И хотя сознавал Корнев, что никудашеньки он от Шара не уйдет, за уши не оттянешь, да и быть главным инженером ничем не хуже, чем директором (кто реально окажется хозяином, вопрос больше характеров, чем статуса), но сам факт, что вышло не по-его, не как он представлял в мечтах, всколыхнул в нем волну самоутверждения. Так бывало всегда: вернули статью или заявку на изобретение, не повысили в должности, когда ожидал, или - это еще в студенческие годы - отвергла девушка… И всякий раз он разочарованно и зло мечтал, что все равно добьется, возвысится, совершит - и уж тогда!.. О, тогда они (или о н, или она - все противоставшее) пожалеют, будут искать его расположения. А уж он… и так далее. Конечно, эти чувства быстро проходили. И если случалось, что он потом оказывался прав делом и мыслью, достигал, совершал и возвышался (а так случалось не раз), то эти злые мальчишеские мечтания - повыламываться и благородно посчитаться - Александр Иванович никогда не исполнял, ибо глупость их была очевидна. Но и они были стимулом его действий.
(И не знал, кстати, Корнев, что не академики, которым "наверху в рот смотрят", продвинули В. В. Пеца в директора, а сработал все его лучший друг Виктор Пантелеймонович Страшнов. Он сам слетал в Саратов, познакомился с Валерьяном Вениаминовичем, убедился в его авторитете и положительности - и продвинул кандидатуру Пеца через Академию и ЦК).
К моменту прибытия Пеца чувства Александра Ивановича почти пришли в норму. Осталась настороженность, опаска уронить себя; разумеется, было и холодное уважение к теоретической мощи профессора. Но более всего он был озабочен тем, чтобы направить развитие работ в Шаре в то русло, которое наметил и начал прокладывать.
Они разговаривали сначала в кабинете, потом прогуливались по территории; Александр Иванович показывал Валерьяну Вениаминовичу, где что есть, что как делается… У Пеца был свой план освоения Шара, умеренный академический план: сначала изучить возможность жизни и работы людей в НПВ - постепенно, начиная от внешних слоев; исследовать свойства Шара (напряженность электрического поля, градиенты неоднородности, гравитационные искажения…). Для этого следовало организовать небольшой, сотрудников на двести, институт с мощным теоретическим отделом и вспомогательными, преимущественно измерительными лабораториями. После фундаментальных исследований - эдак года через три-четыре - можно дать рекомендации и для практического использования Шара. Но то, что он узнавал от Корнева, сокрушало его планы и портило настроение.
Факт разрушения Таращанска, печальный сам по себе, для развертывания работ в Шаре обернулся несомненным благом: явление следовало принимать всерьез. Были выделены немалые суммы, открыт доступ к лимитированным материалам, изделиям - и это даже в текущем году, не дожидаясь начала нового. Соответственно и Корнев не стал медлить, дал работу проектировщикам и строителям, загрузил заказами заводы, вступил в договорные отношения с серьезными организациями… Александр Иванович не спешил информировать Пеца о договорах, откладывал это напоследок… Но они как раз подошли к участку, огороженному забором с колючей проволокой по верху; за забором слышалась строительная деятельность и лаяли собаки.
- А здесь что - питомник? - недоуменно спросил Пец. - Ускоренное выращивание чистопородных гончих?
- Н-нет, - с заминкой ответил Корнев, - здесь будет лаборатория ускоренных испытаний бортовой аппаратуры. По хоздоговору с предприятием РК-14.
- РК-14… то самое, ракетно-космическое?
- Да.
- И на какую сумму договор, на какой срок?
- На семьдесят пять миллионов, на три года.
Пец только крякнул и не нашелся, что сказать.
- Оказывается, надежностные испытания сильно тормозят их разработки. Многие системы надо годами проверять в тяжелых режимах, прежде чем пускать в серию. Вот они и закупили наше ускоренное время наперед…
Собаки бодро лаяли, оповещая, что здесь секретный объект, на который они, р-р-гаф! - ни одного шпиона не пропустят.
