– Где же твоя галльская изысканность? Знаешь, кем тебя считают?
– Ну?
– Ты думаешь, ты можешь переспать с половиной девушек Беркли, а другая половина не будет знать о твоих манерах и размерах? До миллиметра?
Бобби побагровел.
– Ладно, как тебя зовут?
– Сара Коннер.
– Послушай, Сара Коннер, если ты серьезно хочешь помогать нам, тебе стоит научиться приличным манерам. Многого мы не требуем, но все-таки с незнакомыми людьми…
Сара словно переключилась снова.
– Извини, ладно? – сказала она с подкупающей искренностью. – Я просто хотела посмотреть, как ты будешь реагировать. Видно, я перестаралась, мне часто говорят, что я меры не знаю…
– Во что могу поверить…
– Но я действительно хочу помочь кампании Вольфовица. Ты уж, пожалуйста, улыбнись и не держи на меня зла, ладно?
– Тогда начнем сначала, – предложил Бобби. – Пошли наверх…
– К тебе в комнату?
Бобби закатил глаза.
– В комнату Ната! – застонал он. – Мне надо это выгрузить! – Он поднес к ее лицу шляпу, наполненную деньгами.
Сара рассмеялась. На этот раз и Бобби заставил себя рассмеяться.
На кровати Вольфовица была куча денег; Бобби высыпал содержимое шляпы туда же.
– Ого! Солидный фундамент для дела! – сказала Сара.
– Не так уж здесь много, как кажется, – вздохнул Бобби. – Бумажек много, да все мелкие. Нат – мой друг, но… Ты действительно думаешь, что он выиграет?
– Нет. И что?
– А это что? – Он показал на кровать.
– Думаешь, он украдет деньги?!
– Конечно нет. Истратит все до последнего цента, вложит еще и свои, и выигранные в покер, но…
– Что "но"?
– А то, что ничего не выйдет. И он знает, что не победит. Мы морочим людям голову!
– Вовсе нет! – Сара села на кровать рядом с ним. – Все не так, никто никого не дурачит. Я понимаю, что Вольфовиц не победит на выборах, и большинство людей, чьи деньги лежат в этой куче, понимают тоже, но вопрос не в победе…
– Только, пожалуйста, не уверяй меня, что в игре важна не победа, а участие!
Сара ответила очень серьезно:
– Важно изменить саму игру. Выборы в этой стране потеряли всякий смысл. Демократы говорят одно, республиканцы – чуть-чуть другое, а суть-то одна! К серьезным вещам они одинаково равнодушны, а страна катится в пропасть, и даже те, кто это видит, ничего не предпринимают, потому что система так и задумана, чтобы ничего нельзя было изменить…
Зеленые глаза девушки искрились яростью. Бобби был ошеломлен и очарован.
– Да-да! Твой Вольфовиц говорит о запретных вещах. Его обзовут коммунистом и предателем-европешкой, и он проиграет выборы. Но, всячески его оскорбляя, они будут вынуждены спорить о том, что он предлагает. Так вот, люди, по крайней мере, услышат правду о том, что творится в Заливе. Что с того, что Вольфовиц проиграет? Знаешь, что самое главное в говорящей собаке?
Бобби удивленно поднял брови.
– Не то, о чем она говорит, а сам факт, что она может разговаривать!
Бобби рассмеялся и придвинулся к ней – она сделала вид, что не заметила.
– Пришло время лихих поступков! – говорила она. – Мой прадед был террористом в Ирландии, а бабка – в числе тех, кто случайно уцелел, когда полиция открыла огонь по студентам. Я пошла в них, и я говорю: надо что-то делать! Побеждать или проигрывать, но не протирать штаны в разговорах. Вот почему я хочу работать на Вольфовица! Люди хотят действия ! Ты понимаешь это, Бобби Рид? Разве тебе этого никогда не хотелось?
