Маленький, сухонький, изувеченный когда-то неандертальцами, невероятно талантливый и мудрый последний жрец пещерного культа смотрел на Семена и улыбался. С. Н. Васильев не понимал: старик ли на него смотрит, или это он сам всматривается в самого себя. Кто сказал следующую фразу, он тоже не понял:
- Значит, ты будешь сражаться за этот мир. И проливать кровь - свою и чужую.
Тем не менее Семхон Длинная Лапа и Семен Васильев ответили:
- Буду.
- Значит, так, - начал свое выступление Семен, - нравится вам это или нет, но получается, что жрец теперь я.
- Все к тому и шло, - признал Кижуч. - Время Головастика еще не настало.
- И что же сказал Художник? - нетерпеливо заерзал на бревне Медведь. - Как изменилось наше Служение?
- Оно не изменилось, - торжественно заявил Семен. - Оно стало другим. Силы зла прорвались в Средний мир и нанесли удар. Он почти смертелен, но мир может оправиться, если мы поможем ему, поможем сохраниться таким, каким он был - миром Мамонта.
- Старый жрец указал, как это сделать? - задал конкретный вопрос вождь. - Что от нас требуется?
Семен замешкался, обдумывая ответ. Паузой воспользовался Кижуч:
- Не мог он этого указать! Это ведь уже не его дело, раз появился новый жрец - он и должен нам что-то указывать.
- Да, конечно, - признал Черный Бизон. - Мы слушаем тебя, Семхон!
- Нужно… Мы должны выжить сами и помочь выжить всем, кто оказался на краю гибели в результате катастрофы.
- Кому же это - "всем"? - с изрядной долей недоверия поинтересовался Медведь.
- В первую очередь хьюггам и мамонтам, - твердо сказал Семен.
Немая сцена длилась минуты три. Первым молчание нарушил вождь:
- Такова воля Художника?
Семен сообразил, что Бизон подсказывает ему самый легкий выход из положения, и мысленно усмехнулся: "Да, это так - проще всего прикрыться чужим авторитетом. Наверное, поверят. Но… Но этот путь, похоже, ведет в тупик. Нужно решаться".
- Нет. Такова МОЯ воля.
Еще несколько минут молчания. Потом заговорил Кижуч - мягко, почти проникновенно:
- Видишь ли, Семхон, вполне может быть, что с появлением нового жреца возникнет и новое Служение. Никто, кажется, никогда не утверждал обратного. Но дело в том, что ТАКОГО никогда раньше не было. А раз не было, признать и принять свершившееся могут лишь люди Высшего посвящения, а их среди нас больше нет.
- Да ерунда это! - вскипел Медведь. - Новое Служение или не новое, но хьюггов мы должны бить! Иначе нет нам ни оправдания, ни прощения! Как можно признать жрецом того, кто требует помогать нелюдям?! И предки, и потомки отвернутся от нас!
- Боюсь, что дело даже не в них, - покачал плешивой головой Кижуч. - Тут дело касается самого…
Все опять надолго замолчали. Время от времени старейшины выжидательно поглядывали на Бизона, вероятно, рассчитывая, что он примет какое-то решение. Наконец вождь тяжко вздохнул:
- Ну… В общем… Получается, что… Ни принять, ни отвергнуть мы не можем. А дело серьезное. Вообще-то, Семхон нас никогда не обманывал и не подводил.
- Ты еще скажи, что он никогда не ошибался! - как бы себе под нос, но достаточно громко, чтоб все слышали, пробурчал Медведь. - Он человек, а не ошибается только…
- Да! - воспрянул Бизон, словно получил подсказку. - Только Творец всего сущего не ошибается! Пусть Семхон поступает так, как считает нужным, - мы не будем ему препятствовать! И посмотрим, как… В общем, как пойдут наши дела - хуже или лучше?