- Собак сами добывали? - хмуро поинтересовался профессор.
- Нет, заказчики привезли. И строят сами, материалы их…
В интонациях Корнева сквозило удивление, что Пец не одобряет сделку. А Валерьян Вениаминович был наслышан об этой фирме, об ее умении накладывать лапу, действуя деньгами либо через правительство. "Не клевал тебя, парень, жареный петух, - .думал он. - Подомнут - и прости-прощай широкие исследования! Ну, это мы посмотрим. И собак надо убрать". У него была застарелая, от времен, когда его ловили после побега, нелюбовь к охранным овчаркам.
Они направились к краю зоны, в сторону кирпичной трубы. Корнев шагал широко и вольно - привык, Валерьян Вениаминович делал каждый шаг с опаской, косился на дико искривленные пейзажи "внизу". Раздражение его возрастало: выходит, без него его женили - да еще на такой фирме! Вот и прикидывай: опротестовать договор - хлопотно, исполнять - может выйти еще хлопотнее. Но исполнять - все-таки дело, а отказываться - скандал, склока, испорченные отношения… Черт знает что!
- Хорошо, - Пец решил переменить тему. - Какая здесь закономерность уменьшения кванта h с высотой?
Вопрос был прямой, как на экзамене. И Корнев почувствовал себя студентом на экзамене, студентом не из успешных. Он совсем упустил из виду этот чертов квант.
- Квант h… м-м… ну, чем выше, тем он меньше, - сказал он.
- Какие величины вы измерили? - не отставал профессор.
- Мы измерили… мы, Валерьян Вениаминович, измерили нечто большее, чем величину h, - бодро ответил Корнев. - Мы сняли барометрический закон по высоте, интересный вышел закон. С его помощью промерили изменение темпа времени до километровой высоты. Ну, а темп легко пересчитать и в квант…
Тут он по неуловимым признакам почувствовал, что внимание Пеца стало неодобрительным. "Нет, это не тот человек, которому стоит забивать баки. Надо начистоту".
- Не буду темнить, Валерьян Вениаминович, - вздохнул он, забирая нос в ладонь, - не мерили мы этот квант действия. У нас никто не знает, как его измерить.
- Вот это да! - Пец так и стал, подняв голову. - Нет, это бесподобно! А как же вы давали информацию ТАСС и газетам о соответствии моей теории? А если здесь вообще нет изменений кванта действия, что-то иное?
- Да что может быть иное, все сходится!
- Мало ли - сходится… Природа не очень-то милостива к кабинетным умствованиям. Не измерить за три месяца… ну, знаете! Ладно, - Валерьян Вениаминович снова сдержал себя, - расскажите, что вы измеряли и как.
Корнев рассказал, как они запустили в глубину Шара аэростат с барометрическим самописцем, датчиком сигналов, отсчитывали по длине вытравленного каната высоту, соотносили с ней присылаемые приборами по кабелю импульсы. Давление воздуха здесь распределено не так, как в атмосфере: до тысячи четырехсот физических метров убывает явно быстрее, а далее слабо меняющееся высотное разрежение. Время на высоте в полкилометра ускоряется примерно в сто пятьдесят раз, на восьмистах метрах - в три с лишним тысячи раз…
- Словом, ускоренного времени там завались… - рассказывая, Корнев, присел, вычертил пальцем на снегу кривую барометрического закона в декартовых координатах, кривую ускорения времени. Пец наклонился, смотрел. - Кроме того, мы поднимались на вертолете - до упора, на полтора километра. Выше винт не тянет.
- И что там? - нетерпеливо спросил Пец.
- Пространства тоже хоть отбавляй. Степень неоднородности на всех высотах умеренная, работать можно.
- А еще выше?
