- Ты только взгляни сюда, Гаспар, - как раз в этот момент возбужденно заговорил Зейн, поднимаясь и тыча черной книгой писателю в лицо. - Роботы-евреи! Правда! Големы - еврейские роботы, сделанные из глины и управляемые посредством магии, но тем не менее роботы. Клянусь святым Карелом, я никогда и не предполагал, что наша история простирается вплоть до… - Он заметил, что пока был поглощен книгой, положение изменилось, и на две секунды замер, проигрывая про себя последние несколько минут разговора. Затем подхватил у девушки "красно-зеленый пакет со словами: - Прошу прощения, мисс. К вашим услугам.
- Ну, а это зачем? - спросил Гаспар. "Это" было небольшим пистолетом из зеленоватой стали, оказавшимся у девушки под вторым пакетом. - Ох, я понял, вы - наш телохранитель.
- Не-а, - ядовито заметила девушка, поднимая зловеще выглядевшее оружие. - Я просто буду идти за вами, мистер, и если уроните это пасхальное яйцо - пусть даже из-за того, что кто-то захочет перерезать вам глотку, - я выстрелю вам в затылок, точно в середину продолговатого мозга. Впрочем, не следует волноваться: вы ничего не почувствуете.
- Ох, хорошо, хорошо, - обиженно произнес Гаспар, отправляясь в путь. - А где же няня Бишоп?
- Это, - сказала девушка, - вам предстоит логически выяснить, шаг за шагом, боясь ненароком поскользнуться на банановой кожуре.
14
Веревка - старинный инструмент, но останется полезным навечно. Справедливость данного суждения подтверждала живописная картина. Два компаньона, Флэксмен и Каллингем, привязанные образчиками упомянутого предмета к креслам, восседали за похожим на лук Купидона столом среди разорванных и смятых листов и папок с документами и пузырящихся холмов и потеков пены из огнетушителя.
Гаспар, стоя у распахнутых дверей, удовлетворился осмотром представшей перед ним дикой сцены и переложил свою ношу, казавшуюся теперь отлитой из цельного свинца, из одной руки в другую и обратно. По дороге сюда в его сознание въелось то, что единственная цель в жизни в данный момент - это холить и лелеять завернутый в золото и пурпур овал. Девушка пока не пристрелила его, но, когда он неосторожно споткнулся, без колебаний сожгла пистолетом тротуар у его ног, продемонстрировав всю серьезность своих намерений.
Каллингем, с багровыми пятнами на бледных щеках, улыбался узкогубой терпеливой улыбкой мученика. Флэксмен тоже молчал, но по другой причине: мисс Блашес, маяча за ним, крепко зажимала одним из плоских розовых захватов его рот.
Вишневый робот-цензор медовым голоском декламировал:
- Да ввергнет небо на вечные муки всех этих борзописцев собачьей крови по материнской линии. Да использует оно их телесную оболочку для неприличных целей, пропуск, пропуск, пропуск и еще раз пропуск. Разве так не намного лучше, мистер Флэксмен, и в этом виде, в каком я оставила вашу тираду, - куда более выразительно, не так ли?
Няня Бишоп, спрятав ужасный маленький зеленый пистолет под юбкой и выхватив пару ножниц по металлу, начала разрезать узы Флэксмена. Зейн Горт аккуратно положил свой красно-зеленый пакет на пол и отвел мисс Блашес в сторону со словами:
- Вы должны простить эту чрезмерно ретивую роботессу за нарушение свободы слова. Превалирующая страсть - цензура в ее случае - очень сильна в нас, железном народе. Электронные бури, подобные той, что пережил ее мозг, значительно усиливают эту страсть. Ну, ну, мисс Б., я не собираюсь трогать ваши розетки или открывать дверцы и заслонки.
- Гаспар! Кто, пропуск, пропуск, эта Петля? - спросил Флэксмен, как только смог пошевелить губами и сглотнуть. - Кто или что такое мстители за словомельницы? Эта ведьма Ибсен хотела заставить своих подручных оторвать мне голову, когда я не смог сказать ей.
