– Давайте, деточки, принимайте управление назад, летите, куда летели, и чтите день субботний, – дружелюбно наставил их на путь истинный бывший раввин. – Мишенька, дружок, прыгай ты, а я уж, так и быть, последним…
– А может лучше я последним? – без особой надежды предложил Ежов, наклоняясь над люком.
Койфман ласково улыбнулся и с силой толкнул его в спину. Винтовкой.
Глава 14
Моручи расхаживал по пустому залу, как лев в клетке. Заканчивалась четвертая его ночь в этом чужом мире. Первую он провел в сумасшедшем доме, вторую на заброшенной даче, третью на квартире покойного Зверева. В четвертый раз ему пришлось ночевать в тренажерном зале, ожидая появления разгневанных братков.
Часы показывали пять утра. После того, как Падогова и его быков выгнали за дверь, капитан приказал всем готовиться к скорой атаке. Конечно, существовала вероятность, что Третьяков струсит и не решится нападать, но ее значение не слишком сильно превышало ноль. Во всяком случае, Денисов в это не верил – криминальный авторитет Баран (кстати, Третьяков вполне справедливо ненавидел это свое прозвище, впадая в неконтролируемую ярость, если его так называли) не привык отступать, когда ему бросали вызов. Однако и Святослав убегать не собирался. Имперцы вообще никогда не отступали.
Моручи установил поочередное дежурство. Первые три часа караулил Денисов, вторые Перов. Теперь началась командирская смена. Марину, разумеется, от охраны товарищей освободили. Само собой, она не замедлила обидеться по поводу того, что ей не доверяют, громко расплакалась, обозвала всех психами и уродами, а потом сладко заснула.
Под потолком светила одинокая лампочка, засиженная мухами. Потолок в тренажерном зале был очень низким – все-таки раньше это был подвал. Моручи почему-то подумал, что Остапу здесь пришлось бы ходить согнувшись.
В дальнем конце помещения грустно лежало то немногое, что осталось от дешифратора континуумного кода. Прибор проработал несколько минут, потом компенсирующие стержни оплавились, а вслед за ними все остальное. Теперь это была всего лишь бесформенная груда запчастей, непригодная ни для чего, кроме как служить наглядным пособием в школьном кабинете физики. Они обычно как раз такие.
Святослав в очередной раз прогонял в голове ситуацию. Увы, в отличие от Михаила, у него не было под рукой кучи информов, из которых можно было выкачивать информацию. Да и не увлекался он раскрытием преступлений – не было такого опыта. Поэтому ни до чего особенного капитан Моручи так и не додумался.
Третьяков и его гнев Моручи волновали слабо. Вряд ли среди его людей были профессиональные солдаты, а всяких любителей Святослав не уважал. В конце концов, ну сколько у него могло быть бойцов? Вряд ли больше пары десятков "быков". А разве это проблема при наличии хорошей оборонной точки? А тренажерный зал "Витязь" был очень хорошей точкой – если у противников не будет тяжелого оружия, здесь можно обороняться долго. А таковое оружие в центре большого города обычно не применяется, так что и бояться нечего.
Тренажерные залы, как и большинство спортивных заведений, для сна не предназначены. Спальных мест здесь не было. Зато были тренажеры, на которых надо лежать, поднимая вверх-вниз штангу. На одном из таких сейчас как раз дрыхнул Перов. На другом Денисов. Марина спала на столе, закутавшись в скатерть – ей было страшно лежать под штангой. Хотя хозяин заведения предлагал ее убрать.
– Почему не спим, сержант? Команды "отбой" не слышал? – осведомился Моручи, стоя спиной к Денисову.
– Блин, капитан, а как ты узнал? – открыл глаза тот.
– По дыханию, сержант, по дыханию. У спящего оно ровное и глубокое. Хотя его нетрудно подделать, если надо.
– Не, мне не надо, – отказался Николай. – Слышь, капитан, а у тебя дети есть?
– А это не твое дело, – почему-то резко помрачнел Моручи. – Спи давай, а то ка-ак…
– Злой ты, капитан, – ничуть не обиделся воришка. – Вот че ты такой злой? Капитан должен быть добрым. Знаешь, как в песенке: жил отважный капитан, он объездил много стран…
– Ну-ка, ну-ка… – понравилось Святославу. – А дальше как?
