Она тщательно приготовила себе обед, но ела мало, размышляя, как он сидит в темноте, дожидаясь утра. Они даже не попрощались. А ведь она могла бы немного пошутить, предостерегая его держаться подальше от высоких деревьев, или он мог бы поблагодарить ее за все, что она для него сделала, но вместо этого она просто выгнала его, и он спокойно ушел. Он чужой, подумала она, и пути его чужды ей. И все же, когда они были вместе в постели и он дотрагивался до нее и втягивал ее тело на себя…
Ночь тянулась, бесконечная и длинная. Она лежала, сжавшись, на постели, которую они так недавно делили вместе, слушая бормотание ночного дождя, стучавшего по широким синим листьям, заменившим хижине крышу, и впервые с тех пор, как она очутилась в джунглях, она почувствовала боль одиночества. До этой минуты она не подозревала, как много значила для нее причудливая пародия на семейную жизнь, которую они разыгрывали здесь с чаурогом, и которая теперь кончилась, и она снова была одна, и даже более одинока, чем прежде. А он был где-то снаружи и сидел в темноте, не спавший и не укрытый от дождя.
Я влюбилась в чужака, сказала она себе с удивлением. Я влюбилась в чешуйчатую тварь, не сказавшую мне ни одного нежного слова, не задававшую никаких вопросов, и ушедшую, не сказав ни слова, ни спасибо, ни до свидания. Она лежала, бодрствуя, несколько часов, напряженное тело ныло от долгой дневной ходьбы. Она подтянула колени к груди и долго лежала так, а затем просунула руку между бедер и терла там до тех пор, пока не наступил миг оргазма; она задохнулась, издав чуть слышный стон, и погрузилась в сон.
7
Утром она проснулась, проверила ловушки и собрала завтрак, а потом бродила по всем знакомым тропам возле хижины. Никаких признаков, указывавших на присутствие чаурога, она не заметила.
К середине дня ее настроение немного улучшилось, а в полдень она уже снова радовалась жизни, но к наступлению ночи, когда подошло время обедать в одиночестве, она ощутила, как вновь подступает хандра. Но она терпела. Она поиграла немного кубиками, которые принесла для него из дому, и в конце концов, уснула, а следующий день прошел уже лучше, и следующий тоже. И так шли дни…
Постепенно жизнь Тесме возвращалась в свое русло. Больше она не встречала чаурога, и он стал мало-помалу ускользать из ее сознания. Дни шли, складывались в недели одиночества, вновь даря радость отшельничества, или это ей казалось? - Но иной раз ее пронизывали резкие и болезненные воспоминания о нем: при виде билантона в зарослях, или обломанной ветки, или громварка, сидящего у воды, и тогда она понимала, что все еще тоскует по нему. Она бродила по джунглям, описывая все расширяющиеся круги вокруг хижины, не вполне понимая зачем, пока, наконец, не призналась себе, что ищет его.
Она искала его больше трех месяцев.
Однажды она заметила признаки поселения на юго-востоке: расчищенные, виднеющиеся вдали две или три вершины холмов, и направилась прямо в ту сторону, перебравшись через большую, не известную ей раньше, реку, где за чащей болотных деревьев оказалась недавно основанная ферма.
Притаившись у начала поля, Тесме увидела чаурога - это был Висмаан, она была уверена в этом, - удобрявшего поле богатым черным перегноем. Страх вдруг сжал душу, заставив задрожать. А если это другой чаурог? Нет-нет, она была убеждена, что это он. Она даже убедила себя, будто замечает небольшую хромоту. Она быстро пригнулась, опасаясь показаться ему. Что она скажет? Почему забралась так далеко в его поисках после того, как прогнала его? Она двинулась к зарослям кустарника и уже совсем было подошла к нему, но потом собралась с духом и окликнула его по имени.
Он замер и огляделся вокруг.
- Висмаан? Я здесь, это я - Тесме.
Щеки ее пылали, сердце бешено стучало. На одно мрачное мгновение она решила, что это чужак, незнакомый чаурог, и извинения были уже готовы сорваться с ее губ. Но стоило ему шагнуть к ней, как она поняла, что не ошиблась.
