- Вспомните - я изучал вашу эру в свое время. Согласно вашей древней Истории не было европейской войны в Европе, растянувшейся на несколько десятилетий. Была война 1914 года - которая закончилась в 1918-м, победой Союзников над Германией. А новая мировая война началась в 1939-м, однако начало ее уже иное германское правительство. Новый правительственный кабинет Германии.
Тут я почувствовал слабость в ногах и был вынужден присесть в кресло.
На Филби было страшно смотреть.
- Я же говорил - от этих германцев добра не жди!
- Видимо, - задумался Моисей, эта великая битва, как ее… Kaiserschlacht - была решена в пользу Германии. Это можно было устроить довольно просто, рассчитав предварительно. Допустим, устранение одного полевого командира в определенной точке событий…
- А бомбардировка Парижа? - вспомнил Филби. - Может быть, здесь собака зарыта?
И тут я вспомнил про механических слуг Рейха, о которых рассказывал Уоллис, топчущих сапогами Британскую историю.
- Что делать! Мы должны остановить это безумие. Это уже не война Миров. Это самая настоящая Война во Времени!
- Быстрее к Геделю, - сказал морлок.
- Но зачем?
- Только Гедель - и никто другой - мог создать германский платтнерит!
9. Имперский колледж
После ленча меня снова вызвал Уоллис и с места в карьер стал склонять к совместной работе над проектом Войны во Времени.
Я настоял на том, что мне необходима предварительная встреча с Куртом Геделем.
Сначала Уоллис попытался выкручиваться.
- Гедель трудный человек - не уверен, что из этой встречи что-нибудь выйдет, потом, с охранными мероприятиями будет много возни.
Однако я сцепил зубы и стоял на своем, так что, в конце концов, Уоллис спасовал.
- Дайте мне полчаса, - сказал он. - И я все устрою.
Здание Имперского Колледжа пощадили годы войны. Башню Королевы, центральный монумент, вырезанный из белого камня вместе с двумя фигурами львов, было окружено довольно безвкусными пошловатыми строениями из красного кирпича, заключавших в себе аудитории, лаборатории и лекционные залы. Некоторым зданиям соседство с Колледжем пошло на пользу: их тут же прибрали к рукам алчные до территорий военные министерства. Директорий, в котором работал Уоллис, достался Музей Науки. В университетском кампусе выросло несколько новых сооружений - явно возведенных в страшной спешке, без дополнительных изысков. Незатейливые каменные сараи совершенно не в стиле девяностых - наверное, эта незамысловатая мода пришла позже, в эпоху войны или практицизма. Новый комплекс был соединен сквозными коридорами.
Уоллис посмотрел на часы.
- Придется немного подождать, Гедель должен приготовиться к встрече. Пойдемте-ка пока сюда - я покажу вам кое-что любопытное. Это наша гордость и отрада!
Так мы пустились в путь по бесконечным коридорам учебного комплекса. Стены оказались обложены простой штукатуркой и освещены ровной линией лампочек. Нам пришлось пройти несколько постов, на каждом из которых Уоллис предъявлял свой пропуск на лацкане, затем еще какие-то бумаги, оставлял свои отпечатки пальцев, давал сличить свое лицо с фотографией и т. д. Пару раз нас обыскивали, обхлопывали и прозванивали.
На пути мы миновали несколько поворотов, но я прекрасно ориентировался, составив в голове примерный план помещений и пристроек.
- Колледж следовало бы несколько расширить, - сказал Уоллис. - Боюсь, что мы потеряли Королевский Колледж Музыки, Колледж Искусства, а также Музей Естественной Истории. Если бы не эта проклятая война! И сами видите, от них приходится ждать новых сюрпризов.
По всей стране найдется немало подходящих помещений для новых научных центров, в том числе Королевские Артиллерийские заводы в Хорли и Вулидже, Викерса-Армстронга в Ньюкасле, Барроу, Уэйбридже, Бернхилл и Кроуфорде, Королевская воздушная контора в Фарнборо, Экспериментальная организация Вооружения и Аэронавтики в Боском-Даун и так далее. Большинство из них расположено в бункерах или под Куполами. И все же Имперский колледж сейчас, после слияния переживает наивысший расцвет, являясь основным британским центром исследований в области военных технологий.
После еще нескольких КПП и таких же придирчивых проверок мы вошли в ярко освещенную залу, где пахло машинной смазкой, резиной и раскаленным металлом. На цементном полу, залитом лужами масла, стояли моторные экипажи: вокруг них сновали люди в комбинезонах, насвистывая. В такой рабочей атмосфере и я несколько воспрянул духом, чего со мной не случалось с тех пор, как я попал под Купол. Я часто замечал, что любая хандра и сплин, а также ипохондрия пропадают, как только появляется возможность поработать руками.
