– Невероятно, – сказал Норм Шайн, горя энтузиазмом. – Значит, можно устроить себе развлечение на целый вечер, например грустную версию "Ярмарки тщеславия" в стиле Джека Райта. Ух!
Мечтательно вздохнув, Фрэн сказала:
– Твоя душа все еще хранит память о Земле, где ты жил еще так недавно, Барни. Ты все еще живешь этими воспоминаниями.
– Черт возьми, мы все почувствуем то же самое, – сказал Норм Шайн, – когда переместимся.
Он нетерпеливо потянулся к скудной порции кэн-ди.
– Начинаем, – сказал он и, взяв свой кусочек, начал его энергично жевать. – Книгой, которую я собираюсь оживить в виде полнометражной смешной рисованной версии в стиле Де Кирико, будет… – он задумался, – гм… "Наедине с собой" Марка Аврелия.
– Очень мудро, – отрезала Хелен Моррис. – Я собиралась предложить "Исповедь" святого Августина в стиле Лихтенштейна… естественно, в смешной версии.
– Я говорю серьезно! Представь себе: сюрреалистический пейзаж, покинутые разрушенные здания с дорическими колоннами, лежащими на земле, пустые черепа…
– Давайте лучше начнем жевать, – посоветовала Фрэн, беря свой кусочек, – чтобы все переместились одновременно.
Барни взял свою порцию.
"Все, конец, – подумал он, – в этом бараке жуют кэн-ди в последний раз, а что потом? Если Лео прав, то потом будет нечто намного худшее, просто несравнимо худшее, чем кэн-ди. Конечно, Лео скорее лицо заинтересованное. Но он прошел курс э-терапии. И он умный.
Миниатюрные предметы, которые я когда-то утвердил, – понял Барни. – Сейчас я окажусь в мире, состоящем из продукции "Наборов П. П.", и уменьшусь до их размеров. И в отличие от остальных колонистов я смогу сравнить свои впечатления с тем, что только что оставил позади. А скоро, – понял он, – мне придется проделать то же и с чуинг-зет".
– Ты обнаружишь, что это удивительное ощущение, – сказал ему Норм Шайн, – оказаться в чужом теле вместе с еще троими; мы все должны договориться, что мы собираемся делать, во всяком случае, решить большинством голосов, иначе тело даже не пошевелится.
– Это бывает, – сказал Тод Моррис. – Честно говоря, довольно часто.
Один за другим остальные начали жевать свои порции кэн-ди, Барни Майерсон – последним и с некоторой неохотой.
"А, к черту", – вдруг подумал он и, отойдя в угол, выплюнул непрожеванный кэн-ди в раковину.
Остальные, сидя вокруг набора Подружки Пэт, уже впали в транс, и никто не обращал на него внимания. Он вдруг оказался один. На какое-то время барак принадлежал ему.
Он бродил по комнате, вслушиваясь в тишину.
"Я просто не в состоянии этого сделать, – понял он. – Я не могу принять эту дрянь, как они. По крайней мере пока".
Внезапно раздался звонок.
Кто-то стоял перед входом в барак, спрашивая разрешения войти; решение оставалось за Барни. Он двинулся наверх, надеясь, что поступает правильно, что это не одна из периодических проверок ООН; в этом случае он не в силах был бы помешать им обнаружить, в каком состоянии находятся остальные обитатели барака, и застичь на месте преступления употребляющих кэн-ди.
У входа, с фонарем в руке, стояла молодая женщина в толстом теплоизолирующем комбинезоне, к которому она явно не привыкла. У нее был крайне смущенный вид.
– Привет, мистер Майерсон, – сказала она. – Вы меня помните? Я выследила вас, потому что я просто чувствую себя ужасно одиноко. Можно войти?
Это была Энн Хоуторн. Он удивленно посмотрел на нее.
– Или вы заняты? Я могу зайти в другой раз.
Она повернулась, собираясь уходить.
– Я вижу, – сказал он, – что Марс поверг тебя в шок.
