- Да, вот еще что, - припомнил Копылов. - Вас поставили на учет в Московском институте регенерации… Ну, вы понимаете… И хотя бы раз в три года вам нужно будет там появляться для профилактики. Строго обязательно!
- Слушаюсь!
- Не подведете?
- Никак нет! - Обычные чеканные речения выговаривались сами собой, по памяти, и оставляли горький привкус на губах. А может, это просто запах полыни, занесенный ветром?..
- Разрешите идти?
- Идите… Да давайте я вас подвезу! Вам куда?
- Да мне аж до Аэро-Симфи… Не ближний свет.
- Подумаешь! - фыркнул врач. - Садитесь!
Глеб махнул рукой:
- Ладно, уговорили! Сегундо, полезай в багажник!
- Приказ понял, - сказал кибер и разлаписто полез в люк. Глеб поставил ногу на согнутую опору и, прислушиваясь к себе, ожидая, что будет болькотно, запрыгнул на сиденье. Ничего. Нигде не резануло, не натянулось, не засвербило. Конечно, ловкость уже не та, что была. Ослабел организм. Ну так вчера ж только выписался! Не все сразу. И вообще - хватит уже ныть! Ну кончилась его служба, так и что теперь? Из жизни-то его никто не увольнял пока! Может, все еще и к лучшему? Теперь он по крайней мере свободен. Займется, уже по-настоящему, кибернетикой, допишет докторскую… И с Маринкой будет теперь постоянно, а не так, как раньше - по великим праздникам. И ей переживать за него не придется. А космос?! А Марс?! Да господи, что там говорить! В мире столько кудес и диковин, и он так велик, что любую почти утрату способен возместить с лихвой!
- Пристегнитесь!
Глеб опустил фиксаторы. Птерокар оттолкнулся суставчатыми опорами, подпрыгнул, взмахнул крыльями и, перекособочась, стал набирать высоту. Шатко кружась, ушел вниз равелин в виде подковы, повторяющей очертания мыса. Михайловский форт выглядел в плане широкою "П" с закругленными углами, продолженными башнями. Крутые берега обсыпались блесотью белых домиков, как булка с гамбургером - семечками кунжута. Засверкали и запереливались бликующие окна, бухта отразила белый суперлайнер, слоистый от множества палуб. Приблизились и легли под крыло Мекензиевы горы. Хотя какие это горы? (Глеб припомнил Гималаи.) Так, горушки. На ум пришла аналогия с пожамканными беретами десантников. Но все равно - красиво… Поплыли благодатные зеленые долины с отелями и виллами вразброс, крохотные поселочки и фермы, бархатные кольца насаженных лесов и черные квадраты челночных пастбищ.
Глеб загадал, что все будет хорошо, если он еще раз увидит море. Крылья машины замерли. Несомый теплыми воздушными течениями птерокар с шелестом описал круг, и вдали, морща соленую влагу, перебирая сизый глянец, поднялась волнистая поверхность, подмигнула высверком: "Все путем, командир!"
Глава 2
ЕВРАЗИЯ, НОВГОРОД
Прибыв в столицу, Жилин не стал связываться с вертолетами, птерами и прочими летательными аппаратами, а дошагал до станции старого доброго метро и спустился на старый добрый перрон.
Если подумать, он никогда и не был особенно падок до всего нового и прогрессивного и птерокаром пользовался лишь по тревоге или по нужде. Ну, не приохотился он ко всем этим винтам и крыльям, что ж тут делать! И высоты не любит. Терпит только. К тому же, когда болтаешься в воздухе, все твое внимание уделено машине. В небе ты - пилот, и это мешает думать. А вот думать Глеб Жилин как раз-то и любит - соображать, размышлять любит, просто фантазировать, и чтобы ничего не отвлекало, не дергало, не требовало участия. А придет тебе в голову рефлексия, когда ты под облаками выкрутасы всякие выделываешь, фигуры высшего пилотажа крутишь? То-то и оно. Не-ет, лучше уж он по старинке дотрюхает, пусть даже лишних минут десять уйдет…
Жилина мягко толкнуло воздухом, теплым и словно наэлектризованным. Возник и заскользил по стене белый набегающий свет. В нарастании свистящего гула и огней из полукружия туннеля вылетела стеклянная сигара головного вагона, замельтешили в окнах лица, прически, шляпы, яркие пятна одежд - и упруго задренчали тормоза.
