Блин…
Кусаю губы, с трудом выжимаю из себя:
– Френд… френд…
Ищу жилку на шее, ищу сердце, не нахожу…
Шепчу в холодное ухо:
– Лав… лав…
Губы чуть приоткрываются, летит с них какая-то стразовая шелуха:
– Ла-ав…
Вот так-то лучше оно будет… Кверти показывает на карман, чего тебе там достать, аську отправить захотелось или в чате посидеть… а-а, конечно, это же сфоткать надо, как подстрелили, и в инстаграмм выложить, ставьте лайки…
Вытаскиваю из кармана пакетик, мыло, что ли… дёргаются накрашенные ногти, мол, открой, открой… жвачка, что ли… у нас были такие лизуны, их на стену прилепишь, они висят, потом училка орёт, сами будете класс ремонтировать, да мы по любому будем его ремонтировать…
Кверти показывает на простреленное плечо… ну вижу, знаю, подбили… или… а-а-а…
Не может быть…
Срываю жгут, рана плюёт кровью мне в лицо, прижимаю лизуна, ну, что…
Что-то происходит…
Затягивается рана…
Нда-а, недооценивал я тридцатчиков, как про себя называю… жмётся ко мне, ну что ты трясёшься, всё, ушли злые дяденьки, ушли, ушли… Пусть только сунутся, я им… ничего я им не сделаю, вечером мимо подворотни прохожу, шаг ускоряю, а если там стоит кто, все жилки трясутся, а уж если спросят, который час, это вообще… смотрят на меня, смеются, чего ты, парень, уже и время спросить нельзя…
– Лав…
Киваю, лав так лав, ты только живи…
Тихонько выбираемся из подасфальтья. Что-то виднеется высоко над городом, что-то, что сначала принимаю за огромное кольцо. Нет, не кольцо, мир, время, замкнутое само на себя.
Настраиваю хроноскоп, хоть на это я имею право…
Вижу. Там, где-то в кольце, он и она, выходят из шалаша, потягиваются в лучах рассвета, принюхиваются, не крадётся ли где зверь. Меткая стрела вылетает из зарослей, правильно, нечего, увёл дочку вождя, думал, тебя за это по головке погладят…
Крутится кольцо времени.
Он и она встречаются украдкой в соловьиной роще. Он должен уехать, отец отправляет его за тридевять земель, негоже сыну фараона прохлаждаться во дворце, пора и поучиться чему-нибудь. Прощаются, кажется, что навсегда, он утешает её, он вернётся, вернётся… Стражники хватают её, правильно, нечего сыну фараона с простой девкой гулять, рубите ей голову…
Крутится время.
Они расстаются на берегу, он снаряжает корабль в дальние края, он вернётся сказочно богатым, вот тогда они купят дом, заживут… Корабли возвращаются год спустя, она ищет среди моряков одно-единственное лицо, не находит, а где, а нету, что хотите, сеньорина, лихорадка половину команды скосила…
Он уезжает на войну, ничего не поделаешь, любимая, кайзер велит, против кайзера разве пойдёшь… Она вешает ему на грудь ладанку, почему-то не верит, что та его убережёт. Вечером рассказывают жуткие россказни, ка-ак на фронте из пушек пальнут, ка-ак от солдат только клочья полетят… Она убегает в свою комнату, в слезах… Он возвращается – в отпуск, всё в городе какое-то незнакомое, родной город стал другим… идёт к знакомому дому, а где дом, а как, а почему руины, здесь ошибка какая-то…
Вертится кольцо времени…
Он знает: она улетает навсегда. Оттуда не возвращаются. В смысле – из Москвы. На хрена оттуда кому-то возвращаться, найдёт себе там какого-нибудь, чтобы в Москве прописаться, и пиши пропало… Она смеётся, обещает: да я обустроюсь, тебя из этого Запендрёнска вытащу, заживём… Вечером в новостях сообщают, трагедия в Домодедово, боинг-семьсот-сорок-семь при посадке… Он напивается допьяна, колотит кулаками в стену в бессильной злобе…
Он принёс ей сюрприз, ты посмотри, два билета в бункер, так что если завтра заварушка начнётся, переживём… да ну, миленький, чего там начнётся, враки все это… Ракета падает на город, поднимается облачный гриб. Двое понимают, что бежать некуда, он шепчет ей на ухо, мы снова встретимся, сколько раз встречались…
Вертится кольцо…
Он и она, выходят из шалаша, потягиваются в лучах рассвета, принюхиваются, не крадётся ли где зверь. Меткая стрела…
Кверти щёлкает на телефон, смешная, знает, что не отпечатается, а щёлкает…
Выключает телефон.
Кольцо в небе исчезает.
