Но все равно, на ходу, он продолжал подавать им свой особый знак. Единственным его желанием продолжало оставаться возрождение прежней жизни. В душе он не испытывал к несчастным ни малейшей враждебности - он был выше этого. Только в их сердцах таилась ненависть.
На берегу Залива доктор Блутгельд, наконец, сумел выбраться из моря машин и увидел на противоположном берегу белый, разрушенный, будто залитый стеклом Сан-Франциско, лежащий в руинах на противоположной стороне бухты. Там не осталось ни одного целого здания. Над огромным городом стояло облако черного дыма, в котором то и дело мелькали сполохи огня. Зрелище было просто невероятное. Город был похож на полено, превратившееся в печке в головешку. И все равно, из него бежали люди. На воде он увидел множество самых разношерстных плавсредств, люди использовали все, что попадало под руку, отчаянно цеплялись за все, что способно было плавать, и отчаянно гребли в направлении Марино.
Доктор Блутгельд оцепенело смотрел на все это, совершенно забыв о своем паломничестве. Сначала нужно исцелить этих людей, а уж потом, если удастся, и сам город. Блутгельд совершенно забыл о себе, и полностью сосредоточился на городе, делая руками какие-то новые жесты, о которых до сих пор не имел ни малейшего понятия. Он испробовал все средства, и через некоторое время заметил, что дым начинает рассеиваться. В его душе затеплилась надежда. Но людей, отчаянно гребущих через залив, становилось все меньше и меньше, пока, наконец, на поверхности воды не остался плавать лишь какой-то мусор.
Тогда он сосредоточился на спасении исключительно людей. Он подумал, что самым разумным для них было бы бежать на север, но при этом они будут остро нуждаться прежде всего в воде и пище. Возможно, припасы для них могла бы доставлять армия и Красный Крест. Кроме того, попадающиеся по дороге небольшие городки тоже могли бы хоть как-то делиться с ними своими запасами. И, наконец, его желания медленно, неохотно, но все же начали исполняться. Он еще долго оставался на прежнем месте, способствуя этому процессу. Положение мало-помалу улучшалось. Люди находили средства для лечения своих ожогов - он позаботился об этом. Кроме того, он позаботился и о том, чтобы избавить их от непреодолимого страха. Это было особенно важно. Он позаботился и о том, чтобы они вновь почувствовали хоть какой-то проблеск надежды на благоприятный исход, пусть даже и очень слабой.
Но самым забавным было то, что, за то время, которое он посвятил улучшению их состояния, к вящему удивлению он заметил, что значительно ухудшилось его собственное состояние. Он пожертвовал всем ради общего блага - его одежда превратилась в лохмотья, а из туфель торчали пальцы ног. Лицо украшала клочковатая борода, а на верхней губе топорщились усы. Волосы закрывали уши и ниспадали на плечи, а зубы - вообще отсутствовали. Он вдруг почувствовал себя очень старым, больным и опустошенным, но дело того стоило. Сколько же он простоял здесь, всецело погруженный в работу? Потоки машин на дорогах давным-давно иссякли. Только справа от него на обочине виднелись остовы брошенных автомобилей. Должно быть, он здесь уже несколько недель. А то и месяцев. Он почувствовал, что ужасно проголодался, а ноги совершенно окоченели. Поэтому, он решил снова пуститься в путь.
"Я отдал им все, что у меня было, - думал Бруно, и при этой мысли почувствовал легкую обиду, даже немного рассердился. - А что я получил взамен? Мне требуется стрижка, хорошая еда и медицинская помощь; кое-что необходимо и мне самому. И где я все это получу? Нет, - решил он наконец, - сейчас я слишком изможден, чтобы идти в Уэст-Марино. Придется некоторое время пробыть здесь, на этой стороне Залива - до тех пор, пока я как следует не отдохну и не наберусь сил. Блутгельт шел и шел, и чувство обиды все усиливалось.