Было заметно, что у обоих старейшин возникло желание немедленно возразить. Однако то ли это желание было не достаточно сильным, то ли не подобрались сразу нужные аргументы, только оба промолчали, что, надо полагать, означало согласие. Чуть позже Кижуч предложил:
- Давайте послушаем, что скажет нам тот, кто, вероятно, стал новым жрецом. Вдруг теперь на руках ходить придется?
- Говори, Семхон, - кивнул вождь.
- И скажу! - вскинул подбородок Семен. - Вы как хотите, а я свое Служение принял! И буду его исполнять так, как считаю нужным! В поселке я пробуду столько времени, сколько потребуется, чтобы выполнить из металла нужные мне вещи. Потом я уйду с упряжкой обратно к хьюггам - им я сейчас нужнее, чем вам. Если что случится - позовете, туда всего день хода. Четверо хьюггов, которые пришли со мной, останутся на все это время здесь. Они будут заготавливать дрова на Кривой протоке и Длинном острове - их нужно много для "магии металла", а поблизости от поселка почти все уже вырубили.
- Да, с дровами у нас стало туго, - флегматично признал Кижуч и вдруг, как бы мельком, поинтересовался: - Ветку-то с собой возьмешь?
"Как говорится, не в бровь, а в глаз!" - мысленно усмехнулся Семен и твердо ответил:
- Нет, конечно. Женщина должна находиться ДОМА.
- Ну-ну, - понял намек старейшина.
Глава 8. Неандертальцы
По прикидкам Семена, поездка в поселок лоуринов заняла дней 15-20 - что особенного могло случиться за это время? Тем не менее, когда волки вынесли нарту из-за поворота русла, ему показалось, что он ошибся и попал не туда - весь берег истоптан, деревья повалены, дымятся костры, виднеются верхушки жилищ. На всякий случай приближаться к этому поселению Семен не стал. Он остановил упряжку на льду в сотне метров и стал ждать, пытаясь пересчитать копошащихся на берегу людей. Волков, нарту и человека на ней, конечно, сразу же заметили, но вызвало это скорее испуг, чем радость, - молодняк и женщины начали прятаться или разбегаться. Наконец комитет по встрече был сформирован, и на лед ступили трое неандертальцев.
"Ага, - сообразил Семен, - маленький впереди - это Хью, за ним два амбала. Один, кажется, старый знакомый - Седой. А второго я не знаю".
- Семхон вернуться - Хью рад, - заявил парень.
- Я тоже, - заверил Семен. - Что тут у вас происходит?
- Люди ходить. Много люди ходить… - вздохнул неандерталец.
Семен всмотрелся в его бурое от зимнего загара лицо и понял, что парень, наверное, давно недоедает и смертельно устал.
- Ну, рассказывай: что за люди, куда ходить? Садись на нарту - в ногах правды нет. А свиту свою отправь обратно в поселок - нечего им тут околачиваться.
Услышанное повергло Семена в сильное смущение. Оказывается, пока его не было, подошли еще три группы неандертальцев, причем довольно многочисленные. Одна из групп двигалась по следу каравана, другая вышла из леса, а третья прибыла со стороны степи. Каким образом две последние нашли стоянку, было непонятно. В принципе, это можно счесть и случайностью, но как они решились на контакт с более многочисленным сборищем сородичей?! Почему решили, что не будут немедленно съедены?! Две первые встречи носили характер нападения, правда, скорее ритуального, чем реального. Тем не менее старших мужчин этих групп Хью зарубил не мудрствуя. Главарь третьей группы от голода еле держался на ногах и кхендер "изобразил" по первому требованию.
- Для них что тут, медом намазано?! - возмутился Семен. - Что с ними теперь делать?!
- Хью знать нет. Солонец зверь совсем мало. Люди стрелять много, зверь бояться.
- Ясное дело! Хоть бы до весны подождали!
- Весна скоро нет. Люди есть надо.
