- Pax, всё живое - динамическая гибкая система, она реагирует на каждое колебание. За микробами - скажем, в коридорной пыли - не уследишь, а оранжерейные овощи находятся на контроле. Толковый агроном всегда знает, как дышит каждый листик в ботве и как клубень набирает массу. Плюс - растения жёстко привязаны к месту и все одинаковые, выращены из стандартных семян. Если взяться с умом, оранжерею можно использовать как эталонный анализатор. Идём туда сегодня.
- Не так сразу. Колонка - стратегический объект. Я обеспечу пропуск на завтра.
"Вот и ладно, - решил Форт. - Значит, я пока позабочусь о Зеноне".
Когда земляне впервые встретили высокоразвитых братьев по разуму - ими оказались яунджи, - Вселенская церковь Иисуса-Кришны-Будды ликовала вместе с человечеством. Открытие нового мира сулило многое: расширение рынков сбыта, рост научных знаний, обогащение культуры. Для церкви это был большой шаг на пути миссионерства, согласно завету Христа: "Итак, идите, научите все народы".
Чуть позже наступило отрезвление. Во-первых, астронавты с Яунге были северными тьянгами и правоверными машун (это слово земляне переделали в "масон"), твёрдыми в религии отцов, как боевые клинки. Во-вторых, и другие народы Яунге закоснели каждый в своём язычестве. Поэтому миссионеров-вселенцев допустили не во все страны планеты.
Чем больше расширялись знакомства землян с продвинутыми мирами Галактики, тем чаще Вселенская наталкивалась на препоны. Фор не принимал инородцев в своём орбитальном Самоуправлении, не говоря уже о том, чтобы пускать их на материнскую планету - там жили самые настоящие боги, они могли разгневаться. Теократический Артаран, мир ихэнов, не мог позволить у себя иноверческую проповедь. Туанцы и их прихвостни аларки берегли свою "культурную особенность". Враждебная землянам Ла Бинда сквозь зубы отказала проповедникам во въездных визах, и то же повторило марионеточное правительство Хэйры. Не согласились и мирки: "Мы - атеистическая цивилизация!"
Неожиданно на контакт с приверженцами ИКБ пошли вара и ньягонцы. Вара таким образом бесплатно заполучили контингент землян, чтобы изучать их быт, социологию и психику, а ньягонцы никогда не отказывались от подарков.
Из слов Раха выходило, что здесь Вселенская тоже столкнулась с трудностями; правда, Форт не мог взять в толк, чем Библия и Веды повредили местным ребятишкам. "Гедеоны" не станут давать детворе суровые и соблазнительные подлинные тексты - есть пересказы для детей, вроде приключений малыша Кришны.
Но надпись, надпись по-ньягонски в вагоне: "Подними на него свою руку и помни - ты бьёшься в последний раз"! Она-то откуда взялась?..
В штатском, чтобы не давить узорами жилета на церковных, Форт зашёл туда, где над входом значилось: HOLY LAND OFFICE. На панелях вместо изменчивых фракталов строго застыли "мишени", как порой называли их в Сэнтрал-Сити, - кресты с патрой Будды на пересечении, окружённые бело-красной цветочной гирляндой Кришны; под патрой наискось лежала флейта Темноликого.
"То-то их туанцы не впустили! - посетило Форта небольшое озарение. - Красный с белым чередуется, как можно!.."
Церковники не боялись жаргона и обыграли уличное прозвище символа в мантре, наклеенной здесь же:
Я - цель живущего.
Стремись ко Мне,
Как быстрая стрела к мишени.
Вонзившись, обретёшь
Любовь, Блаженство, Просветленье.
Эмблемы сжались, засияв венцами лучей, цветные круги побежали к стоящему внизу ящику с прорезью для пожертвований; поверх кругов падали в прорезь виртуальные монеты и купюры. Появился текст на ньягонском и нескольких языках землян: "Жертвуйте! Внесите свою лепту в освобождение! ТРИНИТАРИИ - Орден Святой Троицы для выкупа рабов и пленных - Пятьдесят веков поиска и спасения, сотни тысяч выкупленных". Вслед за этим на панели возникло изображение - святые Иоанн Маффийский и Феликс Валуа, выводящие из темницы пленников, с которых на ходу спадают цепи. Форт опустил в ящик пластиковую банкноту в 16 крин и мысленно пожелал, чтобы она кому-нибудь помогла. Людокрады без передышки орудовали в Галактике, и даже скромная работа тринитариев была на пользу человечеству, хотя Форт полагал, что десант спецназа на базу работорговцев был бы куда эффективней.
Принимала Форта мать Лурдес, черноокая дама индостанских кровей, в золотисто-красном платье и прозрачной накидке зелёного газа, в жемчужных ожерельях и с перстнем в крыле носа. У неё была походка счастливой возлюбленной Кришны. Судя по тому, какой персонал попадался Форту на глаза в храмовом центре, вселенцы метко пользовались авторитетом прекрасного пола на Ньяго.
- Вы космен? Бывайте у нас чаще. Я люблю тех, которые приходят сами. И Он тоже любит. - Глаза Лурдес улыбнулись. - У нас множество программ, и нужны волонтёры. Можете участвовать в любой по своему выбору.
История Зенона опечалила её.
- Страшно погибнуть на чужбине! как прискорбно, что он был одинок... Нет, у нас он не бывал; я бы запомнила имя. Конечно, мы совершим обряд над его телом - мы никому не отказываем.
Ньягонка в длинном наряде церковного служки со вселенской эмблемой на груди принесла собеседникам финики и лимонад.
- Нельзя ли дистиллированной? я артон.
- Я рада, Фортунат, что это не стесняет вас. Вы сильный человек - вы преодолели своё состояние. Если найдёте время, мы можем собрать прихожан с искусственными органами и конечностями - им нужен пример уверенности в себе.
- Вам, кажется, удалось привлечь местных к церкви.
- С трудом, брат мой. Живут здесь скученно, любые перемены в поведении сразу становятся видны, а отношение к новообращённым очень сложное. Ньягонцы опасаются осуждения окружающих.
- Я не интересовался религией ньягонцев; если что и знаю - то из карманного справочника. Там мало сказано: "Культ хтонических и небесных божеств". С хтоническими ясно - обитая в подземелье, их надо ублажать, а вот небесные...
- Можете не продолжать, я поняла вас. - Лицо матери Лурдес стало строже. - В целом догадка верна - треть ньягонцев не видела неба. Они рождаются, живут и умирают под землёй. Но все знают по фильмам о небе, облаках и молниях. Кое-кто очень стремится их увидеть... а иные боятся и неба, и небесных явлений. Уютнее жить в норке и не ведать, что существует бесконечность, что Галактика состоит из пустоты, а где-то в середине миров сияет сверхзвёздный объект - трон Господень. Цель нашей миссии - вывести людей из тьмы к свету. У нас есть небольшие сельские коммуны на поверхности. Туда идут самые смелые из неофитов. Градский совет поддерживает нас, потому что тут наши цели совпадают.
- Но, похоже, этот же совет организует вам помехи. Скажем, в раздаче литературы.
- Ах, Фортунат, - мать Лурдес переплела пальцы, - что поделать?!.. Переводы Типитаки и Библии для ньягонцев удачны, но они читают тексты сквозь призму своей "древней правды" и старинных воззрений. Они находят в Писаниях то, что тревожит их в жизни. Нельзя было предугадать, что стих "Я полагаю радугу Мою в облаке, чтоб она была знамением завета" окажется важнее Нагорной проповеди!
- Я видел надписи о радуге в метро, - вспомнил Форт, - и удивился: с чего б это живущим в катакомбах на все лады склонять оптический эффект, которого они не знают?
- Знают, - помрачнела мать Лурдес. - Если не истинным знанием, то реликтовой памятью, предчувствием, наитием. Форцы зовут себя детьми богов, мирки - детьми ветра, туанцы - детьми неба, а ньягонцы по праву - дети радуги... или её жертвы. Радуга вогнала их в землю, и они по сей день ощущают поднятый над ними радужный меч. А мы... для вас это прозвучит открытием - мы в их глазах и есть небесные божества, Рослые Народы, в одной руке которых хлеб, а в другой - тайная книга пророчеств. Вы замечали, как вас сторонятся? это не от брезгливости, не от ксенофобии. Чувства противоречивы, брат мой; вспомните: "Выйди от меня, Господи!" Под рукой могучих легче выжить, но их сила страшит. Иные боятся открыть наши книги потому, что могут найти там зловещие прорицания. Общее мнение таково: Рослые Народы наперёд вычислили все катаклизмы и вписали их в книги, но, если не читать пророчеств, они не сбудутся.
- Похоже, читают. Среди граффити мне встретилась строка...
Выслушав отрывок стиха, мать Лурдес наклонила голову в знак согласия.
- И не только это. Исаия и Апокалипсис бьют по ним ещё крепче. Вы увидите цитаты и оттуда, причём я берусь угадать наверняка - какие. "Ибо упился меч Мой на небесах: вот, для суда нисходит он" или "Я увидел звезду, падшую с неба на землю, и дан был ей ключ от кладезя бездны". Мало кто вспомнит: "И увидел я новое небо и новую землю", - хотя мы проповедуем именно это. Ньягонцам оказались ближе ужасы Писания. Нечему удивляться - они живут в царстве тьмы и дышат тьмой. Я не смею укорять их за нездоровый интерес к одним лишь жестоким строкам. По существу, ньягонцы при жизни находятся в аду. И мы с вами, брат, - гости их преисподней. То, что здесь нет котлов с кипящей смолой, сковород и прочего адского реквизита, ничего не значит. Мучение в другом - хрупкий, зависящий от тысяч технических приспособлений мирок постоянно содрогается под напором сил, бушующих в бездне; каждое новое сотрясение может всё обрушить, перемешать людей с камнем и обратить благоустроенный град в могильник. С этим сознанием они просыпаются каждую ночь - посудите, легко ли им жить?.. Я молюсь, чтобы они выдержали ещё несколько столетий и смогли выйти к солнцу.
- Матушка, - покидая Лурдес, Форт обернулся в дверях, - не заглядывал ли к вам эйджи по имени Pax?
- Нет. Это его крестное имя?.. - Лурдес была удивлена.
- Сомневаюсь; скорее ньягонское. Он тут прижился.
- Если только он из Авако - там другой язык, а у народа Трёх Градов мне такое имя не встречалось. Правда, в земной традиции оно известно, но, чтобы наречь им ребёнка, нужна изрядная дерзость.
- Не припоминаю; просветите.
Ночь за ночью работая в одной упряжке с Пятипалым, Форт всё больше уверялся в том, что происхождение и биография напарника, как и его собственные, тоже состоят из умолчаний и неясностей - а значит, и с именем не всё в порядке. Так оно и оказалось.
- Pax - благоразумный разбойник, распятый справа от Христа. Первый человек, попавший в рай. Это ему Спаситель сказал: "Ныне же будешь со Мною в раю". Существуют иконы, изображающие несущего крест Раха среди райских цветов.
"Да, друг, наделили тебя папа с мамой! Для тех, кто верит в имена, твоя судьба предрешена".
* * *
Выкликание было опасной, запретной затеей, в которую малявок не брали. А уж кому сколько годов, ребята знали точно! Нечего и думать, чтоб какую-нибудь пятигодку взяли выкликать; к тому же младшие - ябеды, вмиг донесут, а то просто проболтаются.
Но который год идёт Раху? по росту он всех обогнал, однако хороводился с ребятами. Он был нормальный парень. Малость неуклюжий, зато сильный, и прятаться умел быстрее и надёжнее любого из ватаги. Первым он не нарывался, но коль дойдёт до драки - разбегайся кто куда; так пятипалым ковшом вмажет, что ой-ой-ой.
Вообще кварталу с ним повезло. Мало кому выпадает иметь своего Рослого. Зная, какой Pax прожорливый (а вы попробуйте эту махину прокормить!), хозяйки нет-нет да и принесут ему в тарелочке съестного. И заметьте, несмотря на аппетит, он не сожрёт в один присест, а разложит на кучки - и сестрёнкам., и братишкам, поровну.
Поэтому у компании, что собралась выкликать, вопросов не возникло - Раха надо взять с собой! Кто не выкликал - тот не боец, ему впору не клинок носить, а с малышами играть.
Конечно, отцы и мамки знали, что иной раз ребятня уходит не на матч, не в путешествие по этажам, а ради особенного дела. Известно и то, что порой с таких прогулок кто-нибудь не возвращается, и найти его не суждено. Но древнюю правду не нам отменять. Если отцы, деды, прадеды ходили выкликать, то и теперешним недорослям придётся. Все, кто нынче состоит в градском совете, - все спускались в кладезь.
Отправились после днёвки, после занятий в школе, тонко и изощрённо наврав родителям. Шли долго, держались боковых отводков, чтобы не попасть на глаза стражам или полиции. В такую гадь забрались! Ребячий вожак всё загодя разведал. Конечно, двери к площадке над кладезем были заварены, но ребятня - народ пронырливый, в щель пролезет.
Горло шахты перекрывала толстая решётка. Лучи фонариков робко дрожали во тьме, ощупывая старинные рельсы надшахтных механизмов, крепления и зубчатые шестерни. Ни души, лишь слабые следы в пыли обозначали, что ребята вступили сюда не первыми. Все примолкли, даже вожак перестал строить из себя самого умного.
Когда луч задел лицо Раха, вожак понял, что пятипалый тоже боится - правда, это не мешало Раху внимательно разглядывать стены и потолок надшахтной камеры. Уходящий вверх ствол, по которому раньше спускался на подвеске конус погружения и сползали шланги проходческой стели, был наглухо перекрыт балками и заложен плитами литого камня.
- Погадаем, кому бросить мляку, - негромко сказал вожак. - Девчата, готовьте её. Как светильник запалим, выключайте фонари.
Игра свершалась в точности по древней правде. Большая, с настоящего младенца, мляка была обтянута тканью телесного цвета. Глаза, нарисованные красками, смотрели как живые. Обрезки волос и ногтей выкликающих, а также клочки тряпок, помеченные кровью каждого участника, был зашиты в нутро мляки. Все брали мляку на руки, баюкали, дышали ей в рот и шёпотом называли своё имя. Девчонке-гадалке завязали глаза, и она, перемешав вслепую, зажала между ладоней одинаковые палочки, одна из которых была наполовину выкрашена чёрным, что означало погружение.
- Вытаскивайте по очереди, - велел вожак.
- Не надо, - вдруг выступил вперёд Pax. - Я спушусь.
Аханье и шёпот пробежали по устам.. В густом тусклом пламени светильника фигура пятипалого отбрасывала плотный, почти осязаемый плащ тени, а отсветы огня переливались на его лице и теле, отчего казалось, что Pax - тоже мляка, но набивка в нём. ожила и возится, отыскивая, как бы вырваться из кожи. Чудилось - миг, и тело разорвётся, оползёт на пол опустевшей шкуркой, а во все стороны поползут, корчась, голые писклявые уродцы - безрук, с одной ногой, с пастью до ушей и выпученным глазом среди лба.
- Лады, - помедлив, согласился вожак. - Дайте ему сбрую, помогите затянуться.
В ремнях, с пристёгнутым спереди тросиком, Pax встал у края решётки, за которым - непроглядная, неисследимая чернота бездны.
- Ты, подземный... - начал он, и сгрудившиеся за спиной стали в один голос повторять за ним:
...чёрный, безглазый,
Ты, ненасытный ужас колодца,
В руки твои отдаём наше детище,
Выкуп за всех, кто явился к вратам,
За все жилища нашего града,
За всех детей от велика до мала,
За женский род от юниц до хозяек,
За род мужской от мальцов до бойцов.
На! Это жертва тебе - принимай!
Мляка упала в ячейку между прутьями решётки и беззвучно исчезла, словно угодив в раскрытую пасть.
- Держите крепче, - обронил Pax, пролезая сквозь решётку; вот - остались видны одни руки, вцепившиеся в прутья, и светлая макушка. - Готов!
Тросик натянулся, приняв на себя вес пятипалого недоросля. Ребята и девчонки дружно, понемногу стравливали тягу, а вожак, быстро и прочно закрепив конец на крестовине прутьев, взялся за тросик вместе со всеми.
Слабо мерцающий рассеянным светом зарешёченный зев медленно удалялся в зенит. Тьма охватила Раха туго, как ремни сбруи. Он опускался в невидимой пустоте, словно астронавт, вышедший в безвоздушное пространство, в тень космического корабля. Шорох тросика о решётку, сопение оставшейся вверху компании, шуршание подошв - всё быстро исчезло, глаза напрасно искали хоть искорку света. Уши заложило тишиной, как герметиком. Pax знал, что со всех сторон - стены шахты, но не видел их, и чернота вокруг казалась необъятной, всемирной. Только немой мрак, и Pax среди него - с колотящимся сердцем, с затаённым дыханием, с вмявшимися в тело ремнями. Ещё мгновение, ещё чуть - и тьма начнёт сдавливать, проникать в голову, гасить сознание... Останется лишь вопить, зажмурившись: "Вытащите меня! вытащите меня отсюда!" Он больно прикусил губу, чтобы давление тьмы не стиснуло голову до отчаянного крика.
Что это?.. спуск прекратился. Pax мерно вращался на тросике среди безмолвия космоса. Значит, тросик кончился, выбраны все двадцать саженей. Едва теплящийся круг вдали над головой и чёрное ничто кругом.. Если тросик оборвётся - падать придётся долго, очень долго. Братья и сестры обзаведутся семьями, вырастут их дети, а ты будешь лететь, лететь, умирая от жажды и голода, затем будешь лететь мёртвый, затем - высохший, затем рассыплешься на летящие кости, а дна всё не будет.
Надо выкликать. Худо тем., кто лишился чувств в эти минуты! наверху долго ждут, пока не поймут, что ты потерял сознание. Бывает и такое, когда в кладезь натекает мёртвый газ - кто вдохнёт, сразу покойник.
- Выходи, - выдавил Pax сквозь зубы.
Голос тотчас погас во тьме.
- Выходи! - повторил он громче. - Появись!
Звук какое-то время трепетал, отражаясь от стен, потом заглох.
- Иди ко мне!! - закричал Pax изо всех сил. - Ко мне, сюда!.. Я хочу тебя видеть!
Ау-аа-аэээ - загудел кладезь, призрачными волнами разнося крик вверх и вглубь. Pax задержал выдох, вслушиваясь в эхо - нет ли постороннего, чужого звука?.. Воздух недвижим. Если тот, кого зовут, остался недоволен млякой, долго ждать не придётся - снизу тяжело повеет смрадом и...
...иногда из кладезя поднимают только обрывок троса, мокрый от чёрной слюны. Правда ли это? Сейчас Pax поверил, что правда.
- Иди, я здесь! Я Pax! я тебя жду!!
Нечто большое, грузное и мягкое пошевелилось в недрах, далеко внизу; послышались редкие, размеренные и глухие удары, похожие на шаги.
- Я н-не боюсь тебя, - трепеща от страха, прошептал Pax, торопливо доставая из-за пазухи нагретую телом гранату, сорвал зубами предохранитель и, нажав запальную кнопку, бросил взрывчатый цилиндр в глубину. Закрыв глаза, поджав ноги, он считал секунды до того, когда сработает запал.
В бездне раскатисто, гулко грохнуло. Раз-два-три - отмерив время разлёта осколков, Pax поглядел туда - осветительная головка гранаты с шипением рикошетила от стен, словно далеко внизу, в чёрной трубе, билась огненная муха, полосуя неподвижный воздух. Яркий искрящий свет причудливо озарял стены шахты. Дна видно не было; из стен торчали какие-то выступы, метались их тени - будто лапы, тянущиеся из глубины. Это зрелище надвинулось - и проникло в Раха; накатило удушье, ум помутился, а глазам откуда-то изнутри отчётливо предстало видение дна - там груды мляк, растерзанных, искусанных, они копошатся, возятся, моргают, поднимают руки и что-то кричат...