- Смотри, чтоб у тебя не отвалилась, - прохрипел Пэли. - Сначала она меня побаивалась и старалась держаться подальше. Но потом я ей понравился. Можно так сказать. Да и запах мой перестал ей быть противен. Я знал, что он ей обязательно понравится. А кому, скажите, он не нравился? Женщины этих Неправильных не в силах сказать "нет", стоит им только хоть чуть-чуть к нему принюхаться. У нас, у Пэли, этот дар в крови!
Дина рассмеялась:
- Ну когда ты перестанешь хвастать, как бык на ярмарке? Совсем обезумел!
Пэли нахмурился.
- Я, кажется, уже говорил тебе, чтобы ты никогда не называла меня чокнутым. Говорил? - и он хлестнул ее по щеке. Она отпрянула назад и ударилась о стенку, держась за лицо и крича:
- Ты, старая, вонючая обезьяна, ты ударил меня, дочь людей, ботинки которых ты недостоин лизать! Ты посмел меня ударить!
- Да, и ты разве не рада, что я это сделал? - умиротворенным тоном промычал Пэли и положил руку на спящую девушку.
- Ух, какая плотная. И ничего не отвисает.
- Зверюга! - вскричала Дина. - Пользуешься беззащитностью девчонки.
Она как кошка прыгнула на него, выставив вперед когти.
Хрипло засмеявшись, он схватил ее руки за запястья и так скрутил, что она упала на колени и вынуждена была сцепить зубы, чтобы не закричать от боли. Гамми хихикнула и протянула Старику бутылку. Чтобы взять ее, ему пришлось отпустить Дину. Она поднялась, и все трое, как будто ничего не случилось, уселись за столом и начали пить.
Где-то на заре гортанный звериный рев разбудил девушку. Она открыла глаза, но смогла различить только какие-то три фигуры, так как все плыло у нее перед глазами. Она протянула руку за очками, но не нашла их.
Старик, чей рев разбудил ее, взревел снова.
- Говорю тебе, Дина, еще раз говорю, не смейся над Стариком, не смейся над Стариком. Скажу тебе еще раз - не смейся над Стариком!
Его невероятный бас просто завывал от ярости.
- Твои мозги набиты соломой, что ли? Я привожу тебе одно за другим доказательства, а ты все сидишь на своих яйцах, как глупая квочка, и согласна скорее разбить их, чем понять, что ты их уже высидела. Я, Пэли - Старик Пэли, - могу доказать то, что я сказал, а я сказал, что я - Настоящий!
Он неожиданно, рывком вытянул свою руку через стол по направлению Дины.
- Пощупай кости моей руки! Вот эти две кости не прямые и тонкие, как у вас, Ненастоящих! У меня они толстые, как флагштоки, и они изогнуты, как спины двух котов, готовых подраться за рыбью голову на куче. Они устроены так, что служат по-настоящему крепкими опорами моим мускулам, которые толще, чем у Ненастоящих. Ну-ка, давай, попробуй. И посмотри на мои надбровья. Они такие же, как и у очков, которые носит эта девушка.
И пощупай форму моего черепа. Это не мяч, как у вас, а буханка хлеба.
- Ископаемого хлеба! - подразнила его Дина. - Твердого как камень, куда ни ткни.
Старик совсем взъерепенился.
- Пощупай кости у меня на затылке, если у тебя достаточно силы для того, чтобы подавить мои мышцы. Они наклонены вперед, а не…
- О, я и без этого знаю, что ты - обезьяна. Ты не можешь запрокинуть голову, чтобы посмотреть, что падает тебе на башку - птичий помет или просто капля дождя, не сломав себе при этом спину.
- Что? Обезьяна? Черт побери! Я, я - настоящий человек! Взгляни на мою ногу! Она совсем не такая, как у Ненастоящих!
- Вот поэтому ты, Гамми и все ваше отродье ковыляете, как шимпанзе.
- Смейся, смейся.
- А я и смеюсь! Только потому что ты - ошибка природы, чудище, кости которого еще в материнском чреве стали расти совсем не туда, куда положено. Ты же выдумал для себя фантастический миф, будто бы ты происходишь от неандертальцев!
