Они с головой ушли в работу, какой еще, наверное, не видела эта пустынная планета. Алекс Батлер, присев на корточки, протирал колеса вездехода и думал о том, что они здесь все-таки не одни: где-то за горизонтом пробираются сейчас среди камней другие марсоходы - небольшие роботы, доставленные сюда с Земли и год, и два назад автоматическими межпланетными станциями...
* * *
Бур вонзился в рыжий грунт, пошел вниз, пробиваясь сквозь толщу нанесенных за бог знает сколько лет наслоений. "Арго" нужно было загрузить золотом снизу доверху, превратить в летающий золотой слиток - а для этого "консервной банке" предстояло совершить не один рейс из Сидонии до орбиты и обратно... если только там, в глубине, действительно находилась сплошная золотая целина, а не отдельные золотые островки...
Бур вернулся из разведки, и все вздохнули с облегчением: золото есть! Для верности произвели бурение еще в трех местах, по углам нанесенного на карту квадрата, - и вновь не обманулись в своих ожиданиях. Золотая подкладка простиралась под равниной, возможно, до самого Купола и Пирамиды, и ничто не мешало приступать к рытью котлована. И продолжить бурение в других местах, чтобы определить - хотя бы приблизительно - размеры золотого слоя.
Леопольд Каталински на пару с Флоренс вплотную занялись экскаватором, а Алекс Батлер вместе с пилотом модуля, погрузив в ровер бур и боксы с обслуживающей аппаратурой, направились к побережью древнего высохшего моря. Удалившись на пять километров от места посадки "консервной банки", они принялись бурить новую скважину.
Золото было и здесь, даже гораздо ближе к поверхности на глубине восьми метров. Равнина Сидонии оказалась поистине золотой равниной...
- Господи, да тут, похоже, жили сплошные Крезы, - пробормотал Свен Торнссон, разглядывая добытые из скважины образцы. - Может, вообще весь Марс был вовсе не красным, а золотым?
- Или сплошные Мидасы, - добавил Алекс Батлер. - Все, к чему прикасались, превращалось в золото. Пройдутся туда-сюда - а за ними золотые следы.
- Однако, изрядно же они здесь потоптались!
- И все-таки никакое золото их не спасло. - Ареолог задумчиво оглядел равнину, задержав взгляд на громаде Марсианского Сфинкса.
Торнссон показал на небо цвета пыльных роз и выгоревших подсолнухов:
- Оттуда долбануло?
- Скорее всего, да, оттуда, - кивнул Алекс Батлер. - И хорошо долбануло.
Пилот хмыкнул:
- "Звездные войны", последний эпизод...
- Войны не войны, а вот комета, астероиды или Другая планета - вполне возможно. Гипотез много, на любой вкус. Была бы машина времени, можно было бы проверить.
- Ну да, ну да, - покивал Свен Торнссон. - Угодить аккурат в тот момент, когда небесная глыба валится прямо тебе на голову.
- Гипотез много, - повторил ареолог, словно не слыша пилота. - В этом плане, например, очень интересен древнемексиканский миф о Ксипе Ксолотле, с которого живьем содрали кожу...
- Что за миф? - поинтересовался Торнссон, принимаясь укладывать образцы в пенал. - За что его так, беднягу? И при чем тут древняя Мексика? Где Мексика - и где Марс!
Алекс Батлер словно очнулся:
- Потом, Свен. Некогда истории рассказывать. Поехали.
Теперь уже пилот занял место водителя, а сидящий рядом Батлер по пути к очередной точке бурения продолжал думать о давнем мифе.
