Она улыбнулась и взяла арфу.
- Я научу тебя, только не сейчас.
- Нет, не сейчас.
Он коснулся ее губ. Она засмеялась и крепче обняла его. Глаза его привыкли к темноте, и он ясно видел ее маленькое острое лицо, яркие озорные глаза, блестящие растрепанные волосы. Он было подался назад от того, что могло случиться, смутно опасаясь, что придется брать на себя какие-то обязательства, но затем отбросил страх. Была фестивальная ночь, и они хотели друг друга. Он вспомнил, как она стояла обнаженная под очистителем: мышцы и кости, только и мяса, что на бедрах и на ягодицах, плотный сгусток энергии. Он видел, что она дрожит не от холода, не от ночной сырости. Он гладил ее руки, лицо, мускулистые плечи, маленькие сферы грудей.
Их тела двигались в нужном ритме, как будто они уже несколько месяцев были любовниками и хорошо сработались.
Потом он в полудреме лежал в ее объятиях и слушал, как колотится его сердце.
- Мы останемся ночевать здесь, - прошептала она, - в эту ночь нас никто не потревожит.
Она погладила его лоб, отвела от глаз его мягкие желтые волосы и легко поцеловала в кончик носа. Она была ласкова и игрива, как котенок. Все ее томное возбуждение ушло, сгорело в пламени страсти, а он был потрясен, оглушен и растерян. Да, для него это был внезапный, острый экстаз. Но в момент этого экстаза он смотрел через ворота ярчайшего света в таинственную область без цвета, формы и субстанции и рискованно качался на краю этого неведомого, прежде чем скатиться обратно в реальный мир.
Он не мог говорить. Не было подходящих слов. Он не предполагал, что акт любви вызовет такую дезориентацию. Карабелла, как видно, чувствовала его беспокойство, потому что молчала, только обнимала его, нежно покачивала, положила его голову к себе на грудь и тихо запела.
Он постепенно заснул.
Пришли сны-образы, грубые и страшные. Он опять был в знакомой унылой пурпурной равнине. Те же насмешливые лица смотрели на него с пурпурного неба, но на этот раз он был не один. Перед ним маячило темное лицо и тяжелое, давящее физическое присутствие, и Валентин знал, что это его брат, хотя в жестоком сиянии янтарного солнца он не мог рассмотреть черты лица. Сон проходил на фоне печальной низкой плачущей ноты мыслей и музыки, которая указывала на сон опасный, угрожающий, смертельный.
Двое мужчин встретились в страшной дуэли, из которой только один мог выйти живым.
- Брат! - закричал Валентин.
Он был в ужасе и смятении. Он дергался и извивался и как бы плыл по поверхности сна и на миг воспарил было над ней. Но его тренировка была заложена в нем слишком глубоко, и он знал, что человек не может летать во сне, не отбрасывает сны, испугавшись чего-то, он полностью входит в них и принимает их руководство, он встречается во сне с немыслимым, и уклониться от этого означает неминуемую конфронтацию и гибель человека наяву.
Валентин сознательно вернулся снова на границу между сном и бодрствованием и опять почувствовал вокруг злобное присутствие врага, брата.
Оба они были вооружены, но не одинаково, потому что у Валентина была плохая рапира, а у его брата - массивная сабля. Со всей ловкостью и проворством Валентин отчаянно пытался провести свою шпагу мимо парирований брата, но это было невозможно: тот все время парировал медленными, тяжелыми ударами, и слабое лезвие Валентина отскакивало в сторону, неумолимо тянуло его самого назад по грубой, изрытой дороге.
Над головой кружились стервятники.
С неба слышалась шипящая песня смерти.
Скоро должна пролиться кровь, и жизнь вернется к источнику.
Шаг за шагом Валентин отступал, зная, что сзади него овраг, и дальнейшее отступление невозможно. Рука болела, глаза устали, во рту скрипел песок, силы были на исходе. Назад…
- Брат! - крикнул он.
Он был в отчаянии.