– Я знаю, что это грех, – ответила Энн, – но я действительно уже его ненавижу. Я знаю, что должна научиться терпеливо переносить невзгоды и так далее, но… – Она окинула лучом фонаря песок вокруг барака и дрожащим, отчаянным голосом сказала: – Сейчас я хочу только одного: найти какой-нибудь способ вернуться обратно на Землю, я не хочу никого обращать в свою веру и не хочу ничего изменять. Я просто хочу выбраться отсюда. – И угрюмо добавила: – Однако я знаю, что это невозможно. Поэтому я просто решила зайти к вам в гости. Понимаете?
Взяв ее за руку, он помог ей спуститься по трапу вниз, в комнату, которую ему выделили.
– Где остальные? – Она огляделась вокруг.
– Отсутствуют.
– Ушли? – Она приоткрыла дверь и увидела лежащих вокруг набора. – Ах вот как. А вы к ним не присоединились. – Она закрыла дверь и растерянно наморщила лоб. – Вы меня удивляете. Я себя чувствую так, что охотно приняла бы немного кэн-ди. А вы так хорошо это переносите по сравнению со мной. Я такая… неприспособленная.
– Может быть, у меня более определенная цель, чем у вас, – сказал Барни.
– У меня тоже вполне определенные цели. – Энн сняла неудобный комбинезон и села, пока он готовил кофе для обоих. – В моем бараке – это в миле к северу отсюда – люди тоже отсутствуют, точно таким же образом. Вы знали, что я так близко? Вы искали бы меня?
– Наверняка.
Он нашел пластиковые, отвратительно разрисованные чашки и блюдца, поставил их на складной столик и придвинул стулья, тоже складные.
– Может быть, – сказал он, – власть Бога не простирается до Марса. Может быть, когда мы покинули Землю…
– Чепуха, – резко сказала Энн, приподнимаясь со стула.
– Я думал, мне удастся вас таким образом разозлить.
– Конечно. Он есть везде. Даже здесь.
Она бросила взгляд на его частично распакованные вещи, на чемоданы и запечатанные коробки.
– Вы не слишком много с собой взяли.
– Большая часть моего багажа еще в пути, он прилетит на автоматическом грузовике.
Она подошла к стопке книг и начала изучать заглавия.
– "О подражании Христу", – с удивлением прочитала она. – Вы читаете Фому Кемпийского? Это великая и прекрасная книга.
– Я купил ее, – ответил он, – но так и не прочитал.
– А вы пробовали? Могу поспорить, что нет.
Она открыла книгу на первой попавшейся странице и начала читать:
– "Знай, что даже самое малое дарованное Им велико; а самое худшее принимай как особенный дар и знак любви Его". Это могло бы относиться к нашей жизни здесь, на Марсе, правда? Эта убогая жизнь, замкнутая в этих… бараках. Хорошее название. Почему, бога ради… – Она повернулась, умоляюще глядя на него. – Почему не может быть какого-то определенного срока, после которого можно вернуться домой?
– Колония, по определению, – ответил Барни, – должна быть чем-то постоянным. Представьте себе остров Роанок.
– Да, – кивнула Энн. – Я об этом думала. Я бы хотела, чтобы Марс был одним большим островом Роанок и все могли вернуться домой.
– Чтобы поджариться на медленном огне.
– Мы можем эволюционировать, как это делают богачи; можно было бы проделать это в массовом масштабе.
Она решительно отложила книгу.
– Но я не хочу этого, этой хитиновой скорлупы и всего остального. Есть ли какой-нибудь выход? Знаете, неохристиане верят, что они путешественники в чужой стране. Странники. Теперь мы действительно странники, Земля перестает быть нашей естественной средой обитания, а этот мир наверняка никогда ею не станет. Мы остались без родины! – Она посмотрела на него, ее ноздри расширились. – У нас нет дома!
– Ну, – неуверенно сказал он, – всегда остаются кэн-ди и чуинг-зет.
– У вас есть немного?
– Нет.
Она кивнула:
– Значит, вернемся к Фоме Кемпийскому.
Однако она не взяла книгу и стояла опустив голову, погруженная в мрачные мысли.
