Кидди чувствовал эту тоску. Сначала ему казалось, что источник ее Луна, резкие тени за окнами, гудение псевдограва. Обреченность, исходящая от заключенных и пропитывающая каждый метр внутренней обивки тоннелей базы. Но люди рядом смеялись, работали, огорчались и радовались, терпели и забывали о терпении, и Кидди понял, что тоска преследует его по пятам только потому, что им же и порождается. Он старался привыкнуть к ней все восемь лет, но с каждым годом она только разгоралась. В последний год, когда тоска захлестывала невыносимо, Кидди стал приходить в бар, садиться в углу, чтобы видеть руки Магды, и смотреть на них. Они его успокаивали. Сначала на ее месте работали другие женщины, а на излете седьмого года службы Кидди появилась Магда.
Еще на Земле Кидди удивлялся, зачем нужны люди в тех сферах, где их давно уже могут заменить автоматы. Те же кафе, в которых и студенты, и представители бесчисленного офисного народа торопливо утоляли утренний и обеденный голод, давно приучили его выбирать автоматическое обслуживание, чтобы сэкономить время. Понимание пришло на Луне. Человеку нужно общение. Даже если оно ограничивается обменом двумя или тремя словами и видом себе подобного по ту сторону стойки.
Магда была первой женщиной, которую Кидди не сравнивал с Сиф. Остальных он сравнивал с Сиф невольно, точнее всегда, когда обращал взгляд на женщин, видел только Сиф.
Магда после долгого перерыва оказалась первой женщиной, которую Кидди сумел по-настоящему разглядеть. Она была почти такого же роста, что и Кидди, но за стойкой казалась выше. Черты ее лица были бледными и простыми, но при ближайшем рассмотрении удивляли тонкостью и изысканностью. Улыбка касалась ее губ непрерывно, но словно не проникала внутрь. Магда была как зеркало. Для всех кроме Кидди. Она отражала чужие улыбки их подобием, не слишком тонкие шутки – такими же улыбками, вела себя так, что вся та грязь, которая неминуемо накапливается в отношениях между замкнутыми в конечном пространстве людьми, миновала ее, не касаясь. Кидди приходил в бар, усаживался у окна, оставляя за спиной усыпанную звездами черноту, и смотрел на Магду. На ее быстрые руки с тонкими пальцами, которые то управлялись с барной утварью, то поднимались к высокому лбу, чтобы заложить светлую прядь за маленькое ухо с зеленой сережкой. На ее профиль, который становился смешным, когда она выпячивала нижнюю губу, чтобы утомленно дунуть вверх и шевельнуть упрямую челку. На ее грудь, обычно обтянутую темной блузкой.
Вот только взгляд не удавалось поймать. Она не смотрела в его сторону, если и принимала заказ, то взгляд ее обычно продолжал блуждать где-то среди столиков. Кидди приходил в бар все чаще и чаще, и однажды, когда он в очередной раз получал облегчение в душевой кабине, вдруг понял, что впервые представляет себе не Сиф, а именно эту светловолосую землянку, которая за первые три месяца работы на базе "Обратная сторона" так и не выказала хотя бы кому-нибудь предпочтения.
Она заговорила с ним первая. Ее смена подходила к концу. Кидди потягивал горячий кофе, слушая странно поселившуюся в баре древнюю музыку, а Магда протирала стойку. Он поднял блюдечко, чтобы не мешать ей, но все-таки столкнулся с Магдой пальцами. Она замерла именно так, как должна была замереть. Потом подняла глаза на него и сказала:
– Ерунда это все.
– Что? – хрипло спросил Кидди.
– То, что тюрьму построили на обратной стороне Луны. Надо было строить на лицевой стороне. Тоску наводит не то, что не видишь Землю, а то, что видишь ее.
Кидди не нашелся, что ответить ей, но дождался конца смены и пошел вслед за ней по коридору вплоть до ее комнаты, которую она открыла и молча пропустила его внутрь. А потом и перебралась к нему. Кидди только один раз спросил ее:
– Почему?
– Что почему? – переспросила она, хотя поняла все сразу.
– Почему я, а не кто-то другой?
Она пожала плечами, и он больше об этом не спрашивал, вот только теперь мучился, почему он сразу не взял ее с собой на Землю. Взял бы, и не было бы этой идиотской встречи с Моникой. Ничего бы не было.