- Я заметила расчищенную долину, и подумала, что это, должно быть, твоя ферма, - сказала она, выходя из-под свешивающихся до самой земли ветвей. - Ну, как ты живешь, Висмаан?
- Отлично. А ты?
Она передернула плечами.
- Как обычно. Но ты тут сотворил удивительное… всего-то несколько месяцев, а смотри сколько сделано!
- Да, - кивнул он, - мы здорово потрудились.
- Мы?
- Мы с подругой. Идем, я вас познакомлю и покажу тебе, чего мы достигли.
Его спокойные слова околдовали ее. Возможно, он хотел заменить ими то негодование или обиду за то, что она выгнала его? Возможно, он мстил так, обуздывая свою злость? Но скорее всего, подумала она, он не испытывает обиды и не собирается мстить. И взгляд его на все происшедшее между ними, вероятно, совсем не такой, как у нее. Не забывай, нельзя забывать, что он чужак, сказала она себе.
Она поднялась за ним по невысокому склону, перепрыгнув через дренажную канаву, обошла небольшое поле, явно недавно засеянное.
На вершине холма, полускрытый буйно разросшимся огородом, стоял дом, из обтесанных бревен сиджайлы, не очень-то отличавшийся от ее хижины, но побольше и как-то более угловатый. Отсюда было видно всю ферму, занимавшую три склона невысокого холма. Тесме поразилась, как много он успел - казалось невозможным расчистить все это, поставить дом, подготовить поле к посеву и даже начать сеять, и все за несколько месяцев. Она помнила, что чауроги не спят, но разве им не требуется отдых?
- Турном! - позвал Висмаан. - У нас гостья, Турном.
Тесме заставила себя оставаться спокойной. Лишь теперь она поняла, что пришла взглянуть на чаурога потому, что больше не хотела жить одна, потому что где-то в глубине ее таилась полуосознанная прихоть помочь ему устроить ферму и разделить с ним жизнь так же, как делила постель, связать себя с ним по-настоящему. На мгновение она даже представила себе возможность помечтать, как они с ним веселятся где-нибудь на празднике или в Дэлорне, на встрече с его соплеменниками. Все это глупо, она понимала, но с упорным безумием верила в такую возможность до тех пор, пока он не сказал про свою подругу. Теперь она с трудом заставила себя держаться спокойно и приветливо.
Из дома вышел чаурог, почти такой же высокий, как Висмаан, с такими же блестящими чешуйками и змеящимися волосами. Между ними было только одно различие, но существенное: второго чаурога украшали свисающие цилиндрические груди, с десяток или больше, каждая с темно-зеленым соском.
Тесме вздрогнула. Висмаан говорил ей, что чауроги млекопитающие, и доказательство этого было сейчас невозможно опровергнуть, хотя на ее взгляд, груди не столько подчеркивали ее принадлежность к млекопитающим, сколько заставляли казаться таинственным и непостижимым гибридом. С глубокой неловкостью Тесме смотрела то на одного, то на другого чужака.
- Это та женщина, о которой я рассказывал тебе, - сказал Висмаан. - Она нашла меня, когда я сломал ногу. Тесме, это моя подруга Турном.
- Добро пожаловать, - торжественно объявила женщина-чаурог.
Тесме пробормотала что-то о работе, которой им еще следует заняться на ферме. Она хотела лишь одного сейчас - бежать, но у нее не было такой возможности: она зашла навестить соседей по джунглям, и те хотели показать ей все подробно.
Висмаан пригласил ее зайти в дом. А что дальше? Чашка чаю, стакан вина, немного токки и жареный минтанс? Вряд ли внутри дома есть что-нибудь, кроме стола, немногочисленной посуды.
Войдя, Тесме поняла, что не ошиблась, только вдобавок ко всему предвиденному в дальнем углу на трехногом табурете стоял любопытный плетеный ящик с высокими стенками, Взглянув на него, Тесме тут же отвела взгляд, машинально подумав почему-то, что не стоит особо любопытствовать, но Висмаан взял ее под локоть и предложил:
- Подойди. Взгляни.