Как бы то ни было, свое дело он сделал. Вскоре впереди он увидел пункт первой помощи, окруженный рядами выцветших палаток. Между ними сновали женщины с повязками на руках - это наверняка были медсестры. Кроме того, он заметил и мужчин в касках и с оружием. Закон и порядок, понял он. Благодаря моим усилиям все постепенно приходит в норму. Да, они многим мне обязаны, хотя, разумеется, никогда не признаются в этом. Ладно, не стоит обращать внимания, - решил он.
Когда Блутгельд добрался до крайней палатки, его остановил один из вооруженных мужчин. Вскоре подошел еще один мужчина с блокнотом.
- Откуда вы? - спросил он.
- Из Беркли, - ответил Бруно.
- Имя.
- Мистер Джек Три.
Они записали информацию, затем вырвали из блокнота листок и вручили ему. На нем был написан номер. Потом мужчины объяснили, что он должен бережно хранить этот листок. В противном случае ему не получить своего пайка. Затем ему было сказано, что если он попытается получить паек в другом лагере беженцев, его расстреляют. После этого оба ушли, оставив его с пронумерованной карточкой.
"Может, сказать им, что все это моих рук дело? - подумал Бруно. - Что я и только я ответственен за все случившееся, что на мне лежит вечное проклятие за тот ужасный грех, который я совершил? Нет, - наконец решил он, - если я это сделаю, они отнимут у меня карточку, и я не получу пайка". А он просто чудовищно проголодался.
Тут к нему подошла одна из сестер и равнодушно осведомилась:
- Тошнота, рвота, изменения цвета стула?
- Нет, - ответил он.
- Поверхностные ожоги, которые до сих пор не зажили?
Он отрицательно покачал головой.
- Идите вон туда, - сказала сестра, указывая на одну из палаток, - и оставьте там одежду. Там пройдете санобработку, а потом вам побреют голову и сделают необходимые прививки. Правда у нас кончилась противотифозная сыворотка, так что ее можете не просить.
Вскоре, к своему удивлению он увидел человека с электробритвой, запитанной от генератора, бреющего головы как мужчинам, так и женщинам. К нему стояла длинный хвост молчаливых людей. "Санитарные меры? - удивился Блутгельд.
А я-то думал, что все наладил, - подумал он. - Может, я просто забыл об эпидемиях? Вероятно, да". Бруно направился к очереди, не переставая удивляться тому, что не сумел предусмотреть всего. Вполне возможно, я упустил из виду и множество других жизненно важных вещей, сообразил он, вставая в самый конец длинной вереницы людей, ожидающих когда их обреют наголо.
В полуразрушенном бетонном подвале здания на Сидар-стрит в районе Беркли-Хиллз Стюарт Маккончи вдруг заметил что-то толстенькое и пушистое, перепрыгивающее с одной бетонной плиты на другую. Он тут же схватил палку от швабры, один конец которой был обломан так, что превратился в длинное деревянное острие, и бросился вперед.
Его сосед по подвалу, худой с землистым цветом лица мужчина по имени Кен, умирающий от лучевой болезни, заметил:
- Неужели ты будешь это есть?
- Само собой, - отозвался Стюарт, топая по толстому слою пыли, покрывающей пол подвала. Наконец, он залег за треснутой бетонной плитой. Крыса, почуяв его приближение, испуганно пискнула. Она пробралась сюда из канализационного коллектора в Беркли, и теперь больше всего на свете хотела снова оказаться там. Но между ней и проходом в канализацию теперь находился Стюарт. Он сразу понял, что перед ним крупная самка - самцы всегда были более жилистыми и худыми.
Крыса в ужасе метнулась было в сторону, но Стюарт молниеносным движением вонзил в нее свою палку. Крыса снова взвизгнула, на сей раз ее визг был долгим и исполненным муки. Даже проткнутая насквозь, она никак не желала умирать, а продолжала визжать. Поэтому, он прижал ее к земле и раздавил каблуком голову.
- Слушай, - сказал умирающий, - ты бы хоть поджарил ее, что ли.
