Савельев потер глаза и чуть отступил в сторону. "Кажется, я добрался до врат тайны Мерое, - мелькнуло в голове Павла. - О, господи, стоило оказаться в плену… Чтобы нос к носу столкнуться с местной сумасшедшей…"
Глава 21
БОГИ ТОЖЕ ЛЮДИ
Язык, который, как известно, без костей, у Савельева отнимался довольно редко. Разве что пару-тройку раз в жизни, когда он чувствовал себя совершенно беспомощным, бессильным и немым. И вот, кажется, оправдывает себя поговорка "Бог троицу любит" - и все три раза довелось ему теряться здесь в Мерое. Первый раз онемел он на все сто, когда увидел этот таинственный город, второй раз - когда вместе с друзьями оказался в клетке между небом и землей. И вот, кажется, наступает этот самый третий раз…
Что же происходит, а, Господи? Павел испуганно смотрел на прекрасную незнакомку в старо-испанском стиле. Только когда она подошла чуть ближе, к Савельеву вновь вернулся дар речи.
- А вы ничего не перепутали? - спросил он. Дурацкий вопрос! Как же он злился на себя, господи, как же злился! Длинные волнистые волосы незнакомки мерцали в тусклом свете. Какой красивый цвет у этих волос. К ним так и хочется прикоснуться губами…
- В той комнате лежит принц Мин-Ра, - прошептал Павел. Так же глупо, как и предыдущий вопрос! Он чувствовал себя беспомощным дурачком-кроликом под парализующим взглядом кобры.
- Я знаю, - прошептала незнакомка в ответ.
- Сын Солнца…
- Да. А я и есть Солнце.
"Чокнутая, - с грустью подумал Савельев. - Самая обыкновенная сумасшедшая баба. Такая красивая и… такая безумная. И откуда она только заявилась? И почему бегает по больнице без каких-либо препятствий? Может, Домбоно снял охрану?"
- Почему вы с другом все время гоните меня? - внезапно спросила женщина. В ее бархатном голосе зазвенели металлические нотки, и Савельева словно обожгло. - Я просто хочу быть человеком, хотя бы раз в жизни я хочу побыть человеком. Я же имею на это право…
И тут Савельев вновь лишился дара речи. Напрочь. Он стоял, хватая ртом воздух, как выброшенная волной на берег рыба.
- Богиня… - прошептал он. Ему казалось, что слова обжигают гортань, полыхают на губах светло и ярко.
Она поправила волосы.
- Меня зовут Сикиника. Какая богиня? Посмотри на меня! Ну, что такого божественного во мне?
- Все! - выдохнул Савельев. - Все!
- На мне сейчас нет ни золота, ни алмазной пудры. Я - человек… я - женщина. И я пришла к твоему другу! Его невеста сказала, что я всего лишь маска! Статуя! Морщинистая ведьма, спрятавшаяся под золотом! Вот я и пришла к нему, пусть посмотрит, похожа ли я на старую ведьму! - выкрикнула царица Мерое. И из глаз брызнули слезы. - Я хочу знать, что я тоже человек! Хотя бы раз в жизни я не хочу, слышишь, не хочу быть богиней! Я не хочу, не хочу!
И с плачем бросилась к дверям. Павел схватил царицу за плечи.
- Не ходи туда, о, царица, - глухо попросил он и осторожно повел прочь.
…В садике на крыше царского дворца - этой святая святых Сикиники, Савельев усадил Сикинику на стул. Она была послушна. Ожившая тряпичная кукла. Слезы молча катятся по щекам.
- Царица, - прошептал Павел, нежно касаясь ее плеча. Женщина вздрогнула.
- Не смей жалеть меня! Мне жалости не нужно!
- Это последнее, что я сейчас чувствую, милая моя, - честно признался Савельев.
- Значит, ты… ты боишься меня?
- Очень может быть, - Савельев ласково погладил ее по голове. - Но не тебя. Тебя я как раз очень хорошо понимаю, царица. Ты теряла, я тоже не так давно потерял дорогого мне человека. Но твоя любовь к Алексею была бы слишком жестокой игрой, Сикиника, - прошептал он.