– Э-э-э… – напряг память Денисов. – Че-то там… И не раз он бороздил океан… много раз тонул… погибал среди акул… глазом не моргнул… Да я не помню! Я только припев еще помню: капитан, капитан, улыбнитесь, ведь улыбка – это флаг корабля, капитан, капитан, подтянитесь, только смелым покоряются моря! Вот в таком духе. Я это к чему – ты тоже не хмурься, улыбайся, блин!
Моручи насмешливо хрюкнул и растянул губы в улыбку. Причем нарочно постарался, чтобы она получилась как можно более фальшивая.
– Во! – показал большой палец Денисов. – Вот так и ходи все время! Ну просто вылитый этот… ну этот, блин… ну, про которого Маринка-то говорила… а, Лагутенко! Он точно так же лыбется все время – как будто в суп тебе втихаря плюнул.
– Отставить болтовню, сержант! – надоело шутить Святославу. – И вообще – уходить нам надо. Мы тут, как человек в серранских трущобах – у всех на виду, и все убить хотят.
– Не, Андреич не согласится, – помотал головой Денисов. – Он к этой качалке душой прикипел – вместо дитенка родного. Не бросит.
– Парализуем и увезем, – категорично заявил Моручи. – Оборона – вещь нужная, когда есть что оборонять. А класть голову за старый подвал глупо.
– Ну, это ты Андреичу скажи, а не мне, – зевнул Денисов. – А я по жизни пофигист – как скажешь, так и сделаем.
Между прочим, он действительно последние дни чувствовал себя вполне довольным жизнью – примерно так же себя чувствует рыба-лоцман, наконец-то подыскавшая себе крупную акулу. Крутой, но добрый руководитель – вот фактически и все, что Кольке-Хорьку было нужно от жизни. А сейчас у него это как раз было.
– Капитан, это часы бьют, или ты стучишь? – задумался Денисов, прислушиваясь к какому-то отдаленному звуку.
– Это в дверь стучат, – равнодушно ответил Моручи, поднимаясь на ноги. – Давай, сержант, играй побудку…
Николай нервно сглотнул.
– Третьяков, урод… – вздохнул он. – А я, блин, надеялся, что он забздит…
Святослав отправился встречать гостей. А Денисов начал будить остальных – он бережно потрепал по плечу могучего Перова и остановился в задумчивости перед Мариной. Новая русская девушка закуталась в скатерть так, что напоминала гигантскую сигару, и Денисов никак не мог понять, где у нее верх. Он ткнул пальцем наугад и попал во что-то мягкое.
– Либо занычила от общества две сдобных булки, либо спит на животе, – сделал вывод Николай, ощупывая что-то мягкое более тщательно.
– Дай поспать, придурок! – плаксиво завопили из-под скатерти.
– Да спи, я тебе разве мешаю? – обиделся Денисов, продолжая ощупывать.
Из-под скатерти высунулась тонкая девичья ручка и врезала ему, куда дотянулась.
– У-у-уххх!!! – выдохнул Николай, держась за место, до которого она дотянулась. – Маринка, блин, ты че, совсем подурела?! [цензура] такая, оглашенная!
– Больно? – посочувствовал Перов, продирая глаза. – Мне вот тоже однажды туда стукнули. Нечаянно. Штангой.
– О-оххх… – аж скрючило Денисова, когда он представил такое. – Ну это ваще [цензура], Андреич…
– Ага. Месяц потом враскоряк ходил. Кольк, а на [цензура] ты меня разбудил?
– Третьяков приперся, – объяснил все одним словом Денисов. Ну хорошо, двумя словами. – Капитан пошел разбираться. Только че-то я стрельбы не слышу…
– Может, не Третьяков? – предположил Перов. – Может, почту принесли? Или еще кто…
– А может, его уже убили? – тоже выдала гипотезу Марина.
– Да чугун тебе на язык, дура! – испугался ее версии Денисов. – Капитан сам кого хочешь замочит! Он знаешь какой… ого-го!…
– Типун, – поправил Перов.
– Что?
– Правильно говорить типун на язык, а не чугун.
– Слышь, Андреич, хорош тут филологией страдать, – недовольно посмотрел на него Денисов. – Какая, блин, разница, че там у Маринки на языке?
