Когда алкоголь начал действовать, и по желудку волнами стало расходиться тепло, Стрелков поднялся, подошел к аквариуму с барбусами и решительно опустил туда руку. Стайка рыбок метнулась в дальний угол, а Петрович с удивлением, смешанным со странной радостью, смотрел, как от невидимой руки на водной поверхности расходятся круги, а кисть проявилась серебристым контуром, словно материализующийся Терминатор. "Я есть", – утвердительно произнес Стрелков, видя как шевелятся под водой его пальцы. Петрович вынул руку из воды, продолжая внимательно наблюдать, что же будет теперь. В течении нескольких секунд, пока капли воды держались на ней, руку, вернее ее сверкающую поверхность, можно было различать. Но по мере испарения водной пленки, рука постепенно растворялась в воздухе и наконец совсем пропала, будто ее никогда и не было. Петрович проделал эксперимент еще несколько раз и каждый раз с одинаковым результатом. После этого он со вздохом опустился на диван и выпил еще.
То ли на него подействовала водка, то ли проделанные опыты, то ли убаюкивающий шум компрессора, наполнявшего равномерным гудением весь дом, то ли накопившаяся за день усталость, а скорее всего, все вместе взятое, только через несколько минут, Стрелков, свернувшись калачиком, посапывал на диване. Ему приснилось, что он, большой и солидный, в путном костюме, ходит по магазинам, покупает все что ему заблагорассудится, разговаривает с людьми, которые видят его, такого красавца, и совершенно ничему не удивляются.
* * *
День был не особенно удачным, но все же принес некоторый доход, позволивший Данилычу затариться пивом, купить внучке шоколадку, а жене – бутылку подсолнечного масла. Вчера Данилыч был на рыбалке, привез много рыбы, вот масла и не хватило. Он не баловал жену, изменял ей, если подворачивалась особа привлекательная и при этом не очень щепетильная, не больно-то заботясь об "алиби", как он называл уместный повод не ночевать дома. Жена его привыкла к этим отлучкам, впрочем, не частым, даже внутренне приветствовала их, потому что, стараясь загладить вину, Данилыч становился щедрым и по-особому ласковым. Он страшно любил свою внучку, в которой видел высший смысл своей жизни, и трогательная забота о которая служила отличной возможностью оправдаться перед собой за небольшой разврат, скрашивающий его полухолостяцкий досуг.
Невысокий рост Данилыч компенсировал живым искристым обаянием. Иногда, правда, его шутки носили уж совсем скабрезный характер, а вечный смех бывал излишне громким и натянутянуто-судорожным. Крепко сбитый, похожий на Карлсона, он имел успех у определенного типа женщин, которых задабривал водкой, пивом, мясными и рыбными деликатесами. Ходили слухи о его могучем темпераменте. Квартира, в которой он выращивал своих экзотических рыбок, пестрела плакатами голых и полуголых девиц, на которые жена, раз в неделю приходившая убирать помещение, смотрела сквозь пальцы.
Его короткая толстая шея и лицо пылали и рдели, что являлось несомненным признаком того, что Данилыч уже принял несколько бутылок пива. Красный цвет кожи, можно сказать, был перманентным, ибо перманентным было насыщение организма пивом. Он поглощал этот напиток в немеренных количествах, а потому всегда был весел и полон задиристого юмора. Вот и сейчас, идя домой, то бишь в рыбную лабораторию, Данилыч невесть чему улыбался. Открыв калитку, а следом дверь, он прошел в помещение, по пути поздоровавшись с ветхой одинокой бабулькой, живущей по соседству. Бутылки в сумке, которую он осторожно поставил на застеленный старой, поизносившейся клеенкой стол, приветливо и звучно громыхнули, словно подмигнули хозяину. Данилыч осклабился, достал из другой сумки вяленную воблу, ссыпал на лежавший здесь же на столе кусок газеты семечки, которые вечно таскал в карманах, составил со стола на пол почти пустую бутылку водки и с легким недоумением уставился на запотевший стакан, початую банку маринованных огурцов и нарезанную большими, неаккуратными кусками колбасу. Он особенно не удивился, ибо частенько давал ключ своим друзьям, когда те имели желание уединиться в его лаборатории с любовницами. Но обычно такому событию предшествовала договоренность, ибо Данилыч несмотря на всю свою отзывчивую доброту полагал, что чем жестче регламент, тем больше уважения и меньше повода держать его за простофилю. В его голове тут же нарисовался вопрос: "кто бы это мог быть и почему за собой не убрали?" Однажды он нашел на столе чьи-то огромные семейные трусы не первой свежести, а на полу – несколько использованных презервативов. Неведомо, что больше потрясло Данилыча – хамство тех, кто навестил его жилье, или резинки, число которых указывало на то, что у Данилыча в среде его друзей и знакомых есть конкуренты в сфере сексуальной потенции. Он долго вычислял нахала, а когда вычислил, отказал от дома.
Бутылка водки, которую Данилыч механически составил на пол, и прочие остатки таинственного пиршества на миг вызвали в его памяти тот неприятный момент, когда он обнаружил трусы и резинки, а потому он наморщил низкий лоб и прищурил маленькие голубенькие глазки, постоянно влажные и по-младенчески доверчивые. Все это неприятно удивило его и даже насторожило. Полный недоумения и подозрения, он медленно опустился на скрипучий, покрытый вылинявшим одеялом диван. И тут его словно что-то подбросило вверх. Он вскочил и, не удержавшись на ногах, грохнулся на пол.
– Твою мать! – услышал он возмущенный возглас Стрелкова.
– Какого хрена?
* * *
Полковник Магомедов, вернувшись с места взрыва, устроился в своем кабинете, расположенном на последнем этаже трехэтажного здания областного Управления. В большие начальники Мамед Мамедович выбрался из самых низов, и только он один знал, чего ему это стоило. Не блеща ни умом, ни усердием, Магомедов умел так подлизать зад вышестоящему начальству, что оно, хоть и посмеиваясь над тупостью Магомедова, давало ему очередные звания и, соответственно, продвижение по службе. Сидя на различных совещаниях в администрации области, полковник обычно рисовал в блокноте большие женские сиськи, к которым был очень неравнодушен. Своим показным усердием, полковник создавал впечатление работящего и исполнительного человека. Доклады и отчеты за него готовил заместитель – подполковник Граблин, которого он тащил за собой с тех пор, как служил еще старшим участковым инспектором. Граблин был умным и проницательным человеком, но расстилаться перед начальством не умел, да и не хотел. Он понимал, что всем, чего он добился в жизни, обязан себе и Магомедову, но тем не менее относился к тому с большой долей иронии и даже пренебрежения.
Магомедов долго сидел перед огромным столом, заваленном бумагами, прежде чем нажал кнопку селектора.
– Маша, – властно произнес он в микрофон, – Граблина ко мне и чаю с лимоном.
– Сию минуту, Мамед Мамедович, – проворковала секретарша.
– Ну что, – спросил полковник, когда Граблин появился в кабинете, – есть какие мысли?
Не дожидаясь приглашения, подполковник опустился на стул, стоявший по другую сторону стола. Это был высокий подтянутый мужчина, со светло-русыми волосами и такими же ресницами.
– Мыслей много, товарищ полковник, – слегка улыбнулся Граблин, – вы то сами что хотите услышать?
Юрий Антонович знал, о чем спрашивает начальник, и после возвращения с места трагедии успел проделать кое-какую работу, но не торопился выкладывать все сразу.
Секретарша вошла в кабинет и поставила перед Магомедовым стакан чая.
– Еще один, – Мамед Мамедович покосился на Граблина, и секретарша отправилась за другим стаканом.
Пару минут Магомедов звенел ложкой по стакану, потом зыркнул на подполковника.
– Ты, мать твою, знаешь, что я хочу от тебя услышать, – со злостью проговорил он. – Кто это сделал?
– Это мы выясним, – не обращая внимания на грубость Магомедова, мягко произнес Граблин, – но я бы начал не с этого.
– С чего, с чего бы ты начал? – полковник отшвырнул чайную ложку, которая застряла в бумагах, лежащих на столе.
– Сначала нужно узнать, чем занимались в этой лаборатории, кто арендатор, давно ли заключен договор, на каких условиях? – спокойно перечислял Юрий Антонович. – Кстати, – добавил он, хитро сощурив глаза, – кажется, Петр Сидорович не поддерживает вашей активности?
Граблин присутствовал на месте взрыва и слышал разговор своего начальника с представителем федералов, но также знал о трениях между исполнительной властью и спецслужбами. И вопрос он этот задал своему начальнику неспроста. Ему хотелось разобраться, с какой это стати Магомедов вдруг пытается рыть землю рогом, вешая на себя это дело, когда ему четко заявили, чтобы он не высовывался. Если полковник просто собирался обставить федералов на повороте, это было одно дело, и совсем другое – если у него были какие-то другие причины. Это-то между делом и собирался выяснить Юрий Антонович.
– Он мне не указ, – поморщился Магомедов, делая глоток чая, – губернатор будет спрашивать с меня. И если мы раскроем это убийство, думаю это будет большой плюс для нас. Понимаешь?
– Понимаю, – кивнул Граблин.
В это время в кабинет вошла секретарша и поставила перед ним стакан чая. Он подождал, пока она снова скрылась за дверью, и добавил:
– Я уже кое-что предпринял в этом направлении.
– Ну-ну? – Магомедов с интересом наклонился в его сторону.
– Пока еще удалось выяснить немного, – Граблин не спеша размешал сахар в стакане, осторожно поднес ко рту горячий чай, сделал маленький глоточек и только потом продолжил: – помещение лаборатории было арендовано несколько лет назад у сельхозинститута неким ЗАО "Актив-плюс". Проректор по хозчасти, с которым заключался договор аренды, никаких претензий к арендаторам не имел, так как арендная плата вносилась регулярно в начале каждого календарного года.
Юрий Антонович замолчал, наблюдая за реакцией начальника.
– И это все? – высокомерно и разочарованно спросил тот. – А что это за "Актив-плюс", кому принадлежит?
– Это я как раз сейчас выясняю, – кивнул Граблин, – нужно пройти всю цепочку до конца, а на это понадобится время.
Дело в том, что акции ЗАО "Актив-плюс" принадлежат двум юридическим лицам: ЗАО "Ариэль" и частной фирме "ЭВА". Поиском владельцев этих компаний мы сейчас и занимаемся.
– Молодец, подполковник, – похвалил его Магомедов, блеснув черными глазами из-под лохматых бровей, – только делать это нужно быстрее, быстрее. Как думаешь действовать дальше?
– Есть обычная схема, Мамед Мамедович, – Граблин с улыбкой пожал плечами, – только нужно ли мне сейчас все вам объяснять?
Граблин, почти не этого скрывая, подсмеивался над полковником, а тот или действительно этого не замечал в силу своей тупости, или просто не показывал вида.
– Ладно, не надо ничего объяснять, – согласился Магомедов, залпом допивая остывший чай. – Только чтобы завтра утром был у меня с докладом. Понятно?
– Как не понять, – облегченно вздохнул Граблин. – Вы, Мамед Мамедович, всегда так доходчиво объясняете.
– Ага, правильно, – удовлетворенно кивнул Магомедов. – Так что давай, действуй.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Бранный возглас Стрелкова, казалось, привел Данилыча в чувство. Он узнал голос приятеля, но никого не видел в гостиной. Он почувствовал кого-то на диване, но списал это на свое не вполне трезвое состояние.
– Стрелков? – полушепотом спросил Штерн и медленно направился в другую комнату, думая, что его разыгрывают.
Петрович тоже еще не вполне отошел от водочных паров, поэтому не сразу и вспомнил о своем новом состоянии.
– Данилыч, ты куда? – чуть приоткрыв заплывшие глаза, поинтересовался он.
Данилыч вздрогнул всем телом и резко обернулся. Снова никого не заметив, двинулся дальше.
– Ну и черт с тобой, – пробормотал Петрович, опустил голову вниз и, не увидев своего тела, вспомнил все, что с ним приключилось.
– Эй, стой, – он вскочил с дивана, едва не опрокинув стол, и кинулся за Данилычем.
Ему просто необходимо было с кем-то поделиться своим горем, объяснить, добиться сочувствия. А кто еще, если не Данилыч, мог бы ему в этом помочь? В плане сочувствия, естественно. Петрович догнал его уже в другой комнате, схватил за плечи и легко развернул лицом к себе.
К выражению сочувствия, даже элементарного понимания Данилыч оказался не готов. Он попытался вырваться из цепких объятий, но силенок у него не хватило.
– Да я это, Данилыч, я, – убеждал его Стрелков, обдавая крутым перегаром, – неужели не узнаешь?
– Вижу, что ты, – Данилыч слегка помотал головой, на всякий случай согласившись с призраком. Где-то он слышал, что с призраками лучше не спорить, тогда и они ничего плохого не сделают. Только вот он не знал, что призраки употребляют спиртное.
– В том-то все и дело, Витя, – с грустью в голосе произнес Стрелков, – что не видно меня теперь. Все есть как и было: руки, ноги, голова, только не видно их.
Стрелков слегка ослабил хватку.
– Теперь-то ты понимаешь? – вопросил он Данилыча.
– Теперь-то, конечно, – согласился Данилыч, все естество которого отказывалось верить в то, чего не видно.
– Да ты пощупай меня, пощупай, – настойчиво говорил Стрелков.
– Че ты баба что ли, щупать тебя? – пожал плечами Данилыч, но все же осторожно провел рукой по руке Стрелкова, который все еще придерживал его за плечи.
– Ну, черт старый, понял теперь?
– Чего ж тут непонятного? – пожал плечами Данилыч, опуская руку.
– Да ты морду потрогай, морду, – уже более радостно приказал Петрович.
– А чего ее трогать, морду-то? – криво улыбнулся хозяин, но руку поднял и начал ощупывать свое лицо.
– Какого хрена, Данилыч, – обиженно произнес Стрелков, – чего ты ваньку-то валяешь?
– А чего? – не понял Данилыч.
– Да ты меня трогай-то, а не себя, – Стрелков снова повысил голос.
Штерн еще осторожнее, чем раньше протянул руку в то место, где, по его расчетам, должна была находиться голова. Пальцы действительно уперлись во что-то, напоминавшее опухшую кожу, натянутую на череп. Он пропальпировал всю черепушку, начиная с подбородка и заканчивая волосами. Это было нечто, напоминавшее голову, но Данилыч бы не поставил и бутылки пива за то, что она действительно принадлежит Стрелкову. Нет, голос-то был похож. Просто один в один. А вот с остальным…
– Ну что? – Стрелков застыл в нетерпеливом ожидании.
– Пойдем-ка сперва пивка хлебнем, – ушел от прямого ответа Штерн, – что-то у меня в горле пересохло.
– Можно, – согласился Петрович и, отпустив Данилыча, снова вернулся на диван.
Данилыч устроился на табурете, покосившись на появившуюся в диванном сиденье вмятину, и открыл две бутылки пива из тех, что принес с собой. Сделав пару глотков, он стал ошарашенно наблюдать, как вторая бутылка поднялась в воздух, наклонилась и из нее стало вытекать содержимое. Причем на одна капля пива не попала на диван или на пол. Под характерные глотательные движения полбутылки пива просто-напросто куда-то испарились.
– Вот такие дела, Данилыч, – изрек Стрелков, поставив ополовиненную бутылку на стол.
– И как же это получилось? – спросил Штерн, чтобы как-то поддержать разговор.
– Я сам еще до конца не разобрался, – принялся объяснять Петрович. – Какие-то мудаки взорвали лабораторию. Все вдребезги, всех сотрудников замочили наглухо, а я стал невидимкой.
– Не веришь, мать твою, думаешь, Стрелков врет! – обиженно и гневно крикнул Сергей моле небольшой паузы, видя, что Данилыч глупо улыбается, пребывая в некой рассеянной задумчивости, – иди-ка сюда, – он схватил онемевшего от ужаса Данилыча и повлек к аквариумам.
Стрелков был до того зол и необуздан, что в запале сунул руку к пираньям.
– Не сюда, дурак! – испуганно взвизгнул Данилыч, увидев заволновавшуюся в аквариуме воду и "проявившуюся" руку, – отгрызут!
– А-а-а! – с издевательски торжествующим смешком воскликнул Стрелков, вынимая руку из аквариума – слава Богу, что пираньи от резкого движения Сергей вначале шарахнулись в сторону, прячась за зеленый клуб аквариумной растительности, – признал друга? А чего ж тогда прикидываешься?
Данилычу показалось, что он слышит, как призрак скрежещет зубами.
– Вот, смотри, – Стрелков с удовлетворением наблюдал за реакцией Данилыча.
Тот, увидев в воздухе проступающие серебристые контуры руки, призадумался, затаив дыхание.
– Видишь, идиот?! – взревел Стрелков, – думаешь, я тут перед тобой ваньку валяю?
Задумчивость Данилыча испарилась также быстро, как и мифическая рука, ставшая снова абсолютно невидимой. Он впал в уныние. Волнение немного улеглось, а вожделенная ясность сознания не наступила. Настал черед глубокой прострации. Серебрящаяся в аквариуме рука не убедила Данилыча в существовании невидимого Стрелкова. Он по-прежнему считал голос Сергея продуктом воспаленного воображения. Но противоречить или сопротивляться бросил, в глубине души чуя, что это не даст желаемого результата. Интерпретировать голос или призрачные очертания руки в качестве бреда он еще мог, а вот левитацию бутылки, тычки, рывки и швыряние – нет. Последние действия будили в нем несоизмеримый ни с чем ужас, они словно были показателями запущенности болезни. Если уж он не может дать сколько-нибудь разумное объяснение тому, что вместо полной бутылки перед ним стоит половина, при том, что он не пил, это означает, что дела его плохи. Он читал в популярных книжках о прорицателях и чудесах загробной жизни о разных священных нелепицах и бредовых парадоксах, знал, что умерщвлявшие плоть отшельники слышали голоса, видели Богородицу и прочих святых. И то, что это явление представляет собой, так сказать, частный случай подобной духовной практики – это еще он имел мужество допустить.
Хотя его и смущал его духовный статус, несомненно более низкий, нежели тот, который позволял блаженным видеть, например, Христа, идущего по ковру, сотканному из золотистых лучей.
– Заснул что ли? – бесцеремонно толкнул его в плечо Петрович, чем прервал его возвышенные размышления.
Сергей тоже ломал голову над тем, каким способом он может доказать свое бытие в качестве невидимки, что еще может продемонстрировать этому неверующему Фоме.
– А-а-а? – Данилыча накрыла нервная зевота.
Он медленно, отрешенно даже, прошел к топчану и уселся на него.
– Так ты мне веришь или нет? – не унимался возмущенный Стрелков.
Данилыч подавленно молчал, мысленно вороша факты из своей биографии. Так, жену зовут Люся, внучку – Оля, сам я, думал Данилыч, Штерн Виктор Данилович, немец Поволжья, занимаюсь рыбками, вчера был на рыбалке, привез два мешка рыбы, Люська изжарила четыре леща, десяток я повесил сушиться, сегодня получил двести сорок три рубля, ко мне должна прийти Сашка, у меня с ней стрелка… Данилыч чуть не ударил себя по лбу и не подпрыгнул. Он поглядел на часы, кожаный истертый ремешок которых сдавливал его запястье. Как же я ей все объясню? А если этот призрак и не призрак вовсе, если это настоящий Сергей?.. Бр-р-р… ну, вдруг… Он узнает, что мы с Сашкой… Данилыч смущенно кашлянул и хмуро посмотрел в окно. До назначенной встречи оставалось чуть больше часа.
– Чего-то я тебя не узнаю, – недружелюбно хмыкнул Стрелков.
– Я тебя тоже, – мрачно усмехнулся Данилыч, отчего у него болезненно сжалось сердце.
Он вдруг подумал об их общем со Стрелковым приятеле, Виталике. Тот работал психоаналитиком, пока не запил.