Она вновь упрямо мотнула головой, словно маленький капризный ребенок.
- Но не для меня! Я хочу знать, что живу…
- А потом? Что будет потом? Ты же знаешь, он не останется здесь, в Мерое. Роль бога ему не светит, даже если он и хотел бы доконать этого чертового Домбоно. Леха - из другого мира, Сикиника.
- Что потом? - ее прекрасное личико просияло, глаза блеснули неподдельным счастьем. - А потом я рожу ему ребенка…
- И все начнется сначала! Представляешь, с какой грязью смешают твое имя? До сих пор ты была женщиной, наделенной удивительной властью и загадочными, магическими силами. Но теперь…
- Теперь я только женщина. И я все равно пойду к твоему другу!
"Господи, я тут точно с ними со всеми скоро с ума сойду, - мелькнула в голове Павла дурацкая, беспомощная мыслишка. - А впрочем, уже сошел".
- Не ходи туда, царица, - устало попросил Павел. - Иначе состоится еще одно ужасное жертвоприношение и чье-то сердце будет брошено на алтарь вашего жадного бога. Не ходи…
- Но я обязательно хочу все рассказать ему! - упрямо топнула ногой Сикиника.
- Лучше расскажи мне…
И богиня Мерое, сама не понимая, зачем и почему повинуется голосу этого незнакомца, начала свой рассказ…
Глава 22
МУЖЧИНА И ЖЕНЩИНА
…- Мой Мин-Осирис был очень похож на твоего друга, - прошептала Сикиника, неотрывно глядя на Павла и не видя его при этом.
Перед взором царицы-богини открывались совсем другие сцены.
…Когда Сикиника встретила Мин-Осириса, по мероитским меркам ей было девятнадцать зим. Это была удивительная девушка, ставшая в древнем городе чудес величайшим чудом. Ее отец царь Рамфис умер полгода назад; о матери Сикиника ничего не знала, а от Домбоно, уже в те времена бывшего верховным жрецом Мерое, правдивого ответа было не добиться. Сикиника взошла на трон, именно ее, а не брата Раненсета, провозгласили царицей-богиней, она жила под маской из золотой пудры и алмазных теней на лице, воспитанная Домбоно скорее как ожившая статуя, а не человек, не ведавшая ничего, кроме своей божественности.
И тут появился Мин-Осирис. Они лишь взглянули с Сикиникой друг на друга и уже не смогли отвести глаз. Сквозь завесу длинных ресниц Сикиника созерцала благородный облик юноши, его гладкую бронзовую кожу. На его широких плечах покоилось драгоценное ожерелье с медальоном, покрытым многоцветной эмалью. Мин-Осирис осторожно подошел к девушке:
- Богиня, твоя красота сияет ярче солнца в зените, сильнее луны и звезд в синеве ночного летнего неба, - и он протянул пораженной Сикинике золотую сандалию, унесенную когда-то орлом. - Эта туфелька - знак…
"Ешкин кот, экая Золушка по-мероитски…" - пронеслось в голове у внимательно слушавшего рассказ царицы Савельева.
… Их свадебное торжество сопровождалось всеобщим народным ликованием, но молодожены его даже не заметили, так им хотелось скрыться от всего мира и видеть лишь друг друга.
Но едва только погасли праздничные костры, завяли венки и были сброшены роскошные одежды, темные тучи начали сгущаться на горизонте Мерое. Наибольшую угрозу представляли Тааб-Горус, воспитатель ее неуравновешенного братца Раненсета, и недорвавшийся до власти принц.
Уже появился на свет Мин-Ра, получивший традиционное звание "сына Солнца", уже прошло десять зим с его рождения, когда Сикиника стала свидетельницей страшного разговора…
По огромной зале с золотыми колоннами прогуливались Тааб и Раненсет. Мужчины подошли к большой бронзовой двери, за которой притаилась в тот момент Сикиника. Она была страшно недовольна и совершенно не хотела появляться перед братом, не внушавшим ей никаких симпатий.