– Здравствуйте, Семен Андреевич, – поздоровался полный мужчина, вошедший в зал. Виктор Борисович Третьяков. – Как живете?
Перов и Денисов одновременно подумали об одном и том же – капитана все-таки замочили. Но следом за Третьяковым вошел Моручи – живой, здоровый и без каких-либо признаков недовольства.
К великому удивлению всех присутствующих, этими двоими дело и ограничилось.
– Ах, Семен Андреевич, Семен Андреевич, – грустно вздохнул Третьяков, усаживаясь за стол и бесцеремонно спихивая все еще лежащую на нем Марину. – Ну зачем же вы так плохо обо мне думаете? Разве со мной нельзя договориться? Побеседовали бы, как человек с человеком, пришли бы к соглашению… Ай-яй-яй, ну как же вам не стыдно?… За что вы Юру так поуродовали? Был человек, стал корнеплод…
– Здра… – сорвался голос у Денисова. – Здрасьте, Виктор Борисович…
– Здравствуйте, Николай Николаевич, – скучающе ответил авторитет. – А вас я, кажется, предупреждал, чтобы не показывались мне на глаза?
– Он со мной, – холодно сообщил Святослав, усаживаясь напротив него. – Так мы будем говорить или будем стрелять?
– Ну зачем же сразу стрелять? – в притворном испуге поднял руки Третьяков. – Посидим, побеседуем… Вы, надеюсь, помните, что будет, если я через час не выйду отсюда?
– Помню, помню, – хмыкнул Моручи.
– А че будет? Капитан, че будет? – забеспокоился Денисов.
– А ты думаешь, он один пришел? – кивнул на Третьякова Святослав. – С ним там две полных машины – на входе дежурят.
– И… и че?…
– Че, че… Взорвут тут все к шайтану, вот тебе и че…
– Это же жилой дом! – ужаснулся Перов. – Тут же полно квартир! Ночь еще, все спят!
Третьяков только развел руками – мол, сам понимаю, но что поделаешь?
– Это моя личная страховка, – мягко промолвил он. – На тот случай, если вы пожелаете меня, грубо говоря, кончить.
– А если возьмем в заложники? – прищурился Моручи.
– Тоже не рекомендую, – с многообещающим видом посмотрел на него Третьяков. – Мы же с вами интеллигентные люди, Святослав Степанович, к чему нам так все усложнять?
– Там, откуда я родом, слово "интеллигент" считается оскорблением, – медленно процедил Святослав. – Оно приравнивается к плевку в лицо. Допускаю, что вы этого не знали, но если вы меня еще раз так назовете, Виктор Борисович, я немедленно вызываю вас на дуэль. Смертельную.
– Вот как? – опешил Третьяков. – Ну что ж, век живи, век учись… А если я скажу, что мы культурные люди, вы тоже обидитесь?
– Нет.
– Хм-м… Ну хорошо, тогда я продолжу там, откуда вы меня прервали… только напомните мне… хотя сам уже вспомнил. Семен Андреевич, что вы скажете, если я предложу купить ваше заведение? Ну вы же согласны, что оно не приносит прибыли?
– Так вот зачем вы все это… – с явным запозданием дошло до культуриста. – А зачем?…
– Ну, предположим, это мой маленький каприз, – улыбнулся Третьяков. – Но это, в принципе, может подождать. Гораздо больше мне хотелось бы побеседовать с нашим общим знакомым – вами, Святослав Степанович. Скажите, вы не хотели бы работать на меня?
– Не работай с ним, он же падла позорная! – тут же завопил Николай.
– Да, я знаю, – обернулся к нему Третьяков. – Но мне как раз и нужны такие люди.
– Блин, е-мое, да я ж не тебе говорю! Капитан, не соглашайся! – пихнул его в бок Денисов, бешено подмигивая сразу обоими глазами.
– Николай Николаевич, лет двадцать назад, когда я, как некоторые говорят, "мотал срок", в нашей среде ходила поговорка: "Когда паханы шлепают, шестерки кочумают". Вы понимаете значение этой поговорки?
– Сержант, исполнять, – приказал Моручи. – У нас тоже есть похожая поговорка: "Голос капитана – это голос всего экипажа".
