ты – это ты. Ты роняешь сумку, рассыпаются по площади не то апельсины, не то яблоки, я бросаюсь помогать тебе. Смеёмся. А то давайте я донесу… Да как вы такие сумки таскаете, неужели не помогает никто…
Ты тоже говоришь что-то, про попугая, про – да зачем это вы в костюм упаковались; мы пьём вино, за нас с вами и за чёрт с ними, я обнимаю тебя, ты говоришь: ну что ты, нельзя после первой встречи…
Тётенька в загсе хлопает крыльями, ох, молодёжь, денька два подождать не могут, всё-то им скорей-скорей…
А дальше…
А дальше ничего нет. Время обрывается. Ты не просишь повесить шторочки. Ты не кричишь: ты меня не любишь, я тебя ненавижу; ты не хлопаешь дверями.
Я не звоню тебе через два месяца, не слышу незнакомый голос, а вам Ирочку, а Ирочка…
Глава 16. На мосту
Эт-то что впереди…
Померещилось.
Нет, не померещилось. Там, впереди, мелькает что-то, отрывается от асфальта, поднимается над городом, выше, выше…. Ещё домысливаю какие-нибудь транспортные развязки и иже с ними, когда понимаю.
Мост.
Мост, уходящий в небо. Как на каких-нибудь картинках, как рисуют в фотошопе заскучавшие романтики, мост в никуда, в пустоту, в бесконечность…
Бегу к мосту, уже сам не знаю, зачем – бегу к мосту, он как будто приманивает, притягивает меня, тц-тц-тц, на-на-на…
Мост отдаляется. Отдёргивается, как пугливое животное. Только сейчас понимаю, что меня насторожило в этом мосту: в жизни не видел стеклянных мостов…
Мост…
Вспоминаю беспокойную ночь, шепчутся пальмы, шумит фальшивое море…
– Мост… мост…
– Какой мост?
– Мост…
– Бруклинский, Тауэрский, Босфорский?
– Мост… идите по мосту…
– Да по какому мосту, м-мать твою?
– По мосту… по мосту…
Вот тебе и по мосту…
Иду к нему. Не бойся меня, не бойся, я тебя не обижу, не разобью, я тихонечко, я даже ноги вытру прежде чем на тебя подняться, а хочешь, вообще ботинки сниму, во-от так, вот я уже в носках, я тебя не трону… Мост замирает передо мной, кажется, будь у него уши, запрядал бы ушами, зафыркал бы, кусая уздечку…
Иду по мосту. Странное чувство, как будто идёшь по пустоте…
Шорох шин сзади… а ну да, мне же не идти надо, мне же бежать надо, они же меня сцапают, да считайте, уже сцапали, они…
Квертина машина замирает на площади, Кверти оглядывает окрестности, здоровые парни фыркают, набычивщись, сейчас начнут скрести копытами землю…
– Фа-а-ак! – кричит Кверти.
В жизни не думал, что она такое может закричать, что она вообще такие слова знает. А как я хотел, можно подумать, мне её из института благородных девиц доставили…
– Фе-е-йк! Бан!
Не видит она меня, что ли… Так и хочется крикнуть с моста, ку-ку, а я тута, проиграла, проиграла, теперь я вожу, раз-два-три-четыре-пять, я иду искать…
Да что за чёрт…
Похоже, и правда меня не видит.
Не видят.
Они, все.
Ай да мост…
Иду. В никуда. По мосту. Начинаю понимать, что мост – единственное моё спасение, вот так идти, по мосту, в никуда, в конце концов – это, чай, не последнее плато, не последняя возвышенность в истории, ещё будут миры, где можно жить…
Мост поднимается. Выше. Выше. Над плато. Над провалом, который за плато. Над миром…
Вижу другие плато. Другие миры. Там, по сторонам от нашего. Никогда не видел их так чётко и ясно…
Начинаю понимать. Недостаточно быстро. Недостаточно смело. Мост, выпавший из самых дерзких снов, из самых безумных фантазий самых безумных мечтателей. Как мы грезили по лачугам, по шалашам, по тюрьмам, если бы да кабы, кабы да если бы, безо всяких там взлётов и падений, вот так, ровнёхонько, вперёд и вверх…
Мечтали.
Строили какие-то самолёты и хренолёты.
Но даже самые безумные умы представить себе не могли, что можно идти по мосту…
Иду.
А что мне ещё остаётся.
В никуда.
В будущее.
Стараюсь не смотреть на войны и кризисы там – бесконечно далеко внизу.
Мост чуть прогибается подо мной, вот, блин, вроде бы и весу во мне хрен да маленько осталось, а он прогибается. Ну ещё бы, мостик волосяной, паутинчатый, блин, мостик и то не могли нормальный построить. А может, так и надо. Чтобы паутинчатый. Чтобы невесомый. Другой просто не выдержит, не натянется над временами, над эпохами, над кострами инквизиторов, мессершмитами и глобальными потеплениями.