Из-за разъехавшихся створок донесся ясный голос:
- Станция "Розважа". Пересадка на Неревско-Славенскую линию.
Человечий прилив хлынул на платформу, закружил между круглых пилонов, выложенных яшмой, загомонил, затопал и растекся по переходам, унесся на эскалаторах - вверх, вниз, в стороны…
Жилин вошел в хвостовой вагон и присел на узкий диванчик, изогнутый подковой вместе с закругленной задней стенкой.
- Осторожно, - бархатисто молвил автомашинист, - двери закрываются. Следующая станция - "Чудинцева".
Створки с шелестом сошлись, моторы застонали, все выше и выше поднимая вой. За окном проплыли выпуклые, горящей медью выложенные буквы - Р-О-З-В-А-Ж-А. Еще одно название станции проступило расплывчатой скорописью, а последнее и вовсе промелькнуло, сливаясь в золотую тень. Чернота туннеля заглотила поезд, как блесну, мягко закачала его, замигала яркими огоньками, погнала бледные отсветы по гладкой полосе монорельса. Как гнала их и 10, и 20, и 30 лет назад. Вот за это Глеб и любил Новгород - за некую продленность былого. За ностальгическую провинциальность. Москва, увы, подрастеряла эту цельность и связность времен. Вознесясь в "центровые", златоглавая отъелась, приобрела блеск и царственность… вот только звон колоколов все чаще терялся среди пышных архитектурных форм, тихо гас в бесконечных кварталах. Прогресс, что ж делать… Лет пять назад Глеб подумывал переехать в Новгород насовсем, поближе к Маринке, да так и не собрался. Ограничился дачей в Лесном поясе, на берегу Ильменя. И правильно. А то привык бы потом, и праздник, который иногда с тобой, превратился бы в вечный понедельник…
Стало светлеть, и блестящие сигары поезда с воем вырвались из туннельного сумрака на стальную эстакаду. Навалился парк, охватил непричесанными верхушками сосен, курчавыми гривами дубов и отвалился. Распахнулась аллея с фонтанами, с белыми, синими, золотыми павильонами и киосками, Змеистым зеркальцем ушла назад речушка. "Гзень? - подумал Жилин. - Или она с того берега? Надо же, забыл…" Навстречу поезду посыпались какие-то клумбы, альпинарии, газоны, карусели с качелями, повалила гуляющая публика, заскакала расфуфыренная мелюзга, пошли шнырять многоногие киберуборщики.
Вагоны вкатились, утишая свой бег, под стеклянные своды станции и остановились.
- Станция "Чудинцева". Переход на станции "Нутная" и "Рогатица".
Было хорошо видно, как бабушки с внуками, молодые папы с малышней на плечах, "болыыенькие" братики, ведущие за руку младшеньких, поднимались в прозрачных трубах - в вертикальных колодцах лифтов и по наклонным шахтам эскалаторов, - как они суетились, сердились на непослушных, внушали и одергивали, хлопотали, боясь потерять, и спешили поскорее занять места. На сквозистой стене висела, еще с Олимпиады, панорамная панель: "Добро пожаловать в Новгород!" Панель была погашена, и казалось, что олимпийский талисман - млевший от счастья медведь - лез обниматься из-за толстого, пыльного стекла.
- Осторожно, двери закрываются! Следующая станция - "Буянная".
Жилин вышел на "Яневой". Пересек скверик и осмотрелся. Первое, что бросалось в глаза, это обилие зелени. Новгород Просто тонул в зелени и млел, как девица, принимающая ванну - по шейку в изумрудной пене. Из облаков зелени выходили ажурные ярусы движущихся тротуаров, бросали на площади-цветники рисунчатые тени и снова уходили в облака зелени. В широких, тенистых аллеях вымахивали стройные здания, а с плоских крыш вспархивали птерокары - красные и белые, серые и золотистые; всякие - от маленьких двухместных "кузнечиков" до тяжелых "семейников" класса "медуза".
