Водка была очень плохая и очень крепкая. На практически голодный желудок - убойная сила. Он поморщился; жена снова права. Если б они с Сашкой виделись чаще, чем раз в полгода, тот бы точно и его споил. Как младенца.
Кольцо Гэндальфа глухо звякнуло о стекло:
- За Влада.
К ночи сильно похолодало, под ногами хрустела подмерзшая грязь. Георгий шагал по грунтовой дороге: слева сменяли друг друга деревянные заборы, плетни и сетки-рабицы; справа пахло навозом и влагой от по-весеннему разбитой колеи. Все шесть с половиной километров от станции он шел пешком, поленившись ждать попутного транспорта; но усталости не было, Распирало какое-то странное чувство, среднее между щемящей тоской и глухим, безадресным протестом.
С Гэндальфом, конечно, надо что-то делать. Пока окончательно не спился, пока не тронулся умом на мировых катастрофах и вселенских заговорах. Если бы действительно уговорить Светку… пригласить его погостить хоть на пару недель, а потом он отвлечется, найдет работу. Посоветуюсь с дядей Колей, решил Георгий, у него братан недавно вышел-таки из запоя. Да и сам дядя Коля того… не прочь… Кстати, сажать клубнику еще, разумеется, рано - при таких-то заморозках.
Сашка, само собой, нес полную ерунду - ясно, не от хорошей жизни. И все-таки этот разговор взбаламутил, взметнул со дна что-то, давно и надежно похороненное в глубине души. Что-то из тех времен, когда день и ночь рвались наружу песни, одна гениальнее другой. Когда город совсем по-свойски подмигивал ночными огнями, а он, Герка-гитарист, был его победоносным завоевателем. Когда еще… да черт возьми.
Им тогда казалось, что Будущее, этот развевающийся флаг "Миссури" - они были уверены, что раскусили его истинное значение, - начнется вот-вот. Максимум сразу после первого выпуска, курса, где учились Андрей, Вовка, Звенислава… Можно было только предполагать, КАКИМ предстанет это Будущее; и готовиться к наихудшему. В болотных сапогах - навстречу паводку. Знание - против катастрофы. Влад был убежден, что у них достаточно знаний, чтобы победить… а потом… Потом они уже не имели права отступиться.
Но ничего не произошло. Первый выпуск, второй… А затем и их собственный выпускной, наутро после которого он, Герка, сорвался в Александровку, потому что Светка еще неделю назад прислала письмо, времени оставалось в обрез, а свадьба в селе - дело, требующее недюжинной подготовки. А там он совершенно выпал из контекста… Жизнь в стране налаживалась, что не могло не радовать; приятно было порой видеть по телевизору бывших однокашников, а его собственный авторитет в школе железнейшим образом держался на "миссуровских" корочках.
Раньше время от времени еще тянуло побаловаться с гитарой; так, ничего серьезного, застольные песенки и легкие импровизации. Он даже сам показал старшему сыну, Богдану, а тот, в свою очередь, Мишке, несколько аккордов… Только поэтому старушка-гитара, вся в автографах сожителей по общаге, до сих пор строит, а не пылится с заржавевшими колками.
Ну и что? Он, Георгий, никогда не считал себя ни великим музыкантом, ни поэтом или композитором. Ему и в голову не приходило верить однокашникам, запросто производившим его в гении.
Хотя Звенислава все-таки потрясающе здорово пела его песни…
Он поравнялся со своим двором. Из-за калитки коротко гавкнул Жук; Светка побоялась спускать его на ночь в отсутствие мужа. И сама, конечно, не спит, ждет его возвращения. Уже битый час, наверное, сочиняет приветственный монолог и вряд ли будет столь же лаконична, как их цепной пес… Георгий усмехнулся. Бессознательно оттягивая момент, присел на корточки перед будкой и потрепал Жука чуть выше ошейника.