- Это, - объявил Уоллис, - наш ТХП.
- Что-что?
- Транспорт ХроноПеремещения.
Итак, в ангаре занимались сборкой Машин Времени - похоже, дело было поставлено на конвейер!
Уоллис подвел меня к одной из колымаг, производившей впечатление собранной. Пяти футов в высоту, квадратное сооружение с кабиной, способной вместить четырех пассажиров (и даже пятого, если потесниться) Там было три пары колес с гусеничным рисунком протектора. Машина была оборудована лампами, кронштейнами, скобами, и прочими инструментами. По углам корпуса болтались фляги - очевидно, пустые, так как крышки были свинчены. Некрашеный металл блестел, отражая свет вороненой сталью.
- Не правда ли, во многом отличается от вашего прототипа? - залебезил Уоллис. - Базируется на стандартном армейском транспорте - универсальном бронетранспортере - и с успехом может перемещать не только во Времени, но и в Пространстве. Смотрите: двигатель Форда V8 - при резком повороте надо притормаживать. Броня что надо - выдерживает обстрел.
Я поскреб подбородок и представил себе, что можно подумать о внутреннем состоянии мира, в котором есть вот такая бронированная Машина времени!
- Но главное, конечно, платтнерит, - продолжал Уоллис, - Мы разработали несколько иную технологию. - Точнее, я разработал, - смутился он под моим взором. - Дело в том, что совсем не обязательно покрывать платтнеритом оси - достаточно заполнить им вот эти фляги… Ну, как?
- Вы уже пытались ее запустить?
Он схватил рукой затылок и замер:
- Нет, конечно же, нет! Ведь у нас нет платтнерита! - И похлопал меня по плечу. - Но ведь затем-то вы и здесь, старина.
Уоллис провел меня в другую часть комплекса. После еще нескольких постов охраны мы вступили в длинное узкое помещение, напоминавшее коридор. Одна стена была совершенно прозрачной, и за стеклом я увидел помещение размером подольше - примерно с теннисный корт. Комната была пуста. Между тем в "коридоре" за столами сидели трое женщин и примерно столько же мужчин, в усеянных пятнами белых халатах, в которых экспериментаторы, наверное, рождаются. Они внимательно склонились над счетчиками и тумблерами. Они повернули головы, когда я вошел - юные изможденные лица. Там у них на панели что-то все время щелкало, как сказал Уоллис - "счетчик радиации".
В комнате за стеклом не было ничего, кроме голых бетонных стен и сооружения из кирпичей десять футов высотой и шесть шириной в самом центре. Под него уходили провода, которые шли от стеклянной стены.
Уоллис заглянул в пустую комнату.
- Замечательно, не правда ли? Стекло освинцовано - поэтому нам ничто не угрожает. Реакция все время находится под контролем.
Тут я узнал голову из шоу бормашины.
- Та это и есть ваш расщепитель?
- Это второй графитовый реактор, - отвечал Уоллис. - Он почти точная копия первого, построенного Ферми в Чикагском университете.
Он улыбнулся.
- На площадке для сквоша. Замечательная история.
- Очень хорошо, - сказал я, начиная понемногу закипать. - Но что это за реакция? Что с чем реагирует?
- Ах да, - он снял очки и стал протирать их кончиком галстука. - Я должен объяснить.
Было сказано много лишнего, но я постарался сконцентрироваться и уловить суть. Я уже слышал от Нево о составе атома - а также о том, как Томсон сделал первые шаги в понимании материи атомарной структуры. Теперь становилось ясно, что эта структура может быть изменена. В том числе искусственным образом. Путем сталкивания одного атомного ядра с другим, или их взаимного столкновения, и процесс этот называется расщеплением атома.
В результате изменения состава атома образуется новое вещество - то есть сбывается вековая мечта алхимиков - превращение одного элемента в другой!
- А теперь, - продолжал Уоллис, - вас, наверное, не удивит, что при каждом расщеплении атома высвобождается некоторое количество энергии - поскольку атом постоянно ищет более стабильного и менее энергетического состояния. Понимаете?
- Конечно.
- Вот в этой кирпичной глыбе у нас заключено шесть тонн каролиния, пятьдесят тонн оксида урана и четыреста тонн графитовых блоков… и все это производит поток невидимой энергии, прямо у нас на глазах.
- Каролиний? Впервые слышу.
- Это новый искусственно созданный элемент, произведенный бомбардировкой ядер. Период полураспада составляет семнадцать дней - и за это время он теряет половину запаса энергии.
Я снова посмотрел на эту неописуемую глыбу кирпичей - кто бы мог подумать, что там ТАКОЕ содержится! И подумал: что если все это правда - то, что говорил Уоллис об энергии внутри атомного ядра?