Зеленая Янева встретила Жилина тихим, спокойным многолюдьем. Толпы народу, казалось, неспешно прогуливались, как где-нибудь в сельскохозяйственном городишке, без толкотни и давки. Новогородцы и гости столицы раскланивались со знакомыми и не очень, занимали столики в кафе под яркими тентами, читали газеты на лавочках, разговаривали и смеялись, на людей смотрели и себя показывали. Жилин бросил взгляд на радиобраслет с часиками - ему было назначено на одиннадцать, а уже без восьми. Пора.
Здание Комитета по Делам Космоса было 15-этажное, зеленое с желтым. Чистенькая площадь перед ним, выложенная разноцветными плитами, была заставлена атомокарами, наполовину - официального черного цвета.
Пружинистой, скользящей походкой Жилин перешел площадь и поднялся в вестибюль присутствия. А народу-то… Молодежь одна, парни и девушки. Все, как на подбор, в коротких, широких штанах и цветных блузах навыпуск. Это у них возрастное. Коллективное бессознательное. Молодежная мода заразна, она вроде поветрия: переболевают все и разом. Вошли в моду "пифагоры". Все, через неделю полгорода в них. И модная одежда уже смотрится как форменка. Вкус появляется позже…
Молодежь толпилась перед громадными экранами, в коих, словно на стендах, висели списки добровольцев, прошедших по конкурсу проекта "Марс". Галдеж стоял страшный.
- Лукашин! - выкрикивал кто-то из впередистоящих.
- Здесь! - орали из толпы.
- Прошел!
- Ух, ты!
- Круглов!
- Я! Я!
- Нету тебя!
- Как нету?! Должен же быть! Вы что?!
- Ну, нету если!
- Ну что за гадство…
- Судьба!..
- Дальше, дальше!
- Чэнси!
- Здеся он!
- Так… Прошел!
- Оу, грэйт!
- Луценко… Луценко!
- Луценко есть?
- Туточки я!
- Прошел!
- Да ты шо?!
- Ховаев!
Жилин протиснулся к экранам и поискал свою фамилию. Она там была - на самом видном месте: "Жилин Глеб Петрович, кибернетист, канд. тех. наук".
- Прошел? - завистливо сказал кто-то за спиной.
- А як же! - Усмешка чуть тронула плотно сжатые губы Жилина. - Ясно дело…
Он выбрался из шумной толпы, обступившей экраны информаторов, и зашагал в приемную. Лицо его, длинное и холодное, посеченное шрамами, ничего особенного не выражало. Ну, прошел - и прошел…
Навстречу большой веселой компанией двигались добровольцы - огромные, красивые, облаченные в черные комбинезоны с надписью "МАРС" на спине. Добровольцы пели, хохотали, сыпали остротами и назначали свидания, и до всего им было дело, и все им было нипочем. В какой-то момент Жилин - огромный, красивый, облаченный в черный комбинезон с трехцветным наугольником на рукаве и с белым офицерским Георгием, - смешался с потоком гавриков и гавриц и стал одним из них. Его чмокали, вставая на цыпочки, шальные девчонки, и он чмокал - наклонясь. Его хлопали по широкой спине, и он отвешивал гулкие шлепки. "Ну, все, держись, Марс! - думал Жилин, проталкиваясь к приемной. - Эти так просто с тебя не слезут! Этих понукать не надо, наоборот, еще и удерживать придется. Они ж не могут без подвигов…"
В приемной секретарь-автомат для начала зарегистрировал Жилина, а затем деловито объявил, что начальника проекта "Марс" на месте нет и сегодня не будет - он в Городище, на Совете Всемирного Экономического Сообщества, - и что прием ведет Сулима Иван Михайлович, главный секретарь КДК. До полпервого.
- Ладно, - коротко сказал Жилин.
Из служебного модуля, звонко попрощавшись, выпорхнула Марина Корелли - очень хорошенький врач-профилактик. Завидев Глеба, врач-профилактик бросилась его обнимать.
- Меня взяли, меня взяли! - пела девушка, подпрыгивая и пританцовывая. - Буду сменным врачом! На Сырте! На самом!
Ее свеженькое личико все осветилось, а глаза засияли, плескаясь пронзительной синью. Как звездочки, подумалось Жилину. Даже лучики видны…
- Марик… - ласково проговорил он, называя Марину интимным именем, непонятно уже, когда придуманным. - Маришка… Такой дамой станешь!