Нет, в мире ничего не изменилось и не изменится ближайшие тысячу лет. Обычная предвыборная истерия, самым краем зацепившая даже общественность Александровки. Сто к одному, что о его поездке в столицу болтало сегодня все село и завтра учителю придется устроить политинформацию для дяди Коли и прочих соседей. Что ж, можно будет рассказать, как душители свободы слова закрыли заштатную газетку и незаметную телепрограмму. И еще о плакате Андрея Багалия над окошком в метро: "Голосуйте за Будущее!" впрочем, на дверях хлебного магазина в их селе висит точно такой же.
Он взбежал на крыльцо, вошел в сени. Вопреки ожиданиям было тихо; теплым присвистом заполняло хату общее дыхание жены и сыновей. Хотелось бы считать это знаком доверия; впрочем, Георгий не сомневался, что завтра с утра пораньше его таки ожидает семейная сцена. Ладно, не привыкать. Сбросил куртку, разулся и на цыпочках пробрался в кухню, где в углу над умывальником висело маленькое зеркальце и стояли на полочке туалетные принадлежности. Черт возьми, в новом доме будет как минимум два нормальных санузла. И вообще пора наконец всерьез потолковать с тестем…
Но как же все-таки быть с Сашкой-Гэндальфом? Единственный друг, его нельзя бросать один на один с совершенно реальной - для него - угрозой и опасностью. Она действительно есть, она называется "город". Проклятый город, где выживают лишь прирожденные "столичные штучки". И то - не все.
Он выдавил пасту на зубную щетку. Из темного зеркала смотрел немолодой - и не дашь возраста Христа - основательный мужик с проседью на висках и в курчавой бороде. Человек, жизнь которого удалась и наладилась еще в незапамятные времена. Что б там ни говорил Гэндальф - словами Влада - о некоем проценте погрешности. Осталось только построить дом - и всё.
Всё?..
Георгий почти минуту разглядывал свое отражение. А потом положил щетку с пастой на край полки. Набрал из умывальника воды и плеснул себе в нижнюю часть лица. Помедлил: может, не стоит?
Пенки для бритья в доме давно не было, и он взбил на ладони пену из обычного мыла.
…Лицо в зеркале стало не просто молодым - мальчишески-юным. Саднила царапина на подбородке; саднило что-то еще, неуловимое, но уже сильное, бесстрашное, готовое к чему угодно. Если вдруг понадобится, то Гэндальф, конечно, снова позвонит.
В глубине полочки стояла Светкина шкатулка с немногочисленной дешевой бижутерией. Георгий откинул крышку, запустил руку внутрь и на ощупь мгновенно отыскал круглую серебряную серьгу.
ЗВЕНИСЛАВА, третий курс
- А… когда он будет?
Я уже знала, что не нужно этого спрашивать. Имитация разговора, который не хватает мужества сразу прервать.
У Евгении Константиновны, его мамы, был точно такой же голос, как у компьютерной женщины, сообщающей точное время по телефону "009":
- Не могу вам сказать. Он вполне может остаться ночевать в своей квартире или даже в общежитии. Вы же знаете, Андрюша взрослый самостоятельный юноша, мы не считаем нужным его контролировать.
Я пробормотала "спасибо". Наверное, очень трагическим тоном; Евгения Константиновна чуть-чуть, на волос, смягчилась:
- Когда он появится, Славочка, я непременно передам, что вы звонили.
Захотелось крикнуть, завопить изо всех сил: "Не надо! Ни в коем случае не…"
Но я только повторила:
- Спасибо.
Вежливо попрощалась и повесила трубку.
За окном шел снег. Мягкий, безветренный; в детстве я обожала гулять под таким снегом. И в старших классах любила, хотя уже приходилось помнить про тушь на ресницах. А потом… У Андрея никогда не было времени просто гулять. Планы, встречи, компании, вечеринки и так далее и тому подобное - настоящая жизнь. НАША жизнь.
Наша прошлая зима… Я прижалась лбом к стеклу, сосредоточилась. Есть такая психологическая игра: воссоздаешь в памяти конкретный отрезок прошлого - во всех подробностях, красках, звуках, ощущениях, запахах, наконец. Очень помогает отвлечься… Вспомнились экзамены, гулянки в общежитии, прокуренные кафешки, театр по студенческим, а еще чайник со свистком в той самой квартире… словом, что угодно, кроме снега.