- И для чего же предназначена эта колоссальная энергия?
Он вернул очки на нос.
- Три широких области применения. Во-первых, в качестве компактного источника энергии, для двигателя и электростанции на атомных подводных джаггернаутах, которые месяцами не поднимаются из глубин океана, для высотных сверхскоростных бомбардировщиков, способных десятки раз облетать землю вокруг в области стратосферы, без необходимости приземления или дозаправки в воздухе - ну и так далее.
Во-вторых, мы используем реактор для облучения материалов направленным потоком. Можно применить побочный продукт расщепления урана для превращения других материалов - правду сказать, многое мы добываем специально для экспериментов профессора Геделя, чья работа ведется в строгой секретности, и даже я не знаю, чем он занят в настоящий момент. Да вот же они, перед вами - термосы на стойках…
- И, в третьих?
Взгляд его стал на секунду отстраненным.
- Ну, видите ли…
- Понятно, - изрек я за него. - Из атомной энергии может получиться прекрасная бомба.
- Конечно, предстоит решить еще несколько практических проблем, - затараторил он, благодарно улыбаясь, - Производство правильных изотопов в нужных количествах, синхронизация, безопасность… но вы только представьте себе результат - бомба, способная размести в пыль весь город с куполом - и способная при этом уместиться в одном чемоданчике.
10. Профессор Гедель
И снова мы петляли по узким коридорам из бетона, пока, наконец, не вышли к главному зданию колледжа. Мы выдвинулись в коридор, обитый плюшем, с портретами выдающихся людей на стенах - вам, должно быть знакомы места такого рода: ректорские, приемные действительных членов и т. д. Короче говоря, мавзолей Науки! Мертвой, ороговевшей в панцирях черепаховых оправ очков и портфелей из крокодильей кожи, набитых диссертациями. Здесь тоже стояли солдаты, но уже более скромные. И здесь, в своем кабинете, нас ждал Курт Гедель.
Вкратце Уоллис поведал мне историю его жизни. Родился в Австрии, защитился в Вене, в области математики. Увлекся школой логического позитивизма, которую он там обнаружил (лично у меня никогда не оставалось время на философию), интерес его сконцентрировался на логике и основаниях математики.
В 1931-м, когда ему было двадцать пять, Гедель опубликовал свои тезисы, потрясшие научный мир - о некомпетентности математики.
Позднее он проявил интерес к модной тогда среди физиков теме взаимоотношений Времени и Пространства и произвел на свет несколько работ с рассуждениями о возможности путешествий во времени (На них-то, должно быть, и ссылался Нево). Вскоре под давлением со стороны Рейха он переехал в Берлин, где приступил к работе над военными заказами.
Мы подошли к двери с медной табличкой, на которой было запечатлено имя Геделя. Табличка была прибита недавно - на ковре я заметил мелкую бахрому опилок упавших со сверла.
Уоллис предупредил, что в моем распоряжении всего несколько минут и постучал в дверь.
Тонкий и высокий голос отозвался:
- Войдите!
Мы вступили в просторный кабинет с высоким потолком, роскошным ковром и дорогими обоями, а также столом, покрытым зеленой кожей. Когда-то это была солнечная комната - судя по огромному окну, ныне завешанному шторой. Окно выходило на запад - как раз напротив окон моего жилища.
Человек за столом продолжал писать, когда мы вошли, придерживая бумагу ладонью - не то закрывая написанное от нас. Это был невысокий, тонковатый мужчина болезненного вида с высоким беззащитным лбом: на нем был мятый шерстяной костюм. Лет ему, судя по всему, было за тридцать.
Уоллис шевельнул мне бровью:
- Чудной парень, - шепнул он. - Но большая голова.
Пустые книжные полки, ковер, заваленный тюками, рассыпавшиеся стопки журналов - преимущественно на немецком. В одной из связок я разглядел лабораторное оборудование, а также пробирки с различными материалами, и в одной из них я разглядел такое, отчего у меня сердце забилось чаще!
Я деланно отвернулся в сторону, стараясь сохранять спокойствие.
Наконец, вздохнув, человек за столом отбросил перо - оно ударилось о стену, и скомкал бумаги, отправив их в мусорную корзину.
Тут, наконец, он заметил нас.
- Ах, да, - сказал он. - Это вы, Уоллис.
Он тут же убрал руки со стола, отчего стал еще меньше.
- Профессор Гедель, благодарю вас за согласие встретиться. Перед вами… - и он представил меня.
- Ах, да, - снова сказал Гедель. И усмехнулся, показывая неровные зубы. - Конечно. - Он угловато выпрямился, обошел неуклюже стол и протянул руку. Ладошка оказалась костлявой и сухой.
- Очень приятно, - сказал он. - Чувствую, нам есть о чем поговорить.