– Я знаю, что будет дальше, мистер Майерсон… Барни. Мне не удастся никого обратить в неохристианство, вместо этого они обратят меня в веру в кэн-ди и чуинг-зет и тому подобное, что будет здесь в моде, лишь бы оно давало возможность бегства от действительности. Как секс. Здесь, на Марсе, очень свободные взаимоотношения, знаешь? Все спят со всеми. Я попробую даже это, собственно говоря, я готова на это уже сейчас… Я просто не могу всего этого вынести. Ты видел, как выглядят здешние окрестности?
– Да.
Однако это не произвело на него столь удручающего впечатления, даже вид запущенных огородов, заброшенного оборудования и больших куч гниющих отбросов. Из учебных фильмов он знал, что окраинные районы всегда так выглядят, даже на Земле; до недавнего времени Аляска выглядела так же, а Антарктида, за исключением курортов, выглядит так до сих пор.
– Эти колонисты в той комнате, со своим набором, – сказала Энн Хоуторн. – А если бы мы забрали у них сейчас Подружку Пэт и разбили ее на кусочки? Что бы с ними стало?
– Продолжали бы смотреть свой сон.
После погружения в сон необходимости в наборе уже не было.
– Почему тебе вдруг этого захотелось?
Он был удивлен: в этой идее был явный привкус садизма, а до сих пор девушка казалась неспособной на жестокие поступки.
– Склонность к разрушению, – сказала Энн. – У меня есть желание уничтожить их идолов – Подружку Пэт и Уолта. Мне хочется это сделать, потому что… – Она на мгновение замолчала. – Я им завидую. С моей стороны это не религиозная страсть, а просто обычная, низменная жестокость. Я знаю. Если я не могу к ним присоединиться…
– Можешь. И присоединишься. И я тоже. Однако не сразу.
Он подал ей чашку кофе, она задумчиво взяла ее. Без тяжелого комбинезона она казалась необычно худой. Барни заметил, что они с ней одного роста, на каблуках она могла быть даже выше. У нее был странный нос. Слегка округлый, он тем не менее не выглядел смешно, но как-то наводил на мысли о Земле, об англосаксонских и норманнских крестьянах, обрабатывающих свои маленькие поля.
Ничего удивительного, что ей так не понравилось на Марсе, ее предки, несомненно, любили старушку Землю, ее вкус и запах, а больше всего – память о минувшем, о созданиях, которые населяли ее и умерли, чтобы обратиться – не в прах, но в плодородную почву. Ну что ж, может быть, ей удастся возделать здесь огород, может быть, ей удастся собрать урожай там, где другим колонистам это не удалось. Странно, что она была столь подавлена. Или вновь прибывшие всегда вели себя так? Он как-то не испытывал сожаления. Может быть, где-то в глубине души он был убежден, что ему удастся вернуться на Землю. В таком случае это он был душевно болен, а не Энн.
– У меня есть немного кэн-ди, Барни, – вдруг сказала Энн. Она полезла в карман парусиновых рабочих брюк и достала маленький пакетик. – Я купила это недавно в своем бараке. Флэкс Блэк Спит, так он называется. Колонист, который мне это продал, знал, что в сравнении с чуинг-зет оно не представляет ценности, поэтому взял недорого. Я пробовала им воспользоваться… даже положила в рот. Но в конце концов, так же как и ты, не смогла. Разве убогая действительность не лучше самой интересной иллюзии? А может быть, это и есть иллюзия, Барни? Я ничего не знаю о философии, объясни мне это, потому что все, что я знаю, основывается на моих религиозных убеждениях, а это не помогает мне понять их. Эти наркотики.
Она развернула пакетик, пальцы ее дрожали.
– Я не могу больше, Барни.
– Подожди, – сказал он, отставляя чашку и направляясь к ней. Однако было уже поздно: она уже приняла кэн-ди. – Мне ничего не оставила? – весело спросил он. – Ты пропустишь самое интересное: у тебя не будет компании во время перемещения.
Взяв ее за руку, он вывел Энн из комнаты и поспешно провел по коридору в помещение, где лежали остальные; усаживая ее возле набора, он сочувственно сказал:
– Так у тебя будут общие с ними переживания, а насколько я знаю, это очень помогает.
– Спасибо, – сонно сказала она.
Она закрыла глаза, и тело ее постепенно обмякло.
Барни понял, что она уже стала Подружкой Пэт – в мире без проблем.