- Нет, - ответил Стюарт и, усевшись, вытащил перочинный нож, который обнаружил в кармане мертвого мальчишки, и начал свежевать добычу. После этого под неодобрительным взглядом умирающего он принялся поедать дохлую сырую крысу.
- Странно, что ты меня еще не съел, - через некоторое время заметил сосед.
- На вкус ничуть не хуже, чем сырые креветки, - ответил Стюарт. Теперь он чувствовал себя гораздо лучше - это была его первая трапеза за несколько дней.
- Слушай, а почему бы тебе не отправиться в один из этих пунктов первой помощи, о которых вчера объявляли с вертолета? - спросил умирающий. - Они говорили - во всяком случае я так понял, что ближайший пункт находится возле хиллсайдской средней школы. Это ведь всего в нескольких кварталах отсюда и добраться туда тебе ничего не стоит.
- Нет, - отрезал Стюарт.
- А почему?
Ответ, хотя он никогда бы и не признался в этом, был очень прост - он боялся выбраться из подвала и оказаться на улице. Он и сам не знал почему, разве что там время от времени появлялись какие-то фигуры, национальную принадлежность которых он никак не мог определить. Он надеялся. что это американцы, но, вполне возможно, это были китайцы или русские. Голоса их звучали как-то неправильно, и отдавались эхом, даже средь бела дня. Да и вертолет этот тоже доверия не внушал, что-то в нем было странное. Вполне возможно это был просто вражеский трюк, способ выманить людей наружу, а потом пристрелить. Он несколько раз слышал выстрелы в нижней части города. Глухие звуки начинались перед рассветом и с перерывами продолжались до захода солнца.
- Не можешь же ты оставаться здесь вечно, - настаивал Кен. - Это просто неразумно. - Он лежал завернутый в одеяло с одной из кроватей обвалившегося дома. Во время взрыва дом рухнул и Стюарт с Кеном нашли кровать на заднем дворе. Кровать была аккуратно застелена, все было на месте, включая и две пуховые подушки.
Сейчас Стюарт думал о том, что за пять дней он, шаря по карманам мертвецов, обнаруженных им в развалинах домов на Сидар-стрит, насобирал несколько тысяч долларов. Находил он деньги и в самих развалинах. Другие мародеры обычно искали продукты и разные полезные вещи, вроде ножей и огнестрельного оружия. Ему было даже как-то не по себе, от того, что он единственный охотился за деньгами. И сейчас он чувствовал, что если уйдет из подвала и доберется до пункта первой помощи, ему откроется страшная правда: деньги больше ничего не стоят. А если так, то он просто козел, что собирал их, и когда он появится на пункте с наволочкой полной денег, все начнут насмехаться над ним, и совершенно заслуженно, потому что козлы иного и не заслуживают.
Кроме того, вроде бы никто больше не ел крыс. Возможно, где-то можно было достать куда более приличную пищу, но где именно ему известно не было; да и потом ему было как-то больше по сердцу пробавляться тем, чем брезговали другие. Возможно, с воздуха сбрасывали сухие пайки, возможно банки с консервами приземлились рано утром, когда он еще спал, и их собрали другие. Вот уже несколько дней им владело гнетущее и все крепнущее ощущение того, что где-то что-то раздается бесплатно - возможно прямо среди бела дня - кому угодно, только не ему. "Не везет, так не везет, - сказал он себе, и почувствовал, как портится настроение. Даже съеденная только что крыса уже не казалась ему таким деликатесом, как раньше.
У прячущегося на протяжении этих последних пяти дней здесь в подвале на Сидар-стрит Стюарта было достаточно времени подумать о себе, и он понял, что ему всегда было трудно понять, что делают другие. Ему требовались неимоверные усилия, чтобы поступать так же, как остальные, стараться быть похожим на окружающих. Причем это никак не было связано с цветом его кожи, поскольку у него возникали одинаковые проблемы как с неграми, так и с белыми. Это не было асоциальностью в общепринятом смысле слова, это было нечто гораздо более глубокое. Например, Кен, лежащий напротив умирающий мужчина. Стюарт никак не мог понять его, будто их разделяла невидимая стена. Возможно, дело было в том, что Кен умирал, а он - нет. Может, именно поэтому между ними и возник непреодолимый барьер. Теперь люди явно разделились на два лагеря: на людей, которые с каждой минутой становились все слабее и слабее, которые медленно умирали, и на людей вроде него самого, которые были способны выжить. И между ними просто не могло быть никакого взаимопонимания, поскольку они принадлежали к совершенно разным мирам.