- Ох, - вздохнул Гаспар. - Это продиктовано сиюминутной ситуацией, чтобы отпугнуть ее. Я придумал нечто вроде издательской мафии.
- У писателей не должно быть способностей к изобретательству! - проревел Флэксмен. - Из-за тебя, пропуск, пропуск, нас чуть не убили. Эти ее подручные работают круто, особенно двое в полосатых свитерах - типичные палачи.
- А Гомер Хемингуэй? - поинтересовался Гаспар
- Он был с ними, но казался смущенным. Да еще эти знаменитые капитанские шмотки, словно собрался фотографироваться для морской саги, правда, задница у него странным образом потолстела. Смешно, но он продолжает тренироваться. Предполагаю, мы вылетим в трубу. Когда Ибсен приказала все тут крушить, его, казалось, сотрясло. Но тем не менее он с удовольствием разорвал часть бумаг и внес свою лепту в разгром конторы - хорошо хоть, я не держу в этих папках ничего важного.
- Вам нужно было продолжать развивать мою идею с мстителями, - сказал Гаспар. - Нагнать на них страху.
- На кого страху? Мне чуть голову не отбили. Послушай-ка, де Нюи, Ибсен говорит, что ты был издательским шпиком долгие годы. Впрочем, мне все равно, сколько ты перед ней выхвалялся тем, что шпик…
- Я никогда не хвалился и никогда не был…
- Не трясите яйцо! - рявкнула няня Бишоп на Гаспара с того места, где освобождала Каллингема. - От вашего голоса все дрожит.
- Я только хочу, чтобы вы поняли… Не может быть и речи об оплате за прошлые шпионские услуги, особенно за воображаемый шпионаж в писательском союзе!
- Слушайте, Флэксмен, я никогда…
- Не трясите, вам сказано! Дайте его сюда, увалень.
- С удовольствием вручаю, - обрадовался Гаспар. - Так все-таки, мистер Флэксмен, что же искала Элоиза?
- Она ворвалась сюда, обвиняя нас в том, будто мы узнали способ, как выпускать книги без словомельниц, но, поговорив с тобой по телефону, начала допытываться, кто такой Петля. Гаспар, не придумывай больше никаких мафий. Они опасны. Ибсен по-настоящему покалечила бы меня, если бы не переключила внимание на беднягу Калли.
- Мне кажется, - Гаспар пожал плечами, - что мои мстители с их кровавой местью, по крайней мере, сбили ее со следа.
- Я больше не могу с тобой спорить, - отмахнулся Флэксмен, выуживая телефон из кучи лент на полу. - Я собираюсь найти кого-нибудь, кто убрал бы здесь и позаботился о нашей защите. Мне не хочется, чтобы сумасшедшие бабы врывались сюда просто потому, что дверь не закрыта.
Гаспар подошел к Каллингему, растиравшему свои уже освобожденные конечности.
- Так Элоиза и с вами обошлась круто?
Длиннотелый директор издательства, нахмурясь, кивнул.
- Именно так. Она долго разглядывала меня после того, как ее приспешники привязали меня к креслу, а потом, не задав ни одного вопроса, начала хлестать по физиономии.
- Очень плохо, - огорчился Гаспар.
- Почему? Если отбросить боль и оскорбления… - раздумывал Каллингем. - На ней было тяжелое ожерелье из серебряных черепов.
- Это еще хуже, - опустил голову Гаспар. - Вы помните последнюю страничку обложки на ее книгах, где Элоиза позирует с шестью или семью парнями? Обычно ее озаглавливают "Элоиза и ее мужчины".
Каллингем кивнул.
- Действительно, это фото помещено практически на всех ее книгах, выпущенных Протон Пресс. Только мужчины постоянно меняются.
- Так вот, - сказал Гаспар. - Ее оплеухи, когда она носит охотничье ожерелье, как сама его многозначительно называет, выдают определенную заинтересованность. Она намерена включить вас в свой мужской гарем. Должен предупредить: как новой девочке вам предстоит трудное время.