Он наклонился и поцеловал ее в губы.
– Я все еще в сознании, – пробормотала она.
– Ты все равно не будешь этого помнить, – сказал он.
– О нет, буду, – слабым голосом сказала Энн Хоуторн. Потом он почувствовал, как она отдаляется.
Он остался один с семью телами и сразу же вернулся в свою комнату, где дымились две чашки кофе.
"Я мог бы влюбиться в эту девушку, – подумал он. – Не так, как в Рони Фьюгейт или даже как в Эмили, но совсем иначе. Иначе? Лучше? Или это просто от отчаяния? Так же, как сейчас Энн приняла кэн-ди, проглотила его единым духом, поскольку для нее не осталось ничего иного, кроме тьмы. Это – или бездна. И не на день или неделю – на века. Так что придется мне полюбить эту девушку".
Он сидел один среди не до конца распакованных вещей, пил кофе и размышлял, пока наконец в соседней комнате не послышались стоны и шорохи. Его товарищи по бараку приходили в себя. Он поставил чашку и пошел к ним.
– Почему ты отказался, Майерсон? – спросил Норм Шайн, потирая лоб и морщась. – Боже, как у меня болит голова!
Внезапно он заметил Энн Хоуторн; все еще без сознания, она лежала опершись спиной о стену и опустив голову на грудь.
– Кто это?
– Она присоединилась к нам под конец, – сказала Фрэн, неуверенно поднимаясь с пола. – Это приятельница Майерсона, они познакомились во время полета. Она очень мила, только у нее пунктик на почве религии, сами увидите.
Она смерила Энн критическим взглядом:
– Вполне симпатичная. Мне очень было интересно, как она выглядит. Я представляла себе ее несколько более… гм… серьезной.
Подходя к Барни, Сэм Риган сказал:
– Уговори ее, чтобы она жила с тобой, Майерсон; мы охотно проголосуем за то, чтобы принять ее в наш барак. У нас много места, а тебе нужна – скажем так – жена.
Сэм тоже посмотрел на Энн.
– Да-а, – сказал он. – Красивая. Длинные черные волосы. Мне такие нравятся.
– О да, – ехидно сказала Мэри Риган.
– Да, ну и что? – Сэм Риган сердито взглянул на нее.
– Я сделал ей предложение, – сказал Барни.
Все с любопытством посмотрели на него.
– Странно, – сказала Хелен Моррис, – когда мы только что были все вместе, она нам ничего об этом не сказала, и, судя по тому, что мы знаем, вы встретились только…
Фрэн Шайн, перебив ее, сказала Барни:
– Ты же не хочешь жить с чокнутой неохристианкой? У нас есть печальный опыт: в прошлом году мы выставили отсюда одну такую пару. Здесь, на Марсе, они могут доставить множество хлопот. Помни, что у нас были общие мысли… она рьяно исповедует какую-то религию, со всеми обрядами и ритуалами, устаревшими идеями, она в это действительно верит.
– Я знаю, – процедил Барни.
– Это правда, Майерсон, я тебе говорю, – спокойно сказал Тод Моррис. – Мы живем здесь слишком близко друг к другу, чтобы еще ввозить какой бы то ни было фанатизм с Земли. Это случалось в других бараках, мы знаем, что говорим. Мы должны руководствоваться принципом "живи и дай жить другим", без абсолютистских догматов и убеждений – барак для этого слишком мал.
Он закурил и посмотрел на Энн:
– Странно, что такая красивая девушка исповедует такие взгляды. Ну что ж, это может случиться с каждым.
Он был, казалось, озадачен.
– Она была довольна? – спросил Барни у Хелен Моррис.
– Да, до некоторой степени. Конечно, сначала она расстроилась… в первый раз это естественно; она не знала, как совместно пользоваться телом. Однако она очень хотела научиться. Теперь все осталось ей одной, так что наверняка ей легче. Она еще наберется опыта.
Наклонившись, Барни Майерсон поднял куклу, Подружку Пэт в желтых шортах, майке в бело-красную полоску и сандалиях. Сейчас это Энн Хоуторн, подумал он. В некотором смысле, которого никто не понимает. Однако он мог уничтожить эту куклу, раздавить ее, а Энн – в своем воображаемом мире – никак бы не пострадала.