Одно из толкований этого мифа принадлежало их соотечественнику, инженеру-строителю Хью Харлестону. Ксипе Ксолотль был братом-близнецом хорошо известного могущественного бога Кетцалькоатля, принесшего, согласно мифу, в Мексику цивилизацию в начале нынешней эпохи жизни на Земле. Кетцалькоатля часто изображали в виде огненной пернатой змеи, и само его имя означало "покрытая перьями змея". В мифе говорилось о том, что с Кетцалькоатля и с его брата Ксипе Ксолотля содрали кожу - буквально "освежевали" их заживо. В те времена в Мексике и в самом деле сдирали кожу с людей, предназначенных в жертву богам; особенно отличались этим ацтеки - последний народ, который сохранил древние мифы до прихода конкистадоров - участников испанских грабительских завоевательных походов в Центральную и Южную Америку в конце пятнадцатого и в шестнадцатом веке, жестоко истреблявших и порабощавших местные племена.
Харлестон пояснял этот миф следующим образом: связанный с Кетцалькоатлем символизм указывает на освежеванную планету - близнеца Марса, то есть Землю, пострадавшую некогда от столкновения с кометой. Ксипе же Ксолотль, пострадавший близнец, - это сам Марс, тоже освежеванный красный бог Востока, "отступивший на новую позицию".
Алекс Батлер, углубившись в размышления, рассеянно глядел на стелющуюся под колеса ровера бурую каменистую равнину.
Несомненно, Марс когда-то был "освежеван", и с тех пор его северное полушарие в среднем на три километра ниже южного. Оно, судя по всему, в свое время получило серию сокрушительных ударов и в результате местами лишилось внешнего пласта своей коры. Южное полушарие тоже несло на себе многочисленные шрамы от разрушительной бомбардировки. Восточный край обширной, протянувшейся на тысячи километров возвышенности, названной поднятием Фарсида, явно был расколот какими-то катастрофическими силами. Среди хаотичного переплетения связанных между собой каньонов и впадин, получившего мрачное имя Лабиринт Ночи, поверхность Красной планеты распарывала чудовищная извилистая борозда, словно оставленная плугом какого-то зазвездного исполина, который прошагал здесь четыре с половиной тысячи километров и, подустав от такой работы, забрал плуг и удалился в свои за-звездные владения.
Этот оставленный неведомым плугом след назвали Долиной Маринера, в честь "Маринера-9" - первого космического аппарата землян, сфотографировавшего марсианскую борозду. Алекс Батлер знал наизусть, что глубина ее доходит до восьми километров, а максимальная ширина составляет шестьсот с лишним - не метров, а все тех же километров, больше, чем от Лос-Анджелеса до Сан-Франциско! Этот шрам на теле бога войны был гораздо глубже, шире и длиннее, чем такая же, как Ниагарский водопад, американская достопримечательность - Большой Каньон в штате Аризона.
Восточная оконечность грандиозной Долины Маринера поворачивала на север, к экватору, и переходила в совершенно сумбурную местность - истерзанный и развороченный ландшафт из массивных каменных глыб, долин и изломов, подобный одному из нижних кругов Ада, каким описал его в "Божественной комедии" Данте. Тут словно бы порезвился уже не один, а добрый десяток космических великанов...
Миф о Ксипе Ксолотле был искаженным, своеобразно преломленным чередой поколений воспоминанием о катастрофе - в этом Алекс Батлер не сомневался. О страшной катастрофе, случившейся с Марсом, с которого содрала кожу "огненная змея". Но какой реальный объект мог бы подойти под описание огненной крылатой змеи, мчащейся по небу?
Ответ тут был только один: на протяжении всей истории человечества и во всех цивилизациях именно такой образ порождался кометами - вечными небесными странницами, постоянно извергаемыми облаком Оорта, сферой, окружающей внешние пределы Солнечной системы. Эта сфера заключала в себе не сотни, не тысячи, не миллионы - миллиарды комет! Алекс Батлер еще с университетской юности помнил описание кометы Донати 1858 года, сделанное одним из очевидцев, - "самой великолепной кометы девятнадцатого века". "У нее была голова, как у змеи, ее тело возле центра изгибалось и извивалось, как гигантская красная змея, а ее хвост, сверкавший, как золотая чешуя, протянулся на сорок миллионов миль..."
Огненная змея впилась в краснокожего бога войны - и жизнь покинула его...