Вот чёрт… я и не знал, что в их времена такое делают…
– Лав… – Кверти впивается губами мне в губы, – лав…
Краем глаза вижу Борисова, уйди, уйди, не вишь, люди целуются, не мешай…
Между строк…
N +1 Дорогие ребята, в этом разделе мы с вами рассмотрим очень интересную и важную тему – взаимодействие времён. На самом деле взаимодействие времён – не такая уж большая редкость в мирах. Впервые это явление было обнаружено в 2343 г. году нобелевским лауреатом…
N +1 n Рассмотрим первый, самый простой вариант: два одномерных времени, которые движутся в одном направлении, встречаются друг с другом. В данном случае скорость движения времени А и времени Б суммируется.
Рис. 19
N +1 n +1 Второй вариант взаимодействия: соприкасаются два времени, одно из которых течёт противоположно другому. Вы скажете, дорогие ребята, что на этот раз нужно отнять меньшую скорость от большей? И будете неправы: когда взаимодействуют два противоположно направленных времени, они просто… уничтожают друг друга.
Исключение составляют два времени, одно из которых движется с очень большой скоростью, а второе – с ничтожно малой. Тогда время с ничтожно малой скоростью исчезает, а время с большой скоростью замедляется на величину, равную малой скорости.
Предел разницы двух скоростей, выше которого мир с большей скоростью не гибнет, а только замедляется, называется пределом Коупа, в честь В. Ф. Коупа, его открывшего в 2345 году. Этот предел составляет 0,345 фц.
N +1 n +2 Рассмотрим также вариант, когда два времени пересекаются друг с другом в одной-единственной точке. Такое пересечение жители пересекающихся времён даже не почувствуют. Чтобы засечь подобное пересечение, нужны сверхчувствительные приборы, например, ультратаймометр Эйвина.
N +1 n +3 Если при точечном соприкосновении двух линейных времён скорость одного времени больше скорости другого, то у более медленного скорость увеличивается, у более быстрого – уменьшается. В нашей истории мы можем проследить такие столкновения с более быстрыми временами как минимум трижды (научно-технические революции)
19
Мир как будто срывается с цепи, жизнь, только что такая спокойная и размеренная, несётся вперёд – на всех парах. Только что смуглый человек мирно пахал землю на своей лошадёнке – и вот уже в поле пыхтит стальной трактор. Только что собирали электронные лампы и дырявили перфокарты, и вот уже выходит на трибуну Стив Джобс, демонстрирует айпад энного поколения. Только что мохнатые люди прятались от холода зимы в самодельных норах, и вот уже молодой парень показывает соплеменникам, а если глину размять, и чащу из неё сделать, и на огне обжечь, это же воду носить можно…
Наше время, медленное и тягучее, пересекается с другим, лёгким и стремительным.
Джордано Бруно бежит от преследователей, вот его уже настигают стражники, Бруно видит рядом с нашим временем ещё одно, скоростное, подгоняет коня, пшёл, пшёл, затяжным прыжком пытается перенестись в другие времена, чёрт, не допрыгнул, сорвался в небытие…
XIX
– Игорь Валентинович, можно вопрос?
– Нужно, Скворцов, нужно.
– А… почему учебник наш…
– Почему ваш? Потому что вы по нему занимаетесь.
– Да нет… почему вроде бы в учебнике серьёзные вещи пишут, а написано – для третьего класса…
– Эх, мил человек, это откуда, по-вашему, учебник-то взяли?
– Ну… написали…
– А кто написал?
– Ну… этот… Цэц Цэ Ща и… блин, даже фамилию не прочитаешь, одни циферки со смайликами…
– То-то же, мил человек. И не пытайтесь прочитать. А все потому, что жили они… то есть, что говорю, будут жить через десять веков после нас. Думаете, откуда книжечка-то? Хренологи наши, хренонавты в тридцать первом веке спёрли, скачали… не в службу, а в дружбу. Вот и пользуемся.
Когда это было…
Кажется, в понедельник.
Лезут в голову воспоминания, такие неуместные здесь…
Стою перед дверями кабинета, беспомощно перебираю в руках справочники.
Вспомнить бы ещё, из какого ты была мира…
Глава 18. А-а-а-а-а-а-р-т-у-у-у-у-у-р!
Ещё отбиваюсь, ещё пытаюсь что-то сделать, нет, быть не может, чтобы вот так, не бывает, чтобы так, ну да, умирают, конечно, люди, куда денешься, кого-нибудь и ножичком пырнут, но не меня, не меня, быть того не может, чтобы меня, потому что… потому что… просто. Потому что это я, потому что не надо меня стрелять, не надо, не-надо-ненадо-не…
– Па-а-апаа-аа!