- Неандертальцев… - прошептала Дороти Сингер. Стены закружились перед ее глазами.
- И все эти бредни о потерянной шляпе Старого Короля, - продолжала Дина, - и о том, что, если тебе удастся ее найти, ты сумеешь снять проклятие, из-за которого вы, так называемые неандертальцы, обречены прозябать на черных дворах, среди отбросов…
- Нарываешься! - заорал Пэли во всю мощь своих легких. - Нарываешься, паршивка, чтобы я опять отколотил тебя.
- Она этого только и хочет, - пробормотала Гамми. - Давай. Отлупи-ка ее хорошенько. Хватит ей насмехаться. И эту милашку пора уже будить.
- У этой красавицы будет такое пробуждение, какого еще никогда не было. Вот только Старик положит на нее свои ручки… - пробурчал Пэли. - Приятель в Небе, скажи, ведь она не просто так встретилась со мной и очутилась в этом доме? Клянусь своим запахом, она не сможет от меня отцепиться. Гамми, послушай, может быть, она родит мне ребенка? У нас здесь нет детей уже лет десять. Мне как-то недостает моих ребят. Ты подарила мне шестерых, которые были Настоящими, хотя я не совсем уверен в Джимми. Он был так сильно похож на О’Брайена. А теперь ты высохла, стала такой же бесплодной, какой всегда была Дина, но ты еще в состоянии растить детей. Хотела бы ты воспитать ребеночка от этой студенточки?
Гамми хмыкнула и глотнула пива из щербатого кофейника. Отрыгнув, она пробормотала:
- Не знаю. Ты сошел с ума больше, чем я всегда думала. Неужели ты думаешь, что эта четырехглазая крошка захочет что-нибудь иметь от тебя? И даже если она спятит с ума и пойдет на это, что за жизнь ждет ее отродье? Расти в канаве? Иметь старых, уродливых папочку и мамочку? Вырасти таким безобразным, что никто никогда не захочет иметь с ним дело? Он будет таким вонючим, что все кобели будут кусать его!
Она неожиданно разрыдалась.
- И не только неандертальцам приходится жить на свалках. Многим калекам, больным, дурным или убогим приходится жить здесь. И они становятся такими же неандертальцами, как и мы, Настоящие. Никакой разницы. Никакой разницы! Мы все - уроды, потерявшие надежду, заживо гнием здесь. Мы все неандер…
Старик ударил кулаком по столу.
- Не произноси при мне этого слова. Я, Пэли, Я - Настоящий, а все Ненастоящие называются Г’Яга. И чтоб я больше никогда не слыхал этого ненавистного слова! Оно обозначает не человека, а что-то вроде высокоразвитой гориллы!
- Да взгляни на себя в зеркало! - взвизгнула Дина.
Беседа и дальше продолжалась в таком же причудливом и жутком духе, но Дороти закрыла глаза и снова уснула.
Проснулась Дороти довольно поздно. Она села, нашла очки на маленьком столике, надела их и стала осматриваться.
Она находилась в лачуге, сооруженной из всякой всячины и обрезков досок. В ней были две комнаты, каждая около десяти квадратных метров. В углу одной из комнат стояла большая керосиновая плита. В небольшой кастрюльке с длинной ручкой варился бекон. От жара, исходившего из плиты, лоб ее и стекла очков запотели.
Вытерев их платком, она осмотрела мебель. В основном все было таким, как она и ожидала, но три предмета удивили ее. Этажерка, фотография на стене и птичья клетка.
Этажерка была высокая и узкая, из какого-то темного дерева и вся исцарапанная. Она была заполнена комиксами, научно-популярными журналами и брошюрами, некоторым из которых было по меньшей мере лет двадцать. Было здесь и несколько книг, оторванные обложки и грязные корешки которых свидетельствовали, что они были подобраны в урнах для мусора. Выли здесь "Копи царя Соломона"’ Хаггарда, первый том "Очерков истории" Уэллса, берроузовские "Тарзан среди обезьян" и "Внутри Земли", а также "До Адама" Джека Лондона.