Он говорил на сносном английском, с небольшим акцентом.
Уоллис взял инициативу в свои руки и предложил нам занять кресла с подлокотниками у самого окна.
- Надеюсь, вы нашли с себе место в Новом Веке? - с искренним интересом спросил Гедель. - Конечно, мир здесь несколько диковатый. Но, возможно, как и меня, вас будут терпеть как полезного оригинала и эксцентрика. Не так ли?
- О, как можно, профессор, - покраснел Уоллис.
- Эксцентрик, - продолжал тот. - Эк-кентрос - что значит "из центра". - Он скосил на меня глаза. То, что мы и есть оба - немного в стороне от центра событий. Что ж, Уоллис, я знаю, что для вашего английского склада ума я насколько странноват.
- Ну что вы, профессор…
- Бедный Уоллис никак не привыкнет, что я переписываю свою корреспонденцию, - сообщил мне Гедель. - Временами по десять и более раз - и видите, никак не закончить. Странно? Хорошо. Так и надо!
- Вы, наверное, жалеете о том, что оставили родину, профессор, - сказал я.
- Ничуть. Я и сюда-то попал уже из Европы, - сказал он мне заговорщическим тоном.
- Причина?
- Кайзер, само собой.
Барнес Уоллис предупреждающе стрельнул глазами.
- Это же очевидно, - азартно продолжал Гедель. - Возьмите две фотографии - одну из 1915-го, скажем, а другую - из этого нынешнего - человека, выдающего себя за Кайзера Вильгельма. Измерьте длину носа, примите во внимание расстояние от кончика носа до подбородка, которое у каждого человека индивидуально и сохраняется на протяжении всей жизни - и почувствуйте разницу! Куда же движется Германия под предводительством этого двойника в шлеме? Представляете?
- Еще как, - предупредительно встрял Уоллис. - В любом случае, какими бы ни были мотивы вашей эмиграции, мы рады, что вы приняли наше предложение занять профессорскую должность - и выбрали Британию своим домом.
- Да, - заметил я. - Разве вы не могли выбрать найти себе место в Америке? Например, в Принстоне или…
- Конечно, мог бы. Но это невозможно. Совершенно невозможно.
- Почему?
- Из-за Конституции, само собой! - И этот оригинал пустился в пространные рассуждения о новооткрытой им логической несуразности в американской конституции, которая открывала легальный путь к диктаторству!
Мы с Уоллисом сидели под градом аргументов и пережидали этот поток красноречия, как артиллерийскую атаку в траншеях.
- Вот так, - довольно закончил он, наконец, - а вы что думаете об этом?
Встретив суровый взор Уоллиса, я решил, однако, оставаться честным. - Не могу поймать вас на логической ошибке, - заявил я, - но мне кажется, это личное мнение иностранца, попавшего в крайнее положение.
Он хмыкнул:
- Это неважно. Логика - все! Разве вы иного мнения? Аксиоматический метод - сильная штука. Самая сильная. - Он расплылся в улыбке. - У меня также имеется онтологическое доказательство существования Бога - совершенно безошибочное, причем основанное на непререкаемых авторитетах в вопросе, выдвинутом восемьсот лет назад архиепископом Ансельмом. Видите ли…
- Может, в другой раз, профессор? - поспешил Уоллис.
- Ну, как хотите. Ах, да. Очень хорошо. Он перевел проницательный взор с одного на другого. - Итак. Путешествие во Времени. Знаете, а ведь я завидую.
- Завидуете?
- Да. Вам. Но вовсе не этим занудным прыжкам сквозь Историю.
Глаза его увлажнились и засияли в сильном электрическом свете.
- Чему же вы завидуете?
- Вы ознакомились с другими мирами - альтернативами этого - вы узнали другие Возможности - понимаете?
Я похолодел: мне казалось, передо мной какой-то телепат, человек с необычайно сильными психофизическими возможностями. Может быть, просто гений, а может, психопат.
- Объясните, что вы имеете в виду?
- Реальность других Миров, содержащая смысл за опытом нашего краткого существования, казалась мне очевидной. Каждый, кто ощущал чудо математического открытия, должен знать, что математическая правда имеет независимое существование от умов, в которые она поселяется - и что все истины - лишь осколки работы какого то более высокого Ума…
- Понимаете - наши жизни здесь, на Земле, имеют относительное значение. А истинное их значение должно лежать вовне этого мира. Представляете? Так много есть просто логика. И идея, что все в мире имеет свой последний крайний Смысл - точный аналог принципа, что все имеет Причину - принцип, разделяемый всей остальной наукой.
Из этого само собой следует, что где-то за пределами нашей истории есть Окончательный, Последний Мир - где сбываются все смыслы. Сбывается и финальный смысл.