Тем не менее, в их отношениях с Кеном дело было не только в этом. Было что-то еще, все та же старая проблема, которую бомбежка не породила, а всего лишь вывела на поверхность. Теперь разделяющая их пропасть стала гораздо шире, стало очевидно, что он совершенно не понимает смысла большей части происходящего вокруг… например, он размышлял о ежегодных визитах в управление дорожной полиции для продления водительских прав. Лежа на бетонном полу подвала, он все больше и больше убеждался в том, что у остальных людей была веская причина для посещения управления дорожной полиции на Сакраменто-стрит, а он тащился туда лишь потому, что так поступали другие, как малое дитя плетется за взрослыми. А теперь больше не за кем было плестись, он был совсем один. И поэтому ему не с кого было брать пример, а сам он не мог выработать линии своего поведения, не мог строить планы на будущее.
Так что он просто ждал, скрашивая ожидание мыслями о прилетавшем недавно вертолете, о странных фигурах на улице, а больше всего о том, в самом деле он козел, или нет.
А потом ему в голову вдруг пришла мысль Он вспомнил, что видел Хоппи Харрингтона в трансе, в забегаловке Фреда. Хоппи видел его, Стюарта Маккончи, жрущего крысу, просто с тех пор случилось столько всего страшного, что Стюарт забыл об этом. Так значит, калека видел вовсе никакую не загробную жизнь, а то, что случилось сегодня!
"Черт бы побрал проклятого урода, - выругался про себя Стюарт, ковыряя в зубах. Он всех нас обвел вокруг пальца.
Просто удивительно, насколько же люди легковерны, - подумал Маккончи. - А ведь мы поверили ему, возможно из-за его уродства… то, что он рассказывал, казалось более правдивым из-за его внешнего вида. Сейчас-то он, скорее всего, уже мертв, лежит заваленный в подвале магазина. Ну хоть одно хорошее дело сделала эта война: уничтожила всех уродов. Но потом он сообразил: да ведь она и создала целую кучу новых! Теперь уроды будут топтать землю еще миллион лет. Настоящий блутгельдовский рай. Вот уж кто наверное рад-радешенек. Добился-таки своих ядерных испытаний".
Тут Кен пошевелился и пробормотал:
- Слушай, будь добр, сползай на ту сторону улицы. Вон там труп валяется. Вдруг у него в карманах курево завалялось.
Курево, - подумал Стюарт. Скорее всего, там еще и бумажник, набитый деньгами. Он проследил за взглядом умирающего и, конечно же, среди развалин дома на противоположной стороне улицы увидел труп женщины. Пульс у него сразу участился, поскольку Стюарт мгновенно заметил возле трупа пухлую дамскую сумочку.
Кен устало произнес:
- Да брось ты эти деньги, Стюарт. Это просто какая-то навязчивая идея, символ Бог знает чего. - Когда Стюарт выбрался из подвала, Кен крикнул ему вдогонку: - Символ общества изобилия. - Он закашлялся, его вырвало, но он все же ухитрился добавить: - А его больше нет.
Да пошел ты, - подумал Стюарт, переползая на другую сторону улицы к заветной сумочке. И конечно же, открыв ее, он обнаружил толстую пачку банкнот - долларовых, пятерок, и даже двадцатку. Кроме того, в сумочке оказалась шоколадка, которую он тоже забрал, но, ползя обратно в подвал, он вдруг сообразил, что шоколадка может быть радиоактивной, и выкинул ее.
- Сигареты нашел? - спросил Кен, когда Маккончи вернулся.