- Во имя бога…
В ответ на его мольбу послышались грубый смех и непристойная брань. Сабля взвилась и опустилась. Валентин поднял лезвие. Тело его онемело, когда металл ударил о металл и его легкое оружие переломилось. В ту же минуту он зацепился ногой о застрявшую в песке корягу и тяжело упал на землю, в переплетение колючих стелющихся веток. Гигантский человек с саблей встал над ним, заслонив солнце, закрыв собой небо. Песня смерти приняла тембр убийственно визгливой интонации, стервятники устремились вниз.
Спящий Валентин стонал и вздрагивал.
Он снова повернулся и прижался к Карабелле, набираясь от нее тепла, потому что его окутал страшный холод смертельного сна. Так легко было проснуться теперь, уйти от ужаса и насилия этих образов, выплыть в безопасность на берега сознания.
Но нет, жестокая дисциплина толкала его снова в кошмар. Гигантская фигура захохотала. Сабля поднялась.
Мир под упавшим телом Валентина качался и крошился. Он направил свой дух к Леди и ждал смертельного удара.
Но удар сабли оказался неудачным: оружие с глухим стуком вонзилось глубоко в песок. Текстура и упор сна изменились. Валентин не слышал больше шипящего плача песни смерти, и все перевернулось. В него неожиданно влились источники энергии, и он вскочил на ноги.
Брат дергал саблю, пытаясь вытащить ее из земли, а Валентин каблуком загнал ее еще глубже.
Он бросился на противника с голыми руками.
Теперь уже Валентин командовал дуэлью, а струсивший брат, отступая под ливнем ударов, упал на колени и рычал, как раненый медведь, качая окровавленной головой. Он принимал удары, не пытаясь защищаться и только бормотал: брат, брат… когда Валентин опрокинул его в песок.
Он лежал неподвижно, а Валентин стоял над ним. Пусть скорее настанет утро и освободит меня от сна, молился он.
Он понял, что еще темно. Прижав руки к груди, он вздрогнул. Безумные образы, фрагментарные, но мощные, проплывали в его смятенном мозгу.
Карабелла задумчиво смотрела на него.
- С тобой все в порядке? - спросила она.
- Я видел сон.
- Ты три раза кричал. Я подумала, что тебе надо проснуться. Тяжелый сон?
- Да.
- Как ты сейчас?
- Растерян, ошеломлен.
- Расскажи мне твой сон.
Это была интимная просьба. Но разве они не любовники? Разве они не вместе ушли в мир сна, партнеры в ночных поисках?
- Я видел, что дрался со своим братом, - хрипло сказал он. - Мы сражались на шпагах в жаркой голой пустыне, он уже был готов убить меня, но я в последний момент поднялся с земли и убил его ударами кулаков.
Ее глаза горели в темноте, как у тигрицы.
- Ты всегда видишь такие страшные сны?
- Нет. Но…
- Да?
- Дело не только в насилии. У меня нет брата!
Она засмеялась.
- А ты хочешь, чтобы сон полностью соответствовал реальности? Валентин, где ты учился? У снов истина лежит глубже, чем в реальности. Брат твоего сна может быть кем угодно: Залзаном Каволом, Слитом, твоим отцом, Лордом Валентином, Понтифаксом Тиверасом, даже мной. Ты же знаешь, что сны, за исключением специально посланных, все трансформируют.
- Я знаю. Но что означает этот сон, Карабелла? Дуэль с братом, почти убит им, и вдруг сам убил…
- Ты хочешь, чтобы я истолковала твой сон? - удивленно спросила она.
- Да. Он для меня ничего не несет, кроме страха и тайны.
- Да, ты был очень напуган. Ты обливался потом и кричал. Но мучительные сны в своем большинстве что-то открывают. Растолкуй его сам.
- У меня нет брата…
- Я же сказала тебе, что это неважно.
- Что ж, я воюю против самого себя? Не понимаю. Врагов у меня нет.
- Может быть, твой отец? - намекнула она.
Он задумался. Отец? Он старался представить себе лицо, которое можно было бы дать человеку с саблей, но не смог.
- Я не помню его.