- А ты думал? - важно сказала Марина. - Не абы как!
Тут секретарь-автомат пригласил "Жилина Глеба Петровича" зайти, и девушка мягко подтолкнула его:
- Ну, иди, иди… Я тебя тут ругать буду!
Жилин улыбнулся ей, кивнул и толкнул дверь в служебный модуль.
Залитый солнцем и просто обставленный модуль производил впечатление полупустого. Пульт с экранами и терминалом. Три кресла. На голой пластмассовой стене - ниша для микрокниг и полка, заставленная печатными изданиями - и тонкими, в легкомысленных мягких обложках, и толстыми томами в солидных твердых переплетах. За огромным - во всю стену - окном громоздились неохватные дерева, выстроившиеся вдоль Яневой. Вдали в районе Плотницкого конца, маячили шпилястые зеркальные купола, ячеистые пирамиды, колоссальные кристаллические кубы и шары Нового Центра. Они искрились, словно засахаренные, а над ними в бескрайней голубизне вились птерокары и вертолеты. Как мушня над вареньем…
Главный секретарь сидел, привалясь к наклонной дуге пульта, и мосластыми пальцами выстукивал марш. Это был видавший виды человек, уже в возрасте, с грубым красным лицом и бестрепетным взглядом. Прядь непослушных пегих волос постоянно падала ему на глаза.
- Здравствуйте, - сказал Жилин и отрекомендовался.
- Здравствуйте, здравствуйте… - глухим голосом протянул Сулима.
Усадив Глеба, Иван Михайлович поглядел на него исподлобья.
- Спецназ? - начал он с вопроса.
- Никак нет, - по привычке ответил Жилин. - Патруль.
- Знатно… Дайте-ка я кое-что занесу… Машина, работаем, - скомандовал компьютеру Сулима. - Звук убрать. Режим обычный. - Он возложил руку на контакты биоуправления, глянул на один из экранов, считал, шевеля губами. - По образованию вы… кибернетист, - сказал он, щурясь в дисплей. - Ага… Кандидатскую защитили уже?
Жилин утвердительно кивнул.
- Ясненько… Вы, если мне память не изменяет, уже работали у нас? - продолжил Сулима. - Я имею в виду, в КДК?
- Временно, когда в отпусках был.
- На Спу-8 как будто, - перечислял главный секретарь, - на ИС-5 и еще где-то… Где-то на Луне…
- На Полярной базе.
"Луна…" - заностальгировал Жилин. Его первое небесное тело. Черная пустота пространства и серовато-желтая каменистая равнина, ярко-преярко освещенная… Полупритопленные вечной тенью, выступают цилиндрическая башенка лифта и спектролитовый колпак… Главный же предмет любования струит свой свет над пильчатым валом кратера, чуть в стороне от иззубренных скал и мережчатых параболоидов антенн. Там, на треть уходя за близкий горизонт, цветет бирюзовым Земля, дремотно кутаясь в спиральные меха циклонов. Классика!
- Ясненько… - Сулима навалился грудью на пульт, глаза его сузились, вперились в экран и забегали по строчкам. - Прекрасненько… Угу… Работа… Учеба… Ага! "Зачислен вольноопределяющимся в опергруппу такую-то Патрульной службы… угу… участвовал… так… в силовых акциях по принуждению к миру… так… блокады, спецоперации, демилитаризации… так… где тут… угу… "Удостоен… удостоен…" Знатно… Грудь, стало быть, в крестах. "Сдал экзамен на чин подпоручика… произведен в поручики… угу… зачислен… так… с производством в чин штабс-капитана…" Угу, угу… "Уволен из рядов Патруля… э-э… по состоянию здоровья…" Ага. Ну, медкомиссию космофлота вы прошли, и ладно… Серьезное что-то было?
"Ну вот, какая тебе разница?" - подумал Жилин с досадой.
- Мне регенерировали обе ноги, - стал он неохотно объяснять, - срастили позвоночник…
- Однако! - крякнул довольно Сулима. В глазах Жилина возникло холодное свечение, но быстро погасло - вовсе не его хворый организм вызвал улыбочку у главного секретаря.