- Не-а. - Стюарт достал закопанную в пепле наволочку, развязал ее, сунул туда найденные банкноты и снова завязал.
- Может, в шахматишки? - Кен с трудом приподнялся на локте, и открыл деревянные шахматы, которые они со Стюартом нашли в развалинах. Он уже успел научить Стюарта азам игры. До войны тому никогда не приходилось играть.
- Неохота, - отозвался Стюарт. Он молча уставился в серое небо, следя за каким-то проплывающим над головой сигарообразным объектом, то ли самолетом, то ли ракетой. "Господи, - подумал он, - а вдруг это бомба?" Стюарт мрачно следил за тем, как эта штука опускается все ниже и ниже. Но сейчас он даже ложиться не стал, не попытался спрятаться, как в тот первый раз, в те первые несколько минут, от которых столько - например то, что они до сих пор были живы - зависело. Что это? - спросил Маккончи.
Кен несколько мгновений рассматривал неизвестный объект.
- Это аэростат.
Не веря ему, Стюарт возразил:
- Нет, это китаезы!
- Да нет же, это и в самом деле аэростат, только небольшой. Кажется, их еще называют дирижаблями. Правда в последний раз я видел такой еще в далеком детстве.
- А разве китайцы не могут перелететь Тихий океан на аэростатах? - спросил Стюарт, представляя себе тысячи таких небольших серых сигарообразных аэростатов, на каждом из которых по взводу раскосых китайских солдат, крепко цепляющихся за поручни и вооруженных чешскими автоматами. - Этого от них вполне можно ожидать. Они всегда пытаются свести мир к своему уровню, отбросить на пару веков назад. Вместо того, чтобы догонять нас… - Тут он замолчал, поскольку разглядел выведенную на боку аэростата надпись по-английски: "ВОЕННО-ВОЗДУШНАЯ БАЗА ГАМИЛЬТОН"
Кен сухо заметил:
- Один из наших..
- И где они только его раздобыли, - удивился Стюарт.
- Оригинальная штука, верно? - заметил умирающий. Думаю, больше не осталось ни бензина, ни керосина. Все кончилось. Так что теперь, мы все чаще будем видеть разные странные средства передвижения. Вернее, ты будешь.
- Да ладно тебе себя оплакивать, - сказал Стюарт.
- Никого я не оплакиваю, ни себя. ни других, - возразил умирающий, аккуратно расставляя на доске фигуры. - Хорошие шахматы, - заметил он. - Кстати, сделаны в Мексике. Наверняка ручная работа… вот только очень хрупкие.
- Объясни-ка еще разок, как ходит слон, - сказал Стюарт.
Тем временем над их головами аэростат по мере приближения становился все больше и больше. Но склонившиеся над шахматной доской обитатели подвала больше не обращали на него никакого внимания. Возможно, с аэростата велась аэрофотосъемка. А, может быть, он выполнял какое-то спецзадание - на борту вполне могло быть переговорное устройство для связи с частями, дислоцированными к югу от Сан-Франциско. Кто знал? Да и кому какое было до этого дело? Аэростат медленно плыл дальше, а Кен тем временем сделал первый ход, двинув вперед пешку.
- Игра начинается, - сказал он, а потом негромко добавил: - Во всяком случае, для тебя, Стюарт. У тебя впереди странная незнакомая новая игра…если хочешь, можешь даже поставить на кон свою наволочку с деньгами.
Стюарт с ворчанием окинул взглядом свои фигуры и решил начать ходить с ладейной пешки - но, стоило ему взяться за нее, он понял, что ход просто идиотский.
- А можно сходить по-другому? - с надеждой в голосе спросил он.
- Если коснулся фигуры, должен ей и ходить, - ответил Кен, делая ход конем.
- По-моему, это несправедливо. Я же пока только учусь, - сказал Маккончи. Он взглянул на умирающего, но изможденное лицо оставалось непреклонным. - Ладно, - покорно продолжал он, на сей раз, по примеру Кена, делая ход королевской пешкой. Буду смотреть, как ходит он, и делать то же самое, решил он. Так надежнее.