- Он умер, когда ты был маленьким?
- Наверное.
Валентин покачал головой, в которой началась странная пульсация.
- Я не помню. Я вижу высокого человека с темной бородой, темноглазого…
- Как его зовут? Когда он умер?
Валентин вновь покачал головой. Карабелла наклонилась, взяла его за руку и тихо спросила:
- Где ты родился?
- На востоке.
- Да, ты говорил. Но где, в каком городе, в какой провинции?
- В Ни-Мойе? - вопросительно произнес Валентин.
- Ты спрашиваешь или отвечаешь?
- В Ни-Мойе, - повторил он. - Большой дом, сад, неподалеку река. Да, я вижу себя там, купаюсь в реке, охочусь в герцогском лесу. Может, я видел это во сне? Или читал что-то, или мне об этом рассказывали?
- Как зовут твою мать?
Он открыл рот, но ничего не сказал.
- Она тоже умерла молодой?
- Гальяра, - неуверенно сказал он. - Да, Гальяра.
- Приятное имя. Расскажи, какая она.
- Она…
Он запнулся.
- Золотые волосы, как у меня, гладкая кожа, глаза… это так трудно, Карабелла…
- Ты дрожишь.
- Да.
- Иди сюда.
Она притянула его к себе. Она была намного меньше его, но казалась гораздо сильнее сейчас, и ему было так уютно от ее близости.
- Ты ничего не помнишь, Валентин?
- Ничего.
- Ты не помнишь, где родился, откуда пришел, как выглядели твои родители, не помнишь даже, где ты был в прошлый Звездный День? Твои сны не могут руководить тобой, потому что ты ничего не можешь объяснить.
Ее пальцы осторожно, но твердо начали ощупывать его череп.
- Что ты делаешь? - спросил он.
- Смотрю, не было ли повреждений на твоей голове. Удар по голове может отбить память.
- Есть что-нибудь?
- Ни рубца, ни шишки. Ничего. Но это еще ничего не значит. Это могло случиться давно. Когда взойдет солнце, посмотрим еще раз.
- Мне нравится, когда твои руки касаются меня.
- А мне нравится касаться тебя.
Он спокойно лежал рядом с ней. Слова, сказанные ими, теперь сильно тревожили его. Другие люди, думал он, помнят свое детство и юность, знают имена родителей и место рождения, а у меня нет ничего, кроме неопределенных набросков, тонких, ненадежных воспоминаний, покрывающих колодец пустоты. Он знал, что там пустота, и не захотел заглядывать в нее. Но Карабелла заставила его это сделать. Он думал, почему он не похож на других, почему его воспоминания не имеют субстанции? Может, он действительно получил удар по голове, или просто у него такой тупой мозг, что не может даже удержать отпечатков опыта, и он, годами бродил по Маджипуру, и при каждом новом наступлении дня вчерашний стирался?
Они так и не уснули больше в эту ночь.
К утру они снова любили друг друга, молча, как-то целенаправленно, совсем не так, как раньше. Затем они умылись в маленьком холодном ручье и пошли через город в гостиницу. По улицам все еще шатались гуляки с затуманенными глазами, когда над Пидрудом поднялось яркое солнце.
Глава 10
По совету Карабеллы Валентин взял в поверенные Слита и рассказал ему о своем сне и про последовавший за ним разговор. Беловолосый жонглер внимательно слушал, не перебивая, и выглядел очень торжественно. Когда Валентин закончил, Слит сказал:
- Тебе надо поговорить с толкователем снов. Послание слишком сильно, чтобы им пренебречь.
- Значит, ты думаешь, что это послание?
- Скорее всего.
- От короля?
- Возможно. Жди и будь осторожен. Король никогда не посылает единичного послания.
- Оно могло быть и от Леди, - сказала Карабелла. - Жестокость не должна обманывать нас. Когда нужно, Леди посылает и такие сны.
- А некоторые сны, - сказал Слит, - приходят не от Леди и не от Короля, а из глубин нашего сознания.
Он улыбнулся.
- Но без посторонней помощи ничего сказать нельзя. Иди к толкователю снов, Валентин.