24
У Сиф была изумительная квартирка в шестом северном гиганте почти на самом верху. Брюстер обосновался в этом же здании, только в стандартной квартире, как и отец Кидди в своем районе, но Кидди и словом не обмолвился Брюстеру, что однажды, сгорая от любовного томления, пролетел мимо его яруса на скоростном лифте. Пролетел и остался наверху. Последние этажи занимали колпак здания, и их обитатели наслаждались не только видами из окна, но и садовыми террасами, каждая из которых равнялась площадью самому жилищу. В довершение всего, терраса Сиф выходила в сторону национального парка, напоминающего с высоты зеленый ковер лишайника, над которым вычерчивали воздушные трассы купе. В сырые дни облака заплывали, казалось, прямо к ней в комнаты, в грозы молнии растекались светящейся пленкой по защитному полю почти над головами. Вот только мебели у Сиф не оказалось. Зато у нее обнаружились роскошная ванная и удивительная постель, представляющая собой белоснежный матрас, брошенный посреди зала, такие же белые подушки, рассеянные по комнате, и несколько то ли одеял, то ли полотенец. В первый же день, когда Кидди появился у нее на пороге и удивленно поднял брови, она заявила, что мебель ей не нужна.
– Ну как же, – не понял Кидди. – А на чем ты сидишь?
– На полу, к тому же на террасе лежит ствол дерева, – объяснила Сиф. – И вообще, я не люблю сидеть. Я или стою, если куда-нибудь не иду, или лежу. Почему я должна сидеть? Кстати, можно сидеть на полу!
– Хорошо, – согласился Кидди. – А если к тебе придут друзья?
– Ко мне не приходят друзья, – ответила Сиф. – У меня нет друзей. У меня есть Билл. Когда мне нужен друг, я отправляюсь к нему и разговариваю с ним. Друзья – это слишком утомительно. Ведь у тебя тоже нет друзей? Разве не так?
Она смотрела на него испытующе. Кидди задумался на мгновение: Стиай с прозрачным взглядом никак не годился ему в друзья, между Михой и ним стояла Моника, Брюстер был похож на черного и рыхлого моллюска в прочной раковине, а Рокки вовсе не годился на роль друга. Всякий был бы рад дружить с человеком, который готов отдать за тебя жизнь, если бы не опасение, что этого же он будет ждать и от тебя.
– Тогда почему ты спрашиваешь? – взяла Кидди за руку Сиф. – Ты первый, кто вошел в эту квартиру. Мы будем или лежать, или стоять.
Чаще всего они лежали. Это был удивительный месяц. Они любили друг друга и на постели, и на полу, и на стволе дерева, и в ванной, и снова на постели. В перерывах лежали на белом или кувыркались в теплой воде, что неизменно соединяло их снова, или что-то пили и ели, чтобы утолить хотя бы те жажду и голод, которые можно было утолить. Часто Сиф прижималась к Кидди, закидывала на него ногу, обнимала и так засыпала, а он любовался ее телом, прислушивался к ее запаху и чувствовал, что желание пронзает его с новой силой. Порой Кидди казалось, что они с Сиф превратились в четырехногое и четырехрукое существо, которое способно в случае крайней необходимости разделиться на части, но неизбежно возвращается в одно целое, как две капли ртути, скатывающиеся навстречу друг другу в пластиковой ложке.
Однажды Сиф проснулась из-за того, что он прикоснулся все к тому же пластырю на плече.
– Что это? – вновь спросил Кидди. – Рана? Родимое пятно? Татуировка?
– Рана, родимое пятно, татуировка, – весело прищурившись, повторила она вслед за ним таким тоном, что он тут же забыл о собственном любопытстве.
Она умела и объяснять, и понимать. Кидди никогда не приходилось повторять ей что-то дважды или переспрашивать ее. Теперь, по прошествии нескольких лет, Кидди никак не мог вспомнить, о чем они говорили с Сиф целыми днями? Были ли это рассказы о собственном детстве, о переживаниях или что-то будничное, теперь не имело значения. Кидди помнил только внимательный взгляд Сиф и собственное ощущение счастливого напряжения – не упустить ни слова, сказанного ею, и успеть рассказать ей о самом себе все-все-все. И что он теперь помнит? Почти ничего. Хотя каждый ее жест стоял перед глазами. Что же все-таки произошло с того самого момента, когда Кидди покинул летящий дом Уильяма Буардеса, и до того момента, как он оказался на пороге квартиры Сиф? Или нет, до того момента, как Сиф вновь протянула Кидди волоконце утвердителя?