- Там - тьма. Сквозь нее, как мы ни глядели, ничего не просматривается: ни сеть над Шаром, ни аэростаты, ни небо.
- То есть, вы полагаете, там есть что-то непрозрачное?
- Вероятно. Какая-то черная муть.
- Муть? Не тело?
- Не похоже на тело. Понимаете… - Александр Иванович в затруднении "подоил" нос, - если присмотреться, замечаешь какие-то мерцания. Искорки, светлячки, блики… они мелькают быстро и едва различимо.
- И летчик видел?
- Да.
- Значит, не иллюзии. Что-то там есть.
Валерьян Вениаминович спрашивал, слушал, вникал - и отходил. Поначалу Корнев так ему не понравился: самоуверенной бойкостью, договором этим самозванным на 75 миллионов, а в особенности тем, что не провел азбучные измерения кванта действия, что он было решил отрицательно ответить на вопрос, поставленный ему Страшновым: подойдет ли Корнев в качестве главного инженера? Какой-то оголтелый авантюрный практицизм… Но постепенно он понял, что это вовсе не практицизм околонаучного выжиги - иное. "Надо же, запросто поднялся в вертолете на полтора километра в НПВ. Дело, равное выходу в космос: кто знает, что там такое?.. И проблемы: можно ли жить и работать в Шаре - для него не существовало с самого начала. Разумеется, можно! И в теорию мою он поверил крепче, нежели я, - зачем ему еще эти кванты мерить?.. Нет, его прыть не от спекулянтского духа, скорее, от поэтического жара души. Такому и было по плечу блистательное овладение Шаром, я бы не сумел…"
- А кванты действия по высоте, - въедливо сказал он, - необходимо измерить. И не откладывая. Хитрого ничего нет, в университете на кафедре физики наверняка есть стенд или даже переносной прибор, надо одолжить или скопировать. Это же скандал!..
II
Труба воздвигалась у северного края зоны. Здесь заметно покачивало. Трудились четверо. К Корневу подошел бригадир - пожилой худощавый мужчина в запачканной раствором брезентовой куртке и в шапке-ушанке.
- Александр Иванович, - сердито сказал он, - вы только поглядите, что у нас выходит. Сколь работаю, такого не бывало!
Они подошли к лесам. Трубу выгнали метров на двенадцать, и простому взгляду было заметно, что она искривлена, склоняется к эпицентру. Бригадир взобрался наверх, вытащил из кармана бечевку с грузилом:
- Смотрите, Александр Иванович, по отвесу.
Верно, бечевка искривилась точно по стенке трубы. Бригадир переместил отвес на выпуклую сторону - бечевка повторила кривизну и там.
- Правильно, по отвесу, - сказал Корнев бригадиру, когда тот спустился, - возводите дальше, до отметки "30".
- Так ведь обвалится.
- С чего она обвалится, если по отвесу! Я ведь объяснял, здесь такое поле тяготения.
- Кривая, вот и обвалится, - упрямился бригадир, недовольно глядя на Корнева. - Сроду у меня не было, чтоб криво-косо.
- И кирпичи падают, когда ветер, - поддержал его один рабочий. - Дунет - и кирпич валится. И шатает наверху.
- Вот-вот! - снова вступил бригадир. - Не буду я этого строить, не хочу срамиться. Завтра увольняться приду. Это цирк какой-то, а не строительство!
- Ну, как знаете, - сказал Александр Иванович, - насильно мил не будешь… Молодых надо набирать, - сказал он Пецу, когда они отошли. - Видите, как прежний опыт здесь человека подводит.
Валерьян Вениаминович вспомнил, как час назад учился ходить в НПВ, подумал: "Если начинать с этого, то придется набирать слишком уж молодых". Он оглянулся на кривую трубу.
- Почему Шар искажает поле тяготения, как вы полагаете?
- Как?! - Корнев остановился, выразил крайнее изумление. - Разве из вашей теории это не вытекает? Я ждал, что вы нам объясните!
