На удивление Отец придя в себя в Березане, не пожелал там оставаться и не дал возможности Родителю толком его осмотреть. Вероятно, потому и не было примечено изменение в состоянии руки моего Творца, в коей чуждый Всевышнему геном, перемешав в себе материю, тьму, излучение, геометрические фигуры, образы людей, существ, зверей, птиц, рыб, растений, планет, систем, Богов, Галактик, добавив туда костяк моего Отца, а именно: символы, письмена, руны, литеры, свастики, ваджеры, буквы, иероглифы, цифры, знаки, графемы, тем самым сформировал новое естество, схожее своими общими параметрами и признаками с сутью самого Родителя… самих Галактик… самого Всевышнего и начал процесс моего взращивания.
Знал ли Родитель о том, каким образом возникает во Вселенной новый Родитель, или нет? Я это не выяснил.
Думается мне, что предполагал… Ведь не зря меня не распознали и как итог не уничтожили Жар-птицы. Обаче если знал и намеренно меня впустил, то весьма рисковал собственными сынами… Понеже если б я встретил в чревоточине Небо, Асила, Дивного иль любого из моих старших братьев, их уход как Богов из Всевышнего, их смерть, гибель, переход был бы однозначен.
Рисковал…
Родитель также рисковал жизнью, существованием своего старшего, любимого сына. Потому как если б моя суть не втянулась в руку Першего, не уступила его мощи, любви, естеству Отца пришлось бы, внедрится в данную темную материю… И может тогда суть столь трепетного, нежного Першего стала частью чуждого Всевышнему вируса, стала противником самого Родителя.
Глава двенадцатая
Появлению Кали-Даруги я очень обрадовался.
Я даже сумел воссоздать связанные с демоницей образы, выбросив их видением в Владелину.
Горная гряда была насыщенно - зеленого цвета, таковой окрас придавали ей особые скальные отложения с вкраплениями природных образований и почвы. Своим подножием горы входили в лазурь воды, раскинувшегося на Пеколе одного из самых больших бессточных озер, оное точнее было бы назвать морем вследствие размеров да состава ложа земной коры и самой воды. Могутные волны пенились и сгустками синих плотных грив рьяно выбрасывались на утесы, облизывая их, и единожды оставляя на щедристой поверхности вязкие застывшие комки переработанной материи. Сами скалы нависали над водой вырубленными кривыми стенами, где явственно просматривались угловатые аль округлые пятачки с одной стороны, и оканчивающиеся сомкнутой в кулак каменной рукой с другой. В той каменной руке (вельми четко живописался каждый палец, изгиб и ноготь) самую малость нависающей над полотном озера, наблюдался зажатый в кулаке опущенный острием вниз огромный меч. Выше каменных пятачков поместились барельефные изображения продолговатых голов демонов завершающихся разрубленными на три острые устремленные вверх макушки. С явственно проступающими лицами их мужей, на коих находились раскосые очи, мясистые носы и даже каменные усы, точно выступающие с под них и собранные в пучки, да края нижних, плотных губ как-то и вовсе сразу оканчивающихся усечено-выступающими подбородками. В центре горной гряды располагалось огромное углубление, весьма широкое и ровное. На каковом, поигрывая малой зябью поверхности бело-зеркальных камней проступал образ повелительницы тех мест рани темной Кали-Даруги.
Нельзя не сказать и про великолепно раскинувшийся над озером Сурица небосводом. Он был низким и даже сейчас в светлую пору наблюдался фиолетовым, словно надвинувшегося космического пространства. На сине-багровой той глади созерцалась не только россыпь мельчайших серебряных звезд, но и более крупных, напоминающих по форме вытянутые ромбы, раскидавшие в четыре стороны свои могутные угловатые, голубые лучи, а также недвижно замершие круглые, почти белые спутники. Кажется, тогда застыла и Адитья, огромная в размерах буро-желтая планета… слегка даже прикрывшая своим одним боком иной край поверхности воды Сурицы.