Фотография в рамке на стене изображала женщину, очень похожую на Дину. Снимок был сделан примерно в 1890 году, судя по коричневому оттенку бумаги и характерной структуре. Со снимка смотрела красивая женщина аристократической внешности примерно лет тридцати пяти в бархатном платье со стоячим воротничком и высоким бюстом.
Волосы ее были гладко зачесаны назад и собраны в тугой узел на самой макушке. Грудь украшало бриллиантовое ожерелье.
Но самым странным предметом была клетка для попугая, стоявшая на высокой подставке, прибитой гвоздями к полу. Клетка была пустой, однако на дверце ее висел длинный узкий велосипедный замок.
Размышления Дороти были прерваны окликами женщин, колдовавших у плиты.
- Доброе утро, мисс Сингер, - сказала Дина. - Как вы себя чувствуете?
- Будто какой-то индеец оглушил меня топором, - усмехнулась Дороти. - У меня во рту все горит. У вас найдется глоток воды?
Дина вынула из холодильника кувшин и наполнила жестяную кружку.
- Водопровода у нас нет. Нам приходится таскать воду с бензоколонки в ведрах.
Дороти подозрительно посмотрела на воду, однако, закрыв глаза, выпила.
- Меня мутит, - произнесла она. - Извините меня.
- Я проведу вас в уборную, - предложила Дина и, обхватив девушку за плечи, с удивительной силой приподняла.
- Я уверена, что на воздухе, - еле слышно произнесла Дороти, - мне будет лучше.
- О, я понимаю, - кивнула Дина. - Это от запаха рыбы, дешевых духов Гамми, пота Старика, пива. Я уже забыла, как это когда-то действовало и на меня. Но на дворе, должна тебе сказать, ничуть не лучше.
Дороти ничего не ответила, но выйдя за дверь, слегка застонала:
- О… о… о!
- Да, я понимаю, - согласилась Дина. - Это ужасно, но от этого не умирают.
Через десять минут Дина и бледная, шатающаяся Дороти вышли из полуразвалившейся уборной. Они вернулись в лачугу, но по дороге Дороти заметила, что Элкинс валяется лицом вверх на сиденье в кабине грузовика. Голова его свешивалась с сиденья, и мухи жужжали вокруг его открытого рта.
- Это ужасно, - передернула плечами Дина. - Он очень рассердится, когда проснется и увидит, где находится. Он такой представительный мужчина.
- Пусть отсыпается, - кивнула Дороти. Она вошла в лачугу, и еще через несколько секунд в комнату ввалился Пэли, предваряемый волной запахов, смеси прокисшего пива и очень специфического пота.
- Как себя чувствуешь, малышка? - промычал он низким голосом. Голос казался настолько низким, что у Дороти зашевелились волосы на затылке.
- Плохо. Я хочу домой.
- Конечно. Только похмелись на дорогу.
Он протянул ей наполовину пустую бутылку виски. Дороти с отвращением сделала большой глоток и тут же запила холодной водой. Почти сразу же ей стало лучше, и она уже с большей готовностью сделала еще один глоток. Затем вымыла лицо водой из чашки и в третий раз глотнула виски.
- Кажется, теперь я могу пойти с вами, - сказала она. - Вот только завтракать не хочется.
- Я уже поел, - объяснил Пэли. - Так что можем идти. Часы на бензоколонке показывают десять тридцать. Мою территорию уже, наверное, обчистили. Всегда есть охотники попастись на ней, считая, что я остался дома. Но могу поспорить, что они наложат в штаны, как только увидят мою тень, потому что боятся Старика. Они знают, что он может поймать их и выпустить из них кишки, да еще переломать все ребра одной своей здоровенной рукой!
Хрипло рассмеявшись, словно трель в глубокой подземной пещере, он открыл холодильник и вытащил еще одну бутылку пива.
- Мне нужна еще одна для начала, не считая того, что еще надо дать этой чертовой упрямой старухе Фордиане.
Выйдя во двор, они увидели, как Элкинс, спотыкаясь, бредет к уборной и как он растянулся во весь рост, едва открыв дверь этого заведения. Он неподвижно замер на полу уборной, наружу торчали только ноги. Дороти забеспокоилась и хотела было пойти к нему, но Старик покачал головой:
- Он парень сильный. Он сам о себе позаботится. Нам же нужно завести Фордиану и трогаться в путь.