Она шагнула вперед.
Это был инкубатор. В гнездышках из мха лежало десять или девять кожистых круглых яиц, ярко-зеленых, с большими овальными пятнами.
- Наш первенец появится меньше чем через месяц, - похвалился Висмаан.
У Тесме закружилась голова. Почему-то именно это откровение подлинной чуждости иномирян ошеломило ее, как ничто другое: ни холодный взгляд немигающих глаз, ни змеящиеся волосы, ни прикосновение чешуи к ее обнаженным бедрам, ни внезапное поражающее проникновение его члена в ее лоно. Яйца! Детеныши! А в груди Турном уже копится молоко, чтобы кормить их. Тесме как наяву увидела десяток маленьких ящериц, вцепившихся в бесчисленные груди, и ужас захлестнул ее. Один миг она стояла неподвижно, даже не дыша, а затем выскочила из дома и бросилась вниз по холму через дренажные канавы и маленькое поле, с запозданием осознав, что поле засеяно…
8
Она не знала, сколько прошло времени, пока Висмаан не появился у ее двери. Время тянулось расплывчатым потоком еды, сна и слез; возможно, прошел день, возможно два, неделя, прежде чем затем появился он, заполнив головой и плечами вход в хижину, и позвал ее по имени.
- Чего ты хочешь? - спросила она, не двигаясь.
- Поговорить. Я хочу сказать тебе кое-что. Почему ты сбежала так внезапно?
- Разве дело в этом?
Он наклонился к ней. Рука его легонько легла на ее плечо:
- Тесме, я в долгу перед тобой.
- За что?
- Когда я ушел отсюда, я не поблагодарил тебя за все, что ты для меня сделала. Мы с Турном долго обсуждали, из-за чего ты убежала, и она утверждает, что ты рассержена на меня. Но я не понимаю, почему. Мы с ней перебрали все возможные причины, и лишь в конце она спросила, поблагодарил ли я тебя за помощь. Но я не знал, что это нужно сделать. И я пошел к тебе. Прости мою грубость, Тесме, мое неведение.
- Хорошо, я тебя простила, - сказала она приглушенно. - Теперь ты уйдешь?
- Посмотри на меня, Тесме.
- Лучше не буду.
- Пожалуйста. - Он потянул ее за плечо.
Она угрюмо обернулась к нему.
- У тебя влажные глаза, - сказал он.
- Иногда они меня не слушаются.
- Ты все еще сердишься? Почему? Я прошу тебя понять, что я не невежлив, чауроги не выражают благодарность так, как люди. Но позволь мне это сделать. Я верю, что ты спасла мне жизнь. Ты очень добрая. Я всегда буду помнить, что ты сделала для меня, пока я был беспомощен. Плохо, что я не сказал тебе этого раньше.
- И плохо, что я тебя выгнала, - пробормотала она низким голосом. - Только не проси объяснить, почему я так сделала. Все очень запутано. Я прощу тебе то, что ты не поблагодарил меня, если ты простишь меня за то, что я тебя прогнала.
- Мне не за что тебя прощать. Моя нога зажила, и настало время, как ты и подсказала, и я пошел своей дорогой. Я нашел землю для фермы.
- И это было совсем не трудно, так?
- Да, конечно.
Она поднялась на ноги и встала к нему лицом.
- Висмаан, почему ты занимался со мной сексом?
- Потому что ты, кажется, хотела этого.
- И только?
- Ты была несчастлива и не могла уснуть в одиночестве. Я надеялся, что это успокоит тебя, и пытался по-дружески помочь из сострадания.
- Ах, вот как…
- Я верил, что доставляю тебе удовольствие, - заметил он.
- Да. Да. Это доставляло мне удовольствие. Но ведь ты не хотел меня?
Его язык замелькал так, что она решила, будто это соответствует человеческому удивлению.
- Нет, - ответил он. - Ты - человек. Как же я могу испытывать желание к человеку? Мы разные, Тесме. На Маджипуре нас зовут чужаками, но для меня чужак ты, разве не так?
- Я полагаю, так.