Адитья была не просто планетой, а газовой планетой, состоящей в основном из газообразных и жидких химических элементов. Впрочем, ядро ее оставалось каменным. Излучая энергию во всех длинах волн, эта планета снабжала светом и теплом спутник демонов. Пекол находился на идеальном расстоянии от Адитьи, чем иные спутники, посему менее был подвержен влиянию его магнитосферы.
Внешний вид самого Пекола, Адитьи, и, в общем созвездия Зозулины Слезки мне показывал отображением в свое время Отец. Он также показывал мне озеро Сурицу и центральные врата с образом Кали-Даруги, что приветствовали любого прилетевшего на Пекол, пред тем как разрешить приземление на участок, нарочно предназначенный для взлета и посадки космических судов. Когда-то и сами врата, и посадочный участок на Пеколе построили гипоцентавры, або управляют в Северном Венце и вельми любят во всем порядок.
Это отображение я и послал видением на мозг девочки, желая ее подготовить к появлению рани. Обаче оно рывком вырвалось в пространство и, несомненно, ударилось об Богов. Определенно на это я тратил свои последние силы, последние всплески сияния.
И то благо, что Кали-Даруга оказалась на тот момент подле меня, и принялась лечить. Ибо мои подключения после того видения стали и вовсе мгновенными.
Рани демониц в своем случае слыла мастером… мудрецом, оный принялся за мое лечение с особой торопливостью и участием. Она прилагала все свои знания, усилия, нежность и любовь, которая была, не только вложена в нее нашим Творцом, но и составляла ее суть. В редкие моменты просветления, я видел лицо Кали-Даруги. Она вводила через ухо Владелины нитевидный витень, тончайшее устройство, через каковой впрыскивала сверхвысокочастотные волны в мое естество. Не менее часто она подвергала меня электромагнитному излучению… Лишь меня, это были мельчайшие порции излучения и волн, которые никоим образом не могли навредить мозгу, так как их полностью и незамедлительно растворяло в себе мое сияющее естество.
Данное лечение степенно придавало мне силы, оно сняло утомление и нормализовало как процесс сияния, так и отключения. Просто все свои силы, каковые когда-то при помощи связанных со мной сосудов, нервов, мышц вложил в меня мой Отец, от пережитого волнения, в короткий срок иссякли. И, скажем так, питание, подзарядку я мог получить только от грамотных, мастерских действ демониц, в частности Кали-Даруги.
Голос рани, моей Кали… он нес в себе протяжный звук "Ом!". Он умиротворял своей заботой и любовью не только человеческую плоть, похоже, тоже ослабшую, он ласкал меня. И когда Владелина спала, Кали почасту целовала ее в губы, и тогда сквозь ротовую полость в черепную коробку, а далее ко мне просачивалась голубовато-марная россыпь искорок, кои насыщая мое естество, даровали ему бодрость и крепость.
- Ом! Мой дражайший Господь Крушец, - шептала не менее любовно демоница. - Потерпите, вскоре вам станет легче. Только поколь не делайте резких движений, не творите ничего, что может вас ослабить. И более, мой милый мальчик, никаких отображений. Берегите себя! берегите себя, мой чудесный мальчик.
Много позднее, когда мне и впрямь стало легче, Кали меня подбадривала, а погодя, все также лаская голосом, учила:
- Вмале, мой бесценный мальчик, Господь Крушец мы приступим с вами к занятиям, которые вам необходимы. Чтобы вы сумели установить связи с мозгом плоти и наладить постоянную чревоточину с Родителем. Потому постарайтесь, мой дражайший, Господь.
И я старался…
Сразу после своего выздоровления, точнее сказать, после обретения положенных мне сил, мы приступили к обучению.
Мы, это я и Владелина. И, старались мы, оба… Оба, потому как она оказалась не только умной, любознательной девочкой, но еще и трудолюбивой, мое любимое качество в существах вообще. Иногда она право отвлекалась, на то самое несущественное, такое как созерцание природы, общение с себе подобными и рождение ребенка. И тогда я воздействовал на ее мозг, заставляя заниматься тем, что было важным для меня.