"Машина времени, - подумал Алекс Батлер. - Сколько нового мы узнали бы, если сумели бы реализовать фантазии Уэллса. Возможно, всю историю пришлось переписывать заново".
Ему вспомнилось чье-то замечательное выражение: "Если из истории убрать всю ложь, то это совсем не значит, что останется одна только правда. В результате может вообще ничего не остаться..."
Свен Торнссон вернул ареолога к действительности.
- Если и тут то же самое, - сказал пилот, остановив марсоход у нового места бурения, - то я, ей-богу, готов поверить в золотые дожди.
- А у меня есть еще одно предположение, - тут же включился Алекс Батлер. - Какие золотые дожди? Это Зевс прикинулся золотым дождиком, когда ему Данаю очень уж сильно захотелось. А я вот думаю, что местным алхимикам просто удалось добиться того, что не удалось нашим Парацельсам.
- Философский камень! - мгновенно сообразил Торнссон, выбираясь из марсохода. - Думаешь, они таки отыскали философский камень?
- Вот именно, - подтвердил ареолог. - И пустились во все тяжкие. Жаль, что подтвердить или опровергнуть это предположение нам вряд ли удастся. Как кто-то когда-то сказал: залез ночью в дом вор, ищет драгоценности. Нашарил на ощупь, но не знает в темноте - бриллианты это или простые стекляшки. Так и мы: может, предположение наше и верное, только мы не знаем, что оно верное.
- А если свет включить? - предложил пилот.
- В том-то и дело, что нет света. Авария в электросетях.
- Дождаться, когда солнце взойдет! - бодро гнул свое Торнссон, вытаскивая из ровера бур.
Алекс Батлер вздохнул:
- Нет там никакого солнца, Свен. Вечная темнота...
* * *
Работали до сумерек, забыв о времени и не обращая внимания на голод. Все были охвачены азартом, хотелось делать все как можно быстрее и сделать как можно больше. Однако Алекс Батлер время от времени поглядывал на темную громаду Сфинкса, предвкушая тот момент, когда они доберутся до золота и он возьмет ровер и отправится к древнему сооружению, очень похожему сверху на маску со слепыми глазами - маску с праздника Хэллоуин в земном городе Бостоне.
И лишь когда командир Эдвард Маклайн с орбиты самым категоричным образом приказал прекратить работы и устраиваться на отдых, участники Первой марсианской разогнули натруженные спины. Небо было уже не розово-желтым, а темно-лиловым, в нем сверкали Фобос и Деймос и скромная точка "Арго", а еще - мириады звезд, до которых никогда не суждено дотянуться человечеству. Да и зачем?.. Звезды были далеко, и с их, звездной, точки зрения, перелет с Земли на Марс - миллионы и миллионы километров! - был даже не шагом, не шажком, а так - чуть ли не ходьбой на месте в собственном доме...
В "консервную банку" возвращались, еле волоча ноги от усталости, - не помогала и пониженная сила тяжести, а с пустотой в желудках не смогли справиться даже хваленые энергетические батончики "Хуа!"" разработанные учеными из институтов и лабораторий Пентагона. Такой батончик был создан еще в девяностых годах как часть так называемого "рациона первого удара", призванного обеспечить высокую физическую и умственную работоспособность солдат и их хорошее самочувствие во время напряженных боевых операций. "Хуа!" - это отклик солдат, сокращение от "слышу, понял, признал"... Позади остались выемка, Уже полностью скрывшая оставленный в ней Леопольдом Каталински экскаватор, и высокий конус перемещенного с помощью транспортера грунта. В это время суток тут должен был царить как минимум семидесятиградусный холод, однако датчик показывал устойчивый плюс... И это продолжало оставаться необъяснимым. Впору было задуматься о вмешательстве каких-то сверхъестественных сил, но Алекс Батлер не верил в сверхъестественное, твердо усвоив древний тезис о том, что чудо - это явление, происходящее в соответствии с пока неизвестными нам законами природы. А где-то на уровне подсознания затаилась у него мысль о том, что эта невероятная аномалия, которая не лезла ни в какие ворота, каким-то образом связана с объектами Сидонии. Точнее, с одним из них - с Марсианским Сфинксом...