Кому, зачем он нужен, этот проклятый снег?!!!..
Только не плакать. Если он четвертый день не звонит и не приходит, это означает всего лишь, что… в общем, ничего не означает. Послезавтра экзамен, мы в любом случае встретимся в "Миссури". Экзамен… надо готовиться к экзамену…
Собственно, я звонила Андрею домой только для того, чтобы предложить вместе пойти в библиотеку. Надо было так и сказать его матери - раз уж она решила все ему передать.
И вообще пора собираться. Я уложила в сумку конспект, ручку, еще одну ручку на случай, если кончится паста… Проверила, с собой ли читательский билет… Вложена ли в тетрадку распечатка списка литературы… Н-да. Такую простую вещь, как процесс собирания сумки, трудно растянуть до бесконечности. Как бы ни хотелось.
Хлопья снега мягко постукивали в стекло. Я вздрогнула всем телом, словно они уже расползались и таяли за воротником. Не хотелось. Жутко, до крика, завязшего в сцепленных зубах, не хотелось никуда идти.
Присела на фортепьянный стул. В конце концов, библиотека работает до восьми; торопиться некуда. Можно выпить чаю. Почитать какую-нибудь художественную, не программную книжку. Поиграть, наконец: когда я последний раз садилась за инструмент?.. судя по горе конспектов и учебников на крышке, еще до начала сессии. Вот именно, давно пора бы разобрать эти завалы… Заняться чем-то совсем-совсем далеким от этого монстра, уже два с половиной года как полностью подчинившего себе мою жизнь… от "Миссури".
Мама чуть ли не каждый день повторяет, что, если б не она, я сейчас не получала бы блестящее образование в престижнейшем вузе страны, а до сих пор, как дура, надеялась бы поступить в консерваторию. Где мне сразу, еще на предварительном прослушивании, сообщили, что у меня нет ни слуха, ни таланта. Сообщил старенький, классически-благообразный профессор, у которого не могло быть как явных, так и подсознательных мотивов подсекать крылья юному дарованию. Я, конечно, поверила: и старичку, и маме. И подала документы в МИИСУРО.
Если бы не "Миссури", я бы никогда не встретила Андрея.
Если бы не "Миссури", я бы его не потеряла.
Далеко прятать книги и конспекты не было смысла, и я просто переложила их с крышки фоно на его верх, выстроив там небольшую пизанскую башню. Если упадут за инструмент, придется потом его отодвигать… ну и пусть. Имею я право хоть полчаса не думать о каких-то конспектах?!.
Гамма до мажор на четырех октавах- туда-сюда, и так четыре раза; конечно, пальцы уже двигаются вдвое медленнее, чем нужно. Хроматическая гамма; ну, с ней всегда было легче. Теперь для разогрева какой-нибудь самый сумасшедший этюд Черни… надо же, до сих пор помню. И почему в музыкальной школе никто не замечал, что у меня нет слуха?
На кульминации триолей в третьей октаве я отдернула руки от клавиатуры, вскочила, чуть было не кинулась бежать… Тишина. Показалось, никто и не думал звонить.
А я в общем-то и не ждала.
Сейчас, когда пальцы вернули форму, можно подобрать что-нибудь под голос. Несложное, для души:
Я несла свою Беду
По весеннему по льду…
До Андрея я совершенно не воспринимала ни Высоцкого, ни Гребенщикова; Цоя с Кинчевым тем более. Я тогда была совсем другая - до Андрея… Тепличное растение, отличница, мамина-папина дочка, жила себе среди самых лучших книг и вообще всего самого-самого… И, разумеется, поступила в самый что ни на есть престижный институт, на первый элитарный набор. Сейчас я даже допускаю, что папа поговорил тогда заранее с консерваторским профессором. Нет, пока не было Андрея, я и помыслить о подобном не могла…
И пока был Андрей - тоже. Просто не оставалось времени думать о чем-то еще, пока он действительно БЫЛ.
Он настиг меня, догнал,
Обнял, на руки поднял,
Рядом с ним в седле Беда ухмылялася.