- Но я хотел помочь тебе. Я желал тебе счастья. В этом смысле я желал тебя. Понимаешь? И я навсегда останусь твоим другом. Я надеюсь, ты навестишь и разделишь щедрые дары нашей фермы?
- Я… да, да, я приду…
- Хорошо. Тогда я пойду, но сначала…
Тяжеловесно, с достоинством он притянул ее к себе и обнял могучими руками. И вновь она ощутила необычайную гладкую жесткость его чешуйчатой кожи, вновь небольшой алый язык метался по ее векам, целуя. Он обнимал ее долго. Потом отпустил и сказал:
- Я не смогу забыть тебя, Тесме.
- И я.
Она стояла в дверях, наблюдая, как он исчезает у пруда. Ощущение легкости, мира и тепла пронизало ее душу. Она сомневалась, что когда-либо решится навестить Висмаана и Турном и их вылупившихся ящериц, но все было правильно, Висмаан понял. Тесме начала собирать свое имущество и укладывать в мешок. Стояла еще середина утра и можно было спокойно идти в Нарабал.
Она добралась до города после полудня.
Прошел год с тех пор, как она покинула город, и много месяцев, когда была здесь в последний раз. Ее удивили перемены, которые она нашла теперь: город заполнила гудящая суета, повсюду росли новые здания, в проливе стояли корабли, улицы шумели. Город, казалось, был захвачен чужаками: множество чаурогов, хджортов, сотни гигантских четырехруких скандаров, целая круговерть странных существ, занятых своими делами. Тесме с трудом добралась до дома матери, где застала обеих сестер и брата Далкана. Они глазели на нее с изумлением, чуть ли не со страхом.
- Я вернулась, - сказала она. - Я знаю, что выгляжу, как дикий зверь, но нужно просто привести в порядок волосы, надеть новую тунику, и я снова стану человеком.
Она переехала жить к Раскелорну Ювалу спустя несколько дней, а в конце года они поженились. Иногда она думала признаться ему в том, что произошло между ней и чаурогом, но не решалась, и постепенно случившееся когда-то стало постепенно забываться, стало казаться ей не столь важным, как и то, - откроется ли она, или нет. Она открылась, наконец, десять или двенадцать лет спустя, во время обеда в одном из новых ресторанов в квартале чаурогов в Нарабале за жарким из билантона; она много выпила, слишком много золотистого вина, и слишком сильно навалились на нее старые воспоминания. В конце своей исповеди она сказала:
- Ты хоть что-нибудь подозревал?
И он ответил:
- Я понял это сразу, едва увидел тебя с ним на улице. Но какое это имеет значение?
Пустыня украденных снов
Довольно долго потом Хиссайн не подходил к Счетчику Душ. Проникновение в прошлое оказалось слишком сильным и болезненным ударом.
Помимо всего прочего, ему приходилось заниматься и делами. За полтора года он покончил с налоговыми документами, и так ловко, что ему тут же всучили новую работу в Хранилище Записей - обзор распределений в группах коренного населения Маджипура. Хиссайн знал, что у Властителя Валентайна какие-то затруднения с Метаморфами (несколько лет назад произошло жуткое происшествие - заговор Метаморфов сверг его с трона), и Хиссайн припоминал, что во время своего пребывания на вершине Замка-Горы среди сильных мира сего, ему довелось услышать о планах Венценосца о более полном вовлечении Меняющих Форму в жизнь планеты, если такое возможно. И Хиссайн подозревал, что те статистические данные, которые он запрашивал, имеют некое отношение к великой стратегии Венценосца, и это доставляло ему искреннее удовольствие.