Когда до модуля оставалось десятка три шагов, Флоренс, шедшая первой и освещавшая путь фонарем на шлеме, вдруг остановилась и, подняв лицо к чужому небу, медленно, вполголоса, продекламировала:
Ни ненависти, ни любви
В пустых глазницах ночи,
Минервы мраморной укор:
Невидящие очи...
- Ну и дела, - пробурчал, чуть не наткнувшись ва нее, Леопольд Каталински. - Нанотехнологи, оказывается, временами сочиняют стихи.
- Да нет, это что-то знакомое, - возразил Алекс Батлер - Кто-то из старых, да, Фло?
Флоренс повернулась к нему:
- Не таких уж и старых. Это Роберт Фрост.
- Нанотехнологи, оказывается, временами читают Фроста, - вновь вставил Каталински. - Или ты из литературоведов в нанотехнологи подалась?
- Я, Лео, не на одних триллерах выросла и не только в телевизор пялилась, а еще и книжки читала. За старшей сестрой тянулась, она у меня умничка. Стараюсь, понимаешь ли, не быть узким специалистом.
- Ну-ну, - сказал Каталински. - Я тоже в школе что-то читал. Но никакого Фроста не знаю. Или не помню. Вот Шекспира знаю: Гамлет, Ромео, король Артур... Кто он, этот Фрост, - американец? Англичанин?
- Родился, по-моему, в Сан-Франциско, - ответила Флоренс. - Один из крупнейших поэтов двадцатого века, между прочим. А король у Шекспира не Артур, а Лир.
- Стихи не воспринимаю, - безапелляционно заявил Свен Торнссон. - Вот песни - другое дело.
Алекс Батлер оторвал взгляд от незнакомых звездных узоров:
- А я Фроста знаю. Насчет звездопада мне еще лет в двадцать понравилось. Что-то такое, точно уже не помню... Я шел под звездопадом, и на голову вполне могла свалиться звезда... Не помнишь, Фло?
- Помню, - ответила Флоренс и скромно добавила: - Не хотелось бы хвастаться, но у меня очень хорошая память. И не просто хорошая, а где-то даже ну очень хорошая. Во всяком случае, многие тексты могу пересказать почти дословно, а уж стихи...
- А ну-ка, ну-ка. - В голосе инженера-универсала прозвучала ирония. - Кому там на голову звезда упала?
- Сейчас, - сказала Флоренс. - Представлю себе вузкную страницу...
Она немного помолчала, и, когда Каталински, усмехнувшись, уже собрался разразиться чем-то ехидным, вновь начала декламировать:
Когда я, глядя под ноги, сутул,
Под звездопадом брел во тьме ночной,
Не мог я разве быть убит звездой?
Тут был известный риск - и я рискнул.
- Браво! - с восторгом воскликнул Алекс Батлер. - Флосси, ты просто молодец! Уникум! Во все экспедиции - только с тобой.
- А ты командира стихами не достала, пока мы в усыпальнице торчали? - поинтересовался присевший на корточки Свен Торнссон.
Флоренс сделала какое-то движение, но промолчала. Выражение ее лица за стеклом шлема нельзя было рассмотреть в быстро сгущавшейся темноте. Торнссон даже не подозревал о той зоне взаимного притяжения, в которой находились командир и на-нотехнолог, - голова его была забита схемами посадочного модуля.
- Какие стихи! - поспешно отреагировал на вопрос пилота Алекс Батлер. - Думаешь, было там время для стихов? Это же не в усыпальнице бока пролеживать.
Свен Торнссон медленно выпрямился во весь свой впушительный рост и, вероятно, был готов затеять Дискуссию, но его опередил Леопольд Каталински.
- Мы сегодня ужинать будем или нет? - ворчливо вопросил он. - И как насчет того, чтобы хорошо поспать перед работой? Не знаю, кто как, а я и есть хочу, и спать хочу. Экскаватор сам ковыряться в земле Не будет. А мы вместо ужина о звездах рассуждаем.