В жизни Владелины Кали даровала мне еще одну встречу с Отцом. Таковую трепетную, милую и короткую. Но я знал, что для этого моей дорогой демонице пришлось постараться, пришлось пойти на уловку, абы того не полагалось по Закону Бытия. Помню, перед самой встречей Кали-Даруга мне сказала:
- Ом! Мой дражайший Господь Крушец, вы только не волнуйтесь, не тревожьтесь так, и пусть эта встреча вас порадует!
И она меня порадовала…
Я видел губы своего Отца на лбу Владелины, слышал его нежные слова и светился от любви к нему:
- Здравствуй мой дорогой, бесценный Крушец, - шептал мой Творец, как всегда лаская меня словами, лобызая меня ими.
И плыла, летела песнь любви Творца к своему Творению, к своей части, что днесь была вписана в мою клинопись. Она та погудка переплеталась с густой белой материей, что прикрывала ноне свод в капище Расов. Она, та напевная мелодия вторила нескончаемой любви, что создала, вдохнула и предала движения когда-то разноплеменной и единожды родственной темной материи, чьим источником являлся я, и был мой любимый Отец.
Спустя время, я научился с легкостью отключать мозг Владелины. Или, правильнее сказать, я им полностью овладел. Я им управлял, настраивал и направлял, так как мне того желалось делать. Впрочем, Кали заприметив сию игру с мозгом, запретила мне так поступать, страшась, что я могу надорваться.
Но я бы не надорвался, потому как выздоровел, и, будучи уникальным, сумел наладить мост меж мной и Родителем. Я научился не только прикрывать мозг и снимать с него волнение, но и направленно подавать зов. Дотоль порывистый, импульсивный мой зов наносил урон здоровью Владелины, еще и потому как я сам был болен. Днесь же Кали-Даруга научила меня выбрасывать его, таким образом, абы он при подаче никак не вредил плоти.
И тогда я, как и желал, целенаправленно послал на Родителя всю свою досаду… Досаду на болезнь, столь долгую и поколь не прекратившуюся разлуку с Отцом. И немедля получил от Родителя извинения. И если девочка уловила глухой и в то же время раскатистый отзвук сопровождаемый звяканьем колоколец и подпевающим им мягким свистковым наигрышем, да едва слышимые слова: "Крушец… Крушец… бесценный мой". То я услышал и последующую молвь Родителя: "Милый мой, моя драгость, прости меня за боль и пережитое!"
Я был уникальным, посему со временем стал все чаще и чаще вводить мозг Владелины в коматозное состояние и вже теперь наращивать меж ним и мной нити, жилы, сосуды связей. Я подготавливал девочку, ее мозг, как одну из своих граней еще при жизни. И еще при жизни сумел объяснить Владелине, кем она станет в грядущем. "Единение, смык с самим Богом, с самим Родителем, одна из моих граней, плоскостей", - не раз я ей сие повторял…
Засим я также уникально втянул в себя мозг девочки, и, обратившись в искру, покинул ее плоть. Это я свершил, потому как услышал далекое распоряжение Родителя: "Пора!" Прозвучавшее не столько как указ, приказ, сколько, как напутствие, пожелание.
Глава тринадцатая
Это "пора!" я слышал и позже, когда искал новую плоть. Не менее стремительно проносясь небольшим сияющим шаром по потомкам Владелины.
"Пора! Пора! Крушец пора! Время на исходе!" - витало обок меня уже приказом Родителя.
Какое время, если не одна плоть не удовлетворяла моим предпочтениям и твоим Родитель предписаниям.
Моим - с мощным мозгом, Родителя - паболдырь.
Инолды, я от той досады бился в щит, установленный над Землей Родителем, стараясь показать, как негодую на сии предписания, оные все же не решился сломать, боясь навредить себе и вызвать новую болезнь.
