Глава 23
ВСЕ ТАЙНОЕ СТАНОВИТСЯ ЯВНЫМ
"Мой милый, милый Павел! Если ты все-таки читаешь эти строчки, значит, все, произошло оно, неизбежное. То, чего я безумно боюсь, то, что навсегда разлучит нас с тобой. Но все равно, постарайся не сильно переживать из-за моей смерти. Пожалуйста… Врачи с самого начала были бессильны, не они писали скрижали моей судьбы. Ее вообще писали не в этом мире. Но что бы ты ни думал, мы снова встретимся. Скоро, поверь мне!
Не думай обо мне плохо. Хоть я, величайшая преступница, покидаю тебя. А еще не думай о том, что я сейчас пишу тебе. Просто прими как должное все, что произошло. Ты еще встретишься со мной. И будущее - твое будущее - ответит на все твои вопросы. Оно… наше будущее предопределено.
И еще одна просьба - не открывай, пожалуйста, второе мое письмо, не читай его пока что. Подожди немного.
Я оставляю тебе мой талисман, мое солнце. Носи его, пожалуйста, и в один из дней он обязательно спасет тебе жизнь.
И, пожалуйста, не забывай меня!
Твоя Санька".
В который уж раз подряд Павел перечитывал это письмо. С болью, горечью… Но уже спокойно. Именно Мерое даровала ему это удивительное спокойствие.
…Встреча в операционной была последней встречей Алексея Холодова с царицей-богиней. Больше он ее уже не видел, в больнице Сикиника не появлялась, не задавала никаких вопросов, не вызывала русского врача к себе. Да Алексей и не хотел видеть царицу. Узнав о гибели Ларина, он считал ее вероломной, гнусной обманщицей, неспособной сдержать данное слово. И как ни пытался Павел объяснить ему хоть что-то, Холодов ничего не желал слушать. Связующим звеном между больничной палатой и царским дворцом стал Домбоно. В последнее время он ходил мрачнее тучи. Алексей считал, что выздоровление мальчика стало для верховного жреца чем-то вроде личного оскорбления. И опять же ошибался.
Лучше всех понимал Домбоно Савельев. Он видел, что жрец переживает. Ведь эпоха тайного правителя Мерое подходила к концу. Но что-то мучило его еще. Понять бы… Их беседы и встречи становились все более продолжительными.
В тот день Савельев находился вместе с Домбоно на террасе храма. Внизу на тесных улочках толкался народ, пробирался между перегородившими проход телегами. "Надо же, - ухмыльнулся Павел, - "пробки", как в Питере". На полях по склонам гор работали крестьяне. Постройка новой лестницы к храму бойко продвигалась вперед. И это несмотря на все страдания строителей, таскавших огромные каменные плиты.
- Мне все-таки интересно, когда ваш Холодов разрешит принцу Мин-Ра ходить? - задумчиво протянул Домбоно.
Савельев хитро прищурился.
- Хотите от нас побыстрее избавиться, господин верховный жрец?
- Избавиться? - Домбоно даже обиделся. - Да вы будете первыми чужеземцами, что покинут нашу страну целыми и невредимыми!
- Это вы повторяете при каждой нашей встрече, - улыбнулся Савельев, опираясь на балюстраду террасы. С этого места была прекрасно видна стена. Та самая стена, которая стала для них истинной Стеной Плача, та самая стена, на которой висели их клетки! И внезапно Савельев с грустью понял, что очень скоро Мерое станет для него печальным волшебным сном. Больше он никогда не пройдет по крытым галереям храма, никогда не поговорит с Домбоно, не увидит царицу-богиню. Никогда - самое страшное слово, забитое на "жесткий диск" человечества…
- О чем вы сейчас думаете? - спросил Домбоно настороженно. - Я ведь знаю, Павел, что и вы, и ваш друг не доверяете мне.
- Если уж совсем честно, то… я очень сильно не верил вам! А мой друг не верит и сейчас.
- Вы оба ошибаетесь. Я вырастил Сикинику, когда ее мать замуровали в стене храма по приказу царя Мерое…
Савельев содрогнулся всем телом. По спине побежали ледяные мураши.