Бобби вспомнил свои мальчишеские мечты об Америке. Вспомнил, как долго сюда стремился и как отстаивал свое решение остаться здесь. Вспомнил беспорядки у посольства в Париже и шествие с перевернутым флагом на Телеграф-авеню. Он остался в Америке, чтобы быть настоящим американцем, но что он сделал стоящего с тех пор? Что, кроме нытья и жалоб? Там, за флагом, шли настоящие американцы, они заставили его гордиться ими. И Америкой. Девушка рядом с ним – такая же, одна из них.
– Да, – ответил он, – хотелось. Спасибо, что напомнила.
Сара Коннер мягко улыбнулась. Бобби ужасно хотелось схватить ее в объятия тут же, но он удержался.
– Можно когда-нибудь позвонить тебе? – спросил он.
Сара Коннер хитро на него посмотрела.
– Как только для меня здесь найдется настоящая работа, – ответила она.
– А ты крепкий орешек! – улыбнулся Бобби. Он, можно сказать, непроизвольно поднес ее руку к губам и поцеловал. Сара отдернула руку, словно обожглась.
– Это еще что?
– Мне показалось, пришло время решительных поступков. – Бобби смотрел на нее и улыбался. Несколько секунд она сохраняла каменное выражение лица, но не выдержала и наградила его радостной улыбкой.
С этого все началось.
Донна Дарлингтон: Не боитесь ли вы, что своим так называемым жестом отчаяния вы поможете переизбранию Дуэйна Майкельсона за счет потери голосов Кармело?
Натан Вольфовиц: Вы в самом деле полагаете, что я наберу так много голосов?
Донна Дарлингтон: А вы так не думаете?
Натан Вольфовиц: Я не знаю, и мне это безразлично.
Донна Дарлингтон: Тогда зачем эти выборы? Хотите увидеть себя по телевизору?
Натан Вольфовиц: Угадали, Донна. Мы на экране, не так ли?
Донна Дарлингтон: Бессмысленная самореклама!
Натан Вольфовиц: Совсем не бессмысленная. Бессмысленно то, что говорят мои пустоголовые противники.
Донна Дарлингтон: А вы-то что говорите? Что решить наши американские проблемы можно, вступив в Объединенную Европу?
Натан Вольфовиц: Кто-нибудь предложил лучшую идею? Во всяком случае, не эти чурбаны, мои соперники.
Донна Дарлингтон: Но европейцы нас ненавидят! Мы должны им миллиарды долларов!
Натан Вольфовиц: Значит, надо заплатить.
Донна Дарлингтон: Чем?
Натан Вольфовиц: Вы полагаете, у меня есть ответы на все вопросы?
Донна Дарлингтон: Самое безответственное заявление, которое мне когда-либо приходилось слышать!
Натан Вольфовиц: Ну и что? Меня же все равно не выберут, разве не так?
Донна Дарлингтон: Это дурацкая уловка, чтобы высказать ваш левый вздор и симпатии к Европе по телевидению!
Натан Вольфовиц: Уловка удалась, а?
"Новости Залива", Передача Донны Дарлингтон
Штаб-квартирой избирательной кампании Вольфовица стала Малая Москва. По пятницам и субботам устраивались вечера для сбора пожертвований. В гостиной поставили несколько телефонов, которые непрерывно звонили. До конца выборов отменили даже игру в покер; общие обеды тоже не готовили, каждый перехватывал что попало на скорую руку. Круглые сутки были шум и кутерьма, вся жизнь в доме превратилась в кромешный ад.
Но Бобби ничего не имел против. Первым, кому он позвонил, когда им поставили столько телефонов, была, конечно, Сара Коннер. Она проявила дьявольскую энергию, собирая пожертвования и подписи, забивая на митингах других ораторов, не давая им вставить ни слова; она даже убедила голосовать за Вольфовица нескольких бродяг. Так что Бобби каждый вечер мог кормить ее, слушать ее разговоры по телефону и вообще наслаждаться ее обществом. Ему еще не приходилось встречать таких женщин – в вопросах политики она была настоящей "красной из Беркли", но вот что касалось давно решенной для Бобби проблемы свободной любви – тут она была явно старомодна. Прямо как люди, жившие во времена СПИДа, до второй сексуальной революции. И когда Бобби любезно предложил ей свою постель, чтобы не тащиться на ночь глядя домой, она смерила его испепеляющим взглядом.