- Я не могу больше ждать, - пожаловался Раненсет своему наставнику.
Тааб-Горус укоризненно покачал головой.
- Мне кажется, что время еще не пришло, Раненсет. Народ расстроится, если погибнет твоя сестра или кто-нибудь из ее семьи.
- Народ! Народ! Достаточно того, что кто-то думает за этот самый народ, - с нескрываемым сарказмом отозвался принц. - Народ - это животное, и если ты знаешь, как с ним обходиться, погонять его можно куда угодно. А Сикиника и ее муж думают только о любви. Чем же не время-то?
- Любовь может иссякнуть, - задумчиво отозвался Тааб. - Может, просто достаточно отдалить от твоей сестры супруга? Устранить его?
Глаза Раненсета опасно сверкнули.
- Моя царственная маленькая сестричка слишком прекрасна, - промолвил он. - Когда Мин-Осирис будет мертв, ей придется избрать нового супруга. Какая царица захочет прожить всю жизнь в одиночестве?
Тааб молчал. Замысел воспитанника был ему ясен: он собирался избавиться от Мин-Осириса, а затем в полном соответствии с заветом черных фараонов взять в жены сестру-царицу и завоевать престол.
- Ты прав, - наконец произнес старик. - Но к чему такая спешка? Дай ей время пресытиться своим любимчиком.
- Хватит того, что подрастает наследник! Нет, Тааб, надо сделать все прямо сейчас, без промедления! Могу ли я рассчитывать на тебя?
Тааб-Горус молчал. А затем темные губы разомкнулись, и старик произнес:
- Мин-Осирис часто охотится и даже берет на охоту маленького сына, о, Раненсет.
Не сказав больше ни слова, Раненсет слегка поклонился своему наставнику и скрылся за колоннами. С усмешкой прислушивался Тааб к шороху его сандалий, раздававшемуся в темноте.
С тех пор Сикиника чувствовала себя неспокойно. А вот Мин-Осирис был весел и доволен жизнью. Как же! Ведь он опять собирался на охоту!
- Я бы хотела, чтобы ты не ехал на охоту сегодня, возлюбленный мой, - взмолилась царица-богиня. - Останься со мной…
Мин-Осирис рассмеялся и заключил царицу в объятия.
- Не тревожься, моя нежная лань, со мной ничего не случится. Я и Мин-Ра возьму с собой: нечего воспитывать из него боязливое дитя.
- Я боюсь за вас! - выкрикнула Сикиника. Нежно, но настойчиво высвободился Мин-Осирис из ее объятий. В дверях возникла внушительная фигура Домбоно.
- Я поеду с мальчиком, богиня, - спокойно произнес верховный жрец.
Сикиника подбежала к нему и заломила руки.
- Домбоно, обещаешь мне охранять царя? Я умираю от страха.
- Пойдем, Домбоно, - хладнокровно промолвил царственный супруг. - Я хочу поскорее вернуться, чтобы успокоить богиню.
Ужас охватил Сикинику, сдавил горло, руки бессильно повисли. Она поняла, что не увидит своего мужа больше никогда. Это было окончательно и неизбежно…
- А дальше ты все знаешь - Домбоно рассказывал тебе финал этой истории, - грустно прошептала Сикиника.
- Но почему ты не казнила этого гнусного Тааба и Раненсета? - возмущенно воскликнул Савельев.
Сикиника поглядела на него заплаканными глазами:
- Но у меня нет доказательств. Правда, я ничего не забыла. И я обязательно отомщу. Рано или поздно.
- Как бы совсем поздно не оказалось, - проворчал Савельев по-русски.
- Вот как все это было, - прошептала Сикиника. - А теперь появился твой друг, такой похожий на моего Осириса. И я вновь почувствовала себя женщиной.
- Но Ника… - едва слышно прошептал Павел.
- Да! Я ненавижу ее!
- А он любит, - Савельев чувствовал себя самым несчастным человеком на свете. - Я боюсь. Вы погубите друг друга, Сикиника.