Расставание у дома Билла выветрилось из памяти. Остались только силуэт Сиф, вновь убегающей к океану и напоминающей ускользнувшее из головы важное слово, и прозрачный взгляд Стиая. Он уже никогда не станет для Кидди прежним добродушным парнем. Тем более после того страшного дня, как он выпрыгнул из купе, ударил, а потом встряхнул за шиворот обезумевшее существо по имени Кидди Гипмор, который пытался броситься в опадающий огненный цветок. И когда Кидди вошел в кабинет к Стиаю и получил желанное назначение на Луну, чтобы убежать от самого себя, взгляд Стиая оставался прозрачным. Впрочем, после того дня Кидди уже было все равно, каким взглядом на него смотрит Стиай и что за ненависть плещется в глазах у Михи.
Так что же произошло между океаном и порогом квартирки Сиф? Почти год пустоты? Редкие встречи с Моникой, во время которых Кидди то и дело морщился, чтобы услышать слова любовницы, и стискивал зубы, чтобы не назвать ее чужим именем? Смены в лабиринтах главного опекуна, в которых Кидди сам себя чувствовал невидимым паразитом, пытающимся проесть в совершенной плоти собственный, неповторимый тоннель? Не сны, которых так и не случилось, а почти видения наяву, в которых неизменно на границе восприятия замирала знакомая фигура и смотрела, смотрела, смотрела в его сторону? Постепенно Сиф таяла и тускнела в его воспоминаниях, вот только таяла она не в пустоте, а словно погружалась куда-то внутрь, внутрь самого Кидди, в те его глубины, которых он сам касаться не хотел и не слишком верил в их существование.
Она бросала линию раза четыре, не больше. Однажды, прощебетав короткий "привет" и не дав сказать ему ни слова, Сиф спросила, что случилось с его матерью. Кидди растерянно пробормотал что-то про несчастный случай, о котором он ничего, кроме этого словосочетания, и не знал, но Сиф его ответ не устроил.
– Тебе не интересно? – спросила она.
– Понимаешь, – Кидди замялся, подыскивая слова и удивляясь, отчего он пытается что-то объяснить, – между мною и матерью стоит отец. Все, что связано с матерью, принадлежит ему. Все, вплоть до самого крошечного воспоминания. Он не хочет этим делиться ни со мной, ни с кем. Ну хотя бы потому, что у него, кроме воспоминаний, ничего нет.
– Ты похож на своего отца, – заметила Сиф.
– Судя по ее изображениям, я похож на мать, – не согласился Кидди. – Хотя я был слишком мал, когда она погибла.
– А что стоит между тобой и опекуном? – не поняла Сиф. – У тебя нет чиппера на руке, чтобы навести справки о матери? Да если бы и не было, разве ты не работаешь в системе опекунства?
– Зачем тебе это? – только и спросил Кидди.
– Всегда пытаюсь понять то, что кажется непонятным, – рассмеялась Сиф. – Это мне кажется неестественным – не интересоваться столь важным. Скажи, разве тебя не заинтересовал бы человек, который, например, не знает собственного имени?
– Разве такое возможно? – удивился Кидди.
– Почему нет? – в ответ удивилась Сиф. – Имя дает кто-то, оно не может появиться само по себе.
– Какая связь между моим именем и моей матерью? – спросил Кидди.
– Между тобой и твоей матерью, – поправила его Сиф и сбросила линию.
Попытки восстановить ее ни к чему не привели. Канал был заблокирован.
Во второй раз Сиф сразу спросила:
– Чего ты хочешь?
– Тебя! – признался Кидди, включая автопилот купе, в котором он добирался до своей тогдашней маленькой квартирки.
– Чего ты хочешь от самого себя? – оборвала его Сиф.
Кидди промычал что-то неопределенное.
– Разве ты не задумывался над этим? Ты помнишь слова Билла?
– О границах?
– Да. Ты идешь от одной границы до другой. От рождения к смерти. Ты ничего не знаешь о том, что было до, ни о том, что будет после. Чего ты хочешь от самого себя?
– Именно на этом отрезке? От и до?
– Да.
– Ничего. Лишь бы не пришлось ползти. Хотя рядом с тобой я согласился бы и ползти.
Снова разрыв и блокировка. Через полгода она продолжила разговор так, словно прервала его секунду назад.