Но общество его милостиво терпела, и на пятый день, когда он, прощаясь, поцеловал ее в щеку, ответила улыбкой. Но на следующий вечер, когда он попытался целоваться всерьез, опять отстранилась. Бобби этого не понимал. Сара была дружелюбна, охотно с ним говорила, даже, бывало, искала его, чтобы вместе перекусить и поболтать, и вместе с тем изображала Снежную королеву. Зачем такие загадки и почему нельзя просто переспать – это не укладывалось у Бобби в голове.
Постепенно Сара заняла все его мысли. Бобби потерял интерес к другим девушкам и с головой погрузился в избирательную кампанию Вольфовица. Во всяком случае, демонстрировал это в присутствии Сары. Он дежурил на телефонах, стараясь быть к ней поближе, запечатывал конверты, считал квитанции, писал письма и вообще всячески выказывал свою приверженность Отчаянному Поступку.
…Победить Вольфовиц не мог. На предварительных выборах он набрал процентов десять голосов, и особых надежд на лучшее не было. Но сама кампания, ее суета, напряжение и кипящая атмосфера, даже демонстрации шовинистов у дома, угрозы взрывов, оскорбления по телефону, фальшивые сообщения в прессе – все это действовало, поддерживало ощущение безнадежного, но благородного приключения.
Однажды утром, когда Бобби оказался за чашкой кофе вдвоем с Вольфовицем, он поделился с ним своими личными проблемами.
– Объясни мне – чего я не знаю, Нат. Скажи, зачем она так?
Вольфовиц улыбнулся, пожал плечами.
– Этого ты не узнаешь, пока не увидишь все ее карты, прости за сравнение.
– А когда я их увижу?
– В конце игры, естественно. Если только не сдашься первый – тогда ничего не узнаешь никогда. Жизнь как карты, малыш: чтобы узнать, надо заплатить. Этого, похоже, она и добивается.
– Господи, Нат, что я должен сделать?
– Это зависит от того, что за карты у тебя на руках… Разыгрывай партию или выходи из игры.
– И это все, что может посоветовать американский Горбачев?
– Ну, еще, – задумчиво сказал Вольфовиц, – еще ты можешь попробовать пойти с последнего козыря. Подумай и об этом, малыш!
Через несколько дней, когда они с Сарой доедали на кухне пиццу, его вдруг осенило. Ведь все совершенно ясно! Какой самый отчаянный ход в его ситуации? Открыть свои карты – взять да и сказать ей все, что он чувствует! Если он не хочет выходить из игры, иного выхода у него просто нет.
– Э… Давай выйдем на веранду, Сара, – предложил он. – Я бы хотел кое о чем поговорить наедине.
– По поводу кампании?
– Э… да, в некотором роде.
Они вышли на скрипучее крыльцо, именуемое верандой. На другой стороне улицы гринго выставили пикеты, взад и вперед маршировали люди с лозунгами:
"ЕВРОПУ В ЖОПУ", "ДОЛОЙ КОММУНИСТОВ"
и "ВОЛЬФОВИЦ – ПРЕДАТЕЛЬ".
Двое усталых полицейских стояли у натянутой веревки – "ограничительной линии". Обстановка оказалась не очень романтичной, но отступать было уже поздно.
– Что случилось, Бобби? – спросила Сара, дожевывая пиццу.
Бобби глубоко вдохнул и почувствовал, как в животе у него холодеет. А, черт с ним!
– Я очень хочу спать с тобой, Сара, – брякнул он. – Ты, наверное, это заметила.
Она даже не посмотрела на него. Откусила еще кусочек пиццы, съела.
– Заметила.
– Ну и…
– Что "ну и"? – Она теперь глядела ему в глаза, но лицо ее оставалось непроницаемым. – Это очень серьезно для меня, Бобби! И надо, чтобы ты честно ответил самому себе – почему тебе этого хочется.