- Что-о?! Опять людоедство?! Беда мне с вами…
В том, что это действительно беда, Семен убедился в ближайшие дни. Во-первых, он присутствовал на "приведении к присяге" еще одной группы - трех мужчин, женщины и двух подростков. А во-вторых, выяснилось, что никакой самоорганизации и передачи опыта среди неандертальцев не происходит. Новоприбывшие жестоко страдают от холода, но строить жилища не хотят, топоры и процесс рубки деревьев вызывает у них ужас. Тот факт, что кто-то из сородичей этим уже занимается, значимым для них не является. Они добирались сюда с огромными трудностями, но, поскольку ни еды, ни жилья тут нет, они собираются просто умирать. А если завтра подвалит новая толпа?!
Семен чувствовал, что путь насильственного внедрения новшеств в данном случае является порочным. Даже второе жилище было построено хьюггами не "в принципе" как первое, а почти "в точности". Они изо всех сил старались подобрать и уложить на те же места точно такие же бревна, как в первом, хотя для этого им пришлось изрядно полазить по заснеженному лесу. Мысль о том, что, скажем, вместо одного толстого бревна можно использовать два тонких, никому и в голову не пришла.
"Нет, - сказал Семен самому себе, - так дело не пойдет. Наверное, мне нужно все-таки сначала думать, а потом прыгать. Проще всего списать все на первобытную тупость, только это будет неверно".
Семен плюнул на дела и погрузился в размышления, пытаясь окучить все, что узнал в этом мире о способах первобытного мышления, и все, что читал когда-то по этому поводу.
"Что мы имеем в анналах? Фрезер, Фрейд, Леви-Брюлль, Поршнев, Марков, Лобок и еще кто-то. А здесь? Общение с животными, с кроманьонцами и неандертальцами. У всех все по-разному, но есть что-то и общее.
Что отличает мышление человека от мышления, скажем, волка или саблезуба? Пожалуй, главное, что звери "видят", уделяют внимание, включают в сферу своих интересов лишь то, что имеет прямое отношение к воспроизводству потомства. Для этого нужна пища, самка, ну и победа над врагом или соперником. Все остальное как бы и не существует. Бесполезно расспрашивать тигра о том, какие цветочки росли на лугу, где он зарезал буйвола. А вот человек вовлекает в сферу своих интересов бесчисленное множество ненужных, казалось бы, предметов и явлений. Ну, какое дело охотнику до конфигурации созвездий на небе или цвета камней на галечной отмели? Тем не менее человек выдергивает из "небытия" лишние предметы и явления, присваивая им имена. Многие из них потом становятся даже полезными. В результате создается этакое культурно-информационное поле, которое удобно обозначить термином "миф". И этот миф, вероятно, является, единственно возможным способом диалога человека с окружающим миром. В него можно вписать или встроить, наверное, все, что угодно - от таракана до космического корабля, - достаточно лишь присвоить имя. Но есть объект, который принять в себя сложившееся культурно-информационное поле не может никоим образом. Это позиция другого мифа, иной взгляд на жизнь. Вред или польза тут ни при чем.
За примерами далеко ходить не нужно: в иной современности одним из самых высокопродуктивных домашних животных является свинья. Тем не менее для значительной части населения планеты этот источник пищи табуирован. Каким-нибудь украинцам такой запрет кажется, наверное, смешным и непонятным. Примерно как здешним неандертальцам требование прекратить людоедство. В моем родном "мифе" оно табуировано, но это МОЙ миф, а не ИХ. Точно так же и с жильем: для меня это искусственно созданное сооружение, а для них - изначально существующее, которое надо лишь слегка доделать, чтоб имитировать могилу или, может быть, материнскую утробу.