- Замуровали? За что? Домбоно грустно поглядел на него.
- Она… Анхашет была очень разной. Опытной в любви, сластолюбивой и жестокосердной. Она постоянно искала себе все новые и новые жертвы. От одного влюбленного юноши, Павел, она требовала, чтобы он отдал ей все, что имеет, прогнал жену, убил детей и бросил их тела собакам. Но даже этого Анхашет было мало, и она требовала, чтобы возлюбленный отдал ей могилу предков…
Павел сглотнул комок в горле.
- Этим юношей были вы, Домбоно? Верховный жрец удивленно вскинул на него бездонные глаза, а затем глухо рассмеялся.
- Да что вы! Этим юношей был царь Рамфис. Он очень долго шел на поводу у жестокосердной красавицы. А потом, после рождения дочери, прозрел. Отдать гробницы предков… Нет, это страшное преступление. За это Анхашет и поплатилась жизнью.
- Вы так хорошо осведомлены об этой истории… Домбоно резко развернулся к Савельеву и схватил его за плечо.
- Еще бы! Ведь я был ее братом! И я, именно я по приказу царя вел царицу на казнь. И именно я воспитал Сикинику, я вырастил эту девочку. А вы не доверяете мне, подозреваете в том, что плету заговоры против нее. Неужели же я способен разрушить творение собственных рук?
- Но ваши творения начинают жить собственной жизнью, и это может разрушить вас, Домбоно!
- Для меня важно только благо государства! Завет царей!
Савельев долго смотрел на город.
- Я верю вам, Домбоно, - наконец, произнес он, разрывая паутину тягостного молчания. - Вы только скажите мне, какую тайну хранит от всего мира ваша непостижимая Мерое?
Домбоно решился.
- Идемте.
Шли они недолго. Всего лишь вошли в чрево сумрачной пирамиды. Домбоно зажег факел, и они двинулись подземными переходами. Наконец добрались до маленькой камеры-усыпальницы. С трудом Домбоно отодвинул тяжелую дверь и поманил Савельева внутрь.
В маленькой усыпальнице стояли два саркофага. Без золотых прибамбасов, без особых изысков древнего мира. Два белых, словно светящихся изнутри, алебастровых саркофага. Как будто там были погребены два живых солнца.
- Что это? - испуганно прошептал Савельев.
- Те гробницы предков, на которые посягала моя сестра. Я хотел давно показать их вам. Один раз в жизни кому-то объяснить тайну Мерое. - Впервые из голоса верховного жреца исчезли ледяные интонации, впервые зазвучал он почти с сердечной теплотой. - Искусство лекаря вашего друга ничуть не удивило меня, меня восхитила ваша сила, которую все вы, ну, кроме того безумца, умершей души, сумели доказать нам… Я решил подарить жизнь вашим товарищам, а вам - и жизнь, и тайну.
- Что это за саркофаги, Домбоно? - негромко спросил Савельев.
Домбоно расправил широкие плечи.
- Один из них принадлежит египетскому фараону, в вашем мире известному под именем Эхнатон. Готовы ли вы выслушать меня?
Савельев с замиранием сердца молча кивнул головой.
- Уже в первые годы своего царствования, - начал рассказ Домбоно, - Эхнатон выступил против существовавшей в то время в Египте религии, основанной на многобожии. С помощью своей супруги-мероитки Нефертити он стал пропагандировать учение о едином и истинном солнечном боге, который стоит над всеми людьми, который властвует над судьбой Земли. Впрочем, все это вам, помешанному на древней истории человечества, прекрасно известно, друг мой. Скажу только, что и Нефертити, и Эхнатон действительно видели бога Солнца. У него не было тела. Это огромный огненный шар, на который больно смотреть. Только свет… Деяния Эхнатона опережали свое время. Да! - Домбоно с шумом вытолкнул воздух из легких. Было видно, как волнуется верховный жрец. - Если бы он одержал победу над временем, не потребовалась бы спустя 1400 лет миссия Иисуса Христа в Палестине. Она была бы выполнена в наших краях и Египте намного раньше. Но… Вы сами знаете, читали, какое сопротивление встретило учение Эхнатона, - Домбоно помолчал немного, а потом с горечью произнес: - Эхнатон посмертно был предан в Египте проклятию. Даже имя его запрещалось произносить вслух. Время правления Эхнатона было вычеркнуто из анналов истории. В списке фараонов в храме Абидоса, составленном в 1200 году до нашей эры, имя его уже не значилось. Имя его прекрасной жены, мероитки Нефертити, было выскоблено на всех памятниках. Савельев поднес руку к лицу. Слишком уж много информации навалилось на него…
- Но как саркофаг Эхнатона оказался в Мерое? - наконец спросил он.