Бобби вздохнул.
– Я даже не знаю, как это правильно объяснить… Просто с тобой я, кажется, становлюсь другим. По-другому поступаю, по-другому думаю…
Сара улыбнулась и спокойно спросила:
– Тебе это нравится?
– Конечно, нравится, – откликнулся Бобби. – Но я не могу сказать, что я в восторге от того, что происходит сейчас!
Сара рассмеялась и вдруг стала снова серьезной.
– Ты любишь меня?
Бобби застыл, утратив дар речи. Никто никогда не задавал ему таких вопросов.
– А ты любишь меня? – только и смог он сказать.
– Я первая спросила.
Бобби пожал плечами. Вздохнул, уставился на свои башмаки. Она наклонилась к нему и прижалась губами к его губам. Пикетчики на другой стороне улицы заржали. Теперь это уже не имело для Бобби никакого значения.
В далеком Беркли, давно известном левыми клоунадами, кандидат в конгрессмены Натан Вольфовиц потешает публику. Помощник преподавателя истории в университете и известный крутой картежник ратует за вступление Америки в Объединенную Европу. Он открыто заявляет, что основной источник финансирования его кампании – выигрыши в покер.
– А почему бы нет? – говорит новоявленный "американский Горбачев". – По крайней мере, у меня нет под столом крапленой колоды, чего нельзя сказать о демократах и республиканцах, судя по тому, как они поступают с американским народом!
"Тайм" – "Пипл"
В половине первого ночи они пришли в комнату Бобби. Он так долго представлял себе этот момент, что теперь был совершенно без сил. Они сели на край кровати и молча смотрели друг на друга – как им показалось, целую вечность.
– Странно как-то, – сумел наконец проговорить Бобби.
– Угу.
– Ну и?
Она улыбнулась и опять поцеловала его – открытым ртом, губами и языком. И они добрались наконец друг до друга, многодневная мука кончилась, и Бобби испытал нечто такое, что никогда не испытывал – духовное единение; он словно познал не тело женщины, а ее дух, ее скрытую суть.
… Сара улыбнулась, облизнула губы и нежно его поцеловала.
– Хорошо?
– Хорошо, – ответил Бобби.
– Это у нас всерьез?
– Как повернется… Одно я тебе скажу – это не жест отчаяния.
Билли Аллен: Почему вы называете себя американским Горбачевым?
Натан Вольфовиц: Потому что он – мой герой. Он принял страну, семьдесят лет страдавшую от экономического и политического запора. Он зажал нос и поставил ей клизму, в которой она так нуждалась. Похожая ситуация, Билли?
Билли Аллен: Я попрошу вас! Мы на национальном телевидении!
Натан Вольфовиц: Вы же как-то решаете проблему с нашими ежедневными зверствами в Латинской Америке. Наверное, хорошо умеете кроить запись.
Билли Аллен: Камера, стоп! Коммерческий ролик!
"Ньюспик", ведущий Билли Аллен
Вечером после выборов в Малой Москве устроили пирушку, ничуть не похожую на поминки. Угощение оплатили Вольфовиц, его постояльцы и помощники. Все собрались в гостиной – столы и телефоны были уже убраны – и ждали объявления результатов. Около полуночи появились предварительные итоги – по информации почти со всех избирательных участков. Республиканец Майкельсон набрал 48 процентов голосов, демократ Кармело – 39. Остальные голоса взял Вольфовиц – 13 процентов.
– Во всяком случае, мы не дали ублюдку набрать абсолютное большинство, – сказала Сара. Они сидели с Бобби на диване, взявшись за руки. – Не так уж плохо для отчаянных.
– А если мы сорвали победу Кармело? – пробормотал Бобби.
– Ну и что? По крайней мере, мы заставили их призадуматься.
Вольфовиц поднялся со своего кресла и выключил телевизор. Выдержал небольшую паузу, давая всем время собраться. Наступила тишина, каждый чувствовал себя чистым и трезвым.
