Новости, похоже, на этом закончились, и над нашими головами расцвело иное зрелище. Это был так называемый "мутьфильм" - движущиеся рисунки с музыкальным сопровождением. Там был такой герой - Отчаянный Дэн, который жил в нарисованном с грехом пополам Техасе. Съев громадный пирог с говядиной, этот Дэн пытался связать себе свитер из проводов, пользуясь телеграфными столбами как спицами. Но у него получилось только нечто похожее на сеть: тогда он забросил ее в море и выудил оттуда три германских подводных джаггернаута. И тогда какой-то адмирал (или другой джентльмен из флота), увидев это, вручил Дэну премию в пятьдесят фунтов… ну, и так далее.
Сначала я подумал, что это мультик для детей, но вскоре заметил, к своему удивлению, что взрослые охотно смеются, глядя эту чепуху - довольно грубо и неряшливо слепленную пропаганду. Пожалуй, "бормоталка" была самым подходящим названием для этого явления, к тому же укрепившимся в народе. В самый раз подходило к такому кинематографу с маленькой буквы.
Затем последовало еще несколько роликов новостей. Горящий город - не то Глазго, не то Ливерпуль, осветивший пламенем ночное небо. Гигантские языки плясали в нем, казалось, до самой Луны. Потом хроника эвакуации детей из-под обвалившегося купола где-то в Мидлендс. На вид обыкновенная городская детвора улыбалась в камеру, в громадных не по ноге башмаках, с чумазыми лицами - беспризорники, выброшенные на берег бурей войны.
Затем пошло кино с названием, судя по субтитрам - "Постскриптум". Сначала показали портрет короля - к моему конфузу, он оказался тощим юнцом по имени Эгберт, находившимся в отдаленном родстве со старой королевой, которую я помнил. Этот Эгберт был одним из нескольких членов семьи, переживших дерзкие германские налеты в первые дни войны. За кадром медовым голосом читал стихи актер. О том, что пламя - это розы войны и тому подобное. Этот поэтический опус, насколько я мог понять, представлял войну чистилищем, в котором проходит испытания душа человечества. Как-то я чуть было сам не пришел к подобному утверждению: но во Внутреннем мире Сферы морлоков я понял, что война - это раковая опухоль, темная сторона, изъян человеческой души. Все, что я видел здесь, только лишний раз подтверждало это.
Я заметил, что Уоллис не придает значения тому, что творилось на экране - крыше над нашей головой. Он лишь пожал плечами в ответ на мой взгляд.
- Элиот, - сказал он только, как будто это слово должно было объяснить все.
Тут на экране появился худощавый человек с буйными усами, усталым взглядом, оттопыренными ушами и несколько странный в поведении, можно было подумать, что он не совсем здоров. Сидя с неразожженной трубкой возле камина, он стал слабым надтреснутым голосом комментировать события прошедшего дня. Мне он показался страшно знакомым, где-то я видел это лицо. Казалось, на него не производили особенного впечатления потуги Рейха завладеть миром.
- Эта машина, работающая без вдохновения, не способная отличить благородное эхо Войны от зверского крика массового истребления, убийства и насилия. Это просто бездушная машина, не вникающая в нюансы.
Затем он стал призывать к мужеству и стойкости. И к терпению. Потом пасторально захлебнулся слезой по поводу идиллически старой Англии: "с зелеными холмами, растворившимися в голубом тумане небесами", попросив нас представить, что эта прелестная сцена разбита и растерзана на части, превратившись в пустыню, изрытую траншеями и воронками, над которой небо изрыгает огонь… - и все это было произнесено с апокалипсическим надрывом.
И тут я его вспомнил! Это был мой старый друг Писатель, превратившийся в высохшего старика.
- Неужели это мистер… - и я назвал его.
- Да, - откликнулся мой собеседник. - А вы его знаете? Впрочем, он стал публиковаться так рано… Ну, конечно! Ведь это он первый описал ваше путешествие во времени. Это печаталось с продолжением в "Нью Ривью", если мне не изменяет память. Потом это выпустили под одной обложкой. Эта книга перевернула мое сознание.
- А что с ним?
- Он серьезно болен: лекции, лекции и лекции. Слишком много времени в душных аудиториях, вам знаком такой тип легочников. Но зато его труды востребованы. Он дружен с Черчиллем, первым лордом Адмиралтейства, и думаю, займет не последнее место в решении послевоенных проблем и восстановлении хозяйства. Ведь единственное, чем "полезна" война, если можно так выразиться - это отмена старых технологий: в технике, строительстве и прочем. Меняющее лицо мира. Вы понимаете - он еще раз переспросил меня, - война отменяет прошлое - на месте развалин встают дома уже совсем иного типа, и техническое развитие чаще всего делает скачок вперед. Во всяком случае, в этот раз, похоже, все именно так и случится. Об этом, кстати, он тоже говорит. Знаете, когда мы читали "Верховья Будущего" - тут Уоллис процитировал мне кое-что из написанного моим старым приятелем. Которого я оставил в самом начале путешествия в курительной, покинув на полчаса и обещав вернуться к обеду с рассказом о дальнейших приключениях.