- Несмотря на то что в последние годы жизни Эхнатон отрекся от Нефертити, - вздохнул верховный жрец, - сама она не предала мужа. И предвидя бурные события в Египте, успела незаметно вывезти саркофаг с мумией Эхнатона, погрузить на корабль и по Нилу сначала, а потом и по пескам пустыни отправить в безопасное место, за пределы Египта. Саркофаг был доставлен и сокрыт на наших землях ее людьми. Из Египта же пришел караван, сопровождаемый рабами, воинами и их начальниками. Однажды ночью в полном мраке и в полном молчании саркофаг был опущен в заранее подготовленную гробницу. А люди… что люди? Они были все до одного перебиты. Нефертити осталась в Мерое. В нашей Мерое. То, что происходило во всей Нубии, нашей Мерое не касалось…
Савельев осторожно коснулся стенки алебастрового саркофага.
- Второй гроб принадлежит ей?
- Да. Сикиника - из ее рода.
Савельев грустно оглядел место последнего упокоения легендарной пары.
- А вы не боитесь, Домбоно, что после нашего возвращения в мир мы пришлем сюда военных? Пусть, мол, завоюют Мерое? И тогда грош цена всем тайнам…
- Нет, не боюсь, - Домбоно медленно покачал головой. - Вы все никогда не предадите Сикинику.
- Даже Шелученко? - недоверчиво прищурился Савельев.
- Даже он.
Савельеву стало безумно холодно и неуютно в древней гробнице.
- Домбоно, вы опять что-то замышляете! - подозрительно сощурился он. - Я повторяю, мы должны покинуть Мерое в целости и сохранности. Вы все давали честное слово.
- И я сдержу его.
Они вышли из гробницы, торопливо покинули пирамиду.
- Но зачем вы привели меня сюда? - щурясь от яркого солнечного света, спросил Савельев.
- Ваш амулет. Солнце с глазом Гора, - Домбоно пристально улыбнулся. - Я… я предлагаю вам остаться в Мерое, Павел. Здесь вы - дома.
Все оборвалось в груди Павла. Да, здесь он - дома! Но там… Там ждал холодный, сумрачный Питер, маленькая комната в коммунальной квартире. И… и все.
- Я могу подумать? - спросил он.
- У вас есть время, - развел руками Домбоно.
Мин-Ра весело предложил навестившему его Савельеву:
- Ты отнесешь меня на великие игры Мерое? Савельев хлопнул принца по плечу.
- Отнесу, приятель, только скажи, что это за игры такие?
Мин-Ра смерил Павла удивленным взглядом. Изумлению сына Солнца не было предела: этот силач не знает?! Ну и дела!
- Как, ты и не знаешь? В конце самого летнего месяца у нас проходят великие игры Мерое - состязания трубачей, пращников и метателей молотов. Мероиты танцуют древние, как жизнь, пляски. Хочешь взглянуть? Ведь хочешь? - и мальчик с надеждой заглянул в глаза Павлу. - Отнеси меня туда, пожалуйста… Мне очень страшно, ведь там будут этот проклятый Тааб и Раненсет.
- Ну, на людях они и прикоснуться к тебе не посмеют, - пробормотал Савельев. - Хотя я обязательно отнесу тебя.
- А Холодов не пойдет, - важно кивнул белокурой головкой Мин-Ра. - И Ника тоже… Из-за мамы… Они все еще считают ее виновной в том жертвоприношении.
Савельев потерянно развел руками.