Это был реванш за кванты. Пец понял, улыбнулся:
- Не вытекает, дорогой Александр Иванович, в том-то и дело, что не вытекает… А для чего вообще эта труба? Для котельной?
Корнев поглядел на него, будто оценивая: сказать правду или воздержаться? Решился:
- А ни для чего. Для приобретения опыта, навыков. И тот объект с собаками сносить будем не достроив. И наше здание под снос пойдет, и ангары… В самом деле, разве можно здесь, на пятачке эпицентра, делать дела, если и шатает, и отвес кривой, да и места мало? Только для пробы, наловчиться работать в неоднородном мире. Людям, которые это сумеют, цены потом не будет.
- Потом?.. Хорошо, выкладывайте свой замысел.
- Замысел простой, Валерьян Вениаминович: вверх. В глубь Шара. Там наше будущее, наши выгоды, результаты… и, видимо, наше понимание его. Для этого, во-первых, аэростаты долой, притянуть Шар накрепко, чтобы он жестко держал себя электрическим полем, во-вторых, здесь, внизу, только коммуникации и энергетика, только вход и ввоз, выход и вывоз. В-третьих… - Корнев загибал покрасневшие на холоде пальцы перед лицом Пеца, - гнать ввысь башню и одновременно, не дожидаясь ее завершения, заполнять отстроенные этажи лабораториями, мастерскими, стендовыми залами, отделами, службами… и там вести работы. Чем выше - тем быстрее, чем выше - тем просторнее. Честное слово, мне не по себе от мысли, что там, - он указал вверх, - вхолостую течет стремительный, час в минуту, а то и больше, обширнейший поток времени. Помните, у Маяковского: "Впрямь бы это время в приводной бы ремень, сдвинул с холостого - и чеши, и сыпь…" А?
Валерьян Вениаминович, заглядевшись на обращенное ввысь вдохновенное лицо Корнева, зацепился за трубу под ногами, едва не упал.
- А трубы эти, - он указал на поле, где лучами и переплетающимися фигурами сходились к центру тонкие и толстые черные стволы со штурвальными вентилями, - тоже для практики, руку набить? Ведь канавы для них не выкопаны, а теперь экскаваторы не пройдут. Не слишком ли дорогое обучение? - Он сегодня будто подрядился снижать корневский пафос.
- Это не для обучения, что вы! - даже обиделся тот. - Трубы будут в земле на нужной глубине, зароет их туда сам Шар. И фундаментный котлован он нам сделает, как миленький. Идея согласована с нашим архитектором Зискиндом. Рвал Шар землю по-глупому, пусть рвет и для дела.
- Получится ли? - усомнился Пец.
- Мы слегка пробовали, получается. Ведь самые сильные искажения поля возле металла - и пространства, значит, тоже…
Они ходили и говорили, говорили и ходили - под черной тучей Шара, по истоптанному снегу, среди труб, ящиков, сараев-ангаров. Им было о чем поговорить. И о том, что надо Валерьяну Вениаминовичу в ближайшее время провести несколько семинаров по теории НПВ, на них, кстати, выработать и терминологию; и что эскизный проект башни группа Зискинда вот-вот окончит, надо утвердить, строить… и т. д., и т. п. Работа Корневым была проделана большая - она открывала возможности для еще больших свершений.
И постепенно в обоих вызревало нечто, не высказываемое словами, но важнее слов. Валерьян Вениаминович пропитывался новым делом, проникал в замыслы и душу Корнева. Ему уже казался нестрашным и договор с ракетчиками ("Подумаешь, семьдесят пять миллионов - цена неудачного космического запуска!"), интересовал задуманный Александром Ивановичем эксперимент - и вообще он не представлял дальнейшей работы без него, заряженного энергией и идеями. Он поверил окончательно, что движет им не приниженное тяготение к выгоде и успеху, а высокое, артистическое стремление максимально выразить себя - стремление, от которого у писателей получаются хорошие книги, у художников - картины, у композиторов - симфонии. Корнев, похоже, и был инженером-художником, художником интересного дела.