– Именно, именно, – удовлетворенно кивнул Третьяков. – Я рад, что мы добились взаимопонимания. Мне не хотелось бы чересчур давить, Святослав Степанович, но у вас есть всего лишь два варианта – или стать частью моей команды, или в срочном порядке отбыть из города. Мне, если честно, все равно, что вы выберете. Точнее, я бы предпочел второй вариант – мне не так уж нужен такой прыткий молодой человек.
– Неужели только два варианта? – усмехнулся Моручи.
– Ну, конечно, есть еще третий, – сложил ладони на объемистом животе Третьяков. – Но мне бы не хотелось до этого доводить…
Денисов, которому запретили открывать рот, изо всех сил корчил рожи, силясь привлечь внимание капитана. А еще он усиленно старался понять, с чего это вдруг Третьяков так раздобрился – обычно он не затруднял себя предупреждениями.
– Так вот, к чему я веду… – благодушно начал Третьяков и вдруг замер на полуслове.
Впрочем, замерли все – на улице раздавались какие-то странные звуки. Выстрелы. Звуки выстрелов и еще какие-то другие, похожие на шипящий свист.
– Это бластеры, – неторопливо встал Моручи, перевернув стол. Он превратил его в небольшой дот.
– Типа как?! – вскочил Денисов, перевернув стул. Никакой надобности в этом не было, но Колька-Хорек просто не мог не выместить свое плохое настроение на ни в чем не повинной мебели.
– Я хотел бы выслушать ваше объяснение происходящего, Святослав Степанович, – все еще вежливо, но уже с красным лицом попросил Третьяков. – Мне казалось, мы договорились о перемирии…
Снаружи донеслось еще несколько шипящих звуков. Кто-то приглушенно вскрикнул. Крик был подозрительно похож на предсмертный…
– Что происходит?!! – яростно взревел авторитет, выхватывая небольшой пистолет.
– Я тут ни при чем, – холодно ответил Святослав, быстрым движением вышибая пистолет у Третьякова и кидая его Перову. Культурист с интересом осмотрел новый для себя предмет (до сего дня он ни разу не держал в руках ничего огнестрельнее пневматической винтовки), крякнул и запихнул его в карман.
– А мне опять дулю… – заворчал Денисов.
– Вы, [цензура] [цензура], что, решили, что я вас не [цензура]?! – зарычал Третьяков. Вся напуская интеллигентность слетела с него в один миг. – Да я вас…
Ему не дали договорить, ибо дверь слетела с петель, снесенная шквалом огня. В помещение ворвались шестеро бойцов в боевых скафандрах, вооруженные тяжелыми пушками. Лиц за металлопластиковыми шлемами было не видно.
Все шестеро ударили единым залпом прямо в Моручи. Капитан резко дернулся, схватил Третьякова за плечи, подняв толстяка, как пушинку, и закрылся им от вражеского огня. Авторитет дико закричал – в него попали сразу пять плазменных сгустков. Шестой прошел мимо, оставив черное пятно на стене.
– Назад! – закричал Моручи, прикрываясь уже мертвым бандитом и двигаясь к металлической двери в дальней стене. – Отходим!
Мог бы и не говорить – Перов уже давно открыл стальную дверь и затащил туда Денисова с Мариной. Обоих за шкирку.
Моручи отшвырнул толстяка в сторону, перекувыркнулся, выпуская в нападающих град пуль и одновременно увертываясь от плазменных сгустков, и ворвался в спасительную дверь. Перов захлопнул ее и повернул тяжелое колесо.
– Это че за хрень? – начал озираться Денисов.
Судя по всему, это был душ. Ряд кранов в стене, парочка туалетных кабинок поодаль и прочие непременные атрибуты санузла.
– Тут раньше бомбоубежище было, – отдуваясь, сказал Перов. – Дом старый, еще довоенный. Дверь надежная – пулеметом не возьмешь.
– А бластером – запросто, – вздохнул Моручи, прислушиваясь к творящемуся с той стороны. – Все, приехали…
– Слышь, капитан, это че?… Это кто был? Менты?…
– Имперца брать живым! – послышался снаружи знакомый голос, отвечая на вопрос Денисова. – Остальных – как получится!