Но остаться он…
И в самом деле звонок!.. Нет, не телефонный- в дверь. Мама всегда зачем-то звонит перед тем, как открыть своим ключом. Вот он уже проворачивается в замке… Я вздохнула и опустила крышку инструмента.
Надо все-таки идти в библиотеку.
Стоявший передо мной дядя с читательским билетом доктора наук брал самое малое штук пятнадцать книжек. Библиотекарша так и сяк тасовала вкладыши; она никуда не торопилась. Впрочем, я тоже.
По другую сторону библиотечной стойки изгибалась, словно отдыхающая анаконда, бесконечная очередь студенческого абонемента. Наравне с учеными здесь обслуживали только студентов "Миссури", и то начиная с третьего курса. Сомнительная привилегия: анакондовая очередь продвигалась, кажется, гораздо быстрее. Без интереса, больше чтобы убить время, я заскользила по ее завиткам в поисках знакомых лиц. Сессия: пол-института должно быть в библиотеке.
Две подружки-первокурсницы, мгновенно опустившие глаза, будто перед этим вовсю обсуждали, во что я одета; может, так оно и есть. Спортивный мальчик, сосед Геры по комнате, тоже первокурсник… как его зовут?.. не помню. Поближе к голове змеи - Аня со второго курса; она перехватила мой взгляд, кивнула и улыбнулась во всю ширь лошадиного рта.
Я вдруг подумала, что, если бы не Андрей, я б не знала ни единой души с младших курсов, да и своих, наверное, до сих пор не всех бы узнавала в лицо. Меня всегда интересовали книги, сны, музыка… Люди - не очень. С людьми трудно, неуютно, постоянно чувствуешь себя не в своей тарелке - если рядом нет Андрея.
С ним - легко. С ним…
Не плакать.
Доктор наук все еще добивался от библиотекарши …на-дцатой книги. Я взяла в руки ящичек с бланками отказов. Перелистала, обращая внимание только на большую букву в углу: "Д" - доктора, "К" - кандидаты… и ни одной "М" - МИИСУРО. На третьем курсе уже никто не воспринимает экзамены всерьез, свято надеясь на "шару" и "халяву". Может, они и правы - если судить по прошлым сессиям. Может быть, но я так не могу. Классический "синдром вечной отличницы"… Я даже усмехнулась - и увидела букву "М".
Тойнби. "Постижение истории". Багалий.
Доктор с шаткой пирамидой в руках направился в читальный зал, а я так и стояла, втупившись в несчастную бумажку, пока библиотекарше с десятой, наверное, попытки не удалось до меня докричаться. Он здесь. Вернее, он здесь был. Без меня.
Ну и что?!.
Сгребла со стойки стопку книг и, позабыв оставить читательский билет - пришлось вернуться на библиотекаршин оклик, - устремилась в зал. И застопорилась в дверном проеме.
Человеческое поле, ровно засеянное склоненными головами. Тихий шелест страниц, будто листва на ветру. И мой методичный взгляд, скользящий по рядам квадратно-гнездовым способом… пастораль. Я спокойна-спокойна: метаться нельзя, иначе ни за что его не найти. Проходившие мимо читатели задевали меня и полушепотом - библиотека! - бросали раздраженные реплики; я не слышала. Последний ряд… нет.
Оставалась еще вторая половина зала за перегородкой. Андрей ни за что не забрался бы так далеко от выхода, но я все-таки прошла вглубь и повторила поиски. И только потом почувствовала себя беспомощно-одинокой, словно мокрая божья коровка на щепке посреди океана.
Что-то сковывало руки. Книги, ручка, конспект. Зачем?..
Но ведь я пришла сюда заниматься, готовиться к экзамену, а вовсе не кого-то искать… Мысль о том, что надо сесть за ближайший стол, засеяв собой свободный квадратик поля, показалась дикой.
- Слава! Иди сюда.
Обернулась на чисто библиотечный крик-шепот. Второкурсница Аня призывно махала своей большой ковшеобразной ладонью. Крайний стол в третьем, считая от меня, ряду. Почему бы и нет?.. Аня встала и отодвинула стул, пропуская меня. Я протиснулась мимо; доставала я ей максимум до плеча. Почти как Андрею.