– Ну вот все и кончилось, осталось покричать, – сказал Вольфовиц, расправил плечи, запрокинул голову и во всю силу легких крикнул: – А-а-а-а-р-х! Отлично, дети! Все позади. Кто-нибудь хочет сыграть в покер?
– Господи, Нат, это все, что ты хотел сказать? – вырвалось у кого-то.
– Мы сделали ставку, и этот кон мы проиграли. О чем еще говорить?
– Ты еще попытаешься, Нат? – выкрикнул кто-то.
– В конгресс? Об этом забудьте. На следующий год будут выборы президента, так? Вот и позвольте мне первым объявить свою кандидатуру на пост президента Соединенных Штатов!
Раздался смех.
– Я говорю серьезно, – заявил Вольфовиц. – Серьезно, как никогда.
– Да мы знаем, Нат!
– Подумайте вот над чем. Нам удалось потрепать им нервы в национальных новостях, так? Черт, я даже пять минут участвовал в позорном шоу Билли Аллена, пока они не выдернули вилку! А в президентской кампании есть возможность использовать федеральные фонды! Немного поколдовать, и, кто знает, не исключено, что в следующий раз мы получим прибыль. Поставить на кон президентское кресло – это же новая карьера. Мы еще дадим этим дурням урок истории!
– Да, но от какой партии, Нат?
Вольфовиц пожал плечами.
– А какая разница? – Он вытащил из кармана рейгановскую десятидолларовую монету. – Орел – я демократ, решка – республиканец, – он запустил монету под потолок, поймал ее и сказал: – Я, кажется, стал республиканцем! А теперь пошли играть в покер, дети мои, а то я от всех этих передряг совсем обезденежел!
Бобби не стал играть. Они с Сарой вышли на задний дворик и там стояли, взявшись за руки, среди мусорных баков, картонных ящиков, ненужных распечаток и прочих отходов избирательной кампании.
– Вот и все, – сказал Бобби.
– Выборы?
– Да. Что-то в них было, а?
– Угу.
Но Бобби уже понял, что на этот раз ему не уйти от серьезного разговора.
– Ну и? – сказала она, глядя под ноги.
– Ну…
– Скажи это, Бобби.
Бобби тоже понурил голову.
– Ну, в общем… Я люблю тебя, Сара Коннер. Останься здесь, со мной.
Она поцеловала его.
– Думала, ты меня не попросишь…
– Неправда! – засмеялся Бобби. Сара тоже засмеялась.
– Кажется, ты завоевал меня, – сказала она.
– Кажется…
– Ну и?..
И Бобби привлек ее к себе.
Насколько мертв Марс?
До настоящего времени никаких признаков жизни на Марсе не обнаружено. Нельзя, однако, забывать, что космонавты могли исследовать лишь ничтожную часть его поверхности. И если теоретические планы – приблизить природные условия Марса к земным, доставляя на эту планету воду в виде ледяных глыб со спутников Юпитера, будут осуществлены, – проблема может приобрести далеко не академический интерес.
Помимо моральных проблем, связанных с разрушением естественных природных условий Марса и уничтожением остатков марсианской жизни, возникает вопрос, что может развиться из этих замороженных глыб в теплых и влажных условиях. Не подвергнем ли мы наши колонии на Марсе опасности страшных эпидемий, желая приспособить эту планету к привычным нам условиям жизни?
"Аргументы и факты"
XIX
Через несколько месяцев после прибытия Франи в космоград "Сагдеев" там началась сборка космического корабля "Никита Хрущев", предназначенного для полета на Марс. Теперь Франя, как большинство обезьян, почти каждую рабочую смену проводила в скафандре за бортом космограда, где велась сборка корабля.
"Хрущева" собирали из готовых модулей. Когда была готова рама и установлена большая сфера командного центра, к ней присоединили четыре жилых модуля. В них должны были жить два с половиной года восемь человек – по двое в модуле. Еще были спортзал и комната отдыха, два модуля-лаборатории, сферические хранилища для жидкого топлива и кислорода, воды и пищи, материалов и техники. От командного центра до ядерного реактора и газовых двигателей было метров полтораста.