С лоуринами, с родом Волка все прошло относительно благополучно. Может быть, кроманьонское культурно-информационное пространство более объемно и пластично? Может быть, оно мне изначально не чуждо? Скорее всего, меня в него просто "встроили", пропустив через обряд инициации. Так или иначе, но я оказался не снаружи, а внутри их мифа. Это дало мне возможность вводить, втягивать в него новые предметы и явления. Но, как оказалось, до определенного предела - до проблемы нелюдей. Правда, и в этом случае имел место протест, несогласие, но не полное отторжение, ведь мы говорили на одном языке - в широком смысле, конечно. А вот с неандертальцами…
При первом контакте я был опознан и поименован, то есть встроен ими в свой миф. Только выделенное мне место я не принял - потому и остался жив. То, что я говорил тогда на ложе пыток, было, наверное, для них пустым звуком, поскольку "не резонировало" с их культурно-информационным полем. То же самое, скорее всего, происходит и сейчас.
Чтобы внедрять новшества в жизнь неандертальцев, нужно как-то войти в их "миф", получить право его менять: добавлять по своей воле новые сущности и отсекать лишнее.
Читал когда-то, что маленький ребенок сам по себе не может научиться целевому использованию предметов. Он начинает с имитации деятельности взрослых, будь то подметание пола или мытье посуды. Лишь с определенного возраста возникает осмысленное целеполагание - веником надо шаркать, чтоб сделать пол чистым, а не потому, что так поступают родители. В итоге в сознании закладывается образ некоего суперучителя, высшего авторитета. Коллективное же сознание (или подсознание?) творит из него… Ну, в общем, Бога Дарователя или Создателя мира, Первоучителя, Наделителя бытия смыслами. Наверное, без него не обходится ни одно культурно-информационное поле, просто у некоторых его заслоняют вторичные сущности духов и демонов. У лоуринов есть безымянный Творец, у местных неандертальцев - некто Амма. Впрочем, данное звукосочетание и здесь не является именем собственным. В мифе кроманьонцев я оказался очень близок демиургу - моя нечеловеческая сущность вроде бы соответствует Первозверю. А как подобраться к Амме неандертальцев? Проводник туда был - недоброй памяти Мгатилуш, но он давно мертв. Кто теперь? Онокл? М-м-м…"
По представлениям Семена, эта женщина являлась просто сумасшедшей. Безусловно, она обладает некими паранормальными способностями, но… Их проявления не вписываются в представления о мире (в миф!) человека начала XXI века, и сознание их отвергает. То, что удалось выпытать о ней у Хью, ясной картины не создало. "Кто еще есть из тех, с кем можно установить хоть какой-то мысленный контакт? Седой? Нужно попробовать…"
- Кто она? И что?
- Онокл.
- Слушай, а… - замялся Семен, - не из-за нее ли стекаются сюда ваши люди? Ведь это чужая земля, не ваша.
- Наша - где онокл.
- Но как они узнают, что она здесь?!
Недоуменное пожимание плечами - дескать, что тут узнавать-то?!
"Ладно, - смирился Семен, - будем считать, что имеет место телепатическая связь".
- Почему она не хочет говорить со мной? Не знаешь… Тогда объясни, почему вы не подпускаете ее к больным и раненым?
- Онокл нужна всем.
"Ага, уже лучше, - обрадовался было Семен. - Боятся, что она возьмет себе чужую болезнь или слабость и откинет копыта. Вообще-то, путем мощного самовнушения человек может сделать себя больным или даже увечным - стигматы появятся. Но больной от этого здоровым не станет. Методом гипноза можно устранить лишь симптомы, но от такой практики еще Фрейд отказался - Кашпировский этого, наверное, не знает. Но нога-то у меня тогда не просто перестала болеть - опухоль исчезла! Допустим, мне это только показалось, но сапог не обманешь - он стал свободно надеваться и сниматься. И эта история со шрамом…"
- Зачем она вам? В каком качестве нужна? Какова ее роль, функция, задача?
- Она меж светом и тьмой, меж верхом и низом.
"Замечательно! Только для нормального человека это - поэтическая метафора (или что?), а для неандертальцев - нечто вполне конкретное и реальное".