У Александра Ивановича тоже менялось отношение к Пецу. К концу долгой беседы-прогулки он понял, что встретил человека, абсолютно чуждого всякой сделке - с собой или с другими, все равно; человека, который может поступить с ним и хорошо, и плохо - и всегда будет прав.
III
Они опоздали на совещание ведущих сотрудников, которое сам Пец назначил на 17.00. По своим часам они и пришли в 17.00 - но из-за того, что удалялись к краю зоны, их время отстало. "Вот еще проблема: синхронизация", - подумал Валерьян Вениаминович, раздеваясь.
Из тех, кого ему представил Корнев, только две фамилии что-то сказали Пецу: Зискинд, архитектор-проектировщик ("Наш катаганский Корбюзье", - отрекомендовал его Александр Иванович) - худощавый молодой человек в очках на нервном лице, с усиками и длинными черными волосами, которые он откидывал самолюбивым движением головы, и Васюк-Басистов, увлеченный из Таращанска искусителем Корневым и ныне исполняющий обязанности руководителя исследовательской группы, которая пока состояла из него одного. Он вовсе оказался не похож на тот образ удальца и героя, который сложился у Валерьяна Вениаминовича после знакомства с отчетом о Таращанской катастрофе: в дальнем конце стола сидел щуплый паренек с тонким лицом, светлыми прямыми волосами и каким-то детским, задумчиво-удавленным взглядом; вел он себя флегматично и стесненно. Казалось удивительным не только, что он проявил отвагу и смекалку в катастрофе, но и то, что он имел жену и детей.
Пец понимал, что от него ждут тронной речи. И он эту речь произнес.
- Сочиняя известную вам теорию, - сказал он хрипловатым баском, - я рассматривал случай с переменным квантом действия как некое исключение и если и допускал, что этот случай реализуется во Вселенной, то тоже как исключение, игра природы. Но вот теория подтвердилась, обстоятельства занесли вас и меня в мир с переменным квантом действия, в неоднородное пространство-время… в мир, где все не так. Здесь кривая сплошь и рядом оказывается короче соединяющей те же точки прямой, тела могут разрушаться не от приложения сил, а от самого пространства, время течет в разных местах различно… и много диковинного нам еще предстоит узнать. И для успеха дел здесь, - Валерьян Вениаминович сделал паузу, обвел взглядом сидевших по обе стороны длинного стола; все внимали, - нам лучше сразу стать на иную точку зрения.
3 В. Савченко. Том 1.
Не Шар - игра природы, не наше НПВ диковинно, не мы в исключительном положении. Все наоборот: этот обычный, вне Шара, мир исключителен и невероятен по однородности своего пространства, по равномерности течения в нем времени, по обилию в нем так называемых "мировых констант". Ведь что есть постоянство и однородность, как не частные случаи в мире непрерывной изменчивости? Таким образом, мы будем исследовать, обживать, осваивать более общий случай материального мира, нежели тот, в котором обитали до сих пор и к которому привыкли… - Он снова сделал паузу: ему показалось, что он недостаточно четко выразил мысль; секунду подумал и заключил: - Попросту говоря, наш Шар и обычный мир соотносятся, как уравнение Максвелла и закон Ома.
…Корнев впоследствии, когда они сошлись покороче с Валерьяном Вениаминовичем, не раз поминал ему эту заключительную фразу и даже полюбил начинать "попросту говоря" с самых темных, головоломных суждений. Здесь Пец действительно переборщил, сказалась привычка адресовать слова аудитории близких по квалификации специалистов: для большинства слушавших его сейчас было откровением, что закон Ома вообще как-то соотносится с уравнением Максвелла, да и с уравнением этим не все были на "ты". Но в целом речь понравилась, идея была понята и принята.