– Эй, Громенко, давай договоримся! – крикнул в ответ Моручи. – Отпусти остальных, зачем они тебе?
– Ну уж не-ет! – довольно ответил майор. – Теперь моя очередь диктовать условия! Сдавайтесь, тогда, может быть…
– Имперцы не сдаются! – крикнул в ответ Святослав. – Мы умираем, но не сдаемся!
– Капитан, капитан, ну мы-то же не имперцы! – начал тянуть его за рукав Денисов. – Слышь, давай лучше сдадимся!
– Ни за что! – загорелись фанатические огоньки в глазах Моручи. – Не бойтесь, я вас врагу не отдам!
– Ф-фух…
– Я вас сам убью! – гордо закончил фразу капитан, доставая оружие.
– Капитан, не дури! – заорал Николай. К нему присоединились Марина и Перов.
– А что такое? – искренне удивился Моручи. – Я потом и себя тоже убью – сеппуку…
– Капитан, сепукнуть мы всегда успеем! Че ты, блин, выкодрешиваешься, горячий самурай?!
Святослав очень неохотно убрал ди-кольт обратно, решив немного повременить с коллективным самоубийством.
А снаружи царило подозрительное затишье. Громенко и его люди ковырялись с дверью, но все никак не могли ее вскрыть. После нескольких безуспешных попыток раздался осторожный стук.
– Имперец, ты еще там? – неуверенно спросил майор.
– Молчи, капитан! – тут же завопил Денисов. – Молчи, как партизан!
– Имперец, ты это… ты сдавайся… – попросил Громенко. – Мы всех твоих людей того… ты там один остался.
– Каких еще людей? – не понял Моручи. – Не было у меня никаких… ах, моих людей! Это было только начало! – грозно воскликнул он. – Остались другие, и они скоро явятся!
– Капитан, это ты о ком? – тихо спросил Денисов.
– Похоже, они братков Третьякова постреляли… – с явным удовлетворением констатировал Перов. – И самого Третьякова тоже…
– Ну, одной проблемой меньше, – равнодушно пожал плечами Денисов. – Был… и помер… Слышь, Андреич, так у тебя тут и туалет есть!
– Ну а как же?
– А че мне не говорил? – возмутился Николай. – Зажал, да, зажал? А я, значит, как последний [цензура], в угол ходи?!
– Сержант, что я тебе говорил насчет уборной? – поморщился Моручи. – Ну что мне тебя – носом тыкать, как котенка? На пол даже Остап не прыскает, а он это любит, как никто…
– Имперец, ты все еще там? – спросил Громенко.
– Да тут я, тут, – отозвался Моручи. – Чего тебе?
– Что у тебя тут за дверь такая? – недовольно спросил майор. – Может, облегчишь мне работу, сам откроешь, а? Ну мы же все равно ее вскроем, только тогда уж точно никого не помилуем!
– Рядовой, здесь есть другой выход? – на всякий случай уточнил у Перова Моручи, не соизволив ответить Громенко.
Перов только махнул рукой. Да Святослав и сам видел, что другого выхода нет – пустая каменная коробка.
– Плохо, – попенял ему он. – Всегда надо делать запасной выход.
– Слышь, капитан, нам бы тут немного продержаться, а там менты приедут! – неожиданно обрадовался Денисов, чей небольшой мозг все это время старательно обрабатывал информацию. – Там же стреляли, как на войне – наверняка кто-нибудь вызвал! Блин, о ментах мечтаю, до чего дошел…
– А ведь верно… – заулыбался Моручи. – Нам, конечно, с милицией тоже не по пути, но они все-таки лучше…
– Даже и не надейтесь! – крикнул Громенко, прекрасно слышащий каждое слово. – Мы тут под видом ОМОНа, проводим операцию! Мы и есть милиция, имперец!
– Шайтан! – скрипнул зубами Моручи.
Марина, до сих пор сидящая на холодном полу с отупевшим видом, неожиданно вскочила и начала молотить по стальной поверхности двери.
– Выпустите меня! – оглушительно завизжала она. – Выпустите! Я не с ними! Я заложница!
На той стороне кто-то что-то тихо спросил. В ответ тихо засмеялись. Потом "омоновцы" еще некоторое время приглушенно переговаривались.