- Он вчера приходил, - первым делом сообщила она. - Ненадолго, только заказ сделать. Так что, может быть, он еще сегодня… У вас экзамен когда, послезавтра?
Я не помнила, когда и при каких обстоятельствах познакомилась с ней. Эта Аня-великанша то и дело оказывалась за одним столиком с нами в "Шаре", ей часто было "по пути", когда Андрей провожал меня домой, она просила у него прошлогодние конспекты… И отчаянно пыталась со мной дружить. Как будто так и надо. Как будто ей все равно.
- Послезавтра, - кивнула я.
Раскрыла конспект. Принялась листать книжку, танцуя глазами по строчкам. Анин взгляд сверху вниз буравил мне висок.
Как легко убедить себя, что именно это не дает сосредоточиться.
- Какие у тебя косы, - шепнула она. - Тяжело с ними?
- Не знаю, я привыкла.
- А я бы долго не выдержала. Мыть, расчесывать…
И я, конечно, посмотрела на ее русые волосенки, прилизанные на лбу и стянутые на затылке в короткий хвост. А заодно и на крупное, некрасивое лицо - прям-таки распираемое изнутри исключительно важными сведениями, которые она из последних сил держала за зубами. Как ей, наверное, казалось, из лучших, благороднейших побуждений. А на самом деле - для как можно более эффектной театральной паузы.
Вот только я, наивная дурочка, все никак не задавала вопроса.
И не надо.
- Он вчера был вместе с ней, - доверительно зашептала Аня. - С той малявкой с первого курса… ну, знаешь… Стриженой.
В холле библиотеки стояли у стен огромные кадки с огромными цветами. Фикус высотой почти с каштан на центральном проспекте. Финиковая пальма - словно только что с островов. Необъятная монстера с листьями, похожими на растопыренные ладони великана… Люди, проходившие в читальный зал и выходившие оттуда, казались маленькими и не совсем настоящими.
А я брела медленно-медленно и вглядывалась в их лица. Хотя уже никого не рассчитывала встретить.
Меня обогнал темноволосый мальчик с пружинистой походкой спортсмена. Знакомый?.. Да, я видела уже его сегодня в очереди. Он живет в общежитии в той же комнате, что и Гера. Кстати, Гера перед сессией написал новую песню - будет здорово спеть ее на два голоса…
За окнами была чернильная темнота, но круглые часы между листьями пальм показывали без двадцати шесть. Всего-то. Безразмерный пустой вечер дома, конспекты или телевизор, а еще мамино невинное, без всякой задней мысли: "Как там Андрей? Что-то он давно к нам не заходил…"
Нет.
В гардеробе парень из Гериной комнаты оказался в двух шагах от меня. Это все решило. Я сказала:
- Привет.
Мальчик обернулся. К его чести, довольно быстро справился с паникой в глазах.
- Привет… Звенислава.
Ну вот, а я так и не вспомнила его имени. Что, собственно, не имело значения.
- Ты сейчас в общежитие? - Он кивнул. - Можно я поеду с тобой? А то я не знаю отсюда дороги… и темно…
- Вы к нам?
Тут же прикусил язык, осознав неуместность своего "вы". Смущенно улыбнулся; славный, симпатичный парень. Я едва его замечала, когда мы с Андреем приходили к ним в комнату слушать Герины песни… с Герой, Сашкой и Владом меня тоже познакомил Андрей. Кстати, он вполне может быть сейчас там, в общежитии, - даже его мама говорила, что… Но мне все равно. Я еду не к нему.
- Да. К Георгию. Проводишь меня?..
Гардеробщица принесла нам одежду. Неловко схватив мое пальто, он упустил на пол свою спортивную куртку. И я окончательно его смутила, нагнувшись за ней.
Мы ехали в метро, потом несколько остановок на троллейбусе, потом довольно долго шли пешком. За все время мальчик один раз - еще на эскалаторе - собрался с духом и спросил меня, трудно ли было сдавать сессию на первом курсе. Я ответила, что не очень. Пояснять подробнее не стала, а он постеснялся расспрашивать.