- Смерть от любви? Единственно достойная царицы!
- Неужели ты хочешь уничтожить Мерое?
- Я прикажу убить Домбоно, Раненсета, Тааба, а его сделаю своим верховным жрецом! - с пугающей невозмутимостью ответила она. - Он выучит наш язык, ты ведь смог, сможет и он, и мы будем счастливы. Мы будем самыми счастливыми людьми во всей звездной Вселенной. Я… я люблю его, - еле слышно призналась она. - Я люблю его… я люблю его…
Павел потерянно молчал. "Мне нечего сказать ей. Любое слово было бы самым форменным убийством. Она ищет себя и обязательно найдет: богиню Мерое…"
- Не убивай Мерое ради смертной любви, богиня, - прошептал Савельев и заглянул в глаза царице. - Единственная сказка на земле должна выжить…
Взгляд богини вновь был холоден.
"Она вернулась, - догадался Павел, и сердце радостно защемило. - Ну, что ж, слава богу! Ее душа вернулась в золотой панцирь тела земной богини".
- Присматривай за Мин-Ра как следует! - внезапно приказала царица Сикиника. - Ему многое предстоит сделать для своего народа. Ведь он - сын Солнца…
…Эта ночь никогда не кончится. Она наполнена страшными откровениями и предательскими шорохами. Павел проснулся как от толчка. Вот, что это? Чьи-то шаги? И Савельев осторожно выглянул в коридор. С факелом в руках куда-то шел верховный жрец. И Павел решился на немыслимое: он пошел следом.
Маленькая дверца. Сквозь щель пробивается свет. Войти или не войти? Савельев, чуть дыша, замер. И практически потерял сознание от ужаса, когда услышал голос Домбоно:
- Входите, вы ж все равно пришли. Савельев, покаянно понурив голову, вошел.
- Сам знаю, что подглядывать постыдно и нехорошо, но…
Он огляделся. Простая комната, без каких-либо золотых изысков. Глиняные таблички на полках, свитки папируса, древние манускрипты, золотые маски. А на столе… знаменитая раскрашенная головка прекрасной Нефертити!
- Что это? - ахнул Павел.
- А то вы не знаете? - насмешливо протянул Домбоно. - Нефертити, жена фараона Эхнатона. Его Солнце.
Павел ничего не понимал. Но почему, почему жителя Мерое, пускай и верховного жреца, интересует жившая дико давно царица египетская? И ведь раскрашенная головка ее была найдена в закрытой мастерской скульптора Тутмоса из Амарны немецким археологом Людвигом Борхардтом…
- Все верно, - словно прочитал мысли Савельева Домбоно. - Тутмос сделал не одну копию. Одна волей судьбы оказалась в Мерое.
- Но вам-то она зачем? - продолжал недоумевать Павел.
Внезапно Домбоно встал из-за стола, подошел к Савельеву и с силой толкнул его.
- А не много ли вы на себя берете? К чему этот допрос?
От удара пуговица на воротничке рубашки Павла отскочила, и амулет Сигрид - серебряное солнце - выскользнул на свободу. Домбоно пристально смотрел на него. "Словно завороженный", - мелькнуло в голове у Савельева.
- Впрочем… Слушайте, - и верховный жрец кивнул Павлу на стул. - Что вас удивляет в этой головке, ведь вы увлекаетесь древностью, так скажите?
- У головы… - неуверенно начал Павел. - У головы только один глаз. Левый отсутствует.
- Да? - вздернул бровь Домбоно. - Так почему же вас удивляет то, что не удивило ни одного из ваших археологов?
- Да, - пробормотал Савельев. - Они решили, что скульптор Тутмос в спешке покинул свою мастерскую, оставив голову на столе незаконченной.
- Ага, все пять копий, - рассмеялся Домбоно. - А копий было пять. Слушайте…
Павел не мог, не имел права не записать его рассказ.