Высокий издатель побледнел.
- Флэкси, - крикнул он компаньону, говорившему по телефону. - Надеюсь, что этот твой электрозамок в самом деле сработает! Гаспар, сдается мне, что издательская мафия - не такая уж плохая идея. Нам и взаправду понадобятся защитники с бульдожьими зубами.
- Ну, - гордо выпрямился Гаспар, - моя импровизация, по крайней мере, отпугнула Элоизу с Гомером. Уверен, после этого они в панике бежали.
- Ох нет, - поморщился Каллингем. - Это была мисс Блашес. Помнишь ту маленькую женщину в черном, которая пришла разыскивать взорванного мужа и сына? Так мисс Блашес забрала ее в женскую туалетную, чтобы привести в себя и успокоить. Роботесса вошла в тот момент, когда Ибсен избивала меня. Она взглянула на Гомера Хемингуэя, потом начала вибрировать, выскользнула за дверь и вернулась с огромным пенным огнетушителем. Именно это и обратило в бегство банду Ибсен. Флэкси, как насчет того, чтобы записать мисс Блашес в качестве телохранителя? Нам их нужно как можно больше. Я знаю, что она запрограммирована на цензуру, но…
- Я понимаю, всем нравится эта болтовня, - оборвала няня Бишоп, которая, расчистив часть стола, разворачивала там свои пакеты, - но мне нужна помощь.
- Не поможет ли вам мисс Блашес? - радушно отозвался из угла Зейн Горт, где настойчиво шептал что-то розовой роботессе, а та надменно отказывалась подключиться к нему для прямого разговора "металл - металл". - Она предложила свою помощь (да, вы предложили, мисс Б.), да и мне сдается, что ей будет лучше чем-нибудь заняться.
- Первый раз в жизни применяю к роботессе трудотерапию, - сказала няня Бишоп. - Но, во всяком случае, она будет лучше, чем любой из вас - ленивые, самодовольные и трепливые животные или минеральные мужчины. Бросай этот газовый баллон, Розочка, и иди сюда. Конечно же, лучше помощь женщины.
- Спасибо, я помогу, - ободрилась роботесса. - С тех пор, как меня сделали, я выучила одну вещь. Это то, что у меня гораздо больше общего с созданиями родственного пола, независимо от материала, из которого они сотворены, чем с бормочущими роботами или ленивыми мужчинами.
15
Флэксмен повесил трубку и посмотрел на Гаспара и Зейна Горта.
- Ребята, няня Бишоп вкратце рассказала, к чему это все? - подозрительно спросил издатель. - Я говорю о большом проекте, о секретных делах Инкубатора, о том, что она сейчас устанавливает и все такое прочее.
"Ребята" отрицательно повели головами.
- Хорошо! Она не должна была этого делать. - Маленький брюнет откинулся в кресле, начал быстро стирать пену с рукава, но, раздумав, осторожно заговорил: - Около сотни лет тому назад, во второй половине двадцатого века, жил виртуозный хирург и гений электроники по имени Дэниел Цукерторт. Я не думаю, что вы когда-нибудь слышали о нем.
Гаспар оживился, затем махнул рукой, решив предоставить все Зейну, но тот тоже промолчал. Возможно, замечание няни Бишоп о болтливых мужчинах поразило их обоих.
Флэксмен ухмыльнулся.
- Я так и думал, что нет! Хирургия и электроника, особенно микроразновидности каждой, были просто наиболее яркими проявлениями талантов Цуки - одного из величайших инженеров-технологов по производству герметизированных микромоторов, гения каталитической химии и лучшего в мире по целой куче других вещей. Если бы не Леонардо да Винчи с его новыми штучками, то не было бы никого, кто мог бы сравниться с Цукертортом, до него или после. Он просто чудеса творил с микроскальпелем, и стоило ему только свистнуть электрону, как тот замирал и ждал приказаний. Он усовершенствовал соединения типа "нерв - металл" и создал такие органическо-неорганические структуры, что никакой биотехник не в состоянии был их воспроизвести на высших животных со сколько-нибудь заметным успехом. Не считая микрокамер и другой записывающей техники, никто не мог даже разобраться в том, что делал Цуки, не говоря уж о том, чтобы повторить его работы.