- Кажется, у нее вполне нормальное зрение, а ведет она себя как слепая. Почему? - задал глупейший вопрос Семен. И, разумеется, получил адекватный ответ:
- Онокл харип-по.
Слово, которое употребил Седой, однозначному переводу не поддавалось - что-то вроде "обладающая сверхзрением".
- И куда же она смотрит, если не на то, что вокруг нее?
- В глаза Аммы.
"Опять метафора, - пытался продраться сквозь смыслы чужого мифа Семен. - Пусть себе смотрит, конечно, только никакого Аммы в природе не существует".
- Ну, хорошо. Она находится между светом и тьмой, но, насколько я помню, это мое место - место бхалласа.
- Бхаллас отказался от нас, покинул нас.
- Гм… Но я же вроде как вернулся?
Следующие полчаса были, по сути, потрачены впустую. Седой - обычный неандертальский мужчина, не имеющий ни особого доступа, ни посвящения. Его знания - это вовсе и не знания, а, скорее, вера, причем иррациональная. В общем, на основании его ответов можно делать какие-то предположения, но нет ни малейшей возможности их проверить. Получается, бхаллас это как бы представительство верховного божества перед людьми, а онокл - наоборот. На самый главный вопрос ответа Семен вообще не получил: через кого (или каким образом) происходило поименование, то есть творение, сущностей бытия? Как (и кем?) творил Амма? Скорее всего, вопрос был просто неверно сформулирован. Да и то сказать: легкое ли дело?!
Семен осмотрелся по сторонам и затосковал: "Посреди зимнего леса дымят всеми щелями две уродливые полуземлянки. По истоптанному загаженному снегу бродят обмотанные шкурами низкорослые фигуры, мало похожие на людей. Им пришло время умирать, а они все мучаются. Я-то тут при чем?! А… вот при том: "бремя белого" на мне! Тяжкое оно и как бы бессмысленное - с точки зрения обывателя".
Он провентилировал легкие, чтобы, оказавшись внутри, не сразу вдохнуть воздух. Потом встал на четвереньки и полез в землянку.
Тускло светящийся взгляд из угла - из вороха вонючих обрывков шкур. Такое впечатление, что его тут давно ждут.
- Ну что, - поинтересовался Семен, кое-как пристраиваясь на чем-то вроде древесной трухи, - опять ни говорить, ни видеть меня не захочешь? Между прочим, сама просила, чтобы я сделал этих людей своими. Вот и пытаюсь, но путного ничего не получается. Приходят новые люди, и я не могу возиться с каждым, как с ребенком…
Семен говорил довольно долго, не столько полагаясь на смысл слов - он у неандертальцев весьма размытый, - сколько пытаясь вдавить в чужое сознание свою проблему: нужно заставить людей выйти за рамки традиционного мышления, преступить через извечную неизменность мира и начать его менять, приспосабливать под себя. В общем, творить новую неизменность, но шире, разнообразнее прежней. Наконец, он закруглился:
- В общем, не знаю, можешь ли ты мне помочь, но пока только мешаешь. Уцелевшие темаги тянутся к тебе, но здесь нет для них ни привычного жилья, ни еды. Несколько человек я бы еще как-то пристроил, но столько?!
Вместо ответа к нему потянулись тонкие жилистые короткопалые руки неандерталки. Семен понял, чего она хочет, придвинулся и склонил голову: "Это что же, груминг как у питекантропов?! Странно…"
Впрочем, на способ коммуникации пангиров данная процедура оказалась мало похожей - Онокл щупала его лицо и череп. Наверное, так поступают слепые, знакомясь с новым предметом. Семен терпеливо ждал, что последует дальше. И дождался: одна рука вцепилась в его шевелюру, а другая - в бороду. Затем послышался невнятный шепот, в котором, опять-таки, угадывались не слова, а обрывки смысла:
- Хочешь - не можешь, не можешь - хочешь, взять - отдать. Надо убрать, быть не надо, не бывает так…