Щиты… После похищения Владелины антропоморфом Родитель установил такие щиты не только над планетой, но и над самой системой, и перед чревоточиной. Это были особые щиты, созданные из определенного вещества, находящегося в газообразном состоянии. Каковой не мешал перемещению искр-Богов, космических судов и объектов, помеченных отличительной заметиной Родителя, специфическим Его символом. Обаче данная газовая материя не давала возможности не только проникнуть в Млечный Путь стороннему предмету, аль живому существу, (с тем внедряясь в его состав и уничтожая), но и не позволяла вырваться мне…
Мне сугубому состоянию материи. Ежели бы я даже захотел ноне вырваться, мне бы это не удалось сделать. Впрочем, меня, как отдельно взятую лучицу, так и заключенную в человеческую плоть могли доставить в любое место системы, Галактики, Вселенной по определенному мосту, величаемому малик. Определенно, коли бы я сумел попасть в его притяжение, оставалась вероятность вырваться чрез щит. Но даже мне таковому уникальному божеству, разыскать малик было довольно-таки сложно.
Я пролетал над поверхностью Земли, совсем низко, ощущая чрез мозг Владелины впитанный в мое естество, и создавший дополнительную грань сияния, ее потомков. И снижаясь еще ниже, почасту обращался в искру, исследуя тех отпрысков да мгновенно проверяя их соответствие моим предпочтениям и предписаниям Родителя. Наконец, я разыскал надобное.
Это был уже родившийся ребенок, ему едва исполнилось сорок дней. Мощный мозг, и паболдырь. Благо для меня не существовало запрета на вселение в рожденное чадо. И не потому как его мне даровал Родитель, а потому как я сам обладал теми способностями. Очень мягко, ибо боялся навредить ребенку, маленькой девочке, я проник чрез носовую полость в ее черепную коробку, где насыщенность красных стен вельми балансировала с блеклостью студенистой массы бледно-желтого мозга. И тогда я сызнова принялся наращивать собственное сияние и размеры. Заполняя своим естеством проем меж мозгом и стенками черепной коробкой, а также напитывая сам орган, входя в его недра, окутывая внутренние стенки. Проникнув вглубь того пористого вещества, густо розового цвета испещренного многочисленными разветвленными сосудами, в центре какового значимо горела рдяно-золотая искра, с тончайшими четырьмя лучиками имеющими золотые переливы, я лишь на миг замер обок нее. А после отворил рот и проглотил искру…
Ах, да, что же это!
Искру я не сглотнул, она зацепилась своим одним лучиком за мою верхнюю губу и застряла во рту.
И вообще, зачем я решил ее сглотнуть. Можно было того и не делать вовсе. Ведь ноне я бы никоим образом не потерялся в космическом пространстве, не вырвался с притяжения Земли, и не только из-за расставленных щитов, но и потому как уже имел вещественную в себе суть, растворенный человеческий мозг Владелины, и был, скажем так, несколько тяжеловат.
Потому как эта искра торчала у меня во рту, я не сумел подать зов. Хотя плоть в которую я попал, оказалась физически слабой, и воочью нуждалась в лечение. И лечение не местных человеческих знахарей, а мастеров. Все-таки наново я соглашусь с мнением моего Отца, оный считал, что межрасовое смешение людей, приводит к неполноценности, ущербности плоти их детей, к появлению новых болезней, и, как итог к скорому вырождению отпрысков. Поддержание же чистоты расы, являлось источником ее здоровья и долголетия потомства.
Право молвить, я не терял уверенности, что вмале сглотну сию искру. Похоже, это была искра Небо, вже дюже ярко на ней переливались золотым светом тончайшие четыре лучика. Поелику, когда я не отдыхал, не отключался (что свершал, абы от пребывания в мироколице, колоземице, кругоземице, атмосфере несколько притомился) вельми часто дергал своей сияющей макушкой и хвостиком, разевал еще шире рот. И наконец-то, протолкнул в себя эту искру, а вместе с тем подал направленный на Родителя и единожды Димургов зов, так абы они нашли меня первыми.