- "Представлен к награждению орденом "Серебряного трилистника" 2-й степени… - вычитывал Сулима, - орденом "Полумесяца"… "Освобождения Сибири" 2-й степени… командор ордена Почетного легиона… "Льва и Солнца"… две "Серебряных звезды"… Ого! Орденом Святого Георгия Победоносца 2-й степени! Ничего себе… Да вы, батенька, герой!
Жилин поморщился. Герой… Какой там, к черту, герой? Награды доставались ему не кровью даже, а потом - сколько он перемесил грязи на одной гражданке! А демилитаризации чем лучше? Ну да, там слякоти не было - была пыль. Облака пыли. Непроглядные тучи. Особенно в Восточной Африке, в горах Ингито и Чиулу. В Серенгети-Цаво вообще мрак был… Пыль стягивала корочкой потное лицо, забивала нос и рот, резала глаза… А на перевалах Ладакха и Каракорума был холод. Настоящий колотун, никакие куртки с электроподогревом не спасали - колючистый ветруган продувал насквозь. "Крыша мира"! И ты на ней, как Карлсон - только без зеленого домика за трубой… Идешь в дозор, хапаешь ртом хиленький воздушок и слушаешь, как дико визжат и воют подвигающиеся ледники… Работа это была, а не геройство, работа! Тяжелый, выматывающий труд, изредка доставляющий приятство победами и восстановлениями справедливости, чаще омерзительный и даже ненавистный, грязный, но все еще необходимый труд.
- Скорее ассенизатор, - сухо сказал Жилин. - Честь имею.
Сулима сощурился.
- Такова жизнь, батенька, - сказал он. - Мир изменился, а люди… Какие были, такие и остались! М-да… Машина! - прикрикнул Сулима на компьютер. - Ты мне тут не ерунди! Я же сказал - режим обычный! Я тебе что, два раза должен повторять?!
- Выполнено, - ответил комп.
- Выполнено… - проворчал Сулима. - Что-то я еще хотел у вас спросить… Кхе-кхм… Вы где родились, Глеб Петрович?
- В Асхабаде. - Жилин помешкал секунд несколько и добавил: - Закаспийского округа.
- Это-то я знаю… Полных сорок вам будет?
- Сорок первый пошел… - вздохнул Жилин.
- Нечего вздыхать, - проворчал Сулима. - Это мне надо вздыхать, а не вам… Женаты, нет?
- Нет, - лаконично ответил Жилин.
- Ясненько… Воспитывались вы где?
- В Ольвиопольском учебном центре. Учитель Строев.
- Учитель Строев… - механически повторил главный секретарь. - Хочу кое-что занести себе в информаторий, - объяснил он, не отрываясь от экрана, - где родились, где женились… - Сулима убрал волосы со лба и сощурился. - Скажите: "И чего пристал? Взял бы да и вызвал ЦГИ, коли так приспичило…"
- Нет, ну почему же… - вежливо возразил Жилин.
- Да ладно… - пробурчал Иван Михайлович и посмотрел на часы. - Должен подойти профессор Йенсен… - Он быстро, внимательно взглянул на Жилина. - Подождите, подождите… А вы, случайно, на Таити не служили?
Губы Жилина сложились в усмешку, и тонкие черточки незагорелой кожи у глаз ужались морщинками.
- Случайно, служил.
- Десантником?
- Оперативником.
- Вот оно что… - затянул Сулима. Он осторожно отнял пальцы от биотерминала и поднялся. - А я тут сижу, голову ломаю - и откуда это мне так лицо ваше знакомо?
Главный секретарь оказался рослым хомбре, в меру упитанным и слегка сутулым. Медлительной, развалистой поступью он приблизился к окну и отмахнул рукой челку.
- А оно вон что… - проговорил Сулима. - В Фааа вы стояли как будто?
- Так точно.
- Ну, я же помню! Это сейчас я в начальство выбился, а тогда… - Иван Михайлович мечтательно закатил глаза. - Эхе-хе… Лет десять уже прошло… да больше! Когда изолировали Таити? В 73-м? Нет, вру, не в 73-м, а в 70-м. Или в 73-м? Да, в 73-м. Помню, что десять лет назад. Ну правильно - в апреле 73-го! Ваша опергруппа ставила блокаду, а мои десантнички прочесывали перешеек Таравао и весь Таити-Ити…