Однако, как и все люди незаурядных способностей, Цукерторт был сумасшедшим. По обычным стандартам его совершенно не интересовала практическая или теоретическая ценность собственных изобретений. Хотя и называя себя гуманистом, он даже не думал о своих огромных достижениях, например в области протезирования, а ведь мог дать человеку искусственную руку или ногу со стальными нервами. Причем напрямую вживленными в корни живых нервов посредством выращивания там кристаллов из нержавеющих сверхтвердых сплавов, доводя их при необходимости до самого спинного мозга, чтобы соединить с центральной нервной системой человека.
Все интересы Цуки были направлены на две цели: бессмертие для лучших умов человечества и возможность для этих умов постичь мистическое знание, функционируя в изоляции от мира и плоти.
Опуская все промежуточные стадии, скажу, что он разработал процесс сохранения функционирующего человеческого мозга в инертных металлических футлярах. Нервные окончания, руководящие зрением, слухом и речью, были наращены металлической тканью и подключены к соответствующим входам и выходам. Большинство других нервных связей было заблокировано. Цуки верил, что это усилит потенциальный багаж созидательных клеток мозга, и в этом он, кажется, был блестяще прав. А созданное им сердце на изотопах для поддержания кровообращения, очистки крови и регенерации кислорода было настоящим шедевром среди его герметичных моторов.
Этот моторчик, расположенный внутри большого шлема, как он называл толстую верхушку металлического футляра мозга, это сердце-моторчик требовало заправки раз в год. Ежедневная замена меньшего шлема позволяет снабжать мозг минимумом питательных веществ и избавляться от неизбежных и нерегенерируемых отходов. Как вы, вероятно, знаете, мозгу необходима гораздо более простая, чистая и неизменная жидкостная среда, чем любой другой части человеческого тела. Но по тому же признаку Цуки доказал, что он будет наиболее восприимчив к техническому управлению.
Маленький насосик - триумф искусства - снабжал мозг небольшими порциями гормонов и другими стимуляторами, не позволяя ему погружаться в тупую спячку.
Это последнее достижение, практически бессмертный мозг в яйцеобразном футляре, до сих пор выглядит ничем иным, как чудом в кубе. Хотя, что странно, сам Цуки никогда не рассматривал свое достижение как нечто колоссальное. "У меня была вся жизнь, чтобы спасти жизнь. Может ли быть у кого-то больше времени?" - однажды сказал он. В любом случае, Цуки нашел средства для достижения поставленной цели - бессмертие для лучших умов человечества.
Флэксмен поднял палец.
- Однако у Цуки были особые соображения относительно лучших умов человечества. Ученые, на которых он плевать хотел, были ниже его и, как я уже говорил, он самого себя ценил не очень высоко. Над государственными деятелями он просто насмехался, а религией отравился еще в детстве. Но вот при упоминании слова "художник" кожа его покрывалась мурашками, он весь заводился, потому что Цуки был весьма педантичным парнем, и вне собственных интересов у него отсутствовало всякое воображение. Художественное созидание, то есть обычная настройка, запах красок и особенно игра словами были для него волшебством до конца дней. Поэтому становится ясно, чьи мозги должны были быть законсервированы, если бы Цуки шел своим путем: только созидателей - художников, скульпторов, композиторов и, разумеется - писателей.
Что же касается последних, то данное соображение представляло ценность, по крайней мере, по двум причинам: во-первых, словомельницы только вводились и множество настоящих писателей осталось без работы, во-вторых, только писатели, вероятно, оказались достаточно сумасшедшими, чтобы согласиться с тем, что было у Цуки на уме. В определенных вопросах он был очень проницателен и знал, что у власть имущих возникнут некоторые возражения по поводу его начинаний. Поэтому действовал очень быстро, налаживая связи, получая разрешения, основывая собственную клинику как он говорил, для исследований в области гериатрии, - все это было создано практически как тайное общество. Когда же вся история выплыла наружу, у него было тридцать мозгов - все писатели - полностью законсервированных, а он умыл руки, закрыл глаза и спрятал зубы, предоставив мир его собственной судьбе.