Фордиана оказалась обшарпанным, наполовину проржавевшим грузовиком - "пикапом". Она стояла прямо перед окном спальни Пэли, чтобы он ночью в любую секунду мог удостовериться, что никто не угнал машину и не разворовывает с нее детали.
Старик выпил три четверти бутылки в четыре могучих глотка, затем отвинтил крышку радиатора и остаток пива вылил в горловину.
- Она знает, что, кроме меня, ее никто не будет угощать пивом. Поэтому стоит кому-то из вечно шатающихся здесь бродяг попытаться украсть ее, как она начинает хрипеть, кашлять, и все это происходит до тех пор, пока я не просыпаюсь и не задаю отличной трепки хулиганам. Она женщина. С ней надо обходиться тонко.
Он опорожнил бутылку до последней капли и закричал:
- Вот так! Теперь только попробуй не заведись. Я не пожалел для тебя пива, которое мог бы сам выпить. Только попробуй, и я выбью из тебя дурь кувалдой!
Дороти молча залезла на сиденье рядом с Пэли. Завыл стартер, затрещал двигатель.
- Ктонеработает, томунеположенопиво! - взревел Старик.
Раздались хлопки, грохот, серия громких выхлопов, с лязгом переключились скорости. Пэли с торжеством обнажил чудовищные зубы, и "пикап" запрыгал по булыжникам.
- Старик знает, как обращаться с этими девками, будь они из мяса или же из жести, двуногие, четырехногие или колесные. Пиво, любовь и хороший шлепок по выхлопной трубе - этого им вполне достаточно. Я такой уродливый, что сначала у них желудок выворачивается наизнанку. Но стоит им только унюхать запах, столь непривычный в этом мире, и они готовенькие, они уже мои и на все готовы. Так было испокон веков между нами, мужчинами Пэли и бабами Г’Яга. Вот почему их мужики боятся нас, и вот почему мы накликали на свою голову столько бед.
Дороти молчала, и Пэли тоже притих, как только грузовик выехал со свалки и свернул на федеральную дорогу номер двадцать четыре. Пэли, казалось, весь съежился, стараясь ехать так, чтобы не вызвать малейших подозрений. В течение трех минут он покрыл расстояние от лачуги до городских окраин, однако все это время ему приходилось утирать свою потную ладонь о синюю спецовку.
Тем не менее теперь он не пытался ругаться, чтобы снять напряжение. Совсем наоборот. Он напевал себе под нос какую-то неразличимую мелодию.
Расслабился он только тогда, когда углубился на добрых километра полтора в городок Онабак и свернул с основной дороги в переулок.
- Ну и пытка. Я ее терплю много лет, с тех пор как мне исполнилось восемнадцать. Сегодня, похоже, даже хуже, чем обычно. Наверное, потому что вы со мною. Мужчинам Г’Яга очень не нравится, когда они видят меня в обществе одной из их женщин, особенно с такой милашкой.
Он неожиданно улыбнулся и разразился песней о фиалках и розах. Он пел и другие песни, причем от некоторых Дороти краснела, хотя в то же время похихикивала. Когда они выезжали из очередного переулка, прямо посредине фразы он на минуту умолкал и возобновлял пение, только когда пересекал улицу и въезжая в следующий переулок.
Выехав на крутой речной берег, Старик сбавил скорость. Теперь "пикап" едва полз, а маленькие глазки Пэли просматривали кучи мусора и урны для отходов на задних дворах домов. Вскоре он остановил машину и вылез, чтобы осмотреть находку.
- Дружище в Небе! Вот это начало! Смотри-ка! Целая груда бутылок из-под пива и кока-колы, ведь их можно сдать. И к тому же несколько старых колосников от угольной топки. Выходите, Дороти, если хотите понять, как мы, старьевщики, добываем себе на пропитание. Поройтесь и попотейте, тогда узнаете. И если вам попадется любая шляпа или шапка, обязательно скажите мне.
Дороти улыбнулась. Однако, как только вылезла из кабины, на ее личике появилась гримаса отвращения.
- В чем дело, крошка?
- Голова болит.