- Всмотрись внимательнее, чужак с амулетом Солнца. Голова Нефертити, вылепленная Тутмосом, говорит людям о том, что можно увидеть лишь половину картины, проводя разграничение между физической и духовной стороной жизни.
И верховный жрец напомнил Павлу о скульптурном изображении Эхнатона, которому тоже недостает одного глаза; он тоже может видеть лишь половину картины. Правда, у него-то, в отличие от Нефертити, отсутствует правый глаз.
Неудивительно, что головка Нефертити заинтересовала меройского жреца. Ведь он же медик! Савельев тоже сразу вспомнил, глядя на скульптуру, что женский мозг в большей степени контролирует левое полушарие, которое отвечает за слова, чувства и эмоции, в то время как у мужчин доминирует правое полушарие, определяющее предрасположенность мужчин к механике и технике.
- Пропавшие или принципиально отсутствующие глаза на скульптурах Эхнатона и Нефертити, очевидно, говорят нам о том, что человек представляет собой сразу тело и душу - Ка, но увидеть можно только одну половину, физическую сторону его сущности, - Домбоно внимательно глянул на Савельева: понимает ли, проникся ли красотой откровения.
Он проникся. А еще сразу вспомнил и египетские, и мероитские барельефы с профильным глазом у персонажей древней истории. Он изображается неправильно как полный глаз, в то время как в действительности человеческий глаз, если смотреть на него в профиль, должен выглядеть лишь как половина глаза. Эта кажущаяся художественная наивность заставила археологов поверить в то, что будто бы египтяне и мероиты не могли реалистично изображать человеческий профиль в двух измерениях, хотя они прекрасно справлялись с этим простым художественным приемом, когда высекали из камня колоссальные трехмерные изображения своих богов и фараонов. Особенно черных фараонов…
- Неужели же вы поверите в то, что наши древние предки не могли изобразить простой глаз на многочисленных рисунках и барельефах, несмотря на 3000 лет практики?
Павел покачал головой - все еще недоверчиво. И тут Домбоно встал из-за стола и бросил ему папирус, на котором была изображена… схема строения мозга и зрительной системы.
- Этому рисунку больше двух тысяч лет, - небрежно пояснил он. - Выполнен местными жрецами-лекарями.
"Он мог бы прооперировать остеому, - мелькнуло в голове у Павла. - Но почему же не решился?" Вслух Павел спросил совсем другое:
- Тогда почему же на многих древних рисунках человеческие фигуры изображены с двумя левыми руками, вместо одной левой и одной правой?
Домбоно улыбнулся. Улыбка превосходства. Улыбка посвященного во что-то далекое и удивительно тайное…
- Вы видели античные статуи? Античные римские статуи, изображающие лошадь и воина, принимают различные позы в зависимости от художественного замысла. Лошадь с приподнятой левой ногой указывает на то, что всадник пал в битве. Поднятая правая нога говорит о том, что в битве погибла лошадь. Лошадь, поднявшаяся на дыбы, означает, что и лошадь и всадник погибли в сражении. Все не случайно, чужеземец… Их двурукие рисунки таким же образом несут в себе некую дополнительную информацию, например, о том, что на картине изображен человек, который жив. Две левые руки по такой схеме означают, что в отличие от равновесия души и тела, существующего в период земного бытия, изображенный человек "весь душа" и, следовательно, в момент создания портрета он был физически мертв. - И Домбоно произнес странную фразу: - Нефертити при жизни была вся душой, как и наша нынешняя властительница…
И Павел все-таки решился:
- Вы могли прооперировать остеому, Домбоно? Скажите, ведь вы могли?
Домбоно развел руками в жреческом одеянии:
- Тогда, чужеземец, у всех вас не было бы шанса на спасение. Но - да, я мог…
- …Ну, и зачем ты вздумал записывать байки этого чертового Домбоно? - нахмурился Брет Филиппс, застав рано утром невесть откуда вернувшегося Савельева за странным занятием.
Павел оторвался от своих записей и улыбнулся.
- А кто ж меня знает! Может, потому что я разыскал ответ на загадку мероитки Нефертити…