Вздрагиваю. Артур, что ли… похоже… на голос артуров… чш, стой, что я несу, какой Артур, откуда Артур, почему Артур, он же того уже… труп принесли… убитый горем отец, и все такое…
– Па-а-а-апаа-а-а!
Мороки. Оттуда. С каких-то других холмов, с других дорог, из каких-то расщелин, вершин…
– Па-а-па-а-а-а!
Вырываюсь, бегу к двери, закрыли, гады, замуровали, демоны, отчаянно колочу в дверь, пустите-пустите-пустите, убивают…
Никто меня не убивает, вон они все столпились у окна, стараются увидеть что-то в темноте по ту сторону времени…
– Пацан мой, похоже… – шепчет Борисов.
– Ага… вон… на плотике.
– Тонет, блин…
– Вот чёрт…
– Па-а-па-а-а!
Борисов поворачивается ко мне. Отвернись, отвернись, не смотри, как я отмыкаю замок, как я…
– Эй… как тя там…
– Как обычно.
– Ну вот… Как Обычно… может, сорванца моего достанешь?
– Ваш сорванец сам, кого хотите, достанет, – парирую, слишком неловко, слишком неумело, нда-а, Борисов бы тут такое отмочил, все бы ржали.
– Да нет… вытащишь его… оттуда?
– Ещё вам что? Луну с неба?
– Нет, серьёзно…
– Па-а-а-па-а-а-а!
Смотрю в окно, в даль каких-то чужих миров, даже не сразу вижу Артурку, а вон он, в самой гуще двух армий, которые делят очередной клочок земли во славу очередных богов. Борисов тоже смотрит. Туда. Кажется, вот-вот сам бросится к сыну, вытащит его из нагромождения клинков, палиц, булав, сам падёт, пронзённый чьим-то кинжалом…
Артур падает, сбитый копытом чьей-то лошади, чёрная кровь струится в землю…
– Убили? – вздыхает Борисов.
– Ну… в этой реальности убили, а в других ещё жив… – не договариваю, меня обрывает отчаянный крик откуда-то из ниоткуда:
– Па-а-а-апа-а-а-а!
– Парень… как тебя там…
– Как обычно.
– Вытащи моего пацана.
– И Луну с неба?
– Я серьёзно.
– И я серьёзно.
– В живых оставлю… если вытащишь.
– Я сам в живых не останусь, если туда полезу. Мне что так, что так не жить…
– Да был же ты там, выбрался же!
– И что теперь? Мне теперь табличку на лоб повесили: этого парня не трогать, он один раз там был и живой остался? Да?
Борисов сигналит своим питекантропам, вспоминаю ихние кулаки, как-то невесело становится на душе. А что невесело, веселее, чем там, уже не будет…
– Ультиматум, – выжимаю из себя.
– Чего?
– Ультиматум. Это… я парня вашего вытащу… ну… скажем так, попробую вытащить… не обещаю ничего…
– Ну, ты как Кабанюк, ей-богу… он всегда так… обещаю, но не сделаю…
– А вы как хотели, там передо мной от одной моей рожи не расступаются и не разбегаются. И ниц передо мной не падают. Сделаю… вытащу… Условие одно есть…
– …живой останешься, базара нет, – подхватывает Борисов.
– Да я не для себя… людям… значит, так… Вы этот путь… мост этот откроете. Всем.
– Чтобы сюда все валом попёрли, что ли? Парень, ты чего курил, поделись, а, я тоже хочу…
Питекантропы ржут. Хочется спросить, из какого юрского периода Борисов их вытащил.
– Да. Чтобы все валом попёрли.
– Охренел?
– Не всё ж вам охреневать. Чтобы не было такого… как внизу… где войны… Я там был, понимаете? Сам видел… как с людей кожа клочьями сходила… как глаза вытекали… как…
Борисов сигналит питекантропам, вот, блин, ещё ничего не сделали, печень уже побаливает…
Блин…
– Па-па-а-а-а-аа!
– Чёрт… – Борисов умоляюще смотрит на меня, что за взгляд у него, невозможно выдержать этот взгляд, – парень, вот ты мне скажи, вот тебе это на кой? Вот тебе лично на кой?
– Па-а-а-апа-а-а! Не на-а-а-ада-а-а-а!
Крик ужаса. Отчаяния. Крик я не знаю, чего. Никогда не слышал, чтобы люди так кричали. Даже там. Внизу.
– Вот, блин… Хорошо, откроем мост… если вытащишь…
– Договор, – требую.
– Ещё тебе чего? Гербовую печать?
– Да. При свидетелях. Вон, Кверти в свидетели. Чтобы всё при всём.