И заодно давало повод для иронических улыбок, поскольку он был достаточно проницателен, чтобы осознать, что произошло с уличным оборвышем Хиссайном. Сей ловкий и проворный мальчишка к юности превратился в выучившегося и остепенившегося человека, чиновника, а ведь прошло всего семь лет с тех пор, как на него пал Венценосный взор. Да, думал он, четырнадцатилетним навсегда не останешься; пришло время покинуть улицы и стать полноправным членом общества. Но все равно он испытывал некоторое сожаление об утраченном детстве, о том мальчишке, каким был. Правда, кое-что от того проказливого мальчишки до сих пор кипело в нем, кое-что, но хватало и этого. Еще он вдруг обнаружил, что стал глубоко задумываться над общественным строем Маджипура, над организацией межрасовых политических сил и над понятием, подразумевающим ответственность; каким образом различные племена сохраняют гармоничный союз - чувством взаимных обязательств? Четыре могущественные силы планеты - Понтифекс, Венценосец, Властительница Острова Снов и Король Снов, - как, удивлялся Хиссайн, как они ухитряются управлять, и хорошо управлять, всем огромным и сложным миром? Даже в их глубоко консервативном обществе, где почти ничего не изменилось за прошедшие тысячелетия, гармония власти казалась сверхъестественной, а равновесие сил - неким божественным вдохновением. У Хиссайна не было обычного наставника, не было никого, к кому бы он мог обратиться с просьбой объяснить эту загадку, но зато у него был Счетчик Душ и жизнь людей прошлого, способная предоставить нужные знания. И потому Хиссайн, вновь подделав пропуск, прошел стражу и вновь начал подбирать ключи, отыскивая теперь в минувшем не просто удивительное или забавное, но и понимание развития политических сил своей планеты. "Каким серьезным молодым человеком ты заделался", - сказал он себе, пока разноцветный ослепительный свет пробивался в его сознание душой давно умершего человека.
1
Сувраэль лежал подобно сверкающему мечу поперек южного горизонта - стальная полоса тускло-красного цвета, - мерцая и пульсируя от жары. Деккерет, стоявший на носу грузового судна, на котором совершил долгое и утомительное путешествие через море, ощутил, как кровь быстрее заструилась в жилах. Наконец-то Сувраэль! Страшное место, отвратительный континент, бесплодная и жалкая земля, до которой осталось еще несколько дней плавания, - кто знает, какие ужасы ждут его там? Но он готов. Деккерет верил, что в Сувраэле, как и в Замке-Горы, что бы ни произошло, все к лучшему. Ему было двадцать лет, он был высок, полноват, с короткой шей и невероятно широкими плечами. Шло второе лето славного царствия Властителя Престимиона при великом Понтифексе Конфалуме.
Предпринятое путешествие к пылающим водам бесплодного Сувраэля было для Деккерета актом искупления. Он, поначалу едва ли осознав весь позор случившегося, совершил серьезный проступок, когда охотился в болотах Кантора в далеком северном краю, и какое-то искупление казалось ему необходимым. Он понимал, что жест сей романтичный, на публику, но не мог ни простить себя, ни преодолеть. И если не впасть в романтику в двадцать лет, то когда? Конечно, не через десять-пятнадцать лет, когда он будет прикован к колеснице судьбы, уютно устроившись при дворе Властителя Престимиона, где ждет его неизбежная и легкая карьера. А сейчас Сувраэль должен очистить его душу, и плевать на последствия!
Его друг, наставник и товарищ по охоте в Канторе Акбалик так и не смог его понять, хотя Акбалик, конечно, не романтик, а кроме того, ему далеко за двадцать. Как-то ночью ранней весной в неухоженной горной таверне после нескольких фляжек золотистого вина Деккерет объявил о своем решении, и Акбалик разразился грубым фыркающим хохотом:
- Сувраэль? - выкрикнул он. - Ты осудил себя слишком строго. Нет вообще такого вонючего греха, что заслуживал бы прогулки на Сувраэль!
Но Деккерет, уязвленный снисходительностью приятеля, медленно покачал головой:
- Зло пятном лежит на мне. Я сниму его с души жарким солнцем.
- Лучше отправляйся в паломничество на Остров Снов и попроси благословенную Властительницу исцелить твою душу.
- Нет, только Сувраэль.
- Почему?
- Я хочу убраться подальше от наслаждений Замка-Горы, - объяснил Деккерет, - хочу сменить самое приятное место Маджипура на мрачную и отвратительную Пустыню Бешеных Ветров. Умерщвление плоти, Акбалик, поможет мне искренне раскаяться. Я хочу прочувствовать боль - понимаешь? - до тех пор, пока сам не прощу себя. Вот так.