– Я хотел бы на ней жениться, – вдруг сказал он вслух.
– На ком? – спросил Тод. – На Подружке Пэт или на этой новенькой?
– Похоже, он имеет в виду Подружку Пэт, – язвительно сказал Норм Шайн.
– Наверняка нет, – отрезала Хелен. – И я думаю, что это хорошо: у нас было бы четыре пары вместо трех и одного одинокого холостого мужчины.
– Здесь можно напиться? – спросил Барни.
– Конечно, – сказал Норм. – У нас есть что пить; правда, это только эрзац-джин, но зато сорокаградусный, тебе наверняка хватит.
– Дайте мне немного, – сказал Барни, доставая бумажник.
– Это бесплатно. Корабли ООН сбрасывают его нам цистернами.
Норм подошел к закрытому шкафчику, достал ключ и открыл его.
– Скажи нам, Майерсон, – спросил Сэм Риган, – почему ты хочешь напиться? Из-за нас? Из-за барака? Из-за Марса?
– Нет.
Дело было не в этом, дело было в Энн и распаде ее личности, в том, что она сразу же приняла кэн-ди, не в силах примириться с тем, что она сдалась. Это было предзнаменование, которое относилось и к нему, – он видел на ее месте самого себя.
Если ему удастся ей помочь, может быть, ему удастся помочь и себе. А если нет…
У него было предчувствие, что если нет, то для обоих будет все кончено. Марс, как для него, так и для Энн, будет означать смерть. И наверняка скорую.
Глава 9
Вернувшись из мира Подружки Пэт к действительности, Энн Хоуторн была молчалива и подавлена. Это был плохой признак: Барни догадывался, что у нее те же предчувствия, что и у него. Однако она ничего не говорила, она просто пошла в его комнату за своим комбинезоном.
– Мне нужно возвращаться в Флэкс Блэк Спит, – объяснила она. – Спасибо, что позволили мне воспользоваться вашим набором, – сказала она колонистам, которые стояли вокруг, глядя, как она одевается. – Извини, Барни, – сказала она, опустив голову. – Это было некрасиво – оставить тебя одного, так, как это сделала я.
Он проводил ее до ее барака; они шли по песчаной равнине сквозь черноту ночи, не говоря ни слова и внимательно осматриваясь по сторонам, опасаясь местного хищника, о котором им рассказали, – похожего на шакала марсианского зверя, обладающего телепатическими способностями. Однако они ничего не заметили.
– Ну и как? – наконец спросил он.
– Ты имеешь в виду – каково ощущать себя бесстыжей кукольной блондинкой со всеми ее проклятыми тряпками, парнем, автомобилем и… – Она вздрогнула. – Ужасно. Нет, не то. Просто… бессмысленно. Ничего я там не нашла. Как будто я снова стала подростком.
– Да-а, – пробормотал он. Вот тебе и Подружка Пэт.
– Барни, – тихо сказала она, – я должна найти что-нибудь другое, и быстро. Ты мог бы мне помочь? Ты мне кажешься умным, зрелым и опытным. Перемещение мне не поможет… Чуинг-зет будет не лучше, во мне что-то сопротивляется, я не буду его принимать… понимаешь? Да, ты понимаешь, я знаю. Черт возьми, ты ведь даже и в рот этого бы не взял, значит, ты должен меня понять. – Она крепко стиснула его руку и прижалась к нему в темноте. – Я еще кое-что знаю, Барни. Они тоже сыты этим по горло, единственное, чем они занимались, когда они… мы были куклами, – постоянно ссорились. Даже на мгновение это не доставляло им никакого удовольствия.
– О господи, – сказал он.
Светя вокруг фонарем, Энн сказала:
– Это ужасно, я бы предпочла, чтобы было иначе. Мне было больше жаль их, чем… – Она оборвала фразу и некоторое время шла молча, потом вдруг сказала: – Я изменилась, Барни. Я это чувствую. Я хочу здесь присесть – где бы мы ни были. Ты и я, одни в темноте. А потом – ты знаешь, что потом… Мне не нужно объяснять, правда?