- Это от солнца. Вот так мы и трудимся. Кузов разделен на пять секций. Вот эта - для железа и дерева. Вот эта - для бумаг. Эта - для картона. За картон платят лучше всего. Эта - для тряпья. Эта - для бутылок, которые можно сдать. Если найдете какую-нибудь интересную книжку или журнал - бросьте на сиденье. Взгляну, стоит ли сохранить ее или бросить в секцию для старой бумаги.
Немного поработав на этом месте, они поехали дальше. Кварталом ниже они остановились около еще одной кучи мусора, рядом с которой стояла тонкая, как осенний лист, женщина, вся высохшая и сморщенная. Она начала объяснять, что она вдова, что муж ее уже пятнадцать лет как умер, но только сегодня она наконец решилась избавиться от его коллекции юридических книг и черновиков. Все это аккуратно сложено в картонные ящики, чтобы было удобнее выносить. Это легко даже для бедного однорукого мужчины и его юной дочери.
Старик снял шляпу и поклонился.
- Конечно, мэм, моя дочь и я сам бесконечно рады помочь вам убрать дом.
- Ваша дочь? - проскрипела старуха.
- Она не очень на меня похожа, мэм, - кивнул Пэли. - И неудивительно. Это моя приемная дочь, бедняжка, она осиротела, когда еще писала в пеленки. Ее отцом был мой лучший друг. Он умер, спасая мою жизнь, и когда умирал, лежа у меня на груди, он молил меня позаботиться о крошке так, будто это моя собственная дочь. И я сдержал слово, данное умирающему другу, мэм. Это был очень хороший человек, да упокоится его душа в мире. И пусть я всего лишь бедный старьевщик, мэм, но я стараюсь, как могу, чтобы воспитать ее скромной, богобоязненной и послушной девушкой.
Дороти пришлось забежать за другую сторону грузовика, где она прикрыла рот ладонью и буквально корчилась от приступа смеха. Когда она овладела собой, старая леди говорила Пэли, что она покажет, где лежат книги. Затем она прошла вперед и стала карабкаться на крыльцо.
Однако Старик, вместо того чтобы последовать за ней через двор, остановился у забора, отделявшего двор от переулка. Он повернулся, и Дороти прочла отчаяние в его глазах.
- В чем дело? - спросила она. - Почему вы остановились и вспотели? И трясетесь? И так побледнели?
- Если я скажу, вы будете смеяться. А я не хочу, чтобы надо мной кто-нибудь смеялся.
- Скажите. Я не буду смеяться.
Он закрыл глаза и стал бормотать:
- Я не обращаю внимания, я не обращаю внимания. Все будет хорошо.
Открыв глаза, он встряхнулся, как собака, выйдя из воды.
- Я могу. У меня хватит духу. Я лишусь множества пива и денег, если не решусь и не заберу эти книги. Приятель в Небе, дай мне стойкость козла и нервы палача. Ты ведь знаешь, что я не трус. Это проклятье, которое наложили на меня Ненастоящие. Ну, давай. Вперед! Смело!
Сделав глубокий вдох, он шагнул через калитку. Опустив голову, не отрывая глаз от травы под ногами, он проковылял к двери в подвал, где его уже дожидалась старая женщина.
В четырех шагах от входа в подвал Пэли снова остановился: из-за угла дома к нему бросился маленький черный спаниель и принялся на него лаять.
Старик неожиданно свесил голову набок, скосил глаза и умышленно чихнул.
Спаниель, заливаясь лаем, отскочил за угол, и Пэли начал спускаться по лестнице в прохладный полумрак подвала, бормоча себе под нос: "Эти проклятые собаки не любят косого взгляда".
Когда он погрузил все книги в кузов, он приподнял шляпу и отвесил поклон.
- Мэм, моя дочь и я благодарим вас от всей глубины наших бедных, но чистых сердец за то сокровище, которым вы нас одарили. И если у вас появится еще что-нибудь, от чего вы захотите избавиться, то, пожалуйста, помните, что мы бываем каждую пятницу в этом переулке во второй половине дня. При условии, что не будет дождя, когда Старый Дружище в Небе оплакивает нас, простых смертных, за нашу глупость.
Затем он нахлобучил шляпу и вместе с Дороти залез в кабину.