- А может ли толкователь снов помочь мне обрести память?
- Толкователь или колдун могут. Но, если сны не основаны на твоем прошлом, это ничего не даст.
- Кроме того, - сказала Карабелла, - такой сильный сон нельзя оставлять без исследования. Ты отвечаешь за него. Если сон требует действия, а ты его не предпримешь…
Она пожала плечами.
- Твой дух ответит за это, и быстро. Ищи толкователя, Валентин.
- Я надеялся, - сказал Валентин Слиту, - что ты разбираешься в таких вещах.
- Я жонглер, а не толкователь.
- А можешь ты порекомендовать мне кого-нибудь в Пидруде?
- Мы скоро уйдем из Пидруда. Подожди несколько дней. У тебя будут еще сны, и ты их передашь толкователю.
- Хотел бы я знать, действительно ли это было послание? - сказал Валентин. - И от кого? Какое дело Королю Снов до такого бродяги, как я? Вряд ли это от Короля. При двадцати миллиардах жителей Маджипура может ли Король найти время для каждого, кроме как по самому важному делу?
- В Суврейле, - сказал Слит, - во дворце Короля Снов есть громадные машины, которые сканируют весь наш мир и каждую ночь шлют послания в мозг миллионов людей. Кто знает, как выбираются эти миллионы? Когда мы были детьми, нам говорили об этом, и я знаю, что это правда: прежде, чем мы оставим этот мир, мы, по крайней мере, один раз ощутим прикосновение Короля Снов к нашему духу - все мы, без исключения, я знаю, потому что со мной это было.
- С тобой?
- И не один раз.
Слит коснулся своих белых волос.
- Ты думаешь, я родился беловолосым? Однажды я спал в гамаке в джунглях на Нарабале. Тогда я еще не был жонглером. Король пришел ко мне во сне и дал приказ моей душе, и когда я проснулся, волосы у меня стали белыми. Мне было тогда двадцать три года.
- Какой приказ?
- Чтобы черные волосы за одну ночь стали белыми, - сказал Слит.
Он явно не хотел продолжать разговор.
Он встал и посмотрел на утреннее небо.
- Я думаю, мы достаточно поговорили, друг. На фестивале еще есть возможность заработать кроны. Хочешь, я научу тебя нескольким новым трюкам, пока Залзан не послал нас работать?
Валентин кивнул. Слит взял мячи и дубинки и вышел во двор.
- Смотри, - сказал Слит.
Он встал вплотную за спиной Карабеллы. Она держала два мяча в правой руке, а он - один в левой, и они начали перебрасывать мячи друг другу.
- Это, - сказал Слит, - вещь довольно простая даже для новичка, но выглядит чрезвычайно сложной.
Они сразу же вошли в ритм, легко перекидывая мячи вперед и назад, как одно существо с четырьмя ногами и жонглировавшими руками.
Да, это действительно выглядит трудным, думал Валентин.
- Подай нам дубинки, - сказал Слит.
Валентин быстрыми, резкими бросками перекинул дубинки по одной в правую руку Карабеллы, и она по порядку работала одной, другой, третьей, до тех пор, пока мячи и дубинки стали летать от нее к Слиту и от Слита к ней головокружительным каскадом. Валентин знал по собственному опыту, как трудно работать со многими предметами. В следующие несколько недель в его диапазоне должно быть пять мячей, как он надеялся. Четыре дубинки можно освоить достаточно быстро, но управлять тремя мячами и тремя дубинками одновременно и так прекрасно их координировать - это подвиг, который поражал и восхищал его. К удивлению Валентина, тут примешивалась еще и ревность: Слит стоял вплотную к Карабелле и составлял с ней как бы единый организм, а ведь всего несколько часов назад она лежала с Валентином в парке Пидруда.
- Попробуй, - сказал Слит.
Он отошел.
Карабелла повернулась лицом к Валентину.
Они работали только тремя мячами.