Так и вышло. Как вы можете себе представить, поднялась ужаснейшая вонь. Все организации, начиная с тупейших профессиональных обществ и кончая самыми идиотскими культами, нашли, о чем орать. У большинства находилось причин шесть-семь. Некая церковь заявила, что он отрицает спасение смертных, одновременно отделение женщин против жестокости потребовало, чтобы страданиям мозгов был немедленно положен конец (этим они, естественно, прикрывали свою кровожадность).
Однако, конечно же все возражения перекрывались высказываниями обыкновенных двуногих - Джимами и Джейнами, отсюда и до Юпитера. Бессмертие подавали на тарелочке или в жестянке. Увы, были ограничения, но тем не менее - это бессмертие, мозг не умирает. Так почему же это не для всех? Лучше так, чем никак.
Юристы твердили, что дело яйцеглавов не имело юридическо-социального прецедента, главным образом из-за запретов, контрзапретов, пятидесяти семи вариантов свидетельств экспертов и вообще всей процедуры. Очень трудно было достать Цуки, ибо защитил он себя весьма обстоятельно. Он предварительно собрал все заверенные нотариусами разрешения от подопытных, и каждый из его мозгов защищал его в своих свидетельских показаниях. Помогло ему поймать фортуну за хвост и основание так называемого мозгового треста для пожизненного присмотра за мозгами.
И наконец, перед тем, что должно было войти в историю в качестве основного судебного разбирательства, Цуки уже навсегда обвел всех вокруг пальца. Нет, он не свалился замертво в зале суда от сердечного приступа, такой конец был бы недостоин нашего Цуки.
Он договорился со своим ассистентом. Этот парень трижды проводил психосоматический развод - так Цуки назвал операцию - с полным успехом. В последний раз маэстро только наблюдал, даже не сделав ни одной подсказки. Вот Цуки и провел операцию над собой! Думаю, он решил: если окажется внутри скорлупы, то весь мир не сможет сделать ничего ни ему, ни его тридцати писателям. К тому моменту он действительно полностью отдался социально-юридической стороне вопроса - он всегда был бойцом! И возможно, он подумал, что свидетельские показания из металлического контейнера станут достаточной иллюстрацией его правоты и помогут выиграть процесс. А может, ему захотелось и своей доли бессмертия и мистического просветления. Видимо, прожив невероятно активные пятьдесят или около того лет, ему нравилось плавать в мире идей, общаясь и находя отдых только в содержимом тридцати дружественных умов, столь уважаемых им. Так или иначе, он верил, что в своем умении он превзошел по крайней мере одного человека и поэтому мог делать, что хотел, с остатком своей жизни.
Цуки умер на операционном столе. Его блестящий ассистент уничтожил все записи и все его приборы, а потом убил и себя.
Когда Флэксмен произнес эти последние слова, пытаясь достичь максимального эффекта, что ему, несомненно, удалось, дверь открылась с мягким продолжительным скрипом.
Флэксмен судорожно подпрыгнул. Остальные с дрожью обернулись.
В дверях стоял согбенный старик в лоснящейся саржевой униформе, в помятой форменной фуражке, из-под которой выглядывали седые виски и бледные мочки ушей с пучками длинных вьющихся волос над ними.
Гаспар сразу же узнал его. Это был Охранник Джо. Похоже, он почти проснулся - его глаза были открыты наполовину.
В левой руке он держал веник и совок, а в правой - луковицеобразный пистолет с широкой светлой полосой на ручке.
- Прибыл, мистер Флэксмен, - сказал он, прикоснувшись чудовищным стволом к виску. - Готов у вас тут прибрать. Вижу, вам нужно. Здрасьте всем.
- Вы готовы отремонтировать или как-то приспособить электрозамок? - холодно поинтересовался Каллингем.