– Ох, не веришь ты честному слову борисовскому, не веришь… плохо дело…
Проверяю документ, что он там намудрил, напридумывал, чернила какие-нибудь исчезающие, или ещё что, или как в детстве пальцы крестиком сложил, мы так делали, когда клятвы давали, чтобы потом не соблюдать…
– Па-а-паа-а-а-а!
– Ну, всё уже, наизусть скоро выучишь, – Борисов отбирает у меня бумагу, прячет в сейф, – на ключ… чтобы не орал потом, что я эту бумаженцию сжёг… иди уже…
Иду уже. Туда. Вниз. Только когда спускаюсь с Вершины, спохватываюсь, что оружия с собой никакого не взял. Стрелять один хрен не умею, всё равно, с оружием бы как-то посолиднее выглядел… а то…
Иду уже. Туда. Вниз. Переступаю через чьи-то обожжённые тела, обломки каких-то идолов, миры, завернувшиеся сами на себя. Измождённая женщина бросается ко мне, впивается в рукав пальцами, похожими на птичьи когти. Отшвыриваю её от себя, нету хлеба, нету, вот, блин, даже хлеба с собой не взял… им… всем… Ага, это же сколько вагонов хлеба надо прихватить…
– Не на-а-а-а-адаа-а-а-а!
Артур. Где-то там. На перекрёстках миров и измерений, откуда не возвращаются.
Страшно. Это даже не страшно, это я не знаю, как назвать, чувство такое, что идёшь туда, куда идти нельзя. Это тебе не игры в войнушку, когда бежим-бежим, кто дальше вниз по Склону, и самые храбрые добегают во-он до того убитого солдата, и надо обязательно тронуть его за рукав, и бежать назад, а то он ка-ак оживёт, ка-ак вскочит… И бегом-бегом назад, в мир живых, в лучший из миров, где тепло, где светло, где не убивают, где мама, ма-а-ма-а-а…
Здесь не то. Чувство какое-то нехорошее… что никакого назад и домой уже не будет…
Перескакиваю с параллели на параллель, с вероятности на вероятность. Уже не впервой. Считаю варианты, раз-два-три-четыре-пять, чтобы ввернуться в свой. Не потеряться. Вот, Артурка не считал, и на тебе, где теперь его сыщешь… раз-два-три-четыре-пять… я иду искать…
Прыгаю в мир, отличный от других – эта вероятность бытия лежит чуть выше остальных, выше уровня войны, уже хорошо, хоть какая-то мирная вселенная… Оглядываюсь, перевожу дух, а ничего, хорошо тут, город на горизонте, чуть ближе какие-то особняки стоят, сад цветёт… что цветёт, не знаю, для нашего брата вся флора делится на розы и а-эти-цветы-как-называются.
На дорожку передо мной выходит скрюченный человек в сером, натыкается на меня, замирает.
– Я… э-э… ненадолго…
Вот, блин, в чужие владения проломился… счас охрану позовёт, что я в его коттедже разгуливаю… или хуже, потащит в гости, давай выпьем, да чего как неродные-то…
Человек смотрит на меня пустым взглядом.
– Это… я мальчика потерял… такой… упитанный… большой…
Человек жалобно скулит, отступает назад, лениво подстригает цветы. Умно придумали, идиота в садовники… Из зарослей показываются ещё двое в сером, самозабвенно метут дорожки. Да что у них тут, приют для умалишённых, что ли…
Распахиваются двери дома, смотрю туда, еле сдерживаю крик. Нет, я червей на своём веку видывал, но чтобы таких матёрых, это что-то новенькое…
Люди в сером с визгом падают на колени, целуют дорожки перед червями. Последние проскальзывают к причудливой машине у калитки, тихонько пощёлкивают, посвистывают…
Вот, блин…
Перепрыгиваю в другой мир. В третий. В пятый. В десятый. Подальше отсюда. Хочется чего-то привычного, человеческого, пусть даже война, пусть…
– Не на-а-а-да-а-а!
Ах да. Артурка, чёрт бы его драл, куда его чёрт занёс…
– Артуу-у-у-р!
– Я ту-у-у-у-т!
– Где-е-е-е?!
– Да ту-у-у-у-ут!
Где тут… наугад прыгаю в какой-то мир, вроде бы оттуда кричали… оглядываю город, какой-то тёмный, напряжённый, то ли только что переживший войну, то ли в ожидании войны, то ли и то и другое вместе взятое. Чуть не спотыкаюсь о тощего бродягу на тротуаре. Была не была…
– Это… вы мальчика здесь не видели?
Ноль внимания. Пьяный, что ли…
– Мужик, ты мальчика не видел, такого…
Толкаю мужика, он падает набок, мягко, как тряпичная кукла, смотрит сквозь меня мёртвыми глазами.