Несомненно, зов я подал во время, ибо созданиям Димургов бесицам-трясавицам пришлось пересадить плоти несколько органов, а после надолго поместить ее в кувшинку. Первым из рук старшей бесиц-трясавиц, Трясцы-не-всипухи девочку принял Темряй.
Он также, как и иные мои братья, значился старшим.
Нежный, мягкий, склонный к постоянным экспериментам, Темряй, очевидно, и достался Отцу по причине того, что с его неуемным познанием и пробами мог совладать только старший из Богов. Темряй был лучицей Небо и по статусу занимал в печище Димургов роль брата Першего. Впрочем, как и в случае с Мором, оставался всего-навсе сыном Першего. Суть данного статуса наделяла его правом в дальнейшем рождать лучиц. Обаче данное предназначение Темряй очевидно выполнит не скоро. Ибо Отец не дозволял старшему брату даже управлять собственной Галактикой Уветливый Сувой, считая его довольно-таки юным. С тем однако, и более юный чем Темряй, Дажба, уже давно управлял в своей Галактике.
Темряй принял девочку на руки и нежно прикоснулся к ее лбу. Как и все Димурги он отличался крепостью и статностью. Кожа у Темряя была густо коричневого цвета с присущим всем Богам золотым сиянием, а лицо имело грушевидную форму, где значимо широкой в сравнении со лбом выглядела линия подбородка и челюсти. Особой длинной и мясистостью отличался нос старшего брат, да выступающие вперед надбровные дуги, придающие лицу сосредоточенное выражение. Толстые губы, поигрывающие золотыми капелями света и чуть выступающие вперед миндалевидные темно-карие глаза порой теряя темный тон, становились почитай ярко желтыми, с располагающимися поперек них слегка удлиненно-вытянутыми зрачками. Темряй, будучи лучицей Небо, имел также чисто им присущие признаки, а именно походил на Расов, долгими курчавыми черными волосами до плеч, присутствием бороды и усов, кончики которых он прихватывал в небольшие хвосты и скреплял меж собой васильково-синими крупными сапфирами, в тон его долгому с рукавами сакхи.
Широкая цепь, ореол-венца, скрывающая лоб брата с плотно переплетенными меж собой крупными кольцами ядренисто переливалась лучистым серебристо - марным отливом, живописуя на своем гладком полотне зримые тела, морды зверей, рептилий, земноводных и даже насекомых.
Теплота и ласка брата не только пробудили самого ребенка, они привели в чувства и меня. Так как выбросив зов в пространство, столь мощный, наполненный жаждой бытия, я отключился. Любовь плыла не только от Темряя, но и от нежных прикасаний моего Отца, и от старших братьев Вежды, Мора, Стыня. Она насыщала меня радостью и, несомненно, силами.
Встреча… После столь долгой моей разлуки встреча была трепетной и долгожданной, она принесла мне окончательное умиротворение.
Хотя, как пояснил Отец, отдавая девочку и меня в руки Дажбы. В жизни этой плоти, согласно условий соперничества, старшие Боги не станут участвовать в моем становлении, не смогут поелику встречаться со мной. И ноне мое взросление, и взросление человека, в коем я пребывал, будут вести младшие члены печищ.
Ей-же-ей и Перший, и Небо, и Асил почасту нарушали те самые условия.
И поколь плоть была юной, усыпляя, забирали ее к себе на маковку, хурул, и батуру, что соответственно находились на четвертой планете, на спутнике Месяц, и на спутнике четвертой планеты. Принося девочку к себе, они ласкали меня словами, целовали лоб плоти и тем самым голубили мое естество.
И я слышал их, ощущал теплоту, чувственность, нежность.
Я их любил! И Дивного, и Асила, и Небо! но сцеплен был только с моим Отцом, с моим Першим. Або это теперь составляло одну из моих сияющих основ, ту самую клетку, которая досталась мне от Отца.
Лагода, а засим Есислава, как величали девочку, росла в окружении любви и заботы, под попечением Стыня, Дажбы и Круча…
Круча, самого юного поколь из Богов.