Сначала Валентину было трудно рассчитывать высоту и силу броска, и он иной раз бросал мяч за пределы досягаемости Карабеллы, но через десять минут привык, а через пятнадцать они работали так гладко, словно делали это не один год. Слит подбодрял их аплодисментами.
Появился скандар - не Залзан Кавол, а его брат Ирфон, который даже для скандара казался суровым и холодным.
- Вы готовы? - проворчал он.
После обеда труппа должна была выступать в частном парке одного богатого торговца, который принимал у себя герцога провинции.
Карабелла и Валентин показали свою новую работу полу-жонглирования. Скандары делали нечто яркое и сверкающее из тарелок, хрустальных стаканчиков и кухонных мисок, а в заключение Слит вышел жонглировать с завязанными глазами.
- Разве это может быть? - потрясенно спросил Валентин.
- Смотри! - ответила Карабелла.
Валентин смотрел, но кроме него смотрели очень немногие, потому что был солнечный день после безумного Звездного Дня, и господа, заказавшие представление, были усталыми и пресыщенными. Им уже надоело мастерство музыкантов, акробатов и жонглеров, которых они наняли.
Слит выступил вперед с тремя дубинками, встал твердо и уверенно, постоял минуту, слегка склонив голову набок, словно прислушиваясь к ветру, дувшему между мирами, затем глубоко вздохнул и начал работать.
Залзан Кавол загудел.
- Двадцать лет практики, Лорды и Леди Пидруда! Тут нужен острейший слух! Он слышит шелест дубинок в воздухе, когда они летят из одной руки в другую.
Валентин удивлялся, как даже самый тонкий слух может уловить что-то в гуле разговоров, звоне тарелок и громогласном рекламировании Залзана Кавола, но Слит не сделал ни одной ошибки. Было заметно, что такое жонглирование трудно даже для него: обычно он был спокоен, как машина, но сейчас его руки двигались необычайно резко, когда ловили кружившуюся почти вне пределов досягаемости дубинку, хватали ее с отчаянной торопливостью. И все-таки жонглировал он замечательно.
Казалось, что в его голове была карта, где указывалось местонахождение каждой летевшей дубинки, и рука тянулась как раз туда, куда могла упасть дубинка, и находила ее именно там, где надо. Он сделал десять, пятнадцать, двадцать обменов, затем прижал все три дубинки к груди, сорвал повязку с глаз и низко поклонился. Раздались жидкие аплодисменты. Карабелла подошла и обняла Слита, Валентин шлепнул его по плечу, и труппа сошла с эстрады.
В комнате для артистов Слит дрожал от напряжения и вытирал пот со лба.
- Они обратили внимание? - спросил он Карабеллу, - они хоть что-то видели?
- Некоторые, - мягко ответила она.
Слит плюнул.
- Свиньи! Сами не умеют комнату перейти, а сидят и болтают, когда артист…
Валентин не видел еще Слита в таком настроении. Жонглирование вслепую плохо сказывается на нервах, думал он. Он обнял Слита за плечи.
- Какая важность? - сказал он серьезно. - Ты показал высокий класс мастерства. Ты был превосходен.
- Не совсем, - угрюмо сказал Слит. - Синхронность…
- Отличная, - настаивал Валентин. - Ты полностью овладел мастерством. Ты был величественен. Какое тебе дело, что говорят или делают пьяные торговцы? Ты владеешь искусством для их души, или для себя?
Слит слабо улыбнулся.
- Слепое жонглирование глубоко врезается в душу.
- Мне очень жаль видеть тебя в таком горе, мой друг.
- Пройдет. Мне уже лучше.
- Ты сам себе придумал эту боль. Я скажу тебе еще раз: ты был великолепен, а все остальное не имеет значения.
Он повернулся к Шанамиру.
- Сбегай на кухню, нет ли там для нас мяса и хлеба. Слит работал очень тяжело, ему нужно подкрепление. Одного пальмового вина недостаточно.
Слит уже не выглядел напряженным и злым, а только усталым. Он протянул руку Валентину.
- У тебя теплая и добрая душа, Валентин. Твой дух мягкий и жизнерадостный.
- Твоя боль ранила меня.