И вместо обеда, между прочим, тоже. Ночи - очи... Звездопад - камнепад... Лирика это все. Ах, звезды! Ах, светят! Фонари влюбленных! Ах, как хорошо взявшись за руки, гулять под звездами, как романтично... Ерунда! - Он рубанул рукой воздух, словно одним ударом невидимого меча хотел разделаться со всякой лирикой. - Что такое звезды? Раскаленные шары, обычные небесные лампочки - и нет в них никакой лирики-романтики. Спектральный класс такой-то, масса такая-то, температура такая-то. Точка. Ужин заменить никак не могут.
- Ого, - сказал Свен Торнссон. - Лео, да ты Цицерона за пояс запросто заткнешь.
А Флоренс вдруг звонко рассмеялась и, шагнув к инженеру, взяла его за руку:
- Буквально полминуты, Лео! Еще одно стихотворение - и ужин, а потом спать, и я, если захочешь, спою тебе колыбельную. Старую индейскую. Послушай несколько строк Уолта Уитмена, Лео, - уж больно подходит. Всего полминуты, послушай!
- Давай, - буркнул Каталински немного смягчившимся голосом. - Женщине отказывать грех... хотя лучше, когда женщина тебе не отказывает. Уитмен - знаю такого. Но учти, - он погрозил пальцем Флоренс, - только действительно полминуты, не больше. И ужин мне подашь в постель.
- Ого, - вновь встрял Свен Торнссон. - Я тоже хочу ужин в постель!
- Всем разнесу по постелям, - пообещала Флоренс. - И ночные горшки всем подставлю, если мы их дома не забыли. Слушайте, герои-аргонавты.
И вновь зазвучали под темным марсианским небом стихи земного поэта, еще одного земного поэта - великого соотечественника новых аргонавтов, который наверное, даже и предположить не мог, что рожденные им строки когда-то будут произнесены посреди бурой равнины, раскинувшейся в миллионах километров от Америки, от Земли...
Когда я слушал ученого астронома,
И он выводил предо мною целые столбцы мудрых цифр,
И показывал небесные карты, диаграммы для измерения звезд,
Я сидел в аудитории и слушал его, и все рукоплескали ему,
Но скоро - я и сам не пойму отчего - мне стало так нудно и скучно,
И как я был счастлив, когда выскользнул прочь
и в полном молчании зашагал одинокий
Среди влажной таинственной ночи
И взглядывал порою на звезды.
- Вот так, Лео, - сказал в наступившей тишине Алекс Батлер. - А ты говоришь - лампочки. Думай о возвышенном.
На этот раз Каталински ворчать не стал.
- Что ж, неплохо, - произнес он вполне нормальным голосом. - Пожалуй, против Уитмена ничего не имею. Надеюсь, наш поэтический вечер закончился, и теперь бы - поужинать. - Каталински оставался верен себе.
Флоренс уже начала подниматься по трапу к люку модуля, когда шедший следом за Алексом Батлером Торнссон с легким вздохом сказал:
- Золото добывать - это, конечно, хорошо. Но хотелось бы и вон там хоть чуть-чуть побродить. - Он кивнул в сторону почти черной в сумерках громады сфинкса. - Посмотреть, потрогать своими руками.
- Фома неверующий! - фыркнул замыкающий Маленький отряд Каталински. - Потрогать, видите Ла1 ему надо, кусочек на память отколупнуть...
- Потрогаешь, Свен, непременно потрогаешь, заверил пилота ареолог. - Закончится погрузка и будет тебе экскурсия. И уважаемому Леопольду тоже.
Алекс Батлер повернул голову к Сфинксу - и в этот момент сумрак над этим исполином расцветила багровые сполохи. Непонятные беззвучные вспышки, подобные зарницам, следовали одна за другой, с разными интервалами, словно где-то наверху, на поверхности каменного лика, беспорядочно мигал гигантский фонарь.
- Что это? Маяк? - сдавленно произнес застывший у трапа Леопольд Каталински.