Иду. Стараюсь не смотреть вниз, на города, деревушки, времена, миры, на копошащихся внизу людей, отсюда я вижу не только крохотные силуэты, но и их мысли, а акции ниже плинтуса падают, надо ещё долг взять, а долг больше не дают, война неизбежна, а они применили какое-то неизвестное оружие, а интересно, были какие-то цивилизации до нас, или это сказки, а почему тогда во-он там руины стоят, светятся по ночам…
Мостик снова покачивается, ч-чёрр-рт, ты мне не падай, не падай, не падай… Для кого строили, для трёхлетних детей, что ли… Мимоходом представляю на мосту растяжку, здесь могла быть ваша реклама, а что, место доходное…
Мост шатается, вот блин…
Начинаю понимать. Начинаю зорко следить за своими мыслями, чтобы не подумать ничего такого, эдакого, про войну, про деньги, про то, что начальник сволота долбаная, про цены на киловатт-час и… ч-чёр-рт…
Чуть не падаю. Сильно тяжёлые мысли, мостик не держит… Надо что-то полегче, полегче… Вспоминаю что-то из детства босоногого, выбегал утром из дома, и на горизонте на холме темнел заброшенный завод по производству дыма, и я думал, что это замок злого колдуна, я должен до него дойти и победить… Шёл, выдумывал себе всякие приключения, потом бил палкой – это был меч-кладенец – по стене завода… А вот у Шурки настоящий меч был, то есть, не настоящий, пластмассовый, красивый такой, а мне меч не купили, и…
Нет, ты про не купили не думай. И обиды свои при себе оставь, ты и так не в своё дело полез, умник чёртов, по этому мосту, чего доброго, адепты какие-нибудь шли, архимандриты такие-то, изобретатели вечных двигателей и инженеры человеческих душ. И ты тут… со свиным рылом…
Приказываю себе не помнить, что боюсь высоты. С пацанами на слабо вот так лазали по мостикам на умершем заводе, а я не мог подняться на мостик, мне было страшно, и стыдно было показать, что мне страшно. Выдумывал какие-то отговорки, а шнурок развязался, а меня мама не пускает, хи, а на комбинат тебя мама пускает… Шурка только так по мостикам этим прыгал, вот Шурка и допрыгался, свалился вместе с мостиком… Потом участковый, следствие, нас перепроваживают в руки папам-мамам, жду, что отец всыплет по первое число, отец не всыпает, не всыпывает, обнимает молча… и от этого страшно…
К горлу подкатывает какой-то запоздалый комок, наворачиваются слезы. Мост уже не шатается подо мной, держит меня ровно, кажется, сами мои мысли меня поддерживают…
Замираю.
Во, блин…
Мост повисает в воздухе, а дальше что, а дальше ничего, пустота, лёгкий туман – в бесконечность. Хочется сматериться, и нельзя, хочется топать ногами, и нельзя, во, блин, шёл, долго ли коротко ли, как в сказке, семь сапогов железных истоптал… сапог… в сказке было написано – семь сапогов… семь посохов железных погнул, семь хлебов железных изглодал… и на тебе…
Знать бы ещё, кто строил этот мост… и не достроил. Кто… да все. Кому не лень. Учёные, философы, писатели. Сожжённые на кострах и брошенные львам. Осмеянные и забытые. Застреленные на дуэли и отравленные. Заколотые римлянами и повешенные в концлагерях. Видно, мало было человеческих жертв, мало крови, ещё всё впереди…
Чувствую, что своими костями мне мост выстилать не хочется. Не надо из меня Гегеля делать с Бруно и Христом в одном флаконе, я простой чело… они, наверное, тоже про себя говорили, что геройствовать не собираются, что они обычные люди, всё такое, а потом…
Поворачиваю назад.
Поворачиваю назад.
Поворачиваю…
Нет.
Всё слишком просто. Не может быть так, вот так, дойти до полпути, и вернуться, не может, в сказках так не бывает, в сказках прилетает Финист – ясный сокол, или ещё какой василиск, о чём грустишь, добр молодец, давай перевезу тебя…
В сказках…
Та ещё сказочка. Называется – история человечества. В миллионах томов.
А вдруг…
А если…
Осторожно шагаю в пустоту. Не могу наступить на туман, на воздух, всё во мне противится этому, инстинкты веков и веков…
Наступаю, готовый отдёрнуть ногу…
Чёрт, держится…
Иду. По пустоте. По мосту. Если я не вижу моста, это не значит, что его нет.
Вот теперь страшно. Размахиваю руками, как плохой канатоходец в плохом цирке, подо мной километры пустоты, хочется, как в детстве, бормотать про себя: ма-амочка, мне страш-шно, я до-мой-хо-чу… У героев в сказках и фильмах так руки не трясутся, и домой они не хотят… да и то сказать, герои дома не сидят, им по чину не положено, они летают над миром и спасают этот самый мир…
Вижу берег.
Я его про себя назвал – берег. Возвышенность в тумане, огромное плато, перед которым все плато кажутся дохлыми холмиками, город, перед которым все города кажутся погаными деревеньками. Что-то виртуальное и многомерное, заблудившееся само в себе.
Шагаю на плато. Что-то происходит сзади, ещё не понимаю, что. Ищу мост. Не нахожу. Мост довёл меня и исчез. Странное чувство, что мост приходит к каждому человеку один раз.
Город обволакивает меня. Ласкает. Согревает своим теплом. Уводит в свои лабиринты, обнимает со всех сторон. Какой-то непривычный город. Слишком хороший для меня. Ничего, к хорошему тоже надо привыкать. Кроманьонца в наш город пусти, он тоже уйдёт из квартиры, сложит себе во дворе шалаш…
Вздрагиваю.
Померещилось…
Нет, не померещилось. Снова. Шаги. Неторопливые, даже не шаги, шорох какой-то. Там, в темноте ночи, в потоках огней. Мысленно хлопаю себя по лбу, ну конечно, с чего я взял, что я здесь один в этом городе, если есть город, должны быть люди, вот они и ходят туда-сюда… сейчас остановит меня патруль, а ну-ка, уровень вашего микрочипа покажите, как нет микрочипа, вы откуда такой… пройдёмте, гражданин…
Он выходит из темноты, из каких-то порталов, здоровенный, грузный, как-то не так я представлял себе людей будущего… А что тут представлять, двигаться им не надо, за них всё машины делают, и даже не машины, а я вообще не знаю, кто и что…