- Со взрослыми, мой мальчик, всегда не все в порядке… Мы с Филиппсом отнесем тебя…
…На улицах Мерое опять царила суета. Земледельцы, знатные горожане, солдаты стекались на площадь, где должны были пройти состязания. Савельев и Брет Филиппс осторожно вынесли на стену храма маленького принца.
Один за другим на деревянную платформу в центре площади поднимались трубачи. Каждый играл один и тот же марш, песню-призыв. На скамьях сидели жрецы - меройское подобие беспристрастного жюри - и что-то записывали на деревянных табличках.
- Это они фальшивые ноты отмечают, - хихикнул принц Мин-Ра. Савельев улыбнулся, с трудом удерживая зевоту. - Не очень впечатляет, да? По крайней мере, для непосвященного человека все это неинтересно. Но подожди, скоро выйдут метатели молотов.
Павел вновь кивнул головой. Он внимательно вглядывался в зрителей, с болью понимая, что очень скоро ему придется покинуть этот сказочный город. А что… А что если все-таки не покидать?
Когда последний трубач вышел на деревянную платформу, на храмовой стене появились принц Раненсет и Тааб-Горус.
"Вот и злые колдуны из страшной сказки пожаловали", - презрительно усмехнулся Павел и вздрогнул: подернутые серым пеплом старости глаза Тааба вцепились в лицо Савельева.
- Омерзительные чудовища, правда ведь? - шепнул Филиппс на ухо Савельеву и внезапно, позабыв об английской чопорной невозмутимости, показал злобному старцу язык. Принц Мин-Ра радостно захихикал.
Тут трубачи закончили свое несколько затянувшееся состязание, и Савельев автоматически зааплодировал.
- Я устал, - внезапно сморщился сын Солнца.
- Я отнесу тебя, - весело вызвался Филиппе и, осторожно подхватив мальчика на руки, кивнул Савельеву. - Оставайся, потом расскажешь, что тут было.
На платформе как раз появились пращники, и Савельев не заметил, как многозначительно переглянулись между собой Раненсет и Тааб-Горус.
Когда он обернулся, сердце Павла сжалось от ужаса: над храмовыми постройками сгущались клубы черного дыма.
- Пожар! - раздались крики на площади. Словно стая голубей, вспугнутая криком ястреба, народ бросился в беспорядочное бегство. А вдруг пожар перекинется и на их дома?! Началась давка. А клубы черного дыма становились все гуще и гуще.
Задыхаясь от страшной тревоги, Павел бросился к храму.
Тааб потрепал по плечу своего воспитанника.
- Ну, мой мальчик, генерал Симо Кхали сегодня увидит удивительный ритуал. Мы ведь давно обещали показать нашему дорогому гостю нечто особенное…
Младшие жрецы и Алексей уже практически затушили подобие сарая, в котором хранился садовый инвентарь.
- Все в порядке? - взволнованно спросил Савельев.
- Да! - весело оскалился Алексей, растирая по лицу сажу. - Ложная тревога, так сказать! Хорошо, что Мин-Ра здесь нет, мальчик мог бы испугаться…
Павел охнул и, схватившись за сердце, осел на землю.
- Но я… я где-то минут двадцать-двадцать пять назад отправил его вместе с Филиппсом к вам…
Холодов бросил на землю деревянное ведерко и бросился к больнице.
В палате было ужасающе пусто: ни Вероники, ни принца, ни Филиппса.
- Где же они? - казалось, до Алексея никак не доходило, что произошло.
- Их похитили, Леха… - устало прошептал Савельев. - И, кажется, я даже догадываюсь, кто.
- Надо сообщить Домбоно! Срочно! - вскинулся Холодов и метнулся в коридор.
Павел резко дернул его к себе.
- Домбоно ни слова, Леха! Это… это уже моя "война", Леш…
- Я с тобой, - с готовностью одернул запачканную сажей одежду Холодов.
- Нет! Ты останешься здесь, закроешься в комнате изнутри и, если кто заявится, будешь говорить, что сын Солнца спит и его нельзя беспокоить. Ни в коем случае нельзя.
Холодов до боли сжал руку Савельева:
- Найди их, Пашка… Пожалуйста, найди… Савельев подмигнул приятелю и с наигранной веселостью произнес:
- Поиграем в МЧС, дружище Раненсет…
Он подождал, пока Алексей не заперся в палате, а потом бросился в пирамиду. "Ход, подземный ход, - пульсировало в голове Павла. - Он должен вывести к дворцу чертового Раненсета…"
И ход нашелся. Павел торопливо вступил в предназначавшиеся для религиозных мистерий подземные отделения храма. В этих местах жрецы подвергались трудным испытаниям, прежде чем удостаивались высшего посвящения. По крайней мере так ему говорил Домбоно. Эти ходы Павел видел первый раз в жизни, они слабо освещались редкими лампами и факелами, но все, что он мог здесь заметить даже мимоходом, наполняло душу Савельева благоговейным трепетом. Этот удивительный подземный мир поражал бесконечным разнообразием. Каждый уголок, каждая колонна изумляли его своими причудливыми формами. За каморой в виде трехсторонней пирамиды, наклонные стороны которой сходились к потолку острым углом, следовала камора, напоминавшая многогранную призму.
Внезапно Савельев сдавленно охнул - справа от него зияла темная пропасть. В другом месте ему пришлось проходить под нависшей скалой, затем он уткнулся в целый ряд позолоченных крокодильих голов. У Савельева стеснило дыхание от запаха дыма и смолы - где-то на поверхности должны быть печи или жаровни.
Все эти подземные чудеса волновали и туманили воображение Савельева. Какие же мистерии, какие поразительные тайны могли скрываться там, за поворотом? Павлу внезапно показалось, что переход от земного существования к вечности уже начался, и он, вполне живой, вступил на путь к аду, - до того уж все окружающее не было похоже на действительность.
Дорога стала понемногу подниматься. Павел пробрался во дворец Раненсета. Прокравшись в самый темный угол сада, Савельев забился под куст. И вовремя. Слуги Раненсета уже зажигали факелы. Недалеко от изгороди, слева от домашней пирамиды принца, стоял огромный сосуд. Внутри пирамиды слышались какие-то непонятные металлические звуки и треск, похожий на треск громадного костра. Пригибаясь, по кустам Савельев добрался почти до самого входа в пирамиду. И чуть не выдал себя с головой криком ужаса. Ужаса смертного. В пирамиде стоял самый настоящий жертвенник. И жертвы приносились самые настоящие.
Как раз в это самое мгновение Раненсет схватил и бросил на жертвенник молоденькую женщину. Затем Тааб-Горус вытащил из-за пояса кинжал и вонзил его в грудь жертвы. Издали за страшным действом наблюдал чернокожий человек в форме генерала суданской армии.
"Вот это да! - присвистнул Павел. - Значит, в большом мире есть те, кто прекрасно знает о существовании сказочного царства? Во что же я вляпался? - пронеслось в голове у Савельева. - И где ребята с принцем? Неужто они их уже?.."
Додумать Павел просто не смог - уж больно жутко. Из-под сикиморы раздался сдавленный стон. Ника, господи, Ника!
Савельев осторожно подполз к дереву и вздохнул с облегчением: Филиппс и Мин-Ра были здесь.
- Тихо! - предупреждающе шепнул Павел. - Очень тихо! Все целы?
- Филиппса ранили, - тоже шепотом отозвалась Ника, растирая развязанные Савельевым руки. - Надо бежать, иначе - смерть…
- Кто бы сомневался…
Вот только как бежать-то? Все входы-выходы охраняются, подземным ходом далеко не уйдешь - догонят и уничтожат. Близость смертельной опасности удвоила сообразительность Павла.
- Придется через стену! - подхватив на руки сына Солнца, Павел, пригибаясь, бросился в кусты, за ним к выходу пробирались Ника и прихрамывающий Филиппс.
На их счастье два слуги, зная, что предназначенные в жертву уже никуда не денутся, оставили свой пост и двинулись к пирамиде, чтобы лучше видеть жертвоприношение. Этим моментом и решил воспользоваться Павел. Одним прыжком пленники с Мин-Ра на руках перескочили дорожку между кустами и бросились бежать в тень сада. Они бежали сами не зная куда, бежали, как звери, преследуемые охотничьими собаками…