- Сейчас он работает над декларацией прав человека, - продолжал Уоллис. - Но все это опять же, понадобится уже в послевоенный период. А пока это лишь прекраснодушные мечтания, при нынешнем развитии событий. Да и, сказать начистоту, мой любимый обозреватель не он, а Пристли.
Еще несколько минут мы слышали мнения Писателя о Настоящем и Будущем. Я был раз за старого друга, пережившего все эти напасти истории и нашедшего свое место в жизни - но был расстроен, видя, что с ним сделало беспощадное время. Еще тогда, при встрече с Филби, я ощутил острый укол жалости к людям, завязшим во времени, точно мухи в сиропе. Медленно текущее Настоящее безжалостно искажает черты, высушивает кожу, мумифицирует тело или раздувает его водянкой - словом, проделывает все отвратительные манипуляции с внешностью человека - и даже с его умом. Несмотря на всю катастрофичность Машины Времени, она была единственным средством для человека избежать этого позорного диктата Времени.
- Ну. Кажется, можно идти, - подал голос Уоллис. - Сеанс окончился - сейчас будет повторение - и так у нас круглые сутки.
Далее последовал более обстоятельный рассказ Уоллиса о том, где и как он получил свое образование. В Уэйбриджском бункере, работая на "Викерс-Армстронг Компани", он стал разработчиком приборов для прицельного бомбометания - причем снискал заслуженную репутацию. По его словам, называли его "чудо-профессор".
После начала войны умные головы вроде Уоллиса понадобились, чтобы как можно скорее приблизить ее конец. Он разрабатывал идею уничтожения вражеских источников энергии - резервуары, дамбы, скважины, шахты и тому подобное - прицельным бомбометанием из стратосферы. Для каковой цели ему понадобилось написать следующие диссертации и научные труды: "Взаимоотношение высоты и скорости ветра", "Видимость объектов с больших и крайне больших высот", "Влияние земных колебаний на угольные шахты" и тому подобные материалы, без которых он, очевидно, не получил бы своих научных званий и степеней.
- Вы представляете? - твердил он, - десяти тонн взрывчатки достаточно, чтобы обратить Рейн вспять!
- И каковы результаты?
Он вздохнул:
- Истощение внутренних ресурсов - вот бич войны. Даже на решение задач первостепенной важности их постоянно не хватает. А уж на гипотетические разработки вроде моих… и говорить не приходится. Мой проект назвали "мюнхаузенской фантазией". И еще эти военные стручки рассуждали о так называемых "придумщиках", которые "разбрасываются жизнями их парней".
Видимо, эти воспоминания травили его душу и ничего приятного не вызывали.
- Знаете, изобретатель всегда готов к общественному скептицизму. Но все же…
Однако Уоллис оказался парнем упорным и, наконец, ему удалось построить свой "Монстр-Бомбер" для бомбардировок из стратосферы.
- Я назвал первый аппарат "Викторией", - рассказывал он. - Взяв на борт двадцать тысяч фунтов бомбовой нагрузки при общей массе в сорок тысяч фунтов, он мог достигать скорости до трехсот миль в час и действовать в радиусе до четырех тысяч миль. Шесть мощных двигателей системы "Геркулес" обеспечивали быстрый взлет при взлетной полосе длиной менее мили…
Но гордостью Уоллиса были сейсмобомбы - уже посеявшие страх и разрушение в сердце Рейха.
Глаза его за толстыми очками заблистали в ходе рассказа.
Уоллис посвятил созданию "Виктории" несколько лет. Но тут в один прекрасный (или же несчастный?) день он наткнулся на идею машины времени и тут же сообразил, как ее можно применить в военных целях.
Тогда-то министерство, а, точнее, Директорий Хроно-Перемещений (куда Уоллис был назначен ведущим конструктором) наложил лапу на мой дом в Ричмонде, опустевший со времени моего исчезновения. Все что осталось от меня - прототипы моделей, результаты исследований, запас платтнерита, точнее, его остатки - все было обращено в дело и использовано в целях, которые, собственно, и преследовало министерство.
- Но что вам нужно от меня? Машина времени у вас уже есть - ее привезли вместе со мной в джаггернауте.
Сцепив ладони на затылке, его лицо вытянулось в серьезное и ответственное выражение.
- "Рэглан". Да, конечно. Но вы сами видели этого зверя. Его возможностей хватает лишь на такие короткие вылазки в прошлое, для розыска руин вашей лаборатории. Это патруль времени. Весь этот кварцево-платтнеритовый утиль, оставшийся после вас, позволяет ему разогнаться худо-бедно на полвека от настоящего. Он служит нам для разведки во времени, чтобы узнать, не перехвачен ли секрет путешествий во времени нашими врагами. Но вот нам повезло - и удалось застать вас!
Далее он продолжал:
- Конечно. Мы не остановились на достигнутом: мы сняли платтнерит с вашей старой машины и теперь ее костяк хранится в Имперском Военном Музее. Не желаете посмотреть? Замечательная выставка.
Я был уязвлен, узнав, какая участь постигла мою верную колесницу, и лишь горько покачал головой: путь из 1938 года был закрыт. И не только мне, но и морлоку, и Моисею Младшему.
- Нам нужен синтез платтнерита - тонны его!
Уоллис собирался доверить это дело мне? Я не стал отвечать.
Уоллис продолжал, посверкивая очками:
Нам необходимо освоить вашу технологию и применить ее так, что это превзойдет все ваши самые смелые мечты. Мы сможем переменить историю - разбомбить ее - все равно что поворотить Рейн вспять. Технически это вполне выполнимо.
- Разбомбить историю?
- Можно вернуться в прошлое, к ее истокам, и перехватить инициативу.
- Но каким образом?
- Начать интервенцию первыми. Ввести войска, когда противник будет еще не готов. Или убить Бисмарка - почему бы нет? Завоевания технологии перемещения во времени дают власть над миром - так правь, Британия!
Глаза его сверкали, и тут я стал понимать, что его энтузиазм меня сильно тревожит.
8. Верховья будущего
Мы достигли Ланкастерской тропы и стали продвигаться к южной границе парка. За нами неотрывно следовали солдаты.
- И что дальше? - спросил я. - Допустим, Британия вместе с союзниками выиграет эту войну во Времени. И что же там пишет Уэллс?
Он с неуверенным видом поправил очки на носу.
- Сэр, но я не политик, чтобы решать подобные вопросы…
- Тогда скажите, как вы, именно вы представляете себе это.
- Ну, хорошо. - Он посмотрел на купол. - Начнем с того, что война развеяла множество иллюзий - как вам известно.
- В самом деле? Многообещающее вступление!
- Например - опаснейшее из заблуждений - упоение демократией. Видите ли, нет никакого смысла спрашивать у людей, чего они хотят. Сперва надо продумать, что необходимо для сохранения здорового общества. И тогда уже можно предложить народу то, чего он хочет . Знаю, это звучит странно для человека вашего столетия, - продолжал он, - но поверьте, таково современное мышление - и, между прочим, ваш друг излагал такие же взгляды - я слышал их на фонографе - а ведь он сын вашего века, как и вы, не правда ли?
- Я плохо знаю историю, но, кажется, современное государство, которое мы имеем в Британии и Америке - и какое собираемся ввести во всем остальном мире - больше всего напоминает республики античности: Карфаген, Афины, Рим - которые, между прочим, были аристократическими. И у нас по-прежнему есть Парламент, только депутаты больше не выдвигаются всеобщим избирательным правом.
И это устаревшее понятие Оппозиции - хорошо! Пусть. Почти всегда, в большинстве случаев могут присутствовать два обоснованных и авторитетных, но диаметрально противоположных мнения. И всегда есть один единственно правильный выход и множество других, ошибочных. Правительство пытается найти этот верный выход, в противном случае оно совершает преступление против собственного народа. Смысл в существовании оппозиции постепенно исчезает. Она лишь отвлекает, совершая негативную работу.
С каждым поколением мировоззрение меняется - то, что казалось странным для родителей, становится приемлемым для детей, а затем - обыденным и устаревшим для внуков. Распадается семья - эта первичная когда-то ячейка социума. Все наше сельскохозяйственное прошлое она была незыблема и осталась такой, пройдя через века. Но теперь, в современном мире, семья утратила свои четкие очертания, растворившись в более громоздких социальных структурах. Домашнее воспитание, как и привязанность к дому ныне утратили свое значение для молодежи, в том числе и у женщин, как ни странно.
Тут я вспомнил о капитане Хилари Бонд:
- И что же заменило семью?
- Трудно сказать, четко это не определено, однако ядром социальных отношений теперь выступают, по свидетельству молодых, учителя, писатели, ораторы, люди, способные вывести нас на новый путь мышления - избавив от старого, племенного самосознания.
- Да уж, верховья, действительно. Вряд ли Уоллис дошел до этого сам - он был просто зеркалом своего времени и повторял болтовню тех творцов общественного мнения, что стояли за правительственной системой - или даже сидели в ней. - И как вам самому такой поворот вещей?
- Мне? - он рассмеялся, покачав головой. - Я слишком стар, чтобы меняться, и, к тому же… - тут голос его дрогнул, - Мне очень не хотелось бы потерять моих дочерей… И все же я не хотел, чтобы они росли в подобном мире, - он обвел рукой серый Купол, мертвый парк, солдат, безучастно стороживших нас. - Но если эти изменения происходят в природе человека, от этого все равно никуда не уйти.
Теперь вы понимаете, - жарко продолжал он, возвращаясь к излюбленной теме, - почему нам необходимо сотрудничество? С Машиной Времени новый тип государственности станет более достижим.
Тут он замер - мы приближались к южной ограде парка и навстречу двигались несколько прохожих.
- Ходят слухи, - понизил он голос, - что германцы сами строят машину времени. Если они сделают это первыми - и Рейх овладеет техникой хроно-перемещений…
- То что?
Тут он мне обрисовал ситуацию, коротко, но с холодной ясностью, очевидно, давно разработанную годами пропаганды. Он описал мне, что такое Война во Времени. Штабисты старого кайзера, генералы с рыбьими глазами забросят в наше благородное прошлое своих воинов-временников. Это будут бомбы - с руками и ногами - они вмешаются в наши древние сражения, они будут беспощадны, как берсерки, как механические манекены убийства, вмешиваясь в ход истории.
- Они уничтожат Англию - задушат ее в колыбели. И нам надо остановить их, во что бы то ни стало. Теперь вы понимаете?
Я смотрел ему в лицо, все еще собираясь с ответом.
Уоллис проводил меня обратно к дому на Квинз-Гейт-Терис.
- Не хочу давить на вас, старина, я знаю, как нелегко решиться на это сотрудничество, ведь это не ваша война - но время ограничено. И все же, что значит "время" в подобных обстоятельствах? А?
Я снова присоединился к товарищам, которые все это время не вылезали из курительной. Взяв стакан виски с содовой у Филби, я откинулся в кресле.
- Этот Купол навис над городом, как проклятие. Разве не странно? На улице непроглядная мгла, а всего только время ленча.
Моисей посмотрел на меня поверх тома, который читал.
-"Опыт от интенсивности, а не продолжительности", - процитировал он. И ухмыльнулся. - Чем не эпитафия для Путешественника во Времени?
- Кто сказал?
- Томас Харди. Твой современник, кстати.
- Не слыхал о таком.
Моисей заглянул в предисловие:
- Да, похоже, его уже нет на свете. А был твой - и мой современник. Он отложил книгу. - Ну, что удалось узнать от Уоллиса?
Я коротко изложил содержание беседы, сказав в заключение:
- Я был рад вырваться, наконец, из этих цепких объятий. Смесь голой пропаганды и сырой политики. Короче, все это попахивает чистейшим дилетантизмом.
Слова Уоллиса углубили чувство безысходности, в котором я пребывал со времени появления в 1938-м. Похоже, в головах молодых британцев и американцев развивалась какая-то антиутопия. Будь я гражданином этого нового современного государства, с иной моралью и системой ценностей, с иными взглядами на социум и положение в нем индивидуума, и я бы, может, принял их сторону.
Впрочем, и я находился во власти несбыточных грез - пока путешествие в будущее не открыло мне глаза на ограниченность человечества.
- Кстати, Нево, - вспомнил я, - Мне довелось повстречаться с тем самым Куртом Геделем, нашим старым другом…
Морлок произнес загадочное журчащее слово на своем водянистом гортанном языке. Он заерзал, потом вскочил с места каким-то животным движением.
Филби даже побледнел, и Моисей вздрогнул и схватился за книгу.
- Гедель? Он здесь?
- Да, он в Куполе. Всего четверть мили отсюда - в Имперском Колледже.
- Реактор-расщепитель, - Вот что это такое, - прошипел морлок. - теперь мне понятно. Он и есть ключ ко всему.
- Не понимаю, о чем вы…
- Слушайте: вы хотите выбраться из этого омута Истории или вам все равно?
Естественно, я хотел - и тому была тысяча причин - не видеть войны, вернуться домой, положить конец этому искажению реальностей, накладывающихся друг на друга, предотвратить безумие Войны во Времени… - Но для этого нужна Машина Времени.
- Именно. Поэтому нам необходимо добраться до Геделя. Вы должны сделать это. Теперь я вижу, в чем тут дело.
- И в чем же?
- Барнес Уоллис заблуждается насчет германцев. Их машина времени - не просто гипотетическая угроза. Она уже построена.
Тут и остальные вскочили из кресел и заговорили одновременно:
- Что?
- Что ты говоришь?
- Это провокация?
- Слушайте, - спокойно произнес морлок. - Мы с вами уже находимся в полосе времени, искусственно созданной германцами.
- Откуда вам это известно?