– Что бы ты выбрал? Стать листом дерева, чтобы впитывать в себя солнечные лучи? Корнем, чтобы высасывать соки из холодной земли? Частицей ствола, чтобы нести на себе крону, или семенем, чтобы оторваться от дерева и дать жизнь новому дереву?
– Ты сошла с ума, – понял Кидди.
– Что ты хочешь от самого себя? – вновь спросила она.
– Хочу, чтобы ты стала частью меня. – Кидди отчего-то стало смешно.
– А если бы частью тебя стала Моника? – спросила Сиф.
– Она не стала. – Кидди вздохнул, подбирая слова: – Так получилось, точнее не получилось, не вышло, не срослось.
– Ты не смог ее полюбить? Из-за Михи?
– Я не пытался ее полюбить, – глухо ответил Кидди и не сбросил линию, что делал всякий раз, когда Рокки пытался завести с ним разговор о Монике. – Если бы я полюбил ее, мне было бы плевать и на Миху, и на все остальное.
– А сейчас тебе не плевать на Миху? – она явно пыталась в чем-то разобраться; другое дело, что Кидди ни в чем не хотел разбираться, ему все было ясно за вечность до этого разговора. Ясно, что он, Кидди, ведет себя как перегревшийся киберстюард, что Моника явно переполюсовала на своих чувствах, а он сволочь, потому что подбрасывает и подбрасывает в пламя пластик, потому что Миха конечно же все знает, а если не знает, то чувствует, и Рокки знает, и Брюстер, и каждый из них считает хорошего парня Кидди неуправляемым придурком, вот только знал ли хоть кто-нибудь из них, что это такое – мутные глаза потерявшей разум женщины, что они страшнее всего и нет ничего слаще короткого счастья, приносимого тобой, даже когда ты знаешь, что за ним не последует ничего!
Он не знал, что сказать. Просто молчал, и ему казалось, что брошенная Сиф линия начинает провисать, грозя оборваться под собственной тяжестью.
– Скольких женщин ты помнишь, Кидди? – спросила Сиф.
– Всех, – честно ответил Кидди.
– И сколько раз ты совпал? – прозвучал новый вопрос.
Кидди промолчал.
– Почему ты продолжаешь встречаться с Моникой?
"Идиотизм какой-то", – подумал Кидди, но вслух сказал другое:
– Просто я могу жить без Моники, а она без меня нет.
– Какое тебе дело до нее, если ты можешь жить без нее? – удивилась Сиф. – Ты должен прислушиваться только к самому себе.
– Что толку, если все зависит вовсе не от меня? – почти крикнул Кидди.
– Все и всегда зависит только от тебя! – отчеканила перед разрывом линии Сиф.
"Понятно, – разозлился Кидди, вновь наткнувшись на блокировку. – Выходит, я недостаточно хочу видеть тебя, Сиф, если натыкаюсь на блок по твоей линии. Не проявляю изобретательности, раз уж опекун отказывает даже на служебные запросы о Пасифее Буардес. Может быть, тебя вообще не существует? Чего тогда будет стоить зависимость моей судьбы от меня самого?"
Через неделю она бросила линию вновь и спросила, может ли он взять отпуск на работе.
– Я готов бросить работу, если увижу тебя, – мгновенно отозвался Кидди.
– Запомни адрес, я хочу попробовать, – послышалось в ответ, и уже вечером начался самый счастливый месяц в жизни Кидди.
Когда же он прекратился? Вместе с окончанием отпуска? Или когда Сиф сказала, что они должны стать еще ближе, и предложила ему прогуляться по сновидениям? Она вышла из ванной, оставляя мокрые следы на полу, и протянула Кидди волоконце утвердителя. Кидди посмотрел на прозрачный отрезок и тут только понял, что на запястье Сиф нет чиппера.
– Где твой чиппер? – не понял Кидди.
– У меня его нет, – рассмеялась Сиф. – И не было никогда. Ты на что смотрел этот месяц? На что смотрел тогда у дома Билла? Я связывалась с тобой по его чипперу, поэтому ты и блокировку его не мог пробить! Знаешь, какая у него защита?
– Как же так? – не понял Кидди. – Как же ты без чиппера? Это же… неудобно!
– Это удивительно! – покачала она головой. – Когда-нибудь ты поймешь это. А сейчас возьми… утвердитель. Я хочу показать тебе, какую башню построил себе Билл.
– А кожа с меня не слезет? – усмехнулся Кидди. – Хотя, и кожа, и башня – это ведь всего лишь плод… воображения?